Говорят, что в Великом Лесу есть поляна сплошь поросшая дивными белоснежными лилиями. Говорят, что сама королевна любила эти цветы, любила с момента рождения и до самой смерти. Говорят, что нет ничего дороже для принца и короля чем одинокая полянка в чаще. Говорят, что никто не смел срывать цветы, росшие на ней. Ведь расплатой за это была бы лишь смерть.

***

Плетёная корзинка больно ударяет по локтю и Элиза едва сдерживается от того, чтобы не разрыдаться. Сколько она уже идёт, не смея остановиться и передохнуть даже на одно мгновение? Кажется, что вечность... Ноги ужасно болят, глаза слезятся и в голове туман. Хочется спать, пусть девочка и понимает, что нельзя. Нужно успеть, нужно... Если не сможет - мама расстроится, а тот незнакомый человек с сумкой наполненной разными вкусно пахнущими травами сказал, что её ни в коем случае нельзя огорчать.

«Это - точно хороший человек, — думает Элиза, поправляя тёмные волосы, так и норовившие залезть в глаза, — он дал мне леденец и заботится о маме, разве может он быть плохим?»

Она тихо вздыхает, вытирая лицо потрепанным рукавом льняной кофты.

Что же происходит с мамой? Она больше не хочет играть, не поёт и даже (о ужас!) не танцует с папой, а все время лежит в кровати, лишь изредка поднимаясь, чтобы выпить тот странно пахнущий отвар.

Элиза решительно не понимала, как можно добровольно пить такую гадость. Папа говорит, что это нужно, для того чтобы мама выздоровела, но разве она больна? Она ведь выглядит в точности как всегда, пусть немного бледнее. Мама даже не захотела отправиться с ней собирать лилии, как они делали каждую весну вот уже несколько лет, а девочка хорошо помнила, как сильно она любит эти цветы.

Именно поэтому Элиза и оказалась сегодня в лесу - решила нарвать один совсем маленький букетик чтобы обрадовать маму. Так давно никто в их семье не видел той самой светлой улыбки на её губах, что казалось, была способна осветить целый мир. И девочка в тайне лелеяла надежду, что, быть может, увидев лилии любимая матушка, наконец, улыбнётся.

Но ни одного цветка она до сих пор не увидела. Расцветают ли лилии ранней весной? Элиза в этом сомневалась, но возвращаться домой с пустыми руками не собиралась. Тихо вздохнув она опустилась на землю, прижимая к груди острые коленки. Сил идти дальше не было.

Хотелось спать, отдохнуть хоть одну минутку, глаза слипались... Ничего страшного не случится, если она прикроет их на пару секунд, так ведь?

***

Когда Элиза открыла глаза в следующий раз, вокруг была кромешная тьма. На небе сверкали звёзды, тонкий полумесяц был едва заметен за густыми облаками. Неужели она заснула так надолго? О нет... Мама, верно страшно волнуется, а папа уже отправился на поиски. Ей нужно немедленно возвращаться! Но а как же лилии? Она не нашла ни одной и родители наверняка сильно рассердятся, если Элиза не покажет им причины своего исчезновения.

Чуть пошатнувшись, девочка поднимается на ноги. Пронзительно кричит вдалеке птица, хрустят ветви под неведомым животным, журчит ручеёк.

О, точно! Помнится, тётушка Селин говорила, что лилии чаще всего растут у воды. Значит ей остаётся лишь найти этот ручей. Проще сказать, чем сделать, но выбора у неё нет.

Кажется, что ноги сами ведут её, ведь тропинка давно потеряна. Что же это? Холодный звёздный свет пляшет на безмятежной глади озерца, серебрит тонкие лепестки заветных цветов и играет на чёрных волосах девочки, выбеляя локоны. Пусть это и не тот ручеёк, чей хрустальный перезвон она слышала, а целое маленькое озеро, но это её сейчас не волновало. Лилии. Сотни, даже тысячи огромных белоснежных бутонов полностью раскрывшихся или нет, они покачивались на ветру издавая лёгкий перезвон и источая столь дивный, пьянящий аромат, что устоять пред ним не смог бы никто.

Будто зачарованная она опускается на колени, неверяще водя пальцем по бархатным лепесткам, мокрым от росы.

— Кто ты? — звучит вопрос, разрывающий сонную тишину, царившую на поляне, — И как смеешь прикасаться к этим цветам?

Девочка дёргается, словно от удара и быстро оборачивается, пытаясь найти говорившего. О, вот он где... На одной из веток близ стоящих деревьев, покачивая ногами, сидит мальчик и внимательно смотрит на неё, хмуря брови. Мгновение, и он уже стоит на земле, рядом.

— А что, нельзя? — резко спрашивает Элиза, пристально разглядывая незнакомца. На вид он едва ли страшен её самой, так почему же приказывает? — И откуда ты вообще взялся? Уверена, секунду назад здесь никого кроме меня не было.

Мальчишка фыркает и складывает руки на груди, все также продолжая буравить собеседницу взглядом сине-серых глаз.

— Не важно. — бросает он, — Мне-то уж точно можно тут находится, чего нельзя сказать о тебе.

— Я просто хотела нарвать лилий... — отвечает девочка, до крови прикусив губу. И в самом деле, быть может, ей и правда нельзя было этого делать? Ой, кажется, у неё будут большие проблемы.

