Потерявшись в твоих глазах, я нигде не мог спрятаться.

Возьми меня внутрь и позволь мне жить в твоих мыслях.

Сегодня ночью не будет боли, это место предназначено только для нас с тобой.

Потому что я хочу остаться на твоей стороне.

Даже если сегодня ночью мир рухнет, у нас все будет хорошо.

Обними меня крепче, и мы просто оставим все это позади.

Почему бы тебе не остаться?

Фэн Синь открыл глаза, и мир вокруг показался ему размытым, нечётким — словно был виден сквозь густой туман. Наньян не сразу понял, что находился в своей постели, которую как мог обустроил, как только они с Сюаньчжэнем остановились в той давно заброшенной хижине. 

Сюаньчжэнь…

В звучании титула Му Цина сейчас, слетевшем с его губ, было что-то неправильное — что-то, что билось тревожной пташкой в груди Фэн Синя, будто желая напомнить о себе.

И вдруг пробудившийся бог вспомнил, из-за чего он сейчас оказался в постели, но самое главное — то, что произошло с ним в забытьи. Все воспоминания, вернувшиеся к нему: о детстве, о матери и отце, о крошечной сестрёнке, об изнуряющих тренировках… Словно калейдоскоп — яркие картины прошлого вспыхивали в голове, собираясь в единую картину, напоминая о том, что Фэн Синя ждали здесь всё то время, которое он провёл во сне. Ждали, наверное, непозволительно долго: настолько, что ему нужно будет обязательно извиниться…

Эти мысли, наводнившие его голову, заглушали отсутствие ехидного голоса в голове. Это пусть и отдавало глухой болью, но больше не пугало. Фэн Синь понимал, что так правда было нужно: иначе бы он ни за что не преодолел тот внутренний барьер, что так долго сдерживал его.

И теперь — до дрожи в руках — невыносимо хотелось увидеть Му Цина. Заглянуть в его глаза и узнать, прав ли был двойник, когда так уверенно заявлял о чужой симпатии, не угасшей со временем. 

Фэн Синь попытался привстать на локтях, но у него не вышло.

Чувствительность по всему телу, казалось, просто отсутствовала: онемение охватило его с головой, накрыв странным и неприятным ощущением потери контроля над самим собой. Но на щеках и в уголках глаз чувствовались следы недавних слёз: видимо, тех самых, что он не мог сдержать во сне.

Также ощущалась противная сухость в горле — казалось, что он спал как минимум сотню лет, и именно нестерпимая жажда стала причиной его пробуждения.

Но, стоило Фэн Синю постараться сосредоточиться на мерном движении ци по меридианам, чтобы вернуть себе контроль над собственным телом, он вдруг почувствовал прикосновение к своей правой ладони. Ощущение от этого было тёплым и бесконечно нежным — стало даже грустно от того, что он не ощутил прикосновения кожи к коже сразу.

Улыбка сама по себе сверкнула на губах Наньяна.

Ему вдруг вспомнилось, как Му Цин обычно передавал духовную энергию, касаясь его предплечья. Но так лишь однажды сжимал его ладонь, вливая силы тонкой струйкой, переплетая пальцы, цепляясь ими с силой. 

В первый раз это произошло, когда Фэн Синь, игнорируя состояние своего тела и разыгравшуюся болезнь, без устали тренировался. Му Цин ругался, называл безрассудным и аккуратно, с ювелирной точностью, делился энергией, чтобы не повредить пострадавшие от истощения организма меридианы. В тот момент Фэн Синь был ослаблен очень сильно, он едва ли мог принимать энергию, но старания Му Цина не остались незамеченными. Меридианы, которые не могли удержать поток ци, медленно восстанавливались.

И сейчас Наньян вновь чувствовал чужую ладонь, сцепившую пальцы с его. 

Однако не ощущал потока энергии — Му Цин просто держал его за руку. 

