Сегодня Ивар долго не мог уснуть из-за боли в ногах, усилившейся на погоду. Октябрь вступил в свои права, днем небо за окном было равномерно серым, резко контрастируя с рыжей листвой, а по ночам практически без остановки лил дождь. Сегодняшняя ночь не стала исключением, капли барабанили по крыше и окну, еще больше раздражая калеку. Он сидел, закрыв глаза, на кровати, подложив под спину подушки, и крутил в руке нож, который сам выковал года два назад.

Включать ноутбук или хотя бы телефон почему-то не хотелось. Было приятно просто сидеть в темноте, становясь с ней единым целым. В голове постоянно прокручивались идеи – в основном, связанные с научной деятельностью. Его мозг работал постоянно, даже когда кости ныли так, что непроизвольно сжимались челюсти, отзываясь головной болью.

Периодически мысли перескакивали на вчерашний вечер, прошедший в семейном кругу. Ивар позволял себе воспроизвести в памяти лицо брата, когда они встретились взглядами. Его улыбку. Как давно он видел такую улыбку на лице Хвитсерка в последний раз? Не вымученную, фальшивую, призванную убедить окружающих, что он в порядке, а простую и искреннюю? Кажется, слишком давно, чтобы вспомнить.

Внезапно слух, привыкший к тихим звукам ночи, уловил что-то еще. Перестав перебирать пальцами рукоять ножа, Ивар прислушался. Кажется, из соседней комнаты доносились стоны. Слышимость в доме была довольно хорошая, но такие ситуации случались редко — Хвитсерк вообще был крайне тихим соседом. И все же случались, в бессонные ночи, как эта, он иногда слышал точно такие же стоны и бормотание. Он точно знал, что братец не решил передернуть на ночь глядя – уж слишком жалобными были стоны, и слишком плохое предчувствие от них разливалось по телу. Обычно он просто старался не обращать внимание, думая о том, что у него и своей боли по горло, не хватало еще с чужой возиться, но сегодня, раз за разом прокручивая в голове ту улыбку, он не смог.

Дверь была не закрыта, неизменно включенный свет больно ударил по привыкшим к темноте глазам. Хвитсерк лежал на кровати с закрытыми глазами, заламывая руки и ноги, перемежая стоны с жалобным бормотанием.

— Тора, останься хотя бы до утра… не уезжай сейчас… пожалуйста…

Ивар забрался на стул, стоящий рядом с кроватью — с пола плохо видно лицо брата — и какое-то время просто наблюдал за живыми эмоциями. Это было очень интимно — видеть то, что Хвитсерк обычно пытался скрыть, прикрываясь похуизмом.

Когда брат снова застонал, Ивар, мысленно прокляв себя, потянулся к кровати и коснулся его плеча. Боги, кожа да кости. Он сжал руку сильнее и тряхнул парня, зовя его по имени, стараясь при этом не сильно того напугать.

Хвиттсерк широко распахнул глаза, дезориентированный и тяжело дышащий.

— Эй, братец, это я, ты дома, — чуть помедлив, он добавил: — Все хорошо.

Через несколько секунд взгляд приобрел осмысленность. Ивар почувствовал, как мышцы под его рукой чуть расслабились.

— Ивар? Что ты здесь делаешь? Я тебя разбудил?

— Я не спал, работал. Вдохновение приходит неожиданно, — соврал калека, не желая показывать свою слабость.

— Мне… приснился кошмар. Спасибо, что разбудил. Отправляйся спать, — Хвитсерк неосознанно приобнял себя за плечи.

— А ты?

— Вряд ли в ближайшее время мне удастся заснуть, — покачал он головой. — Это всегда тяжело, снова заставить себя спать, потому что боишься продолжения.

Ивар задумался. В голову пришла мысль, довольно абсурдная, но прогнать ее из головы он не мог. С минуту он пытался решить, стоит ли притворять ее в жизнь и все-таки не смог себя удержать. В конце концов еще оставалась надежда, что брат, вечно отталкивающий все и упорно не желающий принимать помощь, откажет ему.

— Хочешь, я полежу с тобой? Поохраняю твой сон, — он ухмыльнулся.

