Новые вещи, новые формы —

Оставь всё это ради нового мира.

Даже если твоего голоса почти не будет слышно,

Ты все равно должен сделать свой выбор: сделай или умри!

Из всего, что исчезло в пламени, осталась лишь горстка пепла.

Фэн Синь помог женщине встать на ноги и довёл её до постели, аккуратно придерживая за наименее израненные участки тела, но всё равно от каждого движения с её губ срывался болезненный, хриплый стон. Иногда на очередном шаге её дыхание сбивалось, чтобы тут же вырваться из груди жутковатым кашлем с кровью. 

Смотреть на неё было по-настоящему больно, и Фэн Синь боялся, что, даже если он приложит все силы, женщину спасти не удастся. Он не был абсолютно уверен, но при более тщательном рассмотрении её раны, судя по состоянию пострадавшей, должны были выглядеть ужасно. Наверняка её кровь уже оказалась заражена.

— Сейчас я должен промыть ваши раны, позволите ли вы их осмотреть? — Фэн Синь чувствовал неловкость, но в то же время понимал, что, если не осмотрит её, ни за что не сможет помочь женщине, которая когда-то им с Му Цином доверилась. Оправдать её доверие хотелось, но отчего-то тревога в груди не успокаивалась. Плохое предчувствие стиснуло сердце со страшной силой.. — Не волнуйтесь, я довольно много знаю о медицине и умею залечивать даже серьёзные раны… Я помогу вам…

— Брось это, сынок, — такое обращение заставило Фэн Синя испуганно замереть. Голос женщины был очень тихим, и богу пришлось наклониться, чтобы расслышать то, что она говорила дальше. — Меня уже не спасти… Я уже слышу голос моего… моего сына, он… — казалось, что она находилась словно словно в бреду — шептала что-то бессвязное, а кожа её, казалось, пылала пожаром. — Он ждёт меня. Давно уже заждался. Не трать своё время и скорее… беги… беги спасать город, юный заклинатель…

— Не говорите так! — как можно громче сказал Фэн Синь. — Я осмотрю вашу рану на плече, — он, не дожидаясь ответа и кляня себя за это, оторвал и без того испорченную, разодранную словно когтями дикого зверя, ткань, пропитанную кровью. Женщина была слишком не в себе — её лихорадило, и состояние её, казалось, ухудшалось с каждым мгновением. Видимо, когда она поняла, что добралась до безопасного места, то истощённый организм наконец смог себе позволить больше не притворяться полным жизненных сил. И оттого Фэн Синь очень боялся, что женщина правда умирает прямо у него на руках. — Прошу, откройте глаза, посмотрите на меня! Не засыпайте!

Она приоткрыла глаза, но взгляд её был мутным, никуда не направленным и смотрящим сквозь Наньяна. Это был недобрый знак, и Фэн Синь поспешил смочить чистый кусочек шёлковой ткани — один из тех, что были оставлены Му Цином, пока он ухаживал за своим отравившимся напарником. Фэн Синь провёл по плечу влажной тряпкой, стирая кровь и грязь, но картина, представшая под успевшей запечься коркой, выглядела ужасно. 

Именно так, как он и предполагал в самых страшных из своих мыслей: кровь, продолжавшая сочиться из некоторых не покрытых плотной коркой рваных ран, почернела, стала приобретать неприятный аромат, от которого обычно смертных начинало подташнивать.

Так пахла смерть.

Наньян на мгновение замер и украдкой бросил взгляд на женщину: её глаза вновь были прикрыты, а брови сведены, и иногда с её губ срывались болезненные стоны. А то, что эта рана, по его предположениям, была не самой серьёзной из всех, что были у горожанки, поселило в его сердце тревогу.

— Скажите, что за существо на вас напало? — Наньян легонько, но всё же ощутимо потряс её на плечо, вынуждая обратить на него внимание. — Вы заражены трупным ядом, и, боюсь…

…«что вы правда умираете, а я ничего не могу для вас сделать» — Фэн Синю было страшно сказать это вслух, но, казалось, пожилая женщина всё понимала — она улыбнулась ему и прошептала:

— Я же говорила, юный заклинатель, — она вздохнула, чтобы поделиться своим рассказом. — Это не существо… То есть оно не одно — их очень много — и они, наверное, уже перебили весь город, — слёзы скатились по щекам женщины. — Эти существа похожи на людей, но… их тела… словно умерли, причём уже очень давно, юный господин! Они передвигались прыжками, и мне… мне кажется, что это были цзянши. Я слышала о них когда-то очень давно, ещё от старших в детстве, и…

Фэн Синь посмотрел на неё в удивлении: он и сам даже не представлял, что цзянши не являются лишь старой и давно забытой легендой. То, что женщина, одной ногой уже шагнувшая в объятия к смерти, вдруг вспомнила об этих существах, говорило, что вряд ли её слова были лихорадочным бредом. Ведь, в конце концов, о цзянши теперь помнили только люди старших поколений. Или боги — но и они не воспринимали старые легенды всерьёз и не верили в то, что возможным является оживление трупа, что по ночам выходит на охоту, желая убить всё живое на своём пути, чтобы напитаться жизненной энергией.

— Я… мне жаль, что я не успел вовремя… Что мы с напарником так и не спасли вас. Простите, — Наньян жалел, что, даже несмотря на божественные силы, он абсолютно ничего не мог сделать для того, чтобы остановить ещё большее распространение трупного яда по телу женщины, пережившей столько лишений и горя. — Что я могу сделать для вас сейчас?

Вдруг его осенило: он понял, чем же мог облегчить её страдания.

Несмотря на оставшийся не отвеченным вопрос, Фэн Синь взял её руку, чтобы, прикоснувшись к плечу, начать вливать духовные силы тонкой — тоньше человеческого волоса — струйкой. Такое решение не могло повредить ни ему, потому что количество духовных сил, что он тратил на это, было ничтожно мало. Однако в то же время его ци могла помочь женщине, находившейся на пороге смерти, не чувствовать нестерпимой боли.

— Не волнуйтесь, я лишь облегчу вашу боль, и вы покинете этот мир без страданий. Простите, что больше ничего не могу сделать.

— Не извиняйся… Всё хорошо: я покину мир без телесной боли и не одна… Впервые за долгое время я не одна в столь позднее время. Спасибо. Спасибо тебе, юный заклинатель… — она вновь закашлялась. — Ах, совсем позабыла… как тебя зовут? Я так и не узнала ваших с напарником имён… Всё откладывала и откладывала….

— Фэн Синь — так меня зовут, — не задумываясь, он назвал настоящее имя. Не мог позволить себе придумывать прикрытие в такой ситуации. — А вас? 

— Ли Су… Меня зовут Ли Су. Верно, вы хотите знать, как моё имя записывается, не зря ведь спрашиваете? — голос её звучал чуть громче, и Фэн Синь с трудом заставлял себя не верить в то, что её ещё можно было спасти. Но женщина, казалось, ничуть не унывала в ожидании собственной смерти: дождавшись кивка, она улыбнулась. — Спасибо. Ли — как «разлучаться» во фразе «покинуть мир», Су — как… «траурный» в «траурные белые одежды». Это единственные иероглифы, которые я знаю, поэтому я рада, что мою память смогут почтить после моей смерти, пусть даже написав моё имя на надгробном камне. Мои родители тоже не знали грамоты и очень сокрушались, что назвали меня так… 

*Имя Ли Су записывается как 离 素. Вследствие особенностей языка часто конкретный иероглиф имени поясняют через фразы, в которых он фигурирует: так, например, фамилию «Ли» она объясняет через фразу «离世», имеющую значение «покинуть мир, умереть». Имя «Су» — «素衣» — через словосочетание «траурная одежда».

— Очень печальное имя, но от того оно не становится некрасивым и благозвучным, — тихо ответил Фэн Синь и едва заметно улыбнулся, а про себя отметил, что выражение боли почти полностью сгладилось, и на лице женщины почти воцарилось умиротворение. Захотелось поговорить с ней о чём угодно — о чём-то, что смогло бы пробудить в ней приятные, тёплые воспоминания. — Расскажите мне о своём сыне, пожалуйста.

— Что вы хотите услышать? 

— Что угодно — всё, чем вы бы хотели поделиться со мной.

И женщина рассказала: о том, каким он был спокойным ребёнком, каким послушным, каким честным. Рассказала о том, что он ни разу не был наказан за какой-либо проступок, ведь не хотел огорчать матушку. И всё это достигалось не угрозами и наказаниями — просто малыш был очень привязан к матери и не хотел видеть расстройства на её лице. 

По слезам женщины текли слёзы, когда она делилась тем, что сын часто вместо шумных игр с другими детьми выбирал проводить время с ней, рассказывать о том, каких жуков они с ребятами успели увидеть днём, о девочке, которая ему нравилась в детстве…

— Была ли у вашего сына семья, кроме вас? Жена? — осторожно спросил Фэн Синь.

— Он был слишком влюблён в свою работу — ни одна женщина бы не смогла смириться с тем, что всегда будет не первой для своего мужа, — с каждым словом её голос становился всё тише. Но улыбка на губах сияла нежностью и спокойствием, и даже кровь вокруг — на лохмотьях, оставшихся от её некогда белоснежной опрятной одежды, на её руках — словно была незаметна и никак не портила этого умиротворения жутким видом. 

Фэн Синь уже почти не чувствовал её пульса. Однако всё же он осмелился задать последний вопрос:

— Как ваш сын нашёл своё признание?

Но ответом ему была тишина.

Ли Су умерла, её глаза были блаженно закрыты, а на губах всё так же играла улыбка — и Фэн Синь почувствовал, что его сердце почти не болит, ведь он сделал всё возможное для того, чтобы её уход был безболезненным, наполненным тёплыми и приятными воспоминаниями. Он был рядом с ней до последнего вздоха, и отчего-то это не выжало его морально, а наоборот — будто закрыло зудящий давний шрам.

