Нью-Йорк. Осень, 2008 год.

Одри гуляла в парке рядом с домом со своей сарделькой, так Джей уже окрестила её неадекватную толстую таксу, которая лаяла на падающие листья, жевала их и потом валялась в этой массе. Девушка поглощённо что-то листала в телефоне, сидя на скамейке, а Джей… Джей сидела под кустом неподалёку, выдумывая предлог эпичного появления из своего укрытия.

Сбежав из дома Одри по пожарной лестнице, полукровка обнаружила, что он совсем недалеко от забегаловки, в которой она получила по заднице, а та неподалёку от Бруклинского моста. Так что частое отсутствие дома можно было прикрыть походом в магазин.

Джей почему-то совсем не хотелось рассказывать ребятам о своей симпатии, ей и самой было тошно от того, что она начинает за кем-то бегать, будто это было для неё проявлением слабости ипустой тратой времени на бесполезное занятие. Тем не менее, её словно чёрт дёргал таскаться за Одри.

Полукровка так долго не решалась сделать шаг, так что первой его сделала собака, которая сначала лаяла на куст, затем вцепилась в ботинок Джей и начала тянуть.

— Отвали, маленький говнюк!

Такса была настырной и не собиралась упускать шанс разгрызть ботинок. Спустя полминуты жаркого боя зубов и резины со стороны послышался голос Одри:

— Бенни, что ты делаешь?!

Она подбежала к ним и маленькое чудовище, скуля, отпустило ботинок. Джей встала из-за куста — эпичней появления не придумаешь.

— Боже, извините, он ничего не порвал? — Одри только сейчас подняла глаза, — ой… Это вы?

— Эмм, да. Я просто… посчитала некрасивым, не попрощавшись, смываться через окно и…

Пёс безостановочно гавкал на полукровку, но она продолжала придумывать всякую ересь о своём побеге и о том, почему она выперлась из кустов. В итоге Одри кинула псу палочку в гору листьев и тот отвлёкся на своё прошлое занятие с мучением опавшей листвы.

Одри и Джей сели на лавочку и разговорились. Девушка рассказала, что у неё строгие родители и в тот злополучный день, когда Джей лежала на диванчике в её квартире с минуты на минуту должен был придти её отец.

— Даже не представляю, что бы случилось, заметь он тебя…

— Да уж, не зря я свалила. Ты всё ещё слушаешься маму с папой? Сколько тебе лет?

— Двадцать два, почему бы и нет, благодаря им у меня всё есть.

— И работа в этом дурацком кафе?

— Это наше кафе…

Джей скривилась.

— Упс.

— Ничего страшного, оно мне тоже не нравится. Раньше туда семьями ходили, а теперь только подобные придурки, которых ты видела.

Джей готова была просидеть так сколько угодно. Она будто невзначай прикасалась к её рукам и лицу. Это казалось ей интимнее и постыднее, чем трогать голые тела роскошных средневековых графинь, с которыми она спала когда-то за деньги. Все они были пусты и однообразны, как и их желания. Джей всю жизнь провела среди подобных людей: грязных, лицемерных, пошлых, она и не заметила, когда сама стала такой. Поэтому Одри, милая чистая Одри, которая ни разу не гуглила порно, краснела от любого неприличного слова и боялась даже себе признаться в собственной ориентации, была для неё чем-то высшим, что нельзя было трогать грязными руками и долго смотреть во избежание вмятин, так тонка была её душа.

Они обменялись номерами и часто гуляли. Дома ребята начали замечать что-то странное.

— С чего это ты начала отжиматься по утрам? — Удивлялся Эан.

— Ты уже неделю не покупаешь виски, что с тобой? — Смеялся Райли.

Джей в ответ отшучивалась и переводила тему.

***

1002 год до нашей эры. Бетмора.

— Золотая армия давно готова, почему ты не велишь вырезать рабов? Они бесполезны.

Нуада терял терпение от совершенно нелогичных поступков отца в отношении рабов. Он только и делал, что улучшал условия их жизни и смотрел как на рыб в пруду.

— Почему же бесполезны, вполне хорошая прислуга, как по мне.

