этого достаточно

– А он чего молчит? – спрашивает Кавех шёпотом, толкая Тигнари в бок. – Он нас ненавидит?

– Ты с ума сошёл? – отвечает Тигнари, потирая бок. – Он видит нас впервые, с чего бы ему нас ненавидеть?

– Ну не знаю, – Кавех поджимает губы. – У него взгляд такой… как будто он сам со всем справится, а мы бесполезные насекомые.

Тигнари поворачивается в сторону, где сидит один из партнёров по проекту (кто-то сказал, что его зовут аль-Хайтам; кто-то, но не он сам) и всматривается: внимательно, но ненавязчиво.

– Понятия не имею, с чего ты это взял, – наконец отвечает он. – Ну смотрит и смотрит. Молчит и молчит. Ты тоже не спешишь вносить революционные идеи.

– Может, он немой? – не унимался Кавех. – У нас в Академии множество студентов с разными проблемами со здоровьем. Академия вообще единственная в своём роде, где может учиться кто угодно, было бы желание.

– Глухой, – на стул справа от Тигнари опускается их общий знакомый, Сайно. Виделись пару раз на каких-то приветственных вечеринках, экваторах, факультативах. Сайно из тех, кто подпирает стенку с мрачным выражением лица до тех пор, пока на него не обратишь внимание. А когда обращаешь, он начинает шутить, и уж об этих шутках легенды ходят по всей Академии.

Ну, по крайней мере, Тигнари с ним дружит, думает Кавех отвлечённо, и у него не такой пронзительный взгляд. В этом Кавех, кстати, тоже ошибается, просто пронзительный взгляд Сайно не был ни разу направлен на него. Кавех не очень внимателен к своему окружению, если в нём не заинтересован, а Сайно не спешит открываться каждому встречному.

– Серьёзно? – Кавех приподнимает брови в недоумении. – Или опять шутишь?

– Ты что, слуховой аппарат не видишь? – парирует Сайно спокойно. – Думаешь, он в наушниках сел проект обсуждать?

– Откуда я знаю, – огрызается Кавех. – Может, он нас вот настолько в рот ебал, что наушники надел.

– Может, – Тигнари поднял мизинец над головой. – Ты настолько плохо о нём думаешь, потому что видишь в нём себя?

– Чего?

– Ну, может ты сам нас в рот ебал, – Тигнари позволяет себе короткий смешок. – И лучше бы в баре сидел в обнимку со своим тубусом, чем здесь.

– Ключевое «в обнимку», – фыркает Кавех. – Иди сюда, Тигнари, мне грустно и одиноко, замени мне тубус, давай!

Они шутливо возятся и препираются, но когда Кавех поднимает глаза, его пробирает почти насквозь: аль-Хайтам смотрит прямо на него. Его взгляд спокойный и изучающий, но Кавеху становится ужасно не по себе. Без задней мысли он двигается на стуле назад, за Тигнари.

Губы аль-Хайтама трогает лёгкая улыбка. Он отворачивается.

Кавех чувствует, как у него медленно поднимается температура.

***

У Кавеха нет привычки помогать сирым и убогим. Ну да, он может купить что-то, чтобы помочь больным детям (медицина в Сумеру бесплатная, но если вы спросите его, больным детям нужно не только лечение, но ещё и куча всего); да, он пристраивает бездомных котят и выносит собакам воду в пластмассовых мисочках, но…

– Что ты делаешь? – спрашивает аль-Хайтам глухо, внимательно смотря на активную жестикуляцию Кавеха. Тот начинает жестикулировать ещё активнее и отчаяннее.

Аль-Хайтам щурится.

– Знаешь, – говорит он, и голос у него странный, ни на что не похожий. – Со слуховым аппаратом я тебя немного слышу. Ещё я умею читать по губам. И, наконец, ты сделал три ошибки в слове «привет».

Кавех заливается румянцем и обиженно поджимает губы, но аль-Хайтам только слегка улыбается. Удивительное дело, думает Кавех, слегка приподнятые уголки губ, а так тепло.

Так тепло, повторяет он мысленно, что аж страшно. Похоже, у меня едет крыша. Надо больше спать.

– Так чего ты хотел? – спрашивает аль-Хайтам.

– Смотри, по поводу проекта…

***

Аль-Хайтам слушает внимательно, но когда вносит свои правки, иногда кажется просто невыносимым. Кавех скрежещет зубами и от формулировок, и от правоты собеседника. Они проходят путь от Академии до большого базара за сорок минут, ни разу не повторившись в своих обсуждениях, и если честно, Кавеху и вовсе кажется, что с аль-Хайтамом можно разговаривать вечно.

С аль-Хайтамом можно разговаривать вечно, но вот он останавливается и достаёт ключи.

– Я живу здесь, – говорит он, и Кавех чувствует сильнейшее разочарование; такое, будто он просто упал с небес на землю, попутно разодрав в кровь колени.

– А, – только и говорит он. – Понятно.

Кавех искренне пытается выдавить из себя какую-то шутку: мол, теперь я знаю, где ты живёшь (Сайно бы точно одобрил, если бы был рядом), но вместо этого он просто стоит и смотрит на брелок-пёрышко на ключах собеседника, как будто там сосредоточена вся истина этого мира.

А истина этого мира в том, что всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Иногда бессовестно быстро.