Наньян подумал, что, наверное, это было связано с тем, что он был рядом с немолодой женщиной — чьей-то матерью, ребёнок который уже ждал её в ином мире, и оттого не мог провести последние мгновения с ней. 

А сам Фэн Синь, как он думал, в какой-то степени жалел, что не был рядом со своей матерью, когда она умирала. Он подсознательно страдал от того, что даже не попрощался с ней, когда сбегал из столицы вместе с Его Высочеством. Пусть это было практически неосуществимо тогда, и пусть он боялся реакции отца, пусть боялся того, что, вернувшись, не услышит ничего, кроме ругательств… 

Сегодняшний день, казалось, позволил ему наконец отпустить эту ситуацию, которую давно бы уже стоило оставить в далёком прошлом.

— Прощайте, Ли Су.

Он побыл рядом с ней ещё немного, а затем увидел, что палочка благовоний почти догорела.

— Простите, что не могу остаться с вами и позаботиться о том, чтобы вы смогли покинуть этот мир со всеми почестями, но я должен пойти за моим напарником, ведь он мне очень дорог. И я не прощу себе, если с ним что-то случится.

Фэн Синь встал, в последний раз поклонился ей и, взяв лук и колчан, приготовился отправиться в путь. Но кое-что заставило его сердце на несколько мгновений замереть, а улыбку — расцвети на губах, словно нежный весенний цветок. Му Цин, пока Фэн Синь был в бессознательном состоянии, заботился не только о своём неудачливом напарнике, успехе их миссии и жителях деревни, но ещё и аккуратно сложил его стрелы, очистил до блеска колчан…

— Всегда ты так, — усмехнулся Наньян. — Твои истинные чувства можно увидеть только в твоих действиях, пока твои слова и взгляды полны едкой иронии.

Му Цин был необыкновенно сложным — казалось, что год от года он становился всё сложнее, а его истинные мотивы было так сложно разгадать за всеми фырканьями, закатыванием глаз и грубыми словами. 

Но совсем недавно Фэн Синь узнал, что его напарник на самом деле умел быть другим, умел говорить о своих чувствах, пусть и в своём стиле. Умел заботиться. 

Умел любить — и не кого-то, а Фэн Синя!

Чтобы узнать об этом больше, он обязан скорее найти Сюаньчжэня, помочь ему справиться с нашествием цзянши и вернуться домой. 

От одних лишь мыслей о том, что после успешного завершения миссии они вернутся в Небесную столицу вместе — и смогут не избегать друг друга всеми силами, — в груди становилось тепло. Больше не страшили никакие трудности: казалось, что даже с Безликим Баем было возможно запросто справиться, зная, что тебя ценят, о тебе думают, заботятся.

Но как только Фэн Синь вылетел из хижины, надёжно заперев дверь, в его мыслях стало до ужаса пусто. Что им с Му Цином нужно делать с цзянши? 

Как убить то, что уже давно мертво? 

Фэн Синь за всю свою жизнь слышал о цзянши так мало, что едва ли мог представить, как с ними нужно бороться. Возможно ли это вообще?

Лишь однажды, будучи совсем юными, в библиотеке дворца они с Се Лянем наткнулись на старинный и, судя по виду, всеми забытый свиток, рассказывающий об оживших трупах. Тогда, вчитавшись в текст, иероглифы в котором местами выцвели, наследный принц и телохранитель сочли описанное не более, чем интересной, но всё же сказкой. 

Как забавно: уже почти сотню лет назад, во времена их юношества, любая информация о цзянши сохранялась лишь на древних свитках или в легендах, в которые никто не верил, даже маленькие дети.

Фэн Синь ускорился, но в голове билась мысль о том, что он совершенно не представлял себе, как быть дальше. Отсутствие контроля над ситуацией пугало, бог чувствовал себя невероятно слабым и одиноким: захотелось, чтобы Он вновь что-нибудь сказал, предположил, как быть дальше.

Или хотя бы пошутил — Его шутки, пусть и иногда грубоватые, всегда дарили ощущение, будто не всё ещё потеряно. Будто Фэн Синь не один. Будто ему всё нипочём.

Видимо, именно для того, чтобы подарить себе такое ощущение, Фэн Синь когда-то и создал Его. Однако больше поддерживать себя в этой иллюзии было нельзя. Его больше не было — и это было страшно, будто в один миг Фэн Синь лишился опоры под ногами и проваливался глубоко под землю, но не мог ничего с этим сделать.

Сейчас был первый раз, когда он оказался один на миссии: не было ни Му Цина, который бы мог прикрыть его спину, ни двойника, способного отвлечь от погружения в самоубийственные мысли. Фэн Синь не помнил, когда в последний раз чувствовал себя таким слабым и бесполезным, ни на что не способным.

Казалось, будто больше ничто не могло заставить его поверить в себя: его одолевали предположения о том, что случится, если Му Цин пострадает? После всего, что между ними успело произойти на этой миссии, сколько недопониманий было решено, сколько — ещё оставалось — Фэн Синь был уверен в том, что что-то страшное должно было случиться.

Ничто не могло наладиться в его жизни так просто.

Уверенность в том, что судьба обязательно накажет Фэн Синя за веру в хорошее, боролась с нежеланием так легко принимать любой исход, отличный от хорошего. 

«Всё будет хорошо, всё будет хорошо», — твердил он про себя, стиснув зубы. Это напоминало не то молитву, не то внушение самому себе этой по-детски наивной фразы. 

И, как ни странно, это сработало: Фэн Синь сумел выровнять дыхание и ускориться. Но чем ближе были такие знакомые городские ворота, тем громче слышались жуткие звуки и явственнее ощущался мерзкий гнилостный запах. Он, казалось, заполнил собой всё пространство, превратив всю округу, освещённую лишь светом от луны, огромной и по-жуткому жёлтой, выделяющейся на ночном небе, в жуткую сцену бойни не на жизнь, а насмерть. 

От этого тревожно сжалось сердце: насколько же их много должно было быть, чтобы мерзкий запах пропитал всё вокруг? Сколько горожан, застигнутых врасплох, уже пострадало? 

Справлялся ли Му Цин?

Конечно, Фэн Синь в нём не сомневался — признайся Наньян в этом даже мысленно, обязательно бы поругал самого себя. А скажи вслух — чужим острым взглядом его бы пригвоздило к земле. 

Он знал, что Сюаньчжэнь был силён — необыкновенно силён — иначе бы ни за что не добился своего нынешнего положения, ни за что не вознёсся бы вопреки всем невзгодам, свалившимся ему на голову… 

Фэн Синь прекрасно видел, что Му Цин — его Му Цин, тот самый мальчишка-слуга, не иначе как чудом пробившийся в окружение Его Высочества наследного принца, — стал богом, который становился сильнее с каждым днём, был надёжной опорой для своих верующих, выслушивал и ответственно исполнял все их молитвы. 

Однако Наньян помнил, что сейчас тот был совершенно один — против огромного множества живых трупов, желающих насытиться чужой жизненной энергией. Для них небожитель, пусть и скрывший ореол божественного сияния, был как желанный глоток воды для путешественника, заблудившегося в пустыне. Сильная аура Му Цина, бурлящая в нём ци и глупое желание отправиться в самое пекло могли сыграть с ним злую шутку.

И ведь Фэн Синь сам позволил ему отправиться одному. Не зная, с чем им предстояло иметь дело!

Паника вновь начала сдавливать горло, не давая дышать полной грудью. 

Сейчас больше всего Фэн Синь боялся того, что больше ничего не успеет рассказать Му Цину: об их общем прошлом, о том, как боялся попасться ему на глаза, но в то же время не мог оторвать своих от новоиспечённого слуги. О том, как мальчишка, такой несуразный и тощий, вызвал в телохранителе наследного принца столько чувств, сколько ещё никто никогда не вызывал. Даже Его Высочество, ставший первым человеком, которому Фэн Синь был нужен не только как инструмент, а как частичка живой души рядом, был… другим. И вызывал совсем другие чувства.

Конечно, подобные слова стоило вкладывать в признание в любви — рассказывая о своих чувствах, будучи искренним впервые за сотню лет, рассыпаться на тысячи осколков.

Но их признание, если его и можно было таким назвать, было скомканным, будто бы оба всё ещё боялись поверить в происходящее.

Нельзя, просто нельзя было позволить, чтобы у Фэн Синя отняли настоящее признание, множество искренних разговоров с Му Цином и… любовь.

Наньян, одолеваемый этими мыслями, буквально вбежал в город, ничего перед собой не видя. Ветер дул ему прямо в лицо. Вокруг был дым — он взвивался в тёмное ночное небо, забивался в нос, не позволяя вдохнуть полной грудью. 

Фэн Синь замер на мгновение, чтобы прикрыть рукавом одежд нижнюю часть лица, но вдруг его взгляд скользнул влево — за дни, когда они с Му Цином пытались разузнать у местных хоть что-то, он успел выучить, что во втором доме по левой стороне жил старейшина деревни. Тот самый старик, что плюнул в их сторону при первой встрече.

Однако боги успели узнать старика и с совсем другой стороны: он заботился о своём городе, знал каждого из жителей в лицо, помнил всех их родственников и старался заботиться о каждом. Именно поэтому его недоверие к чужакам в заклинательских одеждах было непреодолимо.

Зрачки Наньяна расширились, и он мгновенно направил лук в ту сторону — пелена наконец спала с его глаз, и наконец стало видно и слышно всё, что происходило вокруг, даже сквозь дым. Но самым главным было то, что Фэн Синь перестал думать о далёком: о Му Цине, об окончании миссии, о них. 

Наньян наконец вспомнил, что он небожитель, который должен защищать людей. 