— Ты позволил им расхаживать по дворцу!

— С мётлами.

— И по саду!

— С корзинами. Они приносят пользу, сын мой, не оспаривай моих решений.

Он чего-то недоговаривал. Даже его миролюбивый отец не позволил бы выходцам из рода врага почти свободно ходить по саду, святыне! Месту, где растёт Прародитель.

Он всё понял, когда однажды обнял сестру. Принц лишь вскользь коснулся её мыслей, как вдруг узнал, что она прячет в саду младенца. Ребёнка, рождённого от человека. Нуада не мог в это поверить, он судорожно отстранился от неё и Нуала поняла почему. Принцесса вздрогнула и прикрыла рот рукой, будто сама сказала это вслух.

— Ты… — он не мог подобрать слов, его сестра — эльфийка королевских кровей, опустилась до того, чтобы делить постель с грязным рабом, но больше его волновало даже не это, а то, что она ненароком разбила ему сердце вдребезги, — уму непостижимо…

Нуада, покачиваясь, взялся рукой за тумбу, так и стоял, глядя сестре прямо в глаза, которые она пыталась спрятать. Это он должен её касаться, его ребёнок должен был родиться, только он имеет право любить её, так почему она предпочла ему самое низшее существо на Земле?!

— Как ты могла?.. — спрашивал он, хватаясь за сердце, не в силах переварить этот мерзостный факт.

— Брат, прошу тебя! — Взмолилась Нуала, дрожа всем телом, пытаясь забиться в угол, как испуганный ребёнок.

Он одним рывком приблизился к ней и замахнулся для пощёчины. Она была так напугана, так зажата, хотела раствориться в воздухе от позора. Принц застыл, не решаясь на удар, разве мог он это сделать? Да, он был жесток и знал это, но Нуала была единственной его слабостью во всех смыслах, он не мог сделать ей больно, не мог унизить её ещё сильнее этой жалкой оплеухой.

Нуада коснулся её щеки, провёл пальцами по уху и запустил их в её волосы, неаккуратно прижав сестру к себе. Нуала чувствовала, что он изо всех сил сдерживал ярость. Она обхватила его лицо руками.

— Я так люблю их, Нуада. Дай мне время, не убивай их, умоляю.

— Не бойся, — он вытер крупную слезу на её щеке.

Она поцеловала его в переносицу и убежала прочь, только и успевая подбирать полы платья.

***

Нуада ещё долго переваривал полученные факты, прокручивая в голове воспоминания сестры. Должно быть и отец всё знал, но она не говорила ему. В чтении мыслей он был мастер, за столько прожитых веков он научился считывать мысли любого существа на больших расстояниях, что уж говорить о его знаниях собственной семьи. Поэтому, если рабы до сих пор живы, значит, он одобряет это. Одобряет!

Все будто обезумели. Только в бою Нуада находил порядок, где все знают, что делать и никто не держит от него секретов, уж тем более таких. Золотая Армия успешно пробивалась через людские полчища, скашивая их, словно траву. Вот где была опора, сила, с которой невозможно равняться. Безоговорочно подчиняющиеся, преданные, несокрушимые воины — вот, что нужно было их миру всё это время. Его народ сможет вздохнуть спокойно лишь тогда, когда человек будет стёрт с лица Земли и забыт, как прихлопнутая муха.

Время шло, принц изо всех сил делал вид, что не против этой незаконной семьи. Крайне сложно прятать истинные мысли за ложными, Нуала с трудом в них верила, но ей ничего не оставалось. В конце концов она выдала ему план по выселению Эроса и Хенури (надо же, ещё и эльфийское имя дала) за пределы Бетморы.

Отец бы точно не позволил выпускать ни единого раба. Зная структуру города, дворца и ключевых личностей можно многое поведать «своим», хотя сейчас Нуада счёл бы это устаревшим неписанным фактом. Золотая армия окружает всю территорию их государства, которое к тому же находится на острове, далеко от большой земли, где половина людских поселений уже стёрта в кровь и пепел. Нуала предложила дать транспортный порошок, чтобы они переместились в безопасное место на материке. Она действительно думает, что эти места будут безопасными? По подсчётам стратегов род человеческий исчезнет через пару лет, возможно столько же уйдёт на поиск и уничтожение оставшихся подпольщиков – жалких единиц, которые будут не в силах навредить кому-либо.