– Ну так что, – аль-Хайтам поворачивает ключ в замке. – Зайдёшь?

И всё. Разбитые коленки не волнуют того, у кого снова выросли крылья.

***

У аль-Хайтама не то чтобы бардак, скорее творческий беспорядок – хаос книг, бумаг и ручек, какие-то ужасающе нелепые вазы и подсвечники, и мебель из непонятного дерева. На столах куча грязных кружек, раковина полна посуды, и вообще дом выглядит так, будто аль-Хайтам здесь исключительно ночует, и то не всегда.

– Я нечасто принимаю гостей, – говорит он, выдвигая один из стульев. – Думаю, у меня должен быть какой-то чай.

– Не обижайся, – Кавех фыркает. – Но это заметно. Ты здесь вообще живёшь?

– Живу, – Хайтам открывает верхние шкафчики. – Но иногда мне кажется, что эта квартира велика для меня.

Кавех понимает, о чём он говорит, но понимает весьма приблизительно; их четверо в одной комнате общежития, и когда они готовятся к парам, делать это приходится чуть ли не друг у друга на голове.

– На самом деле, не так уж сложно поддерживать порядок даже на большой площади, – зачем-то говорит он.

– Ага, – аль-Хайтам извлекает чайный пакетик и внимательно его рассматривает. – Но не то чтобы мне это интересно.

Они замолкают. Кавех садится на предложенный стул, аль-Хайтам ставит чайник и ищет чистые кружки.

Книги лежат даже на кухонном столе. Какой-то лёгкий инадзумский роман, какая-то книга о природных явлениях; сборник стихов и пособие для тех, кто хочет изучать анатомические рисунки. Кавех щурится, разглядывая тиснёные буквы на корешках.

– У тебя тут целая грязная библиотека, – наконец говорит он.

Аль-Хайтам фыркает.

– И меня всё устраивает.

Кавех смеётся.

***

– Рассказывай, – Тигнари цепко хватает Кавеха за локоть, чтобы тот не улизнул; не то чтобы у него были подобные планы, но Тигнари всегда действовал наверняка.

– Что тебе рассказать? – он забирает поднос с едой, и Тигнари ведёт его до столика, где их уже ожидает Сайно. Вряд ли ему так же интересны подробности чего бы то ни было, иногда он просто прилагается к Тигнари, как тень. Главное, думает Кавех, что их обоих всё устраивает.

– Ну как что, – Тигнари улыбается лукаво и ласково. – Вся Академия жужжит, что ты подружился со снежной королевой. Точнее, королём.

Кавех прыскает. Интересно, аль-Хайтам знает, что он королева?

– Разве же это дружба, – он ставит поднос на стол и садится. – Мы просто пару раз поговорили. Попили чай у него дома…

– Ты был у него дома? – Тигнари взвивается в притворном ужасе. – И ты говоришь, что тебе нечего рассказать?

– А ты давно стал бабкой-сплетницей? – парирует Кавех. – А то что-то раньше я за тобой такого не замечал.

– А как тут не станешь, – вздыхает Тигнари.

Кавех пожимает плечами и принимает таинственный вид.

– Короче, мы…

– Здравствуйте, – за спиной раздаётся знакомый голос, и Кавех замолкает на полуслове. Аль-Хайтам стоит с подносом, и у него непроницаемое выражение лица. – Здесь свободно?

Тигнари фыркает, и Кавеху остаётся только кивнуть.

***

– Ты знал, что ты снежная королева? – спрашивает Кавех. В раковине журчит вода, и он примеривается, с какой кружки начать.

– А ты тогда кто? – аль-Хайтам перелистывает страницу. – Герда?

– Почему Герда, а не Кай? – удивляется Кавех.

– Потому что Герда пришла в покои снежной королевы добровольно, а Кая она похитила, – аль-Хайтам фыркает. Кавех расплывается в совершенно дурацкой улыбке и очень рад, что стоит к аль-Хайтаму спиной.

– Ничего не знаю, спроси кого хочешь в Академии, – Кавех смеётся. – Кто угодно скажет, что ты меня похитил.

– Ну тогда я надеюсь, что никто не придёт тебя спасать.

Спасать, думает Кавех, тут надо только тебя.

Гора грязной посуды постепенно уменьшается.

***

Они говорят, что аль-Хайтам колючий и высокомерный; провожают его взглядами, неласковыми, как горная гряда. Аль-Хайтам прикасается к слуховому аппарату, когда нервничает; становится более открытым, когда выпьет, и сортирует книжки по высоте и цвету.

Кавеху не хочется быть Гердой, но иногда – рыцарем, защищающим чужую честь. Но ладонь у аль-Хайтама тёплая, и он останавливает его до того, как Кавех откроет рот, потому что его искренне не волнует, что о нём подумают другие. У него есть проблемы с социализацией, потому что сложно социализироваться, когда ты так сильно отличаешься от остальных, но жалости он не приемлет, и своим положением вполне доволен.

– Мне дали возможность обучаться наравне с остальными, – говорит аль-Хайтам, и тень от пламени свечи ложится на его лицо. – И это всё, что мне когда-нибудь было нужно.

Кавех роняет тубус, спотыкается и смеётся.

– Ты невыносимый, – говорит он.

– Я знаю, – отвечает аль-Хайтам. – Но ты-то меня выносишь.

И этого достаточно. Каждому из них.