Стрела влетела точно в голову мерзкой твари, вгрызающейся в тело старшей дочери старика. Девушка громко кричала и молила о помощи, но никто не мог её выручить: старик, её отец, лежал на земле, и вокруг его головы растекалась лужа крови. Дом был заперт, но из окна выглядывали другие члены семьи старейшины, плакали, смотрели испуганно, но не смели даже высунуться. Ведь это означало верную смерть для простого человека, чьё тело не было подготовлено годами тренировок к сражениям с нечистью.

Стрела Фэн Синя поразила цзянши в разорванных женских одеждах — ткань и вид самого платья выглядели смутно знакомо, но Фэн Синь не смел заострять внимание на этом. Сейчас было совсем не до странных предположений, ведь он удивлённо смотрел на то, как тварь, закричав, отлетела на несколько чжанов, но осталась стоять на ногах! Ранение, смертельное для человека или не очень сильного демона, вовсе её не смутило, хотя и несколько замедлило. 

Движения мёртвой женщины, рычащей, словно совершенно безумная и подыхающая от голода больная животина, были резки и отрывисты, и она едва ли могла передвигаться нормально: при каждом шаге она подпрыгивала, волоча за собой почти сгнившую ногу, и жадно клацала окровавленными зубами. Она спешила обратно к своей жертве, желая закончить начатое.

От одного вида на неё у пострадавшей дочери старейшины закатились глаза, и она потеряла сознание. Если бы Фэн Синь не схватил её за плечи, чтобы встряхнуть, она бы упала в зловонную лужу крови:

— Если хочешь жить, слушай меня. Поняла? — он похлопал её по щекам, призывая сосредоточить внимание на нём. Богу показалось, что его голос и движения были излишне грубыми, но понял, что не ошибся: дождавшись слабого, но всё же кивка, он помог ей, решительно сжавшей кулаки, встать ровно и отодвинул себе за спину. — Если почувствуешь, что снова падаешь, держись за меня. Не смотри туда.

Девушка испуганно сжалась и вцепилась в спину Фэн Синя, словно бы от этого зависела её жизнь. Впрочем, это не так уж сильно отличалось от правды.

Вскоре в цзянши полетела ещё одна стрела — но на этот раз Наньян вложил в выстрел больше духовных сил, и существо отлетело ещё дальше, чем в прошлый раз. Это давало им драгоценное время на то, чтобы успеть спастись в укрытии. 

Поэтому Фэн Синь тут же воспользовался этой заминкой, чтобы втолкнуть пострадавшую девушку в дом, дверь которого так вовремя открыл кто-то из тех, кто находился внутри.

— Постойте, мой отец… отец! Он не должен был умереть, прошу, спасите его! — закричала она, вырываясь из дома. Члены семьи её крепко держали, не позволяя покинуть безопасное место. Поэтому вскоре дверь дома вновь оказалась заперта, а из-за неё послышались шум и ругань.

Фэн Синь из-за закрытой двери хмыкнул на эти крики и подошёл поближе, чтобы его голос было слышно. Он должен был упомянуть об этом перед тем, как идти спасать старика: 

— Юной деве стоит сначала побеспокоиться о себе: отравление трупным ядом — это вам не шутки. Пока есть драгоценное время и вы под моей защитой — выйдите на улицу и промойте рану большим количеством воды. Потом её нужно прижечь.

— Но…

Фэн Синь знал, как девушки в это время ценили свою красоту, что уродливые шрамы могли даже стать преградой к замужеству. Он никогда этого не понимал, но старался ставить себя на их место. В конце концов, они были точно такими же заложницами своего положения в обществе, как и Фэн Синь в детстве.

— Иначе — смерть. Не так страшна боль и шрамы, как мучительная агония, нестерпимая боль от заражения крови трупным ядом.

За дверью послышалась возня, и вскоре из дома вышла девушка в сопровождении бойкой младшей сестры, еле таща тяжёлое ведро воды. Фэн Синь одобрительно хмыкнул и быстро направился к старику, чтобы проверить его пульс. Нужно было быть осмотрительным и действовать как можно скорее: если цзянши охотились на жизненную силу и убивали только для того, чтобы полакомиться ей, то скопление людей в одном месте вместе с богом войны должно было привлечь много внимания. Причём уже не только от той твари, от которой Наньян отстреливался: наверняка тварей должно было быть во много раз больше, если углубиться в город.

Фэн Синь, едва подойдя, заметил, что, к счастью, старейшина дышал — лишь был без сознания. Его грудь вздымалась мерно, что говорило о том, что, даже если он получил какие-то травмы, то они были не смертельны. Видимо, он, упав, ударился головой, из-за чего и оказался в таком незавидном положении. Однако крови было не так много, чтобы было возможно предположить страшное.

— Он в порядке, — Фэн Синь услышал, с каким облегчением вздохнула семья старика. К счастью, никто из них не пострадал смертельно: не был изранен так же, как Ли Су, которая, возможно, пожертвовала своей жизнью, пробираясь в хижину к заклинателям, превозмогая боль. Потому что понимала, что они могли спасти хоть кого-то из её хороших друзей и соседей.

Фэн Синь обернулся на сестёр, занимающихся промыванием раны, удовлетворённо кивнул и попросил поспешить домой. А сам взял мужчину на руки, чтобы аккуратно отнести его в дом, но всё ещё держал двух девушек в поле зрения. 

Следовало положить старика постель и рассказать членам его семьи, как поступить с ранами, и Фэн Синь на мгновение отвлёкся. Но когда он вновь обернулся, то не обнаружил девушек. Это заставило бога всерьёз испугаться: неужели цзянши успели добраться до несчастных?

Но, к счастью, его опасения были напрасны: девушки вернулись в дом и заперли за собой двери почти сразу же после того, как Наньян заметил их исчезновение. В то время Фэн Синь почти закончил свой рассказ: семья старика жадно впитывала каждое слово, и люди разных поколений жались друг к другу плечами, словно желали найти в этом жесте защиту. 

Девушка, что пострадала из-за укуса цзянши, неловко мялась позади Наньяна, будто хотела что-то сказать. Потому вскоре она, воспользовавшись неожиданно воцарившейся тишиной, неловко произнесла:

— Молодой господин, простите, но я… очень боюсь боли, есть ли средство, кроме прижигания?

Фэн Синь неопределённо хмыкнул, но всё же неловко попросил показать рану. Он страшно жалел, что рядом не было Му Цина, который разбирался в целительстве лучше и не шарахался от людей так же, как его напарник.

К счастью, рана девушки оказалась довольно неглубокой, потому можно было и правда её не прижигать: Фэн Синь вдруг почувствовал гордость, ведь подоспел вовремя. Так он сумел спасти целую семью — и возникло приятное ощущение, что он оказался не таким бесполезным, как ожидал. Даже то, что он столкнулся с подобным совсем один, никак не повлияло на его способность помогать людям. Вспомнилось, что так же он себя чувствовал когда-то в детстве, когда у него получились приёмы на тренировках со стариком.

Может быть, те Его слова о том, что Фэн Синь сможет стать лучше, не были сладкой лестью на прощание?

— У вас есть мази для заживления ран? Любые — главное, закройте рану чистой тканью и почаще промывайте, а затем снова накладывайте мазь.

Девушка тут же обрадовалась, а её сестра, очень болтливая, тут же перечислила все лекарственные настои и мази, что были у них в доме, а потом начала благодарить заклинателя под гомон остальных членов семьи. Жена старейшины то и дело хваталась за сердце, но всё равно старалась склониться в поклоне как можно ниже и утянуть за собой внука и младшего сына-подростка. Но вдруг со стороны старика, видимо, из-за шума вокруг наконец пришедшего во сознание, послышалось приглушённое:

— Как вы посмели… завести это отродье в дом! Вы что, позабыли, что случилось с нашим… 

Его гневную речь прервал жуткий кашель, и дочери тут же кинулись к нему: одна подала воды, а вторая беспомощно похлопала по спине. Но, тем не менее, когда старику стало чуть легче, они обе осудили отца за такие грубые слова:

— Между прочим, если бы не господин, ты бы уже умер… И я тоже бы умерла — он нас спас!

— Сестрёнка права, если бы не заклинатель, которых ты так ненавидишь, ты бы уже был мёртв… Он даже помог нам, рассказал о средствах, которыми можно исцелить наши раны…

Фэн Синь едва ли их слушал — он, несмотря ни на что, поспешил покинуть дом, но напоследок крикнул надёжно запереть дверь — а лучше заставить вход чем-то тяжёлым и прочным — и проверить окна, чтобы цзянши ни в коем случае не пробрались в дом.

— Берегите себя… — неловко произнесла младшая из сестёр.

— Со мной всё будет в порядке, — убедил скорее самого себя Фэн Синь, скрываясь в темноте ночи. Его силуэт в белых одеждах сиял в темноте, отблески пожара где-то вдалеке даже не смели затмить его яркость. 

Для жителей, которых он спас, он сейчас наверняка выглядел самоотверженным и смелым героем, который мог защитить каждого, кто попадался ему на пути.

Но сам себя он видел совсем иначе. Слова старика отрезвили, заставили вспомнить, что всё происходящее с ними сейчас — вина богов войны, на приграничных территориях которых оказался этот город, вина Фэн Синя, который так глупо позволил себя отравить…

Но это было не так важно. Он должен был помочь всем, кому мог.

Фэн Синь исчез в ночи, отправившись на поиски ещё хоть кого-то живого, кого ещё можно было спасти. Кого-то, кто нуждался в его помощи.

Он понимал, что многие жители этой ночью могли погибнуть, ведь никто не ожидал нашествия цзянши: жители здесь чувствовали себя в безопасности, многие даже не запирали на ночь двери… И, пробираясь дальше, оглядываясь в поиске тех, кому могла понадобиться его помощь, Фэн Синь с болью на сердце заставлял себя принять то, что кто-то мог погибнуть прямо у него на глазах.

