Ребенок, испивший жизнь залпом,

Живым уже снова не стал бы

Он плакал, когда просыпался,

И вновь пытался заснуть.

Когда двое заклинателей появились на пороге трактира, внешне не внушающего доверия, шумная компания за, видно, давно облюбованным ими столиком, самым близком ко входу, затихла и зашепталась. Подобное не могло не заставить Му Цина и Фэн Синя напрячься. Однако тишина, повисшая в трактире, не продлилась и пары мгновений: вскоре снова послышались оживлённые разговоры и звон посуды явно нетрезвых путников, которые не позволили себе отвлечься на новых гостей слишком уж надолго. Боги, опасавшиеся драки, какие часто происходили в подобных заведениях, тут же выдохнули и огляделись, пытаясь понять, куда им теперь направляться.

Но, не успели они и моргнуть, как тут же к ним поспешил немолодой крепкий мужчина с идеально выбритым лицом, что заставляло его выглядеть моложе, чем он был на самом деле. Он, оказавшись перед Наньяном и Сюаньчжэнем, выглядящими и впрямь как уставшие после долгой дороги заклинатели, тут же вежливо поклонился, и на его лицо наплыла удивительно искренняя и добрая улыбка:

— Доброго вечера, дорогие гости! — его глаза, несмотря на глубокий поклон, тщательно изучали гостей, выдавая большой опыт владельца подобного заведения. — Юным господам угодна вкусная горячая пища или, может быть, свежая постель?

— Здравствуйте, мы с моим напарником хотим остановиться у вас — нас направила сюда дева Цяо Даньлань, — вежливо пояснил Фэн Синь трактирщику, который тут же поднял глаза, разулыбался ещё шире и живо закивал, протягивая руки вперёд, чтобы подозвать гостей ближе к себе.

— Ах, а-Лань не обманула, — в голосе владельца при произнесении имени дочери ясно читалась нежность. — И людская молва не врёт: заклинатели и впрямь прекрасны, словно сошедшие в наш бренный мир небожители! Ах, нечасто у нас останавливаются такие уважаемые господа… Прошу, проходите за мной, мы уже приготовили для вас две комнаты с самым лучшим видом на наиболее живописные улицы нашего замечательного города…

Трактирщик активно расхваливал выделенные им покои, и Фэн Синь, чувствуя, что начал терять суть разговора, превратившегося в речи, умело восхваляющие сам трактир, город и его жителей, а также божеств, его оберегающих, отвлёкся на оглядывание обстановки вокруг. Несмотря на то что снаружи заведение казалось не очень богатым, но внутренняя обстановка, оказавшаяся уютной, пришлась ему по душе. Приятное впечатление создавали также и запахи зала, предназначенного для того, чтобы постояльцы могли отведать местной кухни: эти ароматы не отталкивали, а наоборот — заставляли желать гостей как можно скорее там оказаться. Фэн Синь и сам почувствовал, как желудок сводит от предвкушения вечерней трапезы.

Тяжело вздохнув и услышав, что расхваливание городка не планирует прекращаться, Наньян повернул голову, чтобы увидеть, что кое-где на стенах, рядом с которыми они оказались, располагались фонари, позволяющие распределять свет так, чтобы вокруг не было излишне ярко или, наоборот, темно. 

Благодаря такому освещению, видимо, и создавалось то ощущение уюта,что так редко встречалось в трактирах: обычно гости, останавливаясь на ночь, предпочитали напиваться до беспамятства и устраивать драки, однако тут не было ни намёка на подобное. Даже шумная компания, сидящая ближе ко входу, вела себя очень прилично и даже не сильно шумела. 

Фэн Синь хотел похвалить атмосферу, созданную в трактире, но вдруг услышал уверенные слова Му Цина, выбившие почву из-под ног:

— Нам будет достаточно одной комнаты.

— Ты… — «сдурел?» — едва не продолжил Фэн Синь, но остановил искренний порыв при помощи недюжинной силы воли, — уверен?