Мысли сестры были утопичны, она искренне надеялась, что это просто война, которая должна окончится мирным договором. Какая наивность. Она не хотела слушать изречения о человеке, как о паразите, черве на теле Айглина. Говорила о том, что люди движутся вперёд, творят прогресс и их бесконечную тягу к благам можно искоренить, только если сблизиться с ними и стать единым народом, каким мы и были при рождении под корнями Прародителя. Чушь. Человека может исправить только меч, вонзённый в его очёрнённое сердце или же полоснувший его ненасытную глотку.

Нуада не мог оставить всё, как есть, нельзя просто отпустить врага и полукровку, их не должно быть вообще и принц знал, как это исправить.

План пришёл в действие через пару месяцев. Транспортного порошка всегда не хватало, так как практически целая партия уходила на перемещение отрядов. Нуада тайком отсыпал горсть с каждой. Этот момент настал, глубокой ночьюНуала отослала их даже не на материк, а на далёкий южный остров. Принц быстро прочёл мысли сестры и при первой возможности отправился туда же вместе с одним из золотых воинов.Найти её «жениха», растерянно идущего с живым свёртком в руках не составило труда.

Принц не мог носить корону, что обеспечивала управление Золотой армией, но Балор дал ему это полномочие, благодаря которому он и смог тайком взять воина, чтобы сделать грязное дело чужими руками и оставить об этом минимум воспоминаний, кабы Нуала или отец не смогли узнать о произошедшем.

Нуада приказал воину ударить Эроса по голове, а затем раздавить. Сам он стоял на одном и том же месте и старался не смотреть в их сторону, выполненную работу воина он услышит по крикам и его разум, как и руки, останется чист.

Через пару минут принц услышал удаляющиеся крики, человек заметил угрозу и пошёл наутёк. Нуада отправился по их следам и остановился неподалёку. Как бы он хотел расправиться с ними сам, смотреть на этого агонизирующего проходимца, в плоть которого снова и снова вонзается серебряное копьё и на его ребёнка, на которого хватит и одного удара. Когда крики стихли Нуада позвал воина и замёл следы, а затем вернулся обратно в Бетмору.

***

Балор вёл приём в тронном зале в назначенное время. Как ни странно, народ в последнее время практически перестал жаловаться, прошений было совсем мало. Возможно, они понимают, что больше нечего просить — все средства вкладываются в войну, а продовольствия всё меньше. Их плодоносные растения не переносили крови, а воины часто задевали их запятнанным оружием, не говоря уже о золотой армии, которая порой топтала урожай, машинам невозможно было объяснить, что нельзя ступать на эти растения, и на эти, и не выстраиваться шеренгой вдоль поля. Под помещение им оборудовали парадный зал, но всем составом они там ни разу не были собраны. Измождённый битвами король с нетерпением ждал момента, когда запрёт их там навсегда.

— Ваше величество! — С того конца зала донёсся голос гофмейстера, — прошу прощения за бесцеремонность, но у меня для вас важное известие.

— Я слушаю, — Балор малость напрягся, голос гофмейстера почти дрожал.

— Видите ли, садовые феи нашли младенца прямо в корнях Прародителя в восточной части сада и это… полукровка.

Король нахмурил брови. Он относительно недавно начал пускать людей в саму Бетмору, когда до этого кто-то успел закрутить интрижку?

— И какова же твоя догадка о его родителях?

Гофмейстер оглянулся по сторонам и подошёл ближе к трону.

— В этот уголок уже месяц наведывается только принцесса Нуала, господин… боюсь, это уже не догадка.

Балор сжал подлокотники трона. Кто угодно, только не его дочь. Теперь ясно, почему она целые дни проводила в своих покоях и была столько времени нелюдима — хотела скрыть незаконного ребёнка.

Гофмейстер обеспокоенно мял свои «паучьи» пальцы.