В некоторых домах, мимо которых он проходил, оглядываясь, он видел шевеление, чувствовал людскую жизненную энергию и понимал, что они в безопасности. Но иногда ему попадались ужасные кровавые картины: целые семьи погибли, не успев спрятаться, и то, что осталось от их тел, напоминало отвратительное месиво из разных частей тела, некогда принадлежавших трём людям.

Фэн Синь видел много смертей: некоторые из них вызывали в нём невыносимую боль, но с годами он всё чаще ловил себя на мысли, что смерть его больше не страшила. Он видел её во всех проявлениях: смерть ли от ран, от старости, от болезни — всё это он всегда видел неким подобием освобождения. 

И сам мечтал о том же.

Об освобождении.

Но теперь Фэн Синь не понимал, что именно заставило воспринимать смерть иначе: может быть, эта миссия или осколок маски Безликого Бая? Или вернувшиеся воспоминания и осознание, что он для кого-то мог быть важен? Но что-то определённо изменилось в его восприятии жизни и смерти, в понимании переплетений судьбы и её изменчивости. 

Бог даже поймал себя на том, что и смерть Ли Су на самом деле не осталась им не замеченной.

Поэтому сейчас он, кажется, правда не хотел — а может быть, даже боялся — увидеть чью-то боль. 

Но сильнее всего он страшился узреть таким — сломленным, израненным — Му Цина. Это было чем-то, возможность чего никак не могла уложиться в голове, и оттого невыносимо пугающее. Что-то, о чём даже думать хотелось запретить.

Предательская мысль о том, что с Му Цином могло что-то случиться, вновь возникла в голове Наньяна и никак не хотела отпускать. Развернувшийся вокруг ужас — Фэн Синь продвигался вперёд по одной из главных улиц города, но то и дело выпускал стрелы, потому что к нему спешили, подпрыгивая при каждом движении, цзянши. И чем глубже в город он заходил, тем больше становилось этих тварей.

Они чаще всего передвигались в одиночку, издавая при этом мерзкие хлюпающие звуки, рыча и завывая. Некоторые из них, лишённые одной или двух ног, ползли, жутко завывая и создавая собой преграду для тех цзянши, которые передвигались на ногах. Однако, казалось, никакое падение не могло их остановить: твари упрямо вставали вновь и вновь, перелезали через препятствия и призывно клацали уродливыми гнилыми зубами. 

Кожа слезла с лица и шеи многих из них, а из головы одного цзянши с размозжённым черепом при каждом прыжке то и дело сыпались мерзкие личинки червей.

Смотреть на это всё было неприятно даже богу, успевшему за свою долгую жизнь увидеть и ужасы гражданской войны в родном государстве, и сотни полей сражений.

Но чем дальше продвигался небожитель, тем сильнее его одолевали мысли о том, что трупам, превращённым в армию цзянши, было очень много лет. Очень у многих, как успел заметить Фэн Синь, не хватало конечностей, у кого-то полностью оголились кости черепа, белея в ночной темноте жуткой улыбкой и сияющими в лунном свете и отблесках ещё горящих кое-где фонарей и всполохов пожара. Вся одежда на этих трупах, разорванная, истрепавшаяся, выглядела старомодно и продолжала казаться Наньяну смутно знакомой.

Но Фэн Синь всё никак не успевал задуматься о том, почему так получалось: он был слишком занят тем, чтобы найти способ не просто откинуть цзянши подальше своими выстрелами, а уничтожить их. В голове он прокручивал все когда-либо слышанные городские легенды одну за другой, пытаясь выцепить из них хоть одно разумное зерно, которое бы помогло ему справиться с той троицей мертвецов, упорно скачущих за ним. 

У одного из них череп белел в темноте, явив жуткую улыбку то и дело клацающих, жёлтых гнилых зубов, второй иногда падал — отсутствие левой лодыжки мешало ему передвигаться с той же прытью, что была у его товарищей, желающих насладиться жизненной силой бога войны.

Но третий цзянши, самый быстрый и самый изворотливый, кожа которого была, видимо, ещё при жизни поражена какими-то жуткими ранами, вызывал у Фэн Синя больше всего подозрений. Было в нём что-то отдалённо знакомое. 

Что-то, что не давало Фэн Синю покоя.

Но небожитель не успел об этом задуматься, ведь почувствовал приближающуюся опасность. Со спины послышались характерное клацанье зубов, сталкивающихся друг с другом при прыжках, и стук оголённых костей по вымощенной камнем мостовой. К нему приближалось ещё несколько цзянши — причём довольно быстро. Заметь он их позже, было бы довольно трудно найти пространство для манёвра. 

Поэтому Фэн Синь, в один момент своего бегства решивший просто приманить как можно больше мертвецов, что успели за ним увязаться, в ловушку, чтобы попробовать их если не убить, то где-то запереть, был вынужден резко развернуться и резко нырнуть в крошечный узкий переулок. Твари взвыли жутким хором и поскакали за ним с необычайной скоростью, заставив сосредоточиться только на том, чтобы не попасться в вытянутые крючковатые руки с жутко застывшими растопыренными пальцами.

Наньян бежал, иногда круто поворачивая, и уже надеялся попробовать найти открытый огонь, который смог бы использовать для того, чтобы поджечь увязавшихся за ним цзянши. Но твари следовали за ним с завидным упрямством и даже не думали отставать, к ним присоединялись новые, и казалось, что нет им конца. А огня как назло не попадалось: лишь дразнящий запах гари издалека, аромат опалённой плоти, казалось, напоминали, что могло помочь Фэн Синю избавиться от преследования мертвецов.

Оборачиваясь, он больше не видел конца «хвоста» из цзянши, подпрыгивающих или упорно ползущих за ним. Чем больше он думал об их количестве, тем меньше оставалось надежды на то, что Му Цин до сих пор не ранен.

Ранения, к сожалению, были наилучшим из того, что могло случиться с тем, кто оказался в пылу битвы с ожившими трупами. Однако Фэн Синь с ужасом думал о том, что даже глубокая царапина, в которую попал трупный яд в достаточном количестве, могла без своевременного промывания стать фатальной даже для бога. Поэтому беспокойство за Сюаньчжэня зудело в груди и не давало покоя.

Му Цин ведь пришёл совсем один — и до сих пор не дал о себе знать, хотя Фэн Синю казалось, что он успел обежать если не почти весь город, то бóльшую его часть.

Стиснув зубы, он отогнал глупые мысли. Наньян как никто знал, что Сюаньчжэнь — последний, кто позволит себя так легко ранить какому-то там ожившему мертвецу. Перед глазами промелькнула ухмылка, которой бы Му Цин обязательно Фэн Синя одарил, узнай о мыслях, его одолевающих. Может быть, он бы даже как-нибудь бесстыдно пошутил, или, склонившись, выдохнул в самое ухо что-то наподобие «неужели ты и правду так теряешь голову от одной мысли обо мне, что забываешь о том, что я в первую очередь бог войны?».

Резко прибавив ходу, будто надеясь сбежать от ожившей в воображении картины, Фэн Синь оттолкнулся и взлетел на крышу дома перед ним. Вдруг он усмехнулся: как он мог позволить себе бегать по всему городу, удирая от толпы цзянши?

Он расправил плечи, чтобы оглядеть всех тварей, каких успел собрать: они, словно преданные слушатели перед великим оратором, стояли густой толпой, толкая друг друга, воя и рыча, норовя залезть на голову впереди стоящему, лишь бы добраться до Фэн Синя. К счастью, высота крыши, на которой оказался бог, не позволяла цзянши сориентироваться слишком быстро и найти способ до него добраться.

Наньян, удовлетворённо вздохнув, поспешил оглядеться вокруг: хотелось верить, что большинство жителей всё же оказались в безопасности и не стали жертвами цзянши, потому что успели запереться. Фэн Синь, когда сбегал от толпы тварей, не заметил даже следов крови, которые бы могли говорить о том, что там произошло что-то страшное. 

Однако вдруг, стоило Фэн Синю, успокоившись, вздохнуть, как вдали послышался истошный женский крик. Цзянши тут же повернули туда головы, будто и правда услышали. Но Фэн Синь понимал, что трупы, особенно так давно погибшие, вряд ли способны слышать: они давно потеряли все человеческие чувства, и ими теперь двигало только желание насытиться чужой духовной энергией. 

Поэтому те, что были дальше всего от Фэн Синя, но ближе к источнику притягательной и более доступной пищи, медлительные, едва ли способные на сложные движения, кое-как развернулись и поскакали туда, откуда раздался звук.

Бог нахмурился: он не мог позволить себе отвернуться от человека, очевидно нуждающегося в помощи, но при этом осознавал, что приведёт за собой смертельную опасность. 

Поэтому ему нужно было быть быстрым и очень осторожным!

Впрочем, раздумывать у него времени не было, потому Фэн Синь взмыл в воздух, чтобы приземлиться на крыше здания по другую сторону. Некоторые цзянши, задрав головы, проследили за его полётом и, как заворожённые, двинулись за ним, будто и правда боялись упустить столь лакомый кусочек.

Фэн Синь скакал с крыши на крышу, не смея задумываться ни на мгновение — любое промедление могло стоить человеческой жизни.

Крик послышался вновь — точнее, два крика.

Истошно кричала женщина, а кто-то в ответ умолял её быть тише и терпеть.

Фэн Синь приземлился неподалёку от источника звука, чтобы увидеть картину, от которой замерло сердце: милая супружеская пара, которая когда-то угощала богов в образах детей конфетами, плакала в обнимку. У жены сильно кровоточила рана на спине, которую её муж старался остановить кровотечение, прижав оторванный кусок вышитой ткани от подола своих нижних одежд, чем вызывал только усиление плача супруги, и от этого и сам плакал ещё более горько.