— Абсолютно, мой друг, — ласково взглянул на него Му Цин, и Фэн Синь оказался шокирован ещё больше выбранным словом. — Видно, ты забыл, что по пути в этот город мы не успели заработать достаточно денег для того, чтобы позволить себе отдельные комнаты… — если до этого его взгляд, острый и полный огненных искр, был направлен на напарника, то вскоре он обернулся к трактирщику, одарив его лёгкой вежливой улыбкой, излучающей спокойствие. — Но не волнуйтесь, мы привыкли к такой жизни — это ведь наша работа…

— Как же так могло случиться, господа заклинатели! — воскликнул с искренним сочувствием трактирщик, и Му Цин тут же начал ему рассказывать о том, что в окрестностях им не встретилось ни одного демона и даже маленького призрака, чтобы заработать на ночлег. Трактирщик же, в свою очередь, согласился: заклинатели пришли не в те места для того, чтобы искать работу для себя. От подобного заявления боги переглянулись, понимая, что и тут они вряд ли услышат что-то полезное. Но всё отметил, что в некоторых деревнях на самом юге намного чаще встречалась нечисть — туда-то и отправлялись обычно все немногочисленные заклинатели.

Но Му Цин всё равно засверкал глазами и тут же подхватил нить разговора: сказал, что именно туда они и направляются, а затем пожаловался, что ещё до того, как они ступили на территории южных богов, на их пути встало одно существо, изрядно потрепавшее им нервы.

Фэн Синь находился в состоянии, родственном и ужасу, и восхищению: он не знал, когда тот колючий язвительный слуга, не умеющий находить подход ни к кому, кроме родной матери и нескольких ребятишек из трущоб едва ли младше его самого, научился так качественно врать, погружая смертных в проблемы и опасности, поджидающие заклинателей на каждом шагу. Му Цин говорил довольно спокойно, но иногда в его голосе то мелькали нотки гордости и желания ярче раскрыть момент встречи с опасным демоном, то будто бы искренне слышался надлом: он явно приукрашивал произошедшее в пути, но это, как ни странно, возымело эффект. Трактирщик тут же распахнул им своё сердце и даже подошёл ближе, показывая своё расположение.

— Ах, юные господа, что же вы не сказали об этом кошмаре моей дочери, мы бы с ней обязательно… — трактирщик больше всего проникся историей о ранении, полученном при сражении с тварью, что была «быстрее ветра и могла высушивать целые леса». Он то и дело кидал сочувствующие взгляды на Фэн Синя, неловко потирающего плечо, на которое, по легенде Му Цина, пришёлся удар когтей. Пытаясь выглядеть адекватно ситуации, Наньян всё же мысленно проклинал своего напарника.

— Что вы, не стоит, мой друг получил лишь царапину… — успокоил мужчину Му Цин, и Фэн Синь едва держался, лишь бы в отместку не оставить пару царапин на теле своего напарника. Желая успокоиться, Наньян погрузился в анализ ситуации и был вынужден отметить: Сюаньчжэнь мог бы стать стать превосходным богом литературы, покровителем сказок и легенд. — Мы же заклинатели, у нас есть свои способы справляться с подобными мелкими неудачами… К тому же, это уже довольно давняя история, даже шрама не осталось, верно?

Фэн Синь, скривившись, кивнул, но внутренне пожалел, что не мог ударить напарника так, чтобы это не было заметно окружающим. Однако трактирщик не унимался:

— Какая царапина? Эта тварь ведь едва не убила вашего друга, юный господин! — воскликнул он, а Фэн Синь, от этих слов почувствовав себя живее всех живых, на всякий случай выпрямил спину так, чтобы было удобнее кидать сияющие гневом взгляды на Сюаньчжэня. — Может быть, раз вы отказываетесь от второй комнаты, я могу предложить вам ужин за счёт заведения?..