Хвитсерк одарил его долгим взглядом. Пальцы сжимали одеяло, перебирая складки. Спустя долгие десятки секунд, за которые Ивар уже приготовился ползти обратно в комнату, парень кивнул.

— Оставайся, если не боишься, что во сне я начну пихаться локтями.

— Давненько у нас с тобой спаррингов не было, а?

Словно о чем-то вспомнив, брат дернулся и огляделся по сторонам.

— Только, это… хочу сначала покурить. Так легче отогнать дурные сны.

Ивар махнул рукой в приглашающем жесте.

Хвитсерк взял со спинки кровати халат, доходящий до колен, плотно запахнул его и только тогда откинул одеяло. Пояснил:

— Холодно же.

Ивар сделал вид, что не заметил ничего подозрительного.

Кровать стояла прямо рядом с окном, так что всего-то нужно было встать на кровать, а оттуда сесть на подоконник. Из открывшегося окна повеяло морозом. Ночью температура уже ходила в минус, поэтому Хвитсерк стащил одеяло и укрылся им. А в следующую минуту увидел, как Ивар тоже забирается на подоконник. Он был в одной футболке и трусах, поэтому парень накрыл одеялом и его. Поставил между ними банку-пепельницу, достал из кармана халата пачку сигарет, вытащил две и неуверенно протянул их брату.

— Будешь?

Ивар взял одну из сигарет. Иногда он курил, когда дома никого не было и ему было скучно. Это Хвитсерк ему покупал, зная, что мать никогда не будет досматривать комнаты сыновей, даже самого любимого. Одной пачки хватало где-то на месяц, затем Ивару нужно было снова заводить неловкий диалог со старшим братом. Хотя, в последнее время тот покупал курево и без напоминаний. Сейчас он подумал, что это неплохой способ отвлечься от боли в ногах и желания придвинуться ближе.

После пары затяжек голова ожидаемо закружилась. Ивар посмотрел на брата, склонив голову.

— Она все равно тебя не заслуживала.

Ивар был не из тех, кто придерживался «О мертвых или хорошо, или никак», скорее «О мертвых или хорошо, или правду». И он искренне считал это правдой. Даже если она и приносила боль тому, кто сидел сейчас рядом.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну, всего этого бы не случилось, доверяй она тебе больше, чем этой суке Маргарэт, да?

Хвитсерк промолчал.

Ивар не знал, на что он надеется больше: что брат разозлится и все-таки выгонит его из комнаты или что этого не случится.

События развивались по второму варианту. Докурив, они кинули сигареты в банку. Ивар осторожно спустился первым, стараясь не тревожить сильно ноги, и улегся у стенки.

— Это чтобы ты меня не спихнул на пол.

— А почему я должен верить, что ты меня не спихнешь?

— Как минимум потому, что у меня вдвое меньше конечностей, способных сделать это.

Они засмеялись. Хвитсерк, вместе с одеялом, спустился на кровать и лег, не снимая халат, повернувшись к Ивару спиной.

— Спасибо. Даже если я не засну, все равно спасибо.

Вообще, в детстве они с братьями довольно часто спали вместе, поэтому вся эта ситуация не была такой уж абсурдной. Просто помощь родному брату.

Несмотря на свои слова, Хвитсерк уже через минут двадцать мирно сопел, не проявляя никаких признаков того, что ему снова снится кошмар. Ивар, не привыкший спать со светом, боролся с бодростью куда дольше. В конце концов он устал лежать на спине и повернулся к брату, прижимаясь к нему так, чтобы ноги частично упирались в чужие – так они меньше напрягались и боль слабела. В нос ударил запах – очень родной и одновременно очень чужой. Самого Хвитсерка, травки и табака, алкоголя и болезненности. И все-таки, вдыхать его было скорее приятно, чем нет. Успокаивало. Не удержавшись, калека накрыл брата рукой, справедливо полагая, что он все равно спит и ничего не узнает. Стало настолько уютно, что через пару минут Ивар понял, что тоже проваливается в сон.

***

Второй раз Хвитсерк проснулся, когда за окном начало рассветать – значит, было где-то семь утра, и он проспал часов пять. Пять часов безмятежного, вроде бы, сна! Он впервые за несколько месяцев почувствовал себя хоть немного бодрым. А проснулся потому, что что-то под его боком сильно ерзало и всхлипывало. Повернувшись, Хвитсерк понял, что причиной его пробуждения был младший брат. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку и сжимая ее так, что костяшки пальцев побелели.