— Прости… прости, потерпи немного, ладно? Мы скоро доберёмся до безопасного места, дорогая.

— Я не могу… не могу терпеть. И, в конце концов, здесь нигде не безопасно! Мы умрём! 

— Если вы не можете терпеть, может быть, я тогда пойду? — зло сплюнул Му Цин.

Он весь был залит кровью — Фэн Синь хотел верить, что не своей — и его одежда, когда-то белоснежная, целиком окрасилась в багровый.

Сердце юго-восточного бога войны болезненно сжалось.

Фэн Синь не помнил, как оказался перед ним, как схватил его лицо в свои руки, как выдохнул едва слышно:

— Ты в порядке?

— Я, может быть, выгляжу не очень, но я живее всех живых, — язвительно поведал Сюаньчжэнь, едва заметно покраснев. И отвернулся, неловко выпутываясь из чужих рук. 

Однако смущение не вынудило его быть грубым с Фэн Синем: Му Цин не оттолкнул Наньяна, не попросил держать руки при себе, а осторожно провёл по чужим плечам, будто смахивая с них невидимую пыль. А затем, резко изменившись в лице, дёрнул напарника на себя, чтобы поменяться с ним местами, и взмахнул чжаньмадао, разрубая подоспевших цзянши. 

— А тебе следует быть осмотрительнее. Дурной.

Даже несмотря на то, что Му Цин его обозвал, это не шло ни в какое сравнение с былыми ругательствами. Это «дурной» было пропитано странной, непривычной нежностью, спрятанной за тяжёлым и ещё не успевшим восстановиться дыханием, беспокойством и нахмуренностью бровей. Сюаньчжэнь высматривал врагов, опасаясь пропустить хоть кого-то. С лезвия его чжаньмадао капала мерзкая жидкость — то, что когда-то было человеческой кровью, но со временем превратилось в зловонную смесь.

— Тут опасно, и нам надо поскорее уходить, но… на всякий случай: этих тварей можно убить только огнём, — выпалил Му Цин, оглядывая Фэн Синя с головы до ног. У Наньяна замерло сердце от тени улыбки, промелькнувшей на чужих губах, когда Сюаньчжэнь не увидел ран на его теле. — Если они сгорят дотла, то действие магии, что заставила их вернуться к жизни, рассеется.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем. Сжечь их, наверное, не так уж трудно, — ответил Фэн Синь, надеясь игнорировать и дальше ту тревогу, которую испытал от слов Му Цина и этого «на всякий случай». Конечно, они оказались в ужасной передряге, но ведь теперь, когда они вновь вместе, всё должно наладиться… — Так, выходит, что тот пожар на южной окраине — твоих рук дело?

Му Цин кивнул, но сам отвернулся и продолжил оглядываться. Вдруг он выругался, увидев подоспевающих прямо к ним цзянши, и тут же обратился к Фэн Синю:

— Прошу, найди для этих двоих укрытие, иначе нас всех захлестнёт волной из живых трупов, — приказал Му Цин. 

Однако было поздно: жуткий скрежет и треск послышались прямо из-за спины, не оставив времени на то, чтобы успеть подумать хоть о чём-то — богов и людей, оказавшихся под их защитой, снесло жуткой волной новых трупов и разрушенными воротами дворца, что был за их спиной. Толстые высокие стены дворца, ограждающие этот дом от шумной широкой улицы, не пропускали звуков, потому для Наньяна и Сюаньчжэня это стало крайне опасной ситуацией.

Этот дворец принадлежал далёким родственникам Ли Су, которые старались всячески её поддерживать после трагедии, произошедшей с её сыном. Они были одними из самых зажиточных жителей города.

И, конечно же, ворота их резиденции*, раскинувшейся на довольно большую территорию, чтобы быть способной вместить всех многочисленных детей, внуков и даже правнуков, были сделаны на совесть: тяжёлые, с искусно выполненными скульптурами львов по обеим сторонам. 

*Для визуализации советую поискать дома типа сыхэюань, классический образец построек дворцов, рассчитанных на довольно большую семью, насчитывающую несколько поколений. Ворота (дамэнь или чжаймэнь) традиционно должны были находиться на юго-восточной стороне (чуете иронию? хе-хе), что считалось благоприятным знаком. Фигуры львов по бокам ворот выполняли роль охранников.

Однако, как бы хорошо не были сделаны ворота, они бы не сдержали страшного нападения изголодавшихся тварей. Именно поэтому после жуткого треска, с которым конструкция вылетела из петель под весом нескольких десятков обезумевших от ци сразу двух богов войны цзянши, ворота придавили Сюаньчжэня к земле.

Не будь Му Цин настолько обескураженным, не желай он сделать что угодно, лишь бы защитить не восстановившегося до конца Фэн Синя, который мог бы пострадать намного сильнее его, всё бы могло обойтись. Но Сюаньчжэнь принял удар собственной спиной, потому что, даже не задумавшись, изо всех сил толкнул Наньяна вперёд, чтобы не позволить ему остаться в этом месиве. 

Этот отчаянный импульс придал юго-восточному богу сил. Фэн Синь оказался прямо рядом с супружеской парой, схватил их под руки и что есть мочи бросился бежать вперёд, чтобы спасти их от неминуемой смерти. Он был в полной уверенности, что Му Цин бежал за ними, почти физически ощущал его присутствие — или, возможно, пытался себя в этом убедить. Но Фэн Синь даже не мог представить себе, что на самом деле юго-западный бог остался позади, придавленный воротами резиденции местных зажиточных горожан.

Наньян взлетел на ближайшую крышу, усадив супружескую пару на конёк, наиболее возвышающийся над улицей, которая успела превратиться в океан цзянши. Он сделал это неосознанно, на всякий случай — хотя и помнил, что даже небольшая возвышенность являлась довольно удачной преградой, не позволяющей ожившим трупам взобраться наверх. 

Но, стоило довольному собой Наньяну оглядеться вокруг и не заметить Му Цина, как сердце, казалось, перестало биться. Фэн Синь хаотично огляделся кругом ещё раз, чтобы убедиться в том, что ему не почудилось. Он только хотел уточнить что-то у напарника, но… не мог.

Му Цина и правда нигде вокруг не было.

Сердце пустилось в галоп, и Фэн Синь почувствовал, как в ушах начало противно гудеть. Перестали быть слышны и хрипы цзянши, и болезненные стоны женщины, что успела пострадать из-за нашествия этих тварей. Но её страдания вдруг начали раздражать бога. Единственное, что теперь звучало в голове Наньяна — это вопрос: «Где он?».

— Вы… случайно не видели, где мой напарник? — едва слышно прошелестел Фэн Синь. Ком в горле не позволял говорить в полную силу, а сам он из последних сил сдерживал себя, чтобы никому не нагрубить.

— Ч… что? — переспросил мужчина, прижимая жену к себе поближе. Фэн Синь тут же отвернулся — видимо, его взгляд слишком пылал злостью и беспокойством, которые пугали и так пострадавших людей.

— Простите… Я… — Наньян собрался и постарался сказать как можно спокойнее. — Мой напарник… вы не видели, куда он пропал? Он должен был идти прямо за нами, и я уверен, что он должен был прийти сюда… Вместе с нами.

Конечно же, Му Цин мог, ни слова не сказав, отправиться на помощь кому-то ещё… Но тревога в груди Наньяна не унималась, лишь распаляясь ещё сильнее с каждым мгновением.

— Кажется… Кажется, я видела вашего напарника, — всхлипнула женщина. — Там, он был сзади… и он… он…

Она остановилась, обернулась на мужа, будто спрашивая у него разрешения продолжать. Мужчина ничего не ответил, лишь прижал её к себе ближе и погладил по голове, будто пытаясь приободрить. Непонятно, правда, кого: её или себя.

— Где? Где вы его видели? Куда он отправился?

— Он… вниз, его… его, кажется, ударило свалившимися воротами, и…

— Мы не уверены… но, кажется, моя жена права… прост…

Но Фэн Синь даже не дослушал: он отвернулся от супружеской пары и страшно закричал — этот звук напоминал скорее крик раненого зверя. Бог надеялся в этот звук вложить как можно больше своей злости, ведь ему было нельзя. Нельзя срываться на простых горожан, и так пострадавших. Даже если они невыносимо бесили тем, что абсолютно ничего не сказали, не остановили Фэн Синя… Он ведь мог бы вытащить Му Цина, если бы эта парочка не струсила!

Фэн Синь отдышался, пытаясь себя успокоить. Убедить в том, что даже если он бог, он всё ещё не был всемогущим. 

Не оборачиваясь, Наньян крикнул спасённым горожанам, чтобы они оставались на месте и старались не издавать никаких лишних звуков, а сам с крыши спрыгнул прямо в толпу цзянши, в полёте вытаскивая из ножен охотничий нож. Во второй руке у него был зажат лук, который он решил использовать совершенно не по прямому назначению, а для ведения ближнего боя, чтобы отбиваться им от обезумевших оживших трупов.

Ожидаемо, его резкий прыжок вниз взбудоражил тварей, которые накинулись на него целым скопом, как стая голодных псов на кость. Наньян взвыл, казалось, даже громче, чем толпа безмозглых тварей, желающих сожрать его, и откинул первую же партию мощным ударом левой рукой, в которой сжимал лук. Цзянши отлетели, сбив тех, что стояли за ними.

Фэн Синь прорвался вперёд, пока оставшиеся позади них твари не успели опомниться, а по пути снёс очередным ударом ещё нескольких, что встали на пути. Он нещадно размахивал луком, а некоторых, особо буйных, ранил ножом: чьи-то шеи, иссохшие от времени, выглядели очень слабой опорой для головы, и Наньян этим нагло пользовался, прилагая столько усилий, чтобы снести их чёртовы пустые черепа.

— Му Цин! — истошно завопил он, оглядываясь.