— Это ещё зачем? — требовательно вопрошает мальчик, заправляя за острое ухо (неужто он самый настоящий эльф?) светлый локон.

— Моя мама, она... — неуверенно начинает Элиза из-за всех сил стараясь скрыть возрастающий интерес - эльфов она ещё никогда не видела.

— Да? — нетерпеливо подгоняет мальчишка-эльф, ещё сильнее хмурясь.

— Она очень любит лилии, весной мы всегда ходим собирать их...

— И что? — холодно спрашивает он, очевидно теряя терпение.

— Она заболела несколько месяцев назад, поэтому и не смогла пойти со мной. Папа говорит, что её нельзя тревожить или беспокоить. А я просто хотела порадовать маму, но никак не могла найти цветов, а теперь, похоже, ещё и заблудилась... — девочка чувствует, как горячие слезы, против её воли, градом катятся по щекам и всхлипывает, вытирая глаза рукавом.

Мальчишка рядом чуть бледнеет и пуще прежнего хмурится, а после, снова фыркнув, достаёт из кармана платок и протягивает ей, неловко бормоча слова утешения.

— Я понимаю. — шепчет он, зная, что останется неуслышанным и чуть громче добавляет, — Не плачь, все точно будет хорошо. Да вытри же слезы, ты же не дитя малое! — отчего-то рассержено восклицает, — Ты говорила что-то о лилиях, верно? Ada рассказывал, что моей маме тоже нравились лилии. Идём, наберём для тебя целую корзинку!

— А можно? — робко спрашивает Элиза, постепенно успокаиваясь. Странный всё-таки этот мальчик - то говорит, что рвать их нельзя, то успокаивает и сам предлагает сделать это. Хотя кто знает, может для эльфов это в порядке вещей.

— Никто и не узнает! — не очень-то уверенно произносит он в ответ, чуть не вырывая корзинку из рук девочки, — Не стой столбом, словно балрога увидела, помоги-ка мне.

Толстые стебли с трудом поддаются детским рукам и Элиза уже готова бросить пустую затею, как новый знакомый раздражённо зашипев, достаёт кинжал. Лезвие, покрытое вязью древних рун, на миг вспыхивает, переливаясь в свете луны, вышедшей из дымки туч.

— Он был у тебя все это время? — не сдерживаясь, возмущённо спрашивает девочка.

— Да. — отсекает эльф, даже не взглянув на неё. — Наставник бы не обрадовался, узнай, что я им делаю, но раз такое дело...

Следующие минуты проходят в молчании, лишь тихо слышен хруст срезаемых цветков. Уже вскоре корзинка полностью заполнена ими и странный мальчишка, хмыкнув, поднимается с колен, протягивая ей руку.

— Идём, я доведу тебя до границы леса, уж прости - дальше не могу.

Элиза понятливо кивает и принимает руку, поднимаясь. Самая обыкновенная на ощупь ладонь. Намного более хрупкая и тонкая, чем у знакомых ей мальчиков из деревни, в мозолях и шрамах. Не то чтобы она ожидала чего-то другого, но он же эльф как-никак... А разве может быть у эльфа такая же ладонь, как и у любого человека?

Верно, разочарование слишком уж явно читается на её лице и эльф (она так и не узнала его имени) тихо смеётся. Девочка застывает. Он смеётся самым красивым смехом, что она слышала во всей своей жизни. Звонким и в тоже время почти не слышимым, переливчатым словно пение птиц в жаркий летний день, и отчего-то до ужаса горьким, печальным. Элиза зачарованно глядит в серые с серебряными искорками-звездочками глаза, не в силах оторвать взора. Кажется, она наконец поняла, чем же отличается дивный народ от людского.

— Идём же! — со странной улыбкой на полных губах шепчет эльф, крепко держа её за руку.

И девочка идёт за ним. Конечно, она идёт. Идёт, не зная куда заведёт её этот странный мальчишка, идёт, забыв обо всем, идёт, вслед за смеющимися серыми глазами, идёт, как и многие другие до неё, идёт, зная, что уже никогда не вернётся назад, идёт, став очередной жертвой серебряного взора эльфийского принца Леголаса, она идёт.

***

Летописец устало потягивается, хрустит пальцами, сплошь измазанными в чернилах и пристально всматривается в хитрые серые глаза своего воспитанника.

— Думаю, на сегодня достаточно. — улыбнувшись уголком губ говорит он, закрывая чернильницу и аккуратно сворачивая пергаменты, — Не забудьте написать то сочинение, о котором мы говорили до завтрашнего полудня. Можете идти, Ваше Высочество.

Принц светло улыбается в ответ и, быстро кивнув, бежит прочь из пыльной дворцовой библиотеки. Пару мгновений эльфу отчётливо слышны его лёгкие шаги и топот маленьких ножек по деревянному полу запутанных коридоров.

«Очаровательный ребёнок, спору нет, — говорит он сам себе, качая головой, — больше времени уделял бы учёбе да не бродил ночами по лесу и цены ему не было. Весь в отца пошёл... — добро усмехается летописец, складывая использованные перья в ровный ряд, — Но, как говорится, чем бы дитя не тешилось...»