Фэн Синь осторожно попробовал, способен ли пошевелить пальцем, внутренне опасаясь, что ощущение чужой руки пропадёт, оставив гнетущую пустоту, если Сюаньчжэнь поймёт, что его напарник больше не спал. 

Но пролетали мгновения, а тепло всё не пропало, даря призрачную надежду, и сам Фэн Синь с удивлением убеждался в том, что был прав: он до сих пор не чувствовал потока вливаемых духовных сил.

Прикосновение жгло, дарило ожоги на беспокойном сердце, и в нём хотелось забыться. 

Фэн Синь сосредоточился на этом касании — Му Цин сжимал его руку, и можно было ощутить его напряжённые, с давно зажившими мозолями ладони, длинными и тонкими пальцами, способными в бою с грацией и необычайной лёгкостью удерживать чжаньмадао одними кончиками фаланг для более удобного перехвата.

Фэн Синь всегда непозволительно долго смотрел на чужие пальцы, помнил, скольких усилий стоило юному слуге овладеть длинным двуручным мечом, сколько кровавых мозолей он заработал, упорно совершенствуясь.

— Очнись же, — вырвав Фэн Синя из размышлений, тихо выпалил Му Цин. Пусть его голос звучал непривычно мягко, почти нежно, лишённый привычных низких ноток, эта фраза всё равно звучала как приказ. Но хуже всего стало, когда Му Цин протянул руку и провёл пальцами по лицу, обводя скулы и будто желая стереть оставшиеся следы недавних слёз. — Пожалуйста… Пожалуйста, очнись, Фэн Синь.

Последние слова, сказанные совсем тихо, уже звучали, как мольба.

Фэн Синь невольно вздохнул слишком громко: продолжать притворяться спящим с каждым мгновением становилось всё труднее. Неужели Сюаньчжэнь и правда… безотрывно находился рядом всё это время? Ухаживал, лечил и даже вытирал неожиданные слёзы?

Какой стыд.

Но Фэн Синь не позволил себе погрузиться в размышления и тут же затаил дыхание. Выдал ли он себя? 

Конечно, можно было не рассчитывать на чудо: Му Цин, который, видно, и правда всё время, пока Фэн Синь был без сознания, сидел у его постели, тут же посмотрел на очнувшегося. Учитывая, что Наньян уже не в первый раз не сдерживал себя, глаза Сюаньчжэня, всё это, конечно же, заметившего, в неверии распахнулись. 

Их взгляды пересеклись: сейчас оба бога были в своих истинных формах, ведь глупо было тратить духовные силы на такую бесполезную вещь, как маскировка, сейчас. Фэн Синь замер: ощущение собственного тела наконец вернулось к нему вместе с неприятным покалыванием в руках и ногах, сухостью в горле и холодом, пробирающим до самых костей. 

Он был практически раздет из-за того, что болезнь и жар изнуряли его на протяжении длительного времени, и румянец от такого странного положения окрасил его лицо. Фэн Синь надеялся лишь, что напарник этого не заметил: он бы обязательно что-нибудь надумал!

Однако ладонь Му Цина тут же коснулась его лба, безмолвно проверяя, нет ли у него жара.

Фэн Синю показалось, что он во сне: ведь о подобном, происходящем в реальности, даже мечтать было нельзя. 

Но в то же время Наньян чувствовал себя полноценным хозяином своего тела впервые за целую бесконечность. Получается, он вовсе не выдумал это?

В последние годы его чувства были притуплены: он мог ощущать хоть что-то лишь во сне, но теперь…Теперь Му Цин держал его за руку, сидя у его постели, и заботился.

Фэн Синь вновь вспомнил, что Он попрощался с ним. Растворился в его подсознании, подарив ощущение пустоты и долгожданную свободу. 

Но, главное, — множество давно забытых мгновений из прошлого Фэн Синя, связанных с Му Цином, и…

Последние следы сонливости исчезли.