Дым кругом вновь начал слепить: видимо, направление ветра опять поменялось, и теперь дым стелился ниже над землёй, закрывал обзор и мешал нормально дышать. Фэн Синь плохо разбирал всё, что происходило вокруг, оттого с опаской отмахивался от цзянши, будто боясь, что одним неосторожным движением мог задеть Сюаньчжэня.

— Му Цин! А-Цин, откликнись! Я знаю, что ты здесь… — ближе к концу фразы голос Фэн Синя предательски надломился, и он сам замер, вслушиваясь в окружающую обстановку. Он ловко увернулся от напавшего со спины цзянши, обнажил нож и… остановился как вкопанный. Глаза бога в неверии расширились, а сам он зашептал:

— Нет… Это невозможно…

Он услышал звон колокольчиков, трепетавших при каждом движении того, кто носил их на поясе. Этот звук Фэн Синь ни за что бы не перепутал ни с каким другим звоном.

Этот звон — напоминание о детстве. О том, как добрая соседская девочка — она была постарше Фэн Синя на несколько лет — то и дело придумывала очередной способ, чтобы освободить своего маленького соседа от очередного занятия по истории Сяньлэ или совершенствования навыков каллиграфии. 

«Это же так скучно! — говорила она, таща ребёнка за собой. — Хочешь, покажу тебе музыку ветра?». И она показывала маленькому Фэн Синю, как умела слышать ветер, ловить его в свои колокольчики разных цветов и размеров, чтобы они красиво и мелодично звенели от каждого дуновения. 

Мальчишка слушал музыку ветра как заворожённый, а девочка смеялась, но потом говорила совершенно серьёзно: «Тебе тоже нужно научиться слышать ветер… У тебя такое имя*! Ты обязан научиться — я думаю, у тебя талант».

*Отсылка на иероглиф 风 в имени Фэн Синя, обозначающий «ветер».

Фэн Синь правда хотел научиться слушать музыку ветра — эта способность влекла его, пахла свежесобранными букетами полевых цветов, свободой, которой он на самом деле не заслуживал, и первой зарождающейся дружбой.

Но дружбе не суждено было сбыться: в один момент добрая соседка, способная слышать ветер, просто перестала приходить к нему. А матушка однажды, в очередной раз ругаясь на сына, обмолвилась, что отец накричал на соседскую девчонку, на её родителей и запретил им появляться на пороге поместья Фэн. 

С тех пор Фэн Синь ни разу не разговаривал с ней — боялся увидеть горькую обиду в чужих глазах, ведь знал, каким страшным отец бывал, когда злился. Однако каждый раз Фэн Синь, проходя мимо неё, слышал звон колокольчиков, неизменно прикреплённых на пояс и нежно звенящих при каждом шаге.

И прямо сейчас Фэн Синь слышал тот же самый звук: он испуганно уставился на цзянши, едва не убившую его, и почувствовал, как что-то в нём начало разрушаться. Перед ним стоял оживший труп его соседки. Но больше она не хотела показать ему музыку ветра.

Она жаждала насытиться его духовной энергией, разорвать его плоть, уничтожить… 

Убить.

Фэн Синь поднял нож, примеряясь. Он заставлял себя вспомнить о том, что перед ним точно не его добрая соседка. Больше не она. Если он не убьёт её или хотя бы не снесёт голову, хотя бы частично лишив способности к укусу, она вновь предпримет попытку его убить.

У неё не осталось никаких тёплых воспоминаний о прошлом — она давно умерла, но её оживили, заставив не желать ничего, кроме убийств.

— Прости, — прошептал Фэн Синь одними губами и, оттолкнувшись, пролетел вперёд, чтобы ловким движением снести ей голову.

Он обернулся, чтобы взглянуть на голову, одиноко покатившуюся по окровавленной мостовой под ногами десятков цзянши. Таких же, как она сама.

Фэн Синь мельком увидел на ещё не до конца успевшей слезть от времени коже следы жутких шрамов — ужасающих последствий поветрия тысячи ликов, которое, видимо, и привело к смерти девушки.

Странное подозрение закралось в голову Наньяна, и он оглянулся кругом, уже понимая, что должен был искать. И он нашёл: он увидел неизменный наряд тётушки, что на соседней улице торговала свежими рисовыми булочками; затем наткнулся взглядом на оживший труп ворчливого старика, который ненавидел всех детей и запрещал им бегать рядом с его покосившимся от времени домом…

Оказалось, что все цзянши вокруг были ему знакомы: когда-то, при жизни, они были его соседями. Но теперь они желали убить его, грезили о том, чтобы вкусить его плоти и насытиться его ци. 

Мурашки пробежали по коже Наньяна. Так вот что в облике трупов показалось ему странным, смутно знакомым.

Но как это вообще было возможно? Кто мог поступить так бесчеловечно — ведь подобное надругательство над трупами было преступлением, которое влияло не только на того, кто его совершил, отравляя его душу. Вместе с этим такие ритуалы уничтожали души тех, кто подвергался оживлению: они рассеивались и больше не могли вступить в круг перерождения. 

Фэн Синь сжал лук крепче, готовясь убивать их. Но понимая, что не готов.

Что, если бы он увидел свою сестру — смог бы он убить её? Смог бы замахнуться ножом, ударить в тонкую шею матушки, чтобы отсечь её голову?

— Ну как тебе мой сюрприз? — послышался скрипучий мерзкий голос, от звуков которого всё внутри Фэн Синя сжалось. — А, сынок?

Фэн Синь обернулся, чувствуя, как злобный оскал словно сам по себе наползал на его лицо. Голос отца пробуждал в нём столько жгучей ненависти, что справиться с ней было просто невозможно.

Фэн Синь, казалось, забыл обо всём: о цзянши, угрожающих его жизни, о Му Цине, которого так и не нашёл… Он чувствовал лишь, как вскипала кровь, как ненависть поглощала его с головой.

— Почему ты не сдох? — прорычал Наньян.

— А почему ты не исполнил своё обещание? — захохотал отец. — Я вот, между прочим, успел стать демоном, добившись ранга свирепого, а ты… — мужчина, кожа которого, неестественно бледная, синюшная, почти полупрозрачная, казалось, светилась в темноте. Рога, венчавшие его голову, зловеще изгибались и, казалось, были направлены точно на Фэн Синя. — А ты, смотрю, совсем не преуспел. Этого от тебя и стоило ожидать: ты ведь никогда не стремился к достатку, к власти, к увеличению числа полезных связей… 

Прямо с этой фразой, сказанной с жутковатым смешком, Фэн Синь почувствовал жгучую боль в плече: он не успел заметить, как очередная цзянши подкралась к нему сзади и впилась в плечо.

— Сиван, милая, в следующий раз поприветствуй своего братишку вовремя! Это неприлично — так опаздывать! — захохотал демон. Его и в человеческой форме называть отцом было неприятно — а теперь мерзко становилось от одной мысли о родстве с этим существом. Фэн Синь откинул их: перед ним был лишь очередной демон.

Наньян повернул голову, чтобы ужаснуться от того, что имя, вылетевшее из пасти врага, было не частью мерзкого плана по обману бога: сейчас в него зубами и когтями впился оживший труп его младшей сестры. Она рычала, повиснув на брате, дрыгала ногами и руками, пытаясь вырвать кусок плоти из его правого плеча — потому что выше не доставала, даже несмотря на то, что подпрыгнула вверх. Ведь Сиван так и осталась навсегда ребёнком.

Наньян стряхнул её с себя без особого труда, откинув на несколько чжанов, и обернулся, сжимая нож в руке и готовясь отразить новое нападение. Мысль о том, что он должен был её остановить, продолжив уродовать её тело, казалась ужасной и бесчеловечной.

А демон то и дело выкрикивал с безумными нотками, сотрясая воздух своим жутким хохотом:

— Дорогая! Дорогая, где же ты? 

Фэн Синь в очередной раз откинул Сиван подальше, всё ещё не смея применять оружие, чтобы лишить её головы. 

— Милая моя, посмотри скорее на то, как наши детишки выясняют отношения! Вот умора — мы вырастили настоящего дамского угодника! Посмотри, как он обходителен с малышкой! Аха-ха-ха!

Фэн Синь от каждого его слова заводился только больше, но никак не мог сделать ничего с собой и с тем ступором, в который впадал каждый раз, когда решался на то, чтобы ударить сестру — точнее, её оживший труп — в полную силу. 

Но злость вынуждала его действовать всё отчаяннее, но в то же время он больше не надеялся, что сможет ранить — а тем более, убить — свою сестру. Поэтому Фэн Синь, взлетев вверх, рванул, перепрыгнув прямо через неё, к демону, посмевшему так поступить с теми, кого когда-то называл семьёй.

Вдруг боковым зрением Фэн Синь заметил, как нечто летит наперерез ему с небывалой скоростью. Понимая, что резко развернуться будет опасно, Фэн Синь приготовился к столкновению…

Но вдруг перед ним, защищая от атаки, сверкнуло лезвие чжаньмадао, заставив сердце Наньяна на мгновение затихнуть в груди.

— Не останавливайся, Наньян! — взревел хрипло так вовремя появившийся Му Цин, и Фэн Синь, не теряя ни единого мгновения, двинулся к вальяжно восседающему на крыше демону, готовясь исполнить своё давнее обещание.

— Как мило, у тебя даже есть напарник? — задумчиво протянул демон, даже не удостоив почти подлетевшего к нему сына взглядом. — Не боишься, что он пострадает из-за тебя?

— Он сильнее тебя будет, — хмыкнул Фэн Синь, успевший оказаться за спиной твари, посмевшей говорить такие слова, и уже выпустивший стрелу прицельно в затылок противника.

Однако когтистой лапой демон поймал её за древко, как надоедливую муху, и тут же сломал, превратив в труху.