— Что вы, что вы, мы не посмеем нагло пользоваться вашей добротой… А риски — наша работа, господин! — терпеливо пояснил Му Цин, а Фэн Синю после всего этого оставалось лишь поддакивать, тяжело вздыхать, потирать «раненую» руку и изредка, подгадывая момент, кивать. — К слову, не волнуйтесь о моём друге, он превосходный заклинатель, и такая мелкая тварь не способна его покалечить и — тем более — убить… И, конечно же, мы работаем очень слаженно — смотрим в одном направлении, почти читаем мысли друг друга…

Пока Му Цин пояснял все детали всех опасных миссий, приведших их в этот город, трактирщик, сияя и желая впитать как можно больше слов о захватывающих приключениях заклинателей, ненавязчиво пытался ступить парочку лишних шагов в сторону незанятого столика в зале, где гости заведения могли принять пищу. 

Впрочем, этому направлению никто из них не сопротивлялся, поэтому вскоре Фэн Синь и Му Цин оказались за небольшим столиком, находящимся в относительном уединении.

— Прошу, господа, устраивайтесь поудобнее, скоро мы с моей славной а-Лань отблагодарим вас за тяжкий труд в наших краях! Она уже вовсю хлопочет на кухне для того, чтобы порадовать встреченного ей молодого заклинателя с «ликом прекраснее цветов в волосах пожилой женщины»* — так и сказала, представляете? У нас в городе, признаюсь честно, не в почёте тяга к знаниям у юных дев, но а-Лань всегда стремилась прочитать как можно больше свитков и цитат великих людей… Всё сама, без каких-либо учителей и без моей помощи…

*отсылка к афоризму «Красивые цветы стыдятся, когда их втыкают в волосы пожилым женщинам», однако персонажка, в силу то ли волнения, то ли ещё чего, всё перепутала :) 

У Му Цина и Фэн Синя едва глаза не полезли на лоб от услышанного сравнения, но они, приложив немало усилий, всё же сдержались от выражения искренних эмоций, и Наньян даже, широко улыбнувшись, поблагодарил владельца таверны за воспитание дочери, отметив лестность сравнения.

— А ты времени даром не терял, — улыбнулся Му Цин, когда мужчина отошёл от их стола, чтобы помочь ещё кому-то из гостей. — Завидую твоей способности спуститься с лошади, чтобы посмотреть на цветы*, хотя, впрочем, я уже понял, что из цветов самым прекрасным здесь являешься ты.

*дословный перевод афоризма xiàmǎ kān huā, означающего «оценить обстановку на месте»; «идти в низы, чтобы узнать обстановку на местах». Также тут подразумевается отсылка на выражение «срывать цветы», значение которого — предаваться удовольствию, то есть Му Цин подшутил над тем, что его напарник умудрился всего за несколько часов найти женщину. 

— Ты решил блеснуть своими знаниями передо мной на фоне дочери трактирщика, которая не имеет возможности получить образование? — раздражённо выдохнул Фэн Синь, но где-то в груди билось, норовя проломить рёбра, глупое сердце: Му Цин назвал его красивым? Пусть в шутку, пусть передразнивая забавную оговорку — но назвал же? К тому же, настолько бесстыдная шутка из его уст вряд ли была просто совпадением. В словах Му Цина ничто не случайно. — Лучше скажи, чего обнаружил, а не майся дурью.

— Да нечего рассказывать, все говорят одно и то же, даже неинтересно, — хмыкнул Му Цин, удивительно быстро отступая: видно, был доволен произведённым эффектом. — Только дети иногда могли отмечать что-то подозрительное вокруг, но сомневаюсь, что это заслуживает нашего внимания. Только…

— Только что? — если до этого каждое слово заставляло Фэн Синя только всё больше хмуриться, то последние искренне заинтересовали, но возникшая пауза напрягала.

— Помнишь… Синьцзана? — поджав губы, спросил Му Цин, а его напарник лишь непонимающе склонил голову. — А-Синя.

Фэн Синь почувствовал, как его передёрнуло, словно от неожиданного хлопка прямо перед лицом. Он хрипло ответил, что помнит. Он не мог не запомнить того, что его неожиданно глубоко задело.

— Он сказал, что его друг из соседней деревни недавно… утонул, — выдохнул Му Цин. — Синьцзан был свидетелем того, как тело доставали из воды, и, если честно, судя по его рассказу, это не очень похоже на несчастный случай, детскую неосторожность или что-то подобное. А ещё, когда труп вытащили на берег, Синьцзан увидел на его коже странные ссадины, будто его пытались обглодать заживо, а ещё странные следы, как от присосок огромного осьминога. Странное сочетание, не находишь? И, что самое странное, — никто из взрослых словно не обратил внимания на эти раны, и ребёнка очень быстро предали земле, будто не желая разбираться в причинах смерти.