— Что прикажете делать, господин? Ребёнок обвит корнями Айглина, неужто Прародитель принимает это дитя?

— Ступай и жди моего приказа, а пока пускай всё идёт своим чередом.

***

— Что ты хотел поведать мне, отче?

Балор был у Сердца Прародителя, это место располагалось под землёй, к нему был специально построен охраняемый гранитовый коридор с пьедесталом в его конце. Само сердце представляло собой сплетение светлых корней, которое древо откапывало само, специально для общения с королём и в весьма редких случаях, о которых сообщали стражники. Это посещение и было одним из них.

Балор подошёл к пьедесталу и стал ждать «речи» Прародителя. Айглин общался с помощью эльфийских букв, составляя их из собственных корешков, но больше он любил выстраивать загадки из разных символов, над отгадками которых даже сам король мог размышлять по нескольку часов.

— О, Айглин, — говорил король, наблюдая за тонкими, словно волоски, корнями, — война извела меня. Мой народ устал, человек погибает, а земли кровоточат теперь из-за нашего меча… Я был там, в разных местах сражений. Золотая армия выглядит словно коса, срезающая траву. В них нет ни чести, ни сострадания. Они убивают даже тех, кто бросается нам в ноги и молит о пощаде, топчут дары, которые пытаются преподнести нам люди, режут невинных детей и стариков. Мы создали механизм, который делает эти земли преисподней, а нас в ней главными демонами. Хочешь ли ты этого, отче? Усвоил ли человек этот урок? По верному ли пути ступают твои дети? На всё твоя воля, Айглин, как и на моё решение. Я хочу заключить мирный договор с человечеством раз и навсегда.

Айглин сплёл из многочисленных корешков следующий символ.

— Перемирие. Так ты согласен со мной? Человек сейчас пойдёт на всё, что угодно. Придётся так же отпустить пленных. Какой же ты хитрец, отче, в этом случае я пощажу нерадивого отца моей внучки, которую ты так оберегаешь, и мы все останемся при своём. Все, кроме Нуады… — это было бы для него огромным потрясением, — что ж, а каков повод моего визита?

Айглин мигом «начертил» ему символ, означающий «смерть» и затем будто вёл диалог с королём:

— Ты предупреждаешь меня? Чья это смерть? — Он помолчал, расшифровывая символы, — Моя гибель… от меча… моего сына?

Он растерянно смотрел на символы, надеясь на собственную ошибку, но Айглин больше не давал подсказок.

— Неужто это так, отче?

Его королева погибла, не увидев детей и первые мгновенья потомство было ему ненавистно, до того момента, пока они не потянулись к нему, сдвоенное кричащее тело тянуло четыре конечности и смотрело глазами, полными мольбы. Король знал, как она любила их, ещё не явившихся на свет, чувствовала, перебирала имена, мечтала вырастить и заботиться о них. Так же как и он. Балор понял, что эта жертва не должна стать напрасной, эти дети должны выжить любой ценой.

Сколько слёз, ритуалов и молений прошло тогда? Балор боялся вспоминать это страшное время, это единственное, чего он боялся. Воспоминания — порождения памяти, способные нанести больше страданий, чем глубокая кровоточащая рана. Король видел эти кровавые и очень рискованные ритуалы по разъединению близнецов, сквозь кровь и гул песнопений маленькое тельце всё больше походило на два отдельных. Лезвия, травы, смолы, заклинания и много часов страданий вывели тела двоих детей в жизнь. Тела, но не души.

— Боюсь, мой король, мы сделали больше, чем всё. Их плоть будет жить, разделённая надвое, но душа будет единой, чувства будут едины, боль будет едина, смерть будет едина.

Измождённые жрецы и знахари удалились, оставив короля наедине с чадами. Впервые за три дня своей мучительной жизни они узнали, что такое сон. Король смотрел ныне на два тела, суетливо дышащие в унисон.

Тысячелетия прошли с тех пор. Его дети менялись и, в конце концов, закрепились на чётких противоположных позициях.