Он правда говорил, что Му Цин ждал — не кого-то, а Фэн Синя. Говорил, что заботу Сюаньчжэня Наньян вовсе не выдумал.

Фэн Синь не мог оторвать взгляда от Му Цина, так и продолжающего сжимать чужую ладонь в своей. 

Сейчас оба южных бога, по ощущениям, были обнажены друг перед другом. У Фэн Синя не оставалось иного выбора, кроме как поверить словам, сказанным его подсознанием: 

Его ждали. 

Фэн Синь до сих пор, казалось, не мог до конца осознать всего происходящего, из-за чего не мог оторвать взгляда от человека, которому, кажется, правда не безразличен.

Серебро в глазах Му Цина, оказавшееся необыкновенно тёплым, отблескивало странной смесью смущения, злости и осуждения. Румянец покрыл его щёки, выглядя нелепо на фоне сурово сведённых бровей. 

Му Цин вдруг неловко попытался убрать руку, но пальцы Фэн Синя вцепились в неё, как в последнюю надежду. 

Наньян сам не ожидал от себя такой реакции — казалось, что он вновь не волен над своим телом — но больше свалить вину за эти ощущения было не на кого. Огонь в сердце, который всколыхнули слова его двойника, от крохи нежности со стороны Му Цина и не думал успокаиваться. Хотелось удержать его, не дать закрыться и вновь сбежать. 

— Пожалуйста, не убирай... — испуганно забормотал Фэн Синь. Из-за долгого молчания и сухости в горле голос прозвучал глухо и сипло, будто не принадлежал ему.

— Хорошо, прости, — Му Цин отвёл взгляд и большим пальцем ладони, так и оставшейся в руке Фэн Синя, погладил его руку. В этом движении, казалось, были спрятаны все его несмелые желания, которые он гасил в себе точно так же, как его напарник. — Я не уберу руку. Только, пожалуйста, поклянись не умирать у меня на руках. 

Фэн Синь, будто не до конца осознав смысл сказанного, кивнул. 

В чужом голосе слышатся едва заметный надлом, пусть и скрытый за несколько шутливой интонацией. Му Цин изо всех сил пытался держать лицо, но, казалось, выходило у него из рук вон плохо. 

— Можешь, пожалуйста, дать воды? — несмело попросил Фэн Синь, на самом деле больше желая перевести тему. Он уже не так сильно сильно хотел пить, ведь сухость в горле перекрывалась тем, что вся эта ситуация невероятно сильно смущала. Хотелось на что-то отвлечься, переключить своё внимание с человека напротив. 

С Му Цина, который, кажется, никогда на самом деле его не ненавидел. 

Это поражало до сих пор — словно всё услышанное в том странном сне, как и он сам, было иллюзией, бредом отравившегося бога.

— Конечно, — Му Цин тут же вытащил чашу, которую не дал Фэн Синю в руки, а аккуратно, будто боясь причинить ему вред, поднёс к губам. 

— Чт...то ты творишь? — ужаснулся Фэн Синь. Он был невыносимо смущён. — Я могу сам пить! У меня есть руки, если ты не заметил. 

На всякий случай Наньян показал ладони и даже повертел ими, чтобы показать их пригодность для самостоятельного питья. 

— В наличии у тебя рук я не сомневаюсь, а вот в отсутствии головы и её содержимого — ещё как, — обиженно пробурчал Му Цин. 

— Я уж думал, тебя подменили, — невыносимо ярко улыбнулся Фэн Синь, чем, видимо, ослепил Сюаньчжэня: вода тут же расплескалась по лицу больного, груди, прикрытой одеждой, и по всей постели. От этого он, под шокированный вздох напарника, хрипло рассмеялся. — Пока я спал, я так скучал по твоему ворчанию и оскорблениям. 

Му Цин излишне громко поставил чашку, из которой так и не отпили, на столик рядом с собой. 