— Звучит как то, что мы должны проверить, — заметил Фэн Синь; от слов Му Цина у него мурашки пробежали по коже. То, что ребёнку, у которого ещё даже голос не сломался, довелось увидеть подобное, случившееся ещё и с его другом, было ужасно.

Му Цин кивнул:

— Только вот то озеро находится в паре десятков ли от деревни, в которую мы должны были идти следующей. Не по пути даже.

— Ничего страшного, дадим крюк, — отмахнулся Фэн Синь. — Мы должны проверить всё, что встречается на южных территориях и выглядит странно.

Му Цин согласился и хотел ещё что-то обсудить, но в этот момент перед ними поставили несколько блюд. Пряный аромат осел в носу, и не хотелось уже ничего, кроме как попробовать принесённые яства.

— Приятного аппетита, дорогие заклинатели! — Цяо Даньлань, появившаяся аккурат за спиной Фэн Синя, заставила его испуганно замереть в ожидании непрошенных прикосновений. Она поставила перед ним несколько блюд и коснулась чужой спины грудью — Наньян замер и понадеялся лишь на то, что это была случайность.

— Благодарим за радушный приём, однако, прошу, позвольте этим заклинателям обсудить некоторые особо важные вещи наедине, — голос Му Цина, перед которым радушно поставил блюда сам трактирщик, был подобен всполоху молнии на затянутом чёрными грозовыми тучами небосклоне. Фэн Синь неосознанно выдохнул, стоило Цяо Даньлань отойти от него на полшага. — Простите, некоторые вещи, которые мы обсуждаем, не созданы для ушей простых людей, особенно — юных дев. Боюсь, что вы можете потерять сон, услышав такие ужасы…

— Конечно, простите, что отвлекаем! Если что-то понадобится, обязательно зовите! — тут же сориентировался трактирщик и ретировался, взяв под руку свою дочь. Фэн Синь облегчённо выдохнул.

— Что ты хотел обсудить-то? — спросил он. — Мы ведь, вроде, всё уже выяснили…

— Я просто хотел, чтобы они ушли, — ухмыльнулся Му Цин. — К тому же, ты явно напрягся из-за присутствия за своей спиной юной девы Даньлань — кажется, даже сильнее, чем из-за недавнего сражения с демоном.

Фэн Синь вспыхнул, но решил ничего не отвечать: себе же дороже. Потом не оберёшься шуток о сорванных цветах, а зная литературные таланты Му Цина, опасаться его подтруниваний было необходимо. 

К тому же, Сюаньчжэнь уже взял палочки и принялся есть одно из принесённых блюд с таким аппетитом, что его напарник больше не мог оставаться в стороне. Наньян положил первый кусочек мяса в рот, взглянул на увлечённого трапезой напарника и заставил себя увериться в том, что он попросил трактирщика и Цяо Даньлань оставить их только ради себя и своего комфорта — не ради Фэн Синя же. 

Блюдо, ароматное и свежее, позволило отвлечься от странных мыслей и глупых догадок. Фэн Синь даже предложил напарнику оставить побольше денег в благодарность за гостеприимство и отменную кухню — Му Цин лишь молча согласился, не желая отвлекаться от трапезы.

Вскоре перед Му Цином и Фэн Синем оказались абсолютно пустые блюда, а по всему телу разлилось приятное тепло. Встав, они поблагодарили трактирщика с дочерью за превосходный ужин и попросили показать их комнату, и он тут же радушно отвёл их наверх. Распахнутая дверь явила им просторное помещение, почти приближённое по размерам к их покоям во дворцах. Подобного никто из южных богов не ожидал увидеть, несмотря на подробный рассказы трактирщика: они уж было приготовились ютиться в крошечной комнате, располагающей к ссорам и глупостям. Обрадовавшись, Му Цин и Фэн Синь тут же рассыпались в благодарностях трактирщику, который, в свою очередь, тут же начал отвечать им комплиментами и благодарить за тяжёлую работу.