Сейчас, каждую встречу с сыном Балор смотрел в его глаза с опаской. Глаза, горящие огнём и налитые кровью, постоянные мысли и суждения о смерти рода человеческого, нежелание мира и прекращения этого противостояния. Мысли, противоположные убеждениям короля, суждения, которые Балор всё чаще порицал. В эти глаза было смотреть всё страшнее, всё чернее и чернее становилась его душа.

Он не сам стал таким. С ранних лет его застала война, дух которой поглотил его полностью, как удав добычу. Балор винил себя в том, что показывал ему мало жизненных радостей, меньше возможностей созидания, нежели разрушения. Настраивал его на знания стратегии и боевых искусств, растил первоклассного воина и получил его… Теперь Нуада не видит ничего, кроме войны, он не желает выходить из неё и не желает её заканчивать. Никогда.

Король отправился в зал заседаний. Там он передал гофмейстеру слова Айглина.

— Мы обеспечим вас лучшей охраной, ваше величество. Когда бы этот момент не наступил, мы не позволим принцу сделать этого…

— Нет, — отрезал Балор, — как бы прискорбно это не звучало — слова Прародителя неопровержимы. Если моя судьба такова, я приму её. А пока у нас есть время к этому подготовиться. Нуада не сразу перенесёт новость о перемирии — всё оружие и поводы снова браться за него нужно вынести как можно дальше.

— Что будем делать с золотой армией?

— Спрячем в одного из гигантов.

— И отправим его на дно океана? На вершину горы?

— Не выход. Нуада выследит его, нельзя чтобы он знал местонахождение армии, нельзя чтобы о ней и вовсе знал кто-то. Я хочу забыть эту войну раз и навсегда и искоренить воспоминания о ней в душах моего народа.

— Так как же нам поступить с этим гигантом?

— Выберем того, что дальше зарыт под землю, желательно населённого, чтобы вызывать меньше подозрений.

— Да вы всё продумали.

— Не всё. Осталась лишь одна деталь.

Король взял и осмотрел корону, лежащую на столе.

— Позови предводителя кузнецов.

Гоблин прибыл через некоторое время.

— Что изволит ваше величество? — Скрипучим голосом произнёс кузнец.

— Здравствуй, мой добрый друг. Изволю спросить, что будет, если разрушить сию корону?

— Вы потеряете власть над золотой армией, мой господин, армия угаснет навсегда.

— Корона литая?

— Нет, мой король, подобно золотым воинам она состоит из нескольких механизмов, что делят её на три части.

— Что будет если разделить корону?

Гоблин задумчиво склонил голову набок:

— Армия уснёт до того момента, пока корона не станет едина вновь.

Король не отрывал взгляд от короны и спустя несколько мгновений молчания молвил:

— Решено.Гофмейстер, собери совет на завтра, на сегодня — пару десятков троллей. Ночью я заведу золотых воинов куда нужно, об этом месте не должен знать никто, особенно мой сын.

— Так это правда, — сложил руки кузнец, — ваше величество собирается объявить перемирие? Очевидно — золотая армия была не лучшей из моих затей.

— Глупости, — утешил король, — ваш труд поистине неоценим, как и ваши жертвы, — он посмотрел на каталку, которая теперь служила гоблину ногами.

Балор отчётливо помнил, как он потерял их — это случилось в мастерской, к одному из воинов, стоящему под сильным наклоном, ещё не прикрепили «рёбра», но он уже источал горячие пары. Они были настолько жаркими, что легко бы воспламенили любую ткань. Поэтому таковой поблизости никогда не находилось. Но главный кузнец всё чаще пренебрегал этим правилом, не надевая громоздкие латы поверх штанов, вследствие чего он запнулся о руку неровно стоящего воина и тот рухнул прямо на кузнеца. Тело, заключенное в латы не пострадало, а вот ноги сожгло до углей. С тех пор гоблин никогда не носил ткани.

— Старикам болезни к сердцу, хе-хе. Что ж, раз человек усвоил этот урок, я согласен похоронить своё творенье, пока оно не сделало этого со мной.

Король доброжелательно кивнул. Завтра всё решится окончательно. Пути назад уже нет.