— Ты хочешь сказать, что он будет сильнее меня… У него же как минимум в двух местах рука сломана, — ухмыльнулся демон, и Фэн Синь тут же, не способный преодолеть своё беспокойство, испуганно уставился на Му Цина, обнаруживая, что тот, кого он когда-то называл отцом, прав. Правая, ведущая рука Сюаньчжэня, безвольно болталась вдоль тела, а он сам пытался управляться с двуручной саблей оставшейся левой, отбиваясь сразу от двух цзянши — матери и сестры Фэн Синя, остервенело нападающих на него.

Всё лицо и тело Му Цина были залиты кровью, но также Фэн Синь заметил, что одежды на спине были разодраны зубами и когтями, открывая глубокие раны.

Что делать?

Как быть?

Фэн Синь обернулся на демона и, взглянув исподлобья, приготовился к битве:

— Я же обещал убить тебя, верно? Пора исполнить обещание, а потом… И выполню то, что пообещал матушке и сестре.

— Ты не сможешь, — усмехнулся демон. — Ведь, если умру я, умрут и они все… Твоя мать, как и твоя сестра, рассыплется пеплом прямо у тебя на глазах, и он смешается с пеплом каждого, кого я оживил для этой маленькой пирушки… Ты не только не сможешь успокоить их души, но и похоронить их прах будешь не способен! Обманщик! Как не стыдно тебе! 

— Как ты смеешь так говорить? — у Фэн Синя не хватало слов, чтобы описать, насколько же сильно он ненавидел отца всю жизнь. Но теперь, когда он стал демоном, казалось, ненависть стала обретать физическую форму: он, казалось, стал только хуже и не гнушался даже такими отвратительными, бесчестными способами причинить боль Фэн Синю, своему сыну. — Ты убил столько жителей города, оживил трупы тех, кто был с тобой рядом столько лет, и называешь это… пирушкой?

— Ты так и собираешься болтать? Ах, я понял! Ты хочешь дождаться, пока твоего дружка сожрут?

Фэн Синь взревел и обрушил на демона град из стрел, вложив в эту атаку необыкновенное количество духовной силы, а сам, воспользовавшись моментом, взлетел, замахнувшись ножом, чтобы хотя бы ранить им демона. Его движения были лишены привычной продуманности, а количество лишних действий превышало все допустимые пределы. По-хорошему Фэн Синю стоило бы успокоиться, восстановить дыхание, успокоить поток ци… Но он просто не мог.

Разумеется, в таком состоянии Наньян не смог оставить на демоне даже царапины: все стрелы были ловко пойманы, и ими была отражена атака. Бог остановился, смотря в ненавистное ухмыляющееся лицо. Он сжимал нож с такой силой, что костяшки пальцев побелели, но был готов рвануть вперёд в любой момент.

— Ты такой слабак… Ты точно не мой сын… — но демон, стоило Фэн Синю оказаться напротив него, лишь лениво встал на ноги, явно не впечатлённый. Чужая беспомощность заводила его, заставляя действовать с необычайной наглостью: и он шагнул в сторону, чтобы в той же раздражающей манере увернуться от очередной атаки, которая должна была, по представлениям Наньяна, стать смертоносной. — Ты так слаб… Посмотри, ты ведь даже не смог спасти тех людишек… Ты не мог вознестись и стать богом — это всё обман…

— Нет! — воскликнул зло Фэн Синь, но всё равно обернулся через плечо, чтобы увидеть, как цзянши взбираются друг на друга, чтобы залезть на крышу… Одна из них, самая вёрткая, вскарабкалась и бежала, клацая зубами, прямо на людей. Они кричали, прижавшись друг к другу, но даже не могли представить, как быть: оба были ранены, не владели боевыми искусствами… Их ждала только смерть от зубов оживших трупов, которые нашли способ добраться до них. — Нет, нет, нет… Нет, я не… Я так много сделал… Нет, они не могут умереть, они не могут…

Фэн Синь почти в бреду бормотал себе под нос это и с ужасом наблюдал за тем, как на крышу к людям, которых он надеялся спасти, залезали всё новые и новые цзянши. Они падали, ползли, орали, становились другим упавшим тварям на спины, чтобы дотянуться до крыши. 

Трупов с каждой секундой, казалось, становилось всё больше — у супружеской пары не было ни шанса выжить.

Фэн Синь дёрнулся, развернулся, приготовившись бежать к ним, но почувствовал, как что-то ударило его, сбив с ног.

Обернувшись через плечо, он увидел, как демон, безумно улыбаясь, сжимал в руках длинный шест. Однако вдруг Фэн Синь почувствовал резко пронзившую его ногу боль и понял, что отец держал в руках не шест, а гэ*, при ударе задевший бога нефритовым лезвием. К счастью, оно было старым и давно затупившимся, поэтому не могло всерьёз навредить Наньяну, однако любые ранения ему сейчас были ни к чему: он чувствовал, какой замедленной стала его регенерация из-за потери духовных сил. Они ведь после отравления так и не восстановились до конца — и каждая новая царапина только зря расходовала запас его сил…

*Гэ — один из видов колюще-рубящего древкового оружия, которое использовалось в Древнем Китае. Гэ состоит из кинжалообразного лезвия из нефрита или металла прикреплённого под углом 100° к деревянной рукоятке. Боевое применение состояло в ложном замахивании якобы для броска как копьё, затем противник захватывался лезвием, подтягивался и уничтожался.

Из-за спины — оттуда, куда пытался бежать Наньян — послышались крики о помощи, однако они очень быстро затихли. Фэн Синь лишь заметил, что там, где ещё совсем недавно он оставил супружескую пару, происходило жуткое пиршество: около десятка цзянши накинулись на несчастных людей, вгрызаясь в их плоть.

— Ты настолько слаб, что даже не ждал от меня подобного? — ухмыльнулся демон, медленно подходя ближе и смотря сверху вниз. Этот взгляд и злоба, горящая в нём, ощущались прямо как в детстве. В мыслях Фэн Синя даже промелькнула мысль: прошло столько лет, но ничего не изменилось. — Ты правда думал, что я так легко дам тебе сбежать? Нет уж, смотри, как люди умирают… из-за тебя… снова! 

— Разумеется, я ожидал, что ты поведёшь себя как мразь снова, просто не думал, что принесёшь с собой любимую игрушку, — Наньян помнил гэ, с затаённым где-то в глубине его сердца животным страхом вглядываясь в оружие в руках отца. Именно оно обязательно применялось на редких домашних тренировках: ребёнок должен был уворачиваться от атак отца, действовавшего в полную силу. Так мужчина проверял, достоин ли сын ужина, хорошо ли справлялся с занятиями с учителем…

Наньян вскочил на ноги, увидев, как демон замахнулся, готовясь подтащить к себе и нанести болезненный удар. Наньян помнил, что, даже если лезвие было затуплённым, при хорошем замахе удар древком с лёгкостью оставлял не заживающие по несколько недель ссадины и синяки, причиняющие боль при каждом движении. Ему было необходимо избегать боя: в его нынешнем состоянии он просто не имел права получать ранение. Вместо этого он должен был сделать хоть что-то для того, чтобы остановить цзянши.

Фэн Синь из последних сил спрыгнул вниз и проскользнул в приоткрытое окно ближайшего дома: к счастью, он угадал и оказался так, где планировал — на кухне. Мысленно извинившись перед хозяевами дома, он начал судорожно искать всё масло, какое только было у них. Он перерыл почти всё помещение, даже залез в запасы, но нашёл лишь две бутылочки. Однако даже это было лучше, чем ничего. Поэтому Фэн Синь выскочил с ними наперевес обратно в окно, а затем рванул вперёд, к тому самому дворцу, ворота которого ранили Му Цина.

Наньян надеялся, что в богатом поместье он найдёт достаточно масла для того, чтобы облить им площадь, заполненную цзянши, и поджечь, тем самым создав для них смертельную ловушку. Это был единственный доступный им способ спасти оставшихся в живых людей, но ощущение, что бог был слишком медлителен, никак не оставляло. 

В голове мерзко звенели слова демона о слабости Фэн Синя, о том, что он ни на что не способен.

Наньян ускорился, отчего не заметил, что наступил в растёкшуюся лужу крови, из-за чего поскользнулся и неловко упал, измазавшись в крови. К счастью, бутылочки масла, которые он с таким трудом добыл, не разбились из-за падения. Однако стоило Фэн Синю облегчённо вздохнуть и вновь попытаться встать, пока за ним не погнались, опомнившись, цзянши, как он увидел, кому принадлежала эта кровь.

Ею было залито всё, и она жуткими ручьями тянулась из спальни, в которой, видимо, цзянши и застали часть семейства. Смотреть туда было жутко: от вида разодранных тел, кусками которых был усеян пол в спальне, холодела кровь.

Фэн Синь спешно вскочил и пошёл дальше, надеясь как можно быстрее найти кухню или кладовую.

Бесконечные ящички, которые он один за другим открывал, встречали его чем угодно, кроме такого необходимого масла. В голове звенели слова демона, вспоминались предсмертные крики супружеской пары, которую он так и не спас.

Фэн Синь надеялся, что Му Цин ещё справлялся без него — у него же должна была хорошо работать регенерация? Его правая рука уже должна была зажить, чтобы он мог сражаться в полную силу.

Но страх не отступал: движения Наньяна становились всё более хаотичными и отрывистыми, и он с горечью осознавал, что отец всегда был прав. Фэн Синь не должен был становиться телохранителем наследного принца. Ему и правда стоило бы умереть ещё в детстве. Тогда, возможно, всё было бы лучше: а если и нет, он бы этого не увидел.

Фэн Синь с трудом отогнал от себя эти мысли, которые так мешали. Он должен был жить настоящим, а не жалеть о прошлом. Особенно сейчас.