— Это не оскорбления, а констатация факта, — заверил он, принявшись вытирать шелковым платком воду с лица и шеи Фэн Синя. Он затаил дыхание. — И… спал? Так ты это называешь? Ты чуть не умер, блять. Быть так глупо отравленным — это надо ещё уметь! И, прошу, запомни: даже если ты бог, это не значит, что можешь жрать аконит и не умирать при этом. Я просто не представляю, как ты мог не узнать этот запах... 

— Аконит? Откуда? — Фэн Синь вычленил самое важное из сказанного, перехватив руку, вытирающую его кожу от воды. Точнее, нервно елозящую по его шее, будто желая протереть в том месте дыру. 

— Лан-ту — одно из растений, родственных акониту, — смутившись, пояснил Му Цин, но всё же закатил глаза. — Я думал, ты уже догадался, раз перед тем, как свалиться на меня полутрупом, ты сказал название. Отпусти, я ещё не... 

— Высохнет, — отмахнулся Фэн Синь, — Лучше расскажи, что... 

— Нет, я ничего тебе не расскажу, — Му Цин обвил его руками, прижавшись в объятиях. Фэн Синю показалось, что все вокруг замерло, и вокруг остались только они вдвоём. — Сто палочек благовоний*, Фэн Синь, — горячий шёпот рядом с ухом отдавался в груди болью. — Тебя не было здесь, пока я зажигал одну за другой сотню палочек. Я зажигал их, не зная, кому молиться, куда бежать, кого просить о помощи — ведь никого нет. Линвэнь не отвечала. Я пытался обратиться ко всем… но никого не было. Только ты — передо мной, мертвенно бледный и чуть не умерший. И я не знал, сколько ты ещё пробудешь в таком состоянии… Поэтому я молился тебе. Я знал, что ты не услышишь, ведь ты всё ещё был на грани жизни и смерти, и я так... боялся, что ты правда умрёшь — я не верил в то, что это возможно, но всё равно… Я страшно боялся.

*Горение 1 палочки ~30-40 минут, то есть Фэн Синь был без сознания больше 2 суток. 

— Му Цин... — Фэн Синь чувствовал его дрожь и сейчас: видеть Му Цина таким было страшно. Казалось, будто он отбросил часть своей личности — язвительную и жестокую — чтобы впервые за сотню лет открыть своё сердце кому-то, кроме своей матери. 

— Я снова и снова заваривал тебе противоядие, боясь, что неправильно рассчитал травы, что не то положил. Я видел тебя таким отвратительно бледным, будто лишённым жизни, и забывал, что мы с тобой боги: мне казалось, что я снова так же беспомощен, как когда мы скитались после падения Сяньлэ. Я отпаивал тебя, а ты неосознанно отталкивал меня, тебя тошнило, и каждым движением я боялся навредить тебе... и одновременно с этим вспоминал, как бил тебя. И хотел ударить самого себя. Потому что я был таким невыносимо глупым и игнорировал то, насколько ты мне дорог: даже за полумёртвого тебя я был готов умереть сам, лишь бы ты не... 

— Му Цин... 

— Заткнись, прошу тебя, ничего не говори, — рыкнул Му Цин. — Если ещё раз посмеешь сожрать какую-то ядовитую гадость, я тебя верну к жизни только для того, чтобы убить своими руками. 

— Ещё раз? А почему не в этот? Выходит, я ещё жив только благодаря твоей доброте? — Фэн Синь прятал улыбку в чужих волосах — непозволительно растрёпанных. 

— Сам не знаю, почему. 

— Ты тоже мне дорог. 

— Ещё слово, и я тебя вырублю.

— Не угрожай мне, из твоего рта продолжает вырываться яд, как из змеиной пасти, но ты сам продолжаешь меня обнимать, будто всерьёз намереваешься сломать мне рёбра, — выразил ленивый протест Фэн Синь.