***

Собранный на следующий день совет практически единогласно ответил «за». Балора не могло это не радовать, скоро его народ вздохнёт спокойно. Можно отзывать золотую армию с её позиций, что он и сделал в последующие два дня.

— Ваше высочество! — один из вассалов пробрался в шатёр Нуады, — золотые воины… они пропали.

Принц лениво поднялся со спального места.

— Что? Они не могли уйти, сегодня битва.

Он выглянул наружу и воинов действительно не увидел.

— Должно быть, приказ короля, господин.

— Я бы знал об этом. Дай транспортный порошок.

Нуада переместился в коридор, ведущий к тронному залу. Оттуда послышался голос сестры.

— Давно пора, отец! Неужто ты на это решился.

— Можешь быть спокойна, завтра, на рассвете я лично объявлю перемирие…

Принц в тот же миг распахнул массивные двери:

— В чём дело, отец? Куда ты отозвал воинов?

— Сын мой, теперь и тебе стоит знать. Золотая армия боле не нужна нам.

— Что?

— Как и армия вовсе, как и оружие, как и эта война.

— О чём ты говоришь?

— Перемирие, Нуада. Мирный договор, который будет заключён на неопределённый срок.

Эти слова были словно лезвие, полоснувшее по шее.

— Как ты посмел?

— Разве ты не видишь, эта река крови уже давно вылилась из берегов. Я не желаю смотреть на терзание этого мира, этих людей, с которыми мы уже не ведём войну, а истребляем. Забываем о благородстве, чести…

— Как же ты не понимаешь, это лишь переход! Единственный путь, способный привести нас в совершенный мир! Я знаю, что тебе тяжело выносить чужие страдания, так пускай воины пойдут под моим началом. Я сделаю это сам и тебе не придётся за этим наблюдать. Всё, что потребуется от тебя — это ступить на нашу землю и провозгласить её таковой.

— Ты говоришь не о земле, сын мой. Это лишь кости, припорошенные ею…

— Отец.

— Я не желаю провозглашать этот кровавый песок чернозёмом, ибо на нём не взрастёт ничего, что может дать плоды нашему народу!

— Ты совершаешь большую ошибку…

— Это моё окончательное решение.

Король подошёл к сыну и взял его за плечи:

— Поверь, Нуада, я видел достаточно смерти и пролил достаточно крови, чтобы понять — ни одна война не стоит того, чтобы начинать её. Узри истину, сын мой, загляни в мою душу…

— Я тоже видел достаточно дел человеческих, видел их поступки, читал их мерзкие души и узрел истину. И она в том, что ни единый из рода человеческого не достоин ходить по этой земле.

— Брат… — послышался голос Нуалы словно пробивающийся сквозь гул толпы.

— Где армия?

— Об этом дозволено знать лишь мне.

— Так у тебя серьёзные намерения? Сколько продлится перемирие? Год? Сотню?

— До скончания веков и это окончательный вердикт.

— Ежели так, то я ухожу.

— То есть как?..

— В изгнание! И вернусь тогда, когда твой чернозём задушит человечий сапог, когда реки усохнут и звери вымрут, когда мой народ позовёт меня сам.

Его глаза были налиты гневом, нервно сжатые кулаки показывали, как его распирает это чувство, в мыслях роился гнев, во взгляде, в поту, что испариной прокатился по виску. И всё это было направлено на него. На Балора. Убьёт ли он его сейчас? Нет. И они оба знали это. Он даст ему посмотреть на угасающий мир, который вот-вот погрузится в агонию, но этого не случится.

— Поверь, отец, в тот день, когда я вернусь, эти века для людей окончатся быстро.

— Ты уйдёшь с войны, чтобы начать её снова?.. — снова донёсся голос сестры, чей тон уже становился истеричным, — ты же не сделаешь этого?

— Ты знаешь, что я не отступлюсь.

Нуала судорожно вздохнула и поспешила к выходу, чтобы не показывать слёзы. По пути она нарочно проронила брату воспоминание о том, что была на острове и видела тело Эроса, теперь она видит уходящего брата. Двойное потрясение самой близкой для него души, которое не заставит его отступиться.Теперь уже ничего не заставит.