Первое, что почувствовал Хвитсерк, это то, насколько хреново ему было. Невероятно болела голова, хотелось пить и перестать существовать. Открывать глаза он не спешил, внутри боролись ощущение полного мочевого пузыря и абсолютное нежелание встречать новый день. Решив еще немного полежать, все еще не шевелясь, парень попробовал вспомнить, где находится. Мягкое легкое одеяло и привычно удобная подушка подсказывали, что у себя в комнате. Но как он сюда попал? Последнее воспоминание — пустая ночная улица, ведущая от бара в сторону дома.

Медленно, стараясь не шевелить головой, ощупал себя пальцами — он был в одних трусах. Интересно, он сам добрался на второй этаж и разделся, или кто-то помог? И если второй вариант, то… Пальцы нащупали выпуклые раны, покрытые корочкой. Хвитсерк очень надеялся, что внизу его не дожидалась интервенция, хотя, она могла дожидаться его и без того, чтобы кто-то из членов семьи узнал про игры с ножом.

Сделав волевое усилие над собой, он открыл глаза. Шторы были задернуты, как и почти всегда, но даже света, пробивавшегося через неплотную ткань, хватило, чтобы больно резануть по глазам. Сев на кровати, Хвитсерк бросил взгляд на тумбочку, время показывало девять утра. Попытался вспомнить, снилась ли сегодня Тора, и с облегчением понял, что вообще не помнит, снилось ли ему что-то. Это было редкостью.

Желание сходить в туалет и жажда снова напомнили о себе и, накинув халат, висящей на дверце шкафа, парень медленно потопал вниз.

Опустошив мочевой пузырь и найдя в аптечке обезболивающее, он двинулся в сторону кухни в поисках воды. На кухне он застал маму, встретившую его взглядом, в котором читалась жалость.

— Доброе утро, — Хвитсерк взял со стола фильтр и кружку с рисунком ворона на ней. Попытался налить воды, но через пару секунд до мозга дошло, что фильтр пуст, и парень выругался.

Аслауг покачала головой.

— Дорогой, тебе пора остановится. Уббе подыскал хорошего специалиста, он поможет.

Набрав воды прямо из-под крана, Хвитсерк жадно приник к кружке, не останавливаясь до тех пор, пока не осушил ее полностью, а затем налил еще. Немного утоленная жажда не помогла убрать раздражение, вызванное словами матери.

— Мне не нужна помощь. Я справляюсь.

Он правда справлялся. Резался, когда было слишком больно, пил, чтобы побыстрее прошел день, употреблял, чтобы перестать чувствовать. И успешно доживал до следующего утра, это ли не успех?

— Справляешься? Да ты похож на ходячего мертвеца, а по вечерам еще и ведешь себя, как он! — перешла она на повышенный тон.

— Может, лучше бы я и правда был мертв, — надломанным голосом ответил Хвитсерк и быстрым шагом ушел в свою комнату, от злости забыв, что хотел узнать, как он накануне добрался до постели.

***

До слуха Ивара, чья комната находилась по соседству, донесся звук захлопнувшейся двери. Мысли мгновенно унеслись в сторону брата и того, что, он точно знал, сейчас произойдет. «Это не моё дело. Плевать» — повторил он несколько раз про себя, как мантру. Затем подумал о том, что это самое что ни на есть его дело, на самом деле. Хвитсерк сейчас снова будет себя морально и физически истязать, а оставаться все это будет горьким привкусом на его, Ивара, губах и коже.

Так и не найдя способа совладать со своими мыслями и вернуть их в рабочее русло, калека спустился с кровати и максимально бесшумно пополз к комнате брата, остановившись у двери и привалившись спиной к стенке. Он обожал все знать. Знание — это рычаг, оружие, которое лежало в кармане и ждало своего часа.