Му Цин фыркнул, но, очевидно, не найдя как ответить, замолчал.

— Прости, — выпалил вдруг он, немного отдалившись. — Прости меня. Я понял, что никогда не говорил тебе этого, хотя ты как никто другой заслуживаешь моих извинений, ведь принёс тебе… много боли.

— Не… не говори глупостей, — Фэн Синь сглотнул странный ком в горле. — Я ведь не кто-то важный для тебя, чтобы ты передо мной отчитывался, разве нет? Не к чему извиняться, у тебя были причины на каждый твой поступок, и я…

Фэн Синь почему-то замолчал: казалось, больше ни одного слова не могло сорваться из его рта.

— Фэн Синь, ты плачешь… — Му Цин притянул его ближе к себе, чтобы тот смог уткнуться лицом в чужую грудь. — Если ты хочешь, мы поговорим о прошлом позже. Можем вообще не говорить… Всё хорошо, правда. Главное, прошу, не плачь, это…

«Больно» — хотел сказать Му Цин.

— Ты правда важен мне, Фэн Синь, — всё же тихо проговорил он. — И я, кажется, уже успел тебе об этом сказать.

— Я, может быть, не расслышал, — вяло огрызнулся Наньян, а затем споткнулся о едва слышимый смех Му Цина. — Всё в порядке, мы… обязательно поговорим об этом снова, когда будет время. Не… сейчас. Один хороший человек сказал мне, что запирать в себе важные слова, о которых на самом деле хочешь поговорить, вредно для тебя самого. Он сравнивал это… с тушей, которая начнёт гнить и вонять так сильно, что станет невозможно дышать.

— У тебя очень поэтичные знакомые, — заметил Му Цин, и Фэн Синь, улыбнувшись, кивнул.

— Да, ты прав. Но не отшучивайся, мы обязательно однажды поговорим о прошлом и обсудим это, ведь… это правда важно для нас.

— Хорошо, мы обязательно покопаемся в тухлятине, — не унимался Му Цин, и Фэн Синь поднял взгляд, чтобы столкнуться с его наглой улыбкой и красивым сиянием глаз.

Отблески серебра в них манили, притягивая ближе, даря сотни и тысячи новых мыслей. Фэн Синь чувствовал так много, что вновь не смог сдержаться, и слёзы, будто игнорируя его желания, потекли по лицу вновь:

— Прости меня… Му Цин, прости, я был так несправедлив к тебе…И та заколка… и… и…

— За что ты извиняешься? Фэн Синь, я ни за что бы не смог по-настоящему ненавидеть тебя, а заколка… Я тебе ещё столько их подарю… Если ты захочешь? — Сюаньчжэнь беспомощно смотрел на него, видел, как слёзы стекают по лицу человека, настолько важного для него. Но отчего-то от чужих слов Наньян заплакал только сильнее, и начал утирать слёзы рукавом. — Фэн Синь, я… Что я могу сделать для тебя?

Наньян улыбнулся и, уткнувшись ему в грудь и дождавшись, пока чужие руки прижмут к себе в крепких объятиях, сдавленно проговорил:

— Ну и позорище, ещё бог, называется.

— Почему позорище? — удивился Му Цин. — Если ты про слёзы, то… Это вовсе не показатель твоей слабости. Наоборот — ты необычайно сильный, просто… таковы обстоятельства.

— То есть, слёзы — не показатель слабости? И это говоришь мне ты? — Фэн Синь посмотрел на Му Цина, старательно отводящего взгляд. — Я ни разу не видел твоих слёз и был уверен, что ты вообще лишён хоть каких-то эмоций.

— То, что ты ничего не видел, говорит лишь о том, что я хорошо скрывался! — огрызнулся тот, и Фэн Синь увидел, как румянец перекрывает бледную кожу его бога. Не залюбоваться было невозможно — Наньян бессовестно разглядывал чужое лицо, чувствуя, что переполняющая его нежность готовилась выплеснуться в любой момент.