Стоило двери закрыться, оставив богов наедине, как Му Цин занял место в отдалении от окна, из которого и впрямь открывался превосходный вид на пруды и узкие улочки, по которым сновали туда-сюда припозднившиеся путники. 

— Я займу место для медитации здесь, ты не против?

Фэн Синь отрицательно покачал головой, а сам улёгся в приготовленную свежую постель. Его одолевали различные мысли об этом отвратительно длинном и выматывающем дне: он не мог принять того факта, что он и правда оказался на задании, порученном им с Сюаньчжэнем; что они уже успели столько сделать и увидеть — но так и не приблизились к ответу на мучивший их вопрос. 

Каждое действие, казалось, только отдаляло их от разгадки, а загадочный предатель, смотревший за их нелепыми попытками распутать клубок странностей, тем временем только смеялся над глупыми молодыми божками, наблюдая откуда-то из Небесной столицы.

За невесёлыми размышлениями Фэн Синь и сам не заметил, как заснул.

Он вновь оказался в абсолютной темноте, и из неё на него смотрели два словно светящихся глаза — Он, судя по прищуру, улыбался.

— Уж думал, ты не придёшь, погрузишься в рассматривание того, насколько прекрасно личико медитирующего Му Цина, а обо мне совсем забудешь…

— С чего бы я должен забыть о тебе, если ты — это буквально я? — Фэн Синь склонил голову набок, и Он повторил его движение, словно отражение в зеркале.

— Ты, да не ты, — прошептал Он, а затем рассмеялся. — Ох, я чуть не упустил из виду то, как ты даже не отрицаешь моих слов о красоте лица Му Цина… может быть, я должен… — «отражение» Фэн Синя пошло рябью, и Он поднял руку, пытаясь закрыть левую часть лица — и под ней тут же начали прорисовываться ненавистно любимые острые черты, — сделать так?

— Нет, не смей! — Фэн Синь схватил Его за руку, надеясь остановить, не дать посмотреть чужими глазами. Иначе он не выдержит. — Прекрати, пожалуйста!

— Не проси, а лучше заставь меня. Будь сильнее, ну же.

Дикий взгляд напротив — острее скал, разрезающих небеса своими скрытыми в облаках заснеженными вершинами. Фэн Синь почувствовал, как задрожала его рука, которой он попытался сдержать Его, как свело мышцы по всему телу, как в голове начали проноситься тысячи мыслей, как он попытался среди них найти единственный правильный ответ на вопрос: что делать?

— Ну же, Синь-эр, не расстраивай меня… — подначивал Он. — Ах, ты можешь думать только о своём чёртовом Му Цине… а как же Я?

Фэн Синь почувствовал, как из горла сорвался всхлип: он не мог не думать о Му Цине, и только сейчас, заснув, он понял: далеко не каждый момент этого дня ему по-настоящему запомнился, но если перед ним оказывался Сюаньчжэнь — с этой своей вечной ухмылкой, колючестью взгляда, серьёзностью в словах и действиях, странно перемежающейся с подшучиваниями, — Наньян запоминал всё, жадно впитывая каждое мгновение, когда тот был рядом.

— Да ты одержим! — выпалил Он, рассмеявшись, и тут же оскал вновь вспыхнул на его лице, заставив Фэн Синя замереть. — Боже, ты правда одержим им… вознеси ему молитву в следующем храме, что ли, попроси трахнуть тебя. Полюбить в ответ ведь не попросишь, я знаю — ты считаешь, что это невозможно, что ты недостоин…

— Заткнись, — прорычал Фэн Синь.

— Заставь меня, — повторился Он. — Ты так отрицаешь то, что чувствуешь, но ещё смешнее то, что ты отрицаешь даже то, что надеешься на взаимность! А сам цепляешься за то, что Му Цин взял одну комнату на двоих, и, самое жалкое — за один-единственный момент, когда он отвадил от тебя девушку… Неужели правда думаешь, что он сделал это ради тебя? Какая самонадея…

Фэн Синь не выдержал — он резко притянул к себе Его, удивлённого подобным поведением, а затем поцеловал. Жестоко, до крови на губах, так, что Он улыбался в поцелуй, довольный им. Наконец довольный.