Наньян с трудом нашёл почти десяток бутылочек масла, которые схватил в охапку и поспешил на выход. Он примерно представлял, что для того, чтобы эта идея не оказалась бесполезной, он должен облить всю площадь по периметру, а затем резко поджечь эту линию, превратив всё пространство в смертельный загон для огромного количества цзянши.

Фэн Синь совсем не был уверен, что мог бы справиться с этим сам, поэтому внутренне надеялся на помощь Му Цина.

Однако стоило ему выбежать из дворца, как он понял, что что-то не так. Он почувствовал, как ноют раны, оставшиеся от зубов Сиван: наверное, трупный яд уже проник в его кровоток, и прямо сейчас организм, утомлённый долгим отсутствием нормального сна, отравлением и затянувшейся битвой, пытался из последних сил бороться, цеплялся за жизнь.

За своей спиной Наньян почувствовал тяжёлые шаги и обернулся, чтобы столкнуться с пылающими кроваво-красными глазами демона.

Казалось, будто руки и ноги перестали слушаться бога: всё тело обмякло и, казалось, больше не могло пошевелиться. Всё, что чувствовал Фэн Синь — это боль и беспомощность.

— И что а ты собрался делать со всем этим? — усмехнувшись, спросил демон. — Не меня ли убить… с помощью нескольких бутылочек масла?

Фэн Синь разгневанно зарычал и запрыгнул на крышу ближайшего дома. Его одолевало ощущение того, что он бесполезен, отчаяние овладело, казалось, каждым цунем его тела, заставив совершить дикий и глупый поступок: все бутылочки, что у него были, он начал яростно кидать прямо в толпу цзянши: стекло разбивалось от удара о мостовую, заливая маслом всё вокруг. Фэн Синь в отчаянии взревел и, создав много духовных огоньков, кинул ими в самую гущу оживших трупов.

Первые твари, что попали под огненную атаку, вспыхнули и яростно завопили, постарались сбежать, но вместо этого лишь покрыли огнём тех тварей, что стояли рядом с ними. Вскоре всполохи огня стали ещё ярче: цзянши воспламенялись друг от друга, падали, сталкиваясь, в масляные лужи, что только больше способствовало распространению огня.

Фэн Синь смотрел, как заворожённый, чувствуя, что, даже если сейчас умрёт — позади как раз послышались тяжёлые шаги демона — не будет жалеть. Наньян правда сделал всё что мог.

Он обернулся, чтобы столкнуться с прожигающим взглядом того, кого когда-то называл отцом.

— Что, посмотрим, кто кого убьёт? — зло выплюнул он.

— Зачем? — ухмыльнулся демон, но, тем не менее, покрепче сжал гэ, готовый в любой момент атаковать. Он кивнул куда-то влево, призывая Фэн Синя посмотреть туда. — Лучше посмотри, как твоего дружка сжирают заживо. Даже его ты подвёл, пока бегал тут и занимался непонятно чем.

Сердце Фэн Синя пропустило удар, и он обернулся, чтобы увидеть то, от чего захотелось закричать во весь голос. Но он не мог: силы покинули его тело, и даже горло больше было не способно издать ни звука.

Прямо у Наньяна на глазах Му Цин, сражавшийся одной рукой теперь не только с сестрой и матерью Фэн Синя, но и ещё несколькими цзянши, вдруг упал, осев на колени. Юго-восточный бог видел, как тот попытался опереться на ту самую руку, которая была сломана, но так и не смог подняться — упал навзничь и больше не шевелился.

— Это конец… — прошептал Фэн Синь.

За спиной раздался довольный смех демона.

— Смотри, смотри же, как он умирает! По твоей вине, слабак!

Фэн Синь не хотел слушать — он попытался встать на ноги и броситься вперёд, но отец, вновь воспользовавшись гэ, резко придвинул его к себе и приготовился нанести последний удар:

— Вот видишь, — прошептал он, — ты совсем не умеешь сдерживать свои обещания. Ты ведь хотел меня убить, кажется? Ни на что не годен.

Фэн Синь зажмурился, сжав челюсти: он не чувствовал силы в собственных руках и ногах. Казалось, что духовные силы иссякли, и бог стал равен по силе смертному. Он чувствовал, что больше не может сделать с собой ничего.

— Прости, Цин-эр, — одними губами прошептал он и закрыл глаза.

Вдруг всё вокруг озарило вспышкой яркого света. Фэн Синь, не понимая, что происходит, открыл глаза. Он, как и всё вокруг, во мгновение ока оказался окутан столпом божественного сияния. Плечом он почувствовал призрачное, едва ли ощутимое прикосновение и обернулся на того, кто оказался рядом с ним. Это был Му Цин, и Фэн Синь почувствовал себя вновь вознёсшимся. Может быть, это было лишь сном — или чем-то, что небожители видят в момент своей смерти. Что-то приятное — в качестве компенсации за то, что не способны перерождаться. 

Это было не так важно: Наньян тут же приблизился к Сюаньчжэню и увидел на его лице запёкшуюся кровь. Мысль о том, что это вовсе не было сном или последним видением, вдруг заставила Фэн Синя слабо улыбнуться, и он уверенно провёл кончиками пальцев по его скуле, убирая волосы подальше от лица.

— Взгляни на меня, а-Цин, ты в порядке? Прошу, ответь, — залепетал Фэн Синь. Но напарник не реагировал.

— С генералом Сюаньчжэнем почти всё в порядке. Во всяком случае, он жив, — раздалось громко откуда-то сперди, и Фэн Синь поднял взгляд, тут же сталкиваясь с ледяными глазами Цзюнь У.

— Владыка, — Наньян спохватился и тут же склонил голову в поклоне. — Простите… Я… Мы…

— Это мы должны извиниться, — сказал он возвышенно, абсолютно прозрачным голосом. Не было в нём ни сожаления, ни сочувствия. Ни одного лишнего слова не срывалось с губ императора Небесного царства. — Это мы, не оценив здраво обстановку, отправили пару неопытных божков на такое опасное задание. Но затем, когда потеряли связь, найти вас было практически невозможно… Большая удача, что никто из вас не умер.

Цзюнь У пытливым взглядом изучил Наньяна, так и сидящего со склонённой головой, прижав к себе в крепких объятиях Сюаньчжэня, после чего отвернулся.

— Демон уничтожен, жители в безопасности, — сказал он и ступил пару шагов вперёд.

Всполохи огня вокруг, ещё не до конца успевшие потухнуть, бликовали на его белоснежном доспехе, на золоте бусин с мяньгуань*, трепещущих при каждом шагу. Всё в его образе выдавало его царственность: каждый шаг, казалось, был преисполнен божественной стати, властности и абсолютного спокойствия.

*Мяньгуань — головной убор, который мы видим у древних императоров, в том числе у Цзюнь У.

Фэн Синь сам поспешил оглядеться: кое-где догорали последние огни, и в этом активно участвовали как местные жители, так и, видимо, подоспевшие с Небесным Владыкой небесные чиновники. Стыд захлестнул Фэн Синя: наверняка за подобное с них сдерут три шкуры и последние добродетели.

Но больше всего Фэн Синь боялся не этого, не неподвижности Сюаньчжэня в его объятиях. Он страшился даже взглянуть мельком туда, где недавно стоял Цзюнь У. Туда, где ещё совсем недавно находился демон, почти убивший Наньяна.

Тем не менее, Фэн Синь опустил взгляд: ожидаемо, там, в паре чжанов от него, лежал распластанный труп демона, который едва не убил двух богов войны и почти погубил целый город. Того демона, который когда-то был человеком, которого бы хотелось никогда не знать.

Цзюнь У убил отца Фэн Синя. 

Меч Владыки разрубил демона пополам, обнажив чёрные внутренности и мерзкую, зловонную, такую же чёрную кровь. Фэн Синь бы не удивился, если бы узнал, что таким же отвратительным изнутри его родитель был и тогда, когда был человеком.

Юго-восточного бога душила досада от того, что ему так и не удалось исполнить своё обещание — ни в отношении убийства отца, ни в вопросе освобождения душ матери и сестры. 

Ни матушка, ни Сиван теперь они не могли вернуться в цикл перерождения.

Изуродованные, опороченные собственным членом семьи — наверняка после явления Цзюнь У слабые огоньки, даже если каким-то чудом до сих пор оставались рядом с телами, рассеялись. 

Навсегда.

Горькая обида охватила Фэн Синя, и он, наверное, слишком сильно сжал плечо Сюаньчжэня.

— Ты жив, — пробормотал тот, будто не осознавая.

— Мы живы, — бесцветно улыбнулся Наньян. — Даже удостоились спасения самим небесным владыкой.

Му Цин, казалось, после этих слов тут же очнулся: распахнул глаза и едва не вскочил на ноги.

— Первый небесный владыка? Цзюнь У? Пришёл к нам и… спас?

— Ага, — кисло ответил Фэн Синь, — и извинился за то, что отправил таких слабаков на такое опасное задание. Заявил, что это большая удача, что мы не подохли.

Му Цин становился всё бледные с каждым словом.

— Мы должны… встать.

— Не должны, прошу, ты ранен…

— Вы оба ранены, — словно из ниоткуда возник Цзюнь У. — Но, к сожалению, мы должны будем попросить генералов Наньяна и Сюаньчжэня явиться на внеочередное собрание небожителей, обсудить произошедшее и принять некоторые меры по отношению к божеству, посмевшему пойти против правил и предать Небеса.

— Выходит, предатель найден? — прохрипел Му Цин.

— Найден, — с этим словом на губы Цзюнь У наползла странная ухмылка, однако тут же исчезла, будто её и не было. Однако от этой картины у Фэн Синя и Му Цина в груди похолодело. 

Так и не дождавшись ответа, совершенный владыка Шэньу удалился, оставив пострадавших и опозоренных генералов, едва не погибших на этой миссии, позади.