— Му Цин, — прервав затянувшееся молчание, почему-то прошептал он. Тот посмотрел на него, приподняв бровь. — Скажи, ты плакал когда-нибудь из-за меня?

Му Цин легонько, не прилагая духовных сил, но всё же ощутимо, толкнул его.

— Не избивай меня, а ответь: да или нет?

— Да, — отведя взгляд, признался он, и на лице Фэн Синя отразилась крошечная улыбка. — Я признался тебе в том, что плакал из-за тебя, а ты улыбаешься?

— Ты же меня побил — имею право!

— О? На что же ты ещё, по твоему мнению, имеешь право? — Му Цин понизил тон голоса, отчего он зазвучал более интимно, и Фэн Синь шумно выдохнул, на мгновение почувствовав головокружение.

— Что за провокации? Тебе снова пятнадцать лет?

Му Цин ничего не ответил, но улыбнулся так, что у Фэн Синя защемило сердце.

Странный возникший между ними спор из-за не стоящей внимания глупости — как отголосок их отношений последних десятилетий, наполненных грубыми словами, руганью, болезненными ударами и попытками двух глупцов сбежать от самих себя и собственных чувств. Однако теперь их перепалка больше напоминала флирт — боги смотрели друг на друга с вызовом, на их губах сияли спокойные, расслабленные улыбки, и расстояние между их лицами сокращалось, кажется, с каждой сказанной репликой.

— В таком случае, я рад, ведь я снова ощущаю себя так же, как тогда.

— Юным и наивным?

— Безнадёжно влюблённым в тебя, — выпалил Фэн Синь неожиданно даже для самого себя и посмотрел на распахнувшего в удивлении глаза Му Цина. 

Пересечение их взглядов, казалось, остановило время. Фэн Синь придвинулся ближе неосознанно, сам не понимая, что им двигало. Но Му Цин, казалось, испытывал то же самое — он первым словно вышел из оцепенения, чтобы прижаться к губам Фэн Синя в поцелуе. Он продлился всего несколько мгновений, за это время Фэн Синь успел осознать, что настоящий поцелуй не идёт ни в какое сравнение с тем, что был во сне. Губы Му Цина с первого же соприкосновения вызывали привыкание, и было сложно представить, что придётся оторваться от них.

Однако Фэн Синь отпрянул первым, вдруг осознав:

— А как же… твой обет? 

— Вот и узнаем, — пожал плечами Му Цин. — Надеюсь, что в ближайшее время не случится ничего, что заставит меня пожалеть об этом.

— А успел ли ты пожалеть о том, что передал мне воздух тогда, под водой? — сверкнув глазами, спросил Фэн Синь. — Ведь именно тогда был наш первый п…

— Прошу тебя, не продолжай, — изо всех сил пытаясь скрыть своё смущение за маской отчуждённой злости, Му Цин встал и отошёл от постели Фэн Синя, чтобы, сделав пару бессмысленных шагов, сказать: — Тебе, кстати, пора есть!

Фэн Синь усмехнулся, но почувствовал, что не может не улыбаться, смотря вслед Му Цину. Он казался излишне дёрганым, с неестественно выпрямленной спиной — смущение после поцелуя и их разговоров, казалось, полностью захватило его. Пусть Му Цин старался выглядеть спокойным, но получалось у него, мягко говоря, отвратительно.

Вскоре Му Цин вернулся, держа в руках блюдо с клейким рисом, а затем, присев на краешек постели, сказал:

— Как думаешь, мне покормить тебя, как в то время, пока ты болел, или ты сам справишься?

Фэн Синь столкнулся с чужим хитрым взглядом и выдохнул сквозь зубы: с одной стороны, глупое сердце, до сих пор не верящее в происходящее, даже не допускало мысли о том, чтобы отказаться от чужой заботы. С другой — есть не самому, а из чьих-то рук, было так неправильно и странно… 

К тому же, он уже столько забот доставил Му Цину!