— Ивар?

Калека поднял на него взгляд, полный боли. Белки глаз были синими-синими и Хвитсерк понял все без слов.

Он вспомнил ночь. Вспомнил, как уютно было сидеть, а затем лежать под одним одеялом. Вспомнил предложение остаться. Он был уверен, что всем наплевать на него. Ну, не прям наплевать, но свои жизни его родственников волновали больше, чем его. Это нормально, наверно. И все же, Ивар предложил остаться. Хвитсерк не был уверен, что заслуживает этого, но схватился за эту просьбу, словно утопающий. И даже предпочел проигнорировать мнение Ивара о Торе. Хотя, тут ещё сыграла привычка в принципе игнорировать все мысли о Торе.

Его достало одиночество, но выйти из него самому казалось невозможной задачей. Поэтому он был невероятно благодарен брату, даже за несколько часов не-одиночества. И хотел чем-то отплатить.

— Полежи, я сейчас приду.

Он знал, что Ивар слишком гордый, чтобы просить. Поэтому сам спустился вниз, достал обезболивающее, которое в этом доме уходило пачками, а затем пошел на кухню. Взял из холодильника молоко, налил в кружку с нарисованной мультяшной змейкой, показывающей раздвоенный язык, и поставил разогреваться. Достал из кладовки эвкалиптовый мед. Когда молоко разогрелось, смешал его с ложкой меда и понес наверх.

Сев на стул, он протянул тоже принявшему сидячее положение брату таблетку и кружку. Кажется, он настолько проникся чужим состоянием, что у него самого заныло в ногах. Эмпатия, видимо. Тора всегда отмечала его сильную чувствительность к другим людям, особенно в постели. Он махнул головой и вернул фокус внимания на брата.

— Держи, выпей все.

Он знал, что мама часто делала Ивару такой же напиток, особенно в детстве. Кажется, это помогало уснуть. Хвитсерк надеялся, что вкупе с обезболивающим это поможет.

Ивар молча принял кружку, лекарство и начал потихоньку пить, прикрывая глаза то ли от удовольствия, то ли от боли. Когда молоко закончилось, он поставил кружку на тумбочку, подвинулся ближе к стенке и будто бы небрежно похлопал по свободной части кровати, тут же отвернувшись к стенке, прижимаясь к ней ногами.

Хвитсерк подумал, что теперь уж точно не заснет. Но с другой стороны, Ивар сам позвал его, и его гордость не позволит сделать что-то большее, чем это похлопывание. Поэтому парень всё-таки лег. Попытался вспомнить, что еще мама делала в такие моменты. На ум пришло только то, как она лежала с Иваром в обнимку, когда он был еще маленький, убаюкивая его.

— Это может прозвучать тупо, но… Можно я тебя обниму? — он не стал употреблять слово «хочешь», потому что Ивар никогда не расскажет, чего хочет. Зато любит, когда его просят.

— Это и правда звучало тупо, — минутное молчание. — Можно.

Ивар пах металлом, деревом и кровью. Хотя, последнее он, наверное, себе додумал и это был все тот же металл. А еще он пах собой, особенно сейчас, после сна. И от сочетания этих запахов у Хвитсерка на секунду закружилась голова и он, не отдавая себе отчет, чуть сжал руку брата, словно пытаясь ухватится за что-нибудь и остановить вертящийся мир. Ивар никак не отреагировал, и он поспешно расслабил руку, привыкая к запаху и успокаивая себя. Получалось не очень хорошо, хотелось прижаться ближе и уткнуться в шею носом, туда, где начиналась линия роста волос, и просто дышать. Но всё-таки Хвитсерку было уже не шестнадцать, и он мог себя контролировать, поэтому просто лежал и старался не только вдыхать, но и выдыхать.

Ивар заснул. Он мог бы на этом моменте встать и сесть за компьютер, или пойти в зал, или может даже прогуляться — но остался лежать. Было слишком хорошо, слишком тепло под одеялом и рядом с теплым Иваром, слишком приятно быть не одному, поэтому он остался и незаметно снова провалился в сон.