— Вот видишь, можешь же меня заткнуть.

Фэн Синь сомневался, что правда может: он сделал это в порыве отчаяния, лишь бы не дать Ему сказать ещё хоть что-то, не дать причинить ещё больше вреда — это поведение напоминало отчаяние забившегося в угол зверя, пытающегося избежать новой порции боли.

— Ты так дрожишь сейчас, Синь-эр… Почему?

Фэн Синь отпрянул от него, заглядывая в свои-чужие глаза: Он смотрел с интересом, явно ожидая ответа. Это было непривычно для них, и казалось даже, что Фэн Синь вот-вот утонет в Нём, сольётся с собственным отражением, которое то приносило ему боль, то, наоборот, одаривало нежностью. По всему телу словно прошёлся странный импульс, словно вдохнувший жизнь в человека, давно переставшего ощущать себя живым.

— Я не знаю, — признался Фэн Синь.

— Ты в своём незнании абсолютно очарователен, — засмеялся Он со странной нежностью, граничащей с тем, как они обычно разговаривали друг с другом, но к ней хотелось тянуться, её хотелось впитать в себя. Эти желания страшили, и Фэн Синь неожиданно для себя вновь прильнул к Нему с новым поцелуем — уже не таким отчаянным. И Он ответил — влажно, горячо, так, что Фэн Синю вскружило голову. — Раскроешься мне? 

Фэн Синь, опьянённый этими словами и ощущениями, совершенно новыми, непривычными, сладко-приятными, кивнул, словно в бреду. Казалось, он не осознавал, где находился: он чувствовал только руки, распахивающие его одежды, шарящие ледяной прохладой по горячей коже, и губы, кусающие его шею, губы, уши, а потом зацеловывающие — жадно, словно желая выпить Фэн Синя до последней капли. 

Бог задыхался, и Он задыхался вместе с ним.

И целовал-целовал-целовал.

Холод рук скользнул вниз, развязывая пояс, отчего тут же соскользнули одежды, приспущенные с широких плеч, усыпанных веснушками, что напоминали звёздное небо. Фэн Синь почувствовал себя абсолютно обнажённым, но осознание, что он так раскрыт перед Ним, дарило ощущение покоя, предсказуемости. Но в то же время — непонимания.

Как так вышло, почему…

Фэн Синь старался уверить себя в том, что это всё из-за того, что он слишком устал. К тому же — они были во сне, здесь всё ощущалось иначе, не казалось чем-то неправильным.

— Я просто хочу сделать тебе приятно, просто могу сделать это лишь пока ты спишь, — ответил на сплошной хаос мыслей Он, и Фэн Синь шумно выдохнул: своя-чужая рука скользнула к его паху, недвусмысленно касаясь разведённых бёдер. 

Когда только Фэн Синь успел так расслабиться и раскрыться перед Ним? Не успел он об этом задуматься, как чужая — хоть немного своей её называть было страшно даже про себя, учитывая ситуацию, — ладонь сжала его член сквозь ткань одежд. И, к его стыду, ему понравилось — орган, не получавший ласки долгие годы, был необычайно чувствителен. С губ Фэн Синя сорвался всхлип, тут же сцелованный. 

— Полагаю, у меня выходит?

Вместо ответа Фэн Синь придвинулся ближе, притягивая Его за шею к себе, и потёрся о руку, которая будто бы назло всё не могла избавить его от одежд и только дразнила.

— Ты всегда таким нетерпеливым был? — усмехнулся Он, и Фэн Синь зашипел и зажмурился. Его голос отвлекал от странности этих приятных ощущений, от пугающего желания почувствовать пальцы, ласкающие его. Словно желая избавиться от ощущения неправильности, вырвав его из себя с корнем, Фэн Синь неосознанно представил перед собой лицо Му Цина. И если сначала Он улыбался тепло, смотря на своего двойника, и не говорил никаких обидных слов, то, стоило подумать о дурацком Сюаньчжэне с его вечно скривлёнными в презрительной ухмылке губами, как плод подсознания придвинулся ближе и вдохнул, готовясь что-то сказать.