— Наверное… я сам, — тихо сказал Фэн Синь. Му Цин, к сожалению, услышал, потому аккуратно передал блюдо ему в руки и, не будучи способным не улыбаться, посоветовал не есть слишком быстро.

Фэн Синь вздохнул и принялся за еду, изредка поглядывая на напарника, который сидел напротив него и просто… улыбался.

— На что ты так смотришь? — не прожевав, возмутился Наньян. 

— Тщательно пережёвывай, я тебя не для того спасал, чтобы ты умер, подавившись, — пригрозил Му Цин.

— Ты не ответил на вопрос, — с укоризной сказал Фэн Синь, но послушался напарника.

— Просто приятно смотреть на то, что ты ешь, а не бессознательно отталкиваешь меня, не позволяя разжать твои челюсти. Я рад видеть тебя… здоровым. И живым.

— Никогда бы не подумал, что ты такой сентиментальный… Скажи ещё, что пока я был в отключке, ты плакал.

Му Цин замолчал и отвёл взгляд, а Фэн Синь уставился на него в неверии.

— Не смотри так! — выпалил Сюаньчжэнь, и его голос был в любой момент готов сорваться на крик. — Ты чуть не умер, а мне надо было быть с тобой, кормить тебя, давать лекарства, а потом ещё в городе началось что-то…

— Подожди, что такое там случилось? — Фэн Синь выцепил самое важное из сбивчивого пояснения Му Цина. — То есть, пока я тут прохлаждаюсь, жители в опасности?

— Тебе всё равно туда нельзя, — рявкнул Му Цин. — Ты ещё слаб!

— Я уже был слаб, когда мы сражались с морской тварью… И справился тогда!

— Вот такой ценой ты и справился! — Му Цин указал на Фэн Синя, сидящего в постели. — Я пока что не знаю, что заставило тебя самостоятельно выпить яд, но… Твоё состояние — причина, по которой тебе лучше пока что не покидать хижину. У меня всё под контролем, правда! Там в один момент случилось лишь странное нашествие мелких демонов… Я с ними справился. Теперь там тихо.

Фэн Синь отставил опустевшее блюдо и сел ровнее, и на его лице читалось недовольство.

— Ты точно уверен, что всё под контролем? — уточнил он и дождался кивка Му Цина. — Похвальная самоуверенность, конечно, но я уверен, что ты и сам понимаешь, что неожиданное появление мелких демонов в местах, где их до этого в таком количестве не было, может быть недобрым знаком… А учитывая, что мы имеем дело с Безликим Баем, это может оказаться очередной попыткой от нас избавиться.

Му Цин раздражённо выдохнул:

— Конечно, ты прав: это недобрый знак! Такого количество демонов, мелких призраков и блуждающих душ я никогда ещё не видел… Но я не могу рисковать тобой снова. Поэтому, пожалуйста, оставайся тут до тех пор, пока всё не станет совсем плохо. Я не позволю тебе броситься в пекло, если не…

Фэн Синь посмотрел в его глаза, сталкиваясь с чужой решительностью. Конечно, он прекрасно понимал, что Му Цин прав: нельзя было позволять ослабленному, только очнувшемуся богу брать в руки оружие и сражаться без острой необходимости. Но совесть не позволяла продолжать сбрасывать все свои обязанности на напарника.

— Может быть, я хоть что-то могу сделать, пока здесь прохлаждаюсь?

Му Цин задумался, но не успел ответить, потому что услышал странные звуки снаружи и, напрягшись, подошёл к двери, на ходу схватив чжаньмадао. Он перевоплотился в заклинателя — того, в образе которого они пришли сюда, — и бросил выжидающий взгляд на напарника. Им нельзя было показываться кому бы то ни было в истинном образе, не скрывая ореола божественного сияния.

Фэн Синь быстро сделал то же самое и, будто не желая отпускать его от себя, поспешил подойти к Му Цину. Оба замерли, переглянулись и постарались вслушаться в происходящее за дверью. Вряд ли бы кто-то так поздно пришёл к ним — жизнь в этом городе кипела только ранним утром и днём, а ночью никто не высовывался на улицу. Простые люди боялись темноты и учили этому детей. Особенно страх обострился после случившегося с юным архитектором: доверие к чужакам и темноте, в которой могли скрываться жуткие и опасные демоны, могло стать опасным.

Наньян и Сюаньчжэнь услышали тяжёлые шаркающие шаги, будто тому, кто пытался подойти к домику, облюбованному двумя богами войны, было невыносимо сложно идти. Му Цин, сверкнув глазами, попросил Фэн Синя отойти подальше от двери, а затем подошёл ближе и резко её распахнул.

На порог упала, глухо простонав, пожилая женщина. Капли крови тут же залили деревянное покрытие у двери. Её руки были содраны до крови, будто она ползла по острым камням, чтобы добраться до этой хижины. За ней, насколько смогли рассмотреть боги, тоже остались жуткие кровавые разводы, по которым было понятно, что она то привставала на ноги, будто силы на пару мгновений возвращались к ней, то, падая, про продолжала ползти, упрямо двигаясь вперёд.

Му Цин и Фэн Синь переглянулись — они не ожидали увидеть ничего подобного, и потому оказались крайне растеряны. Му Цин отложил чжаньмадао и присел рядом с ней.

— Не волнуётесь, мы вам поможем… Отдышитесь и расскажите, что случилось? Сейчас мы промоем ваши раны…

— Помо… гите… — женщина, словно не расслышала их, с трудом подняла голову, и её измученное, залитое кровью лицо показалось богам знакомым. Они тут же осознали, что перед ними та самая пожилая жительница города, которая единственная не испугалась их появления, доверилась незнакомцам в заклинательских одеждах. 

Та, чей сын трагически погиб в пасти монстра.

Вся она была покрыта множеством страшных рваных ран, залита кровью, и её одежда висела лохмотьями, изодранная, будто разодранная зубами и когтями. 

От одного вида на её раны сердце замирало: было невозможно поверить, что в таком состоянии она смогла до них добраться. Но, стоило взглянуть на песок и землю, что попали в её раны, на забившуюся под самые ногти грязь, говорящие о том, что она отчаянно вцеплялась в почву, пока, преодолевая ужасную боль, ползла к людям, которым верила. 

— Фэн Синь! — Му Цин выкрикнул его имя, наверное,  слишком громко. — Оставайся с ней, попробуй промыть и обработать её раны, а я… отправлюсь в деревню.

 — Ты даже не знаешь, что там происходит! — беспокойство одолевало Фэн Синя: он не мог даже представить, что должен был отпустить Му Цина — того самого, чьи губы он ещё совсем недавно ощущал на своих. Отпускать того, чувства к которому наконец осознал. Того, кто чувствует то же самое. — Ты не должен идти один, я должен… пойти с тобой.

— И бросить её? — сталь послышалась в голосе Сюаньчжэня. Божественное в нём почти полностью взяло верх над человеческим: он расправил плечи и стоял у открытой двери, но беспомощный взгляд был направлен на Фэн Синя, будто Му Цина мучила совесть. — Если я не вернусь, пока не догорит эта палочка благовоний, значит, отправляйся за мной. Тебе хватит времени, чтобы промыть её раны и нанести мазь.

Фэн Синь неохотно кивнул, взглянув на палочку, о которой говорил напарник. От неё осталось чуть меньше половины, но всё равно казалось, что это бесконечно долго.

— Будь осторожен, — сказал Наньян.

— Я обязательно дождусь тебя, — улыбнулся Му Цин и исчез в темноте ночи, что пряталась за дверью.