— Прошу, не смей даже, — попросил Фэн Синь, не раскрывая глаз. — Просто… сделай уже хоть что-то.

Фэн Синь сжал Его плечи, будто и сам не до конца понимал, чего на самом деле желал, и Он усмехнулся в ответ на эту очаровательную просьбу, сказанную с таким мягким отчаянием, но послушался. Вскоре Фэн Синь, забывшийся от переполнявших его ощущений, был совсем обнажён, и кольцо чужих пальцев наконец сжало сочащийся смазкой член, размазывая выступившие капли. 

Хриплый выдох сорвался с губ бога, измождённого лаской собственного подсознания. 

— Интересно, как быстро ты кончишь?

Фэн Синь не знал, как ответить и нужно ли вообще — ему казалось, что он готов разорваться на тысячи крошечных кусочков от простой ласки, даже от поцелуя.

Но вскоре он понял, что каждое движение чужой руки, казалось, ни на шаг не приближало его к разрядке. Фэн Синь почувствовал, как по щекам потекли слёзы: ему было так хорошо, но в то же время так невыносимо. Даже когда Он его поцеловал — глубоко, чувственно, желая помочь — это не помогло, а сделало только хуже. 

Фэн Синь резко зажмурился, а когда раскрыл глаза, понял, что проснулся: он оказался в темноте вновь, но в этот раз её освещали отголоски света из окна. Было душно, и Фэн Синь, не чувствуя своего тела, сел в постели. Мышцы тянуло, но вскоре он понял, что возбуждение не спало: перед глазами пронеслись воспоминания о том, что происходило с ним во сне, и он чувствовал, как его лицо готовилось сгореть в страшном мареве. 

Он не посмел притронуться к себе, надеясь, что проблема уйдёт сама. Ощущая неприятный узел внизу живота, он встал и прошёлся по выделенной им комнате. Подойдя к окну, он вдохнул немного свежего воздуха. Оборачиваться было страшно: привыкшие к темноте глаза теперь могли различить очертания медитирующего Му Цина. Смотреть на него в таком состоянии — с ощущением сдавливающего всё его естество возбуждения — казалось чем-то кощунственным.

Но, отдышавшись Фэн Синь спустя время всё же рискнул взглянуть на напарника: он был в глубокой медитации, и его дыхания почти не было слышно — только легко вздымающаяся грудь выдавала то, что Сюаньчжэнь был живым человеком.

Наньян не мог оторвать от него взгляда: в своей красоте и спокойствии он напоминал прекрасную статую, выточенную руками неизвестного мастера. 

В голову закралась ужасающая мысль: когда Му Цин был так погружён в медитацию, мог ли Фэн Синь коснуться его губ так, чтобы это не вырвало его из этого состояния, не сбило дыхания? Мог ли провести по лицу рукой, коснуться пальцами кожи лица, повторить изгибы тонких губ? Фэн Синя даже совершенно не отталкивало то, что сейчас перед ним Му Цин был не в своём обличье, а спрятанный за чужой маской. Ему просто не было важно, как он выглядел. И больнее всего было осознавать, что для Сюаньчжэня тоже не было важно, как выглядел Наньян: однако он его независимо от внешнего облика просто не переносил и презирал.

Усмешка беззвучно мелькнула на лице Фэн Синя: всё это в любом случае было невозможно. ведь для того, чтобы он мог так коснуться Му Цина, не причинив вреда его духовным силам, ему следовало бы стать бесплотным духом, не видимым никем из живых.

Не желая испытывать судьбу и собственную силу воли, Наньян вернулся к постели; успокаивало одно: возбуждение схлынуло с него, стоило лишь напомнить самому себе о неосуществимости глупых низменных желаний.

Сколько бы Фэн Синь ни закрывал глаза, он не мог больше заснуть. Он считал едва слышные вдохи и выдохи Му Цина и ждал рассвета, чтобы отправиться в путь.