За дверью было тихо, но не прошло и пяти минут, как ногу ожидаемо начало саднить. Дверь была захлопнута, зато имелась замочная скважина — во времена, когда мальчишкам потребовалось личное пространство, почему-то были установлены именно такие замки, с замочной скважиной и поворотным механизмом, находящимся внутри. Единственная проблема заключалась в том, что скважина находилась довольно высоко и пришлось встать на колени. Игнорируя боль, Ивар приник глазом к отверстию и увидел сидящего на кровати, боком к двери, Хвитсерка, распахнувшего полы халата, со стеклянным, словно в трансе, взглядом. Калека впервые за долгое время так внимательно рассматривал брата. Выглядел он плохо. Мышцы, приобретенные за годы тренировок, словно растаяли, щеки впали, обнажая острые скулы. Красные глаза, словно сигнал светофора, требовали остановится.

Когда лезвие снова коснулось бледной кожи, лицо брата перечеркнула легкая гримаса боли и в этот момент у Ивара перехватило дыхание. Ему почудилось, будто его собственная боль слилась с чужой в единое целое, а вид таких эстетически красивых черт лица, изогнувшихся в муке, доставлял извращенное удовольствие.

Нет, Ивар знал, что его заводило видеть, когда людям больно. Время от времени он даже находил тематические видео на эту тему и иногда даже возбуждался настолько, чтобы успешно подрочить, но то, что происходило сейчас, напоминало, как в детстве отец в первый раз отвел их на трехмерный фильм. Это было совсем не то, что смотреть плоское видео с экрана. Он все чувствовал. В какой-то момент Ивар полностью растворился в этих ощущениях и очнулся только тогда, когда с губ чуть не слетел стон.

Быстро отпрянув от двери, он отдышался и попытался привести мысли в порядок. Хотелось еще. Да, вероятно, ему стоило бы начать подумывать, как он обставит свою палату, когда переедет в психушку, прямо по соседству с братом, однако, его мало заботило, что все это пиздец как нездорово. Он всегда знал, что такой, и не видел смысла это отрицать или пытаться врать себе. Хотя бы у него были вещи, которыми он мог наслаждаться, и плевать, что он никогда никому не сможет о них рассказать. И теперь у него есть одно особое воспоминание, которое он точно будет проигрывать в голове еще несколько дней перед сном, пока картинка не выцветет в его памяти.

***

Ближе к полудню ожидаемо накатила тревожность, и просто лежать и смотреть в потолок стало невозможным. Вытащив из тумбочки злополучную коробку, Хвитсерк быстро, не глядя на остальное содержимое, достал из нее трубку и травку. Открыв окно, занимавшее половину стены, он высунулся наружу и закурил. Была уже середина осени, холодный воздух, не щадя, забирался под халат и ворошил волосы, но такое экстремальное освежение было даже приятно. Заболеть он не боялся. В глубине души надеялся, что о нем позаботятся, а если нет, то значит, он заслужил все это.

Необходимо было отвлечься, иначе травка только усугубит все, поэтому он открыл нетфликс и кликнул на первый попавшийся рекомендованный мультик. В мультиках все всегда хорошо. Ну, или почти всегда, но уж точно чаще, чем в его жизни.

Спустя три полнометражных мультфильма, которые в кумаре пролетели незаметно, наступил вечер. Была суббота, по субботам вся семья собиралась в столовой за ужином. Не то что бы сильно хотелось идти, но просто запереться в своей комнате тоже был не вариант, да и после марихуаны появился какой-никакой аппетит, поэтому, когда мама постучала в дверь и сообщила, что ужин почти готов, Хвитсерк ответил, что скоро спустится.

Когда он вошел в столовую, остальные братья уже были там. Ивар и Сигурд сидели за столом, находясь на максимальном удалении друг от друга, а Уббе помогал матери накрывать на стол. И все они посмотрели на Хвитсерка, отчего тот почувствовал себя неуютно и поспешил занять свое место за столом рядом с Сигурдом. Впрочем, последняя порция травки еще не до конца выветрилась и чувствовал он себя относительно спокойно. На ужин был кролик, запеченный с овощами, и от его запаха рот Хвитсерка неожиданно наполнился слюной. Он не помнил, когда в последний раз нормально ел.

Наконец, мама и старший брат тоже сели за стол. Аслауг разлила вино по бокалам и подняла свой.

— Предлагаю выпить за новую публикацию Ивара, — она посмотрела на сына и нежно улыбнулась.

Сигурд поморщился. Уббе улыбнулся и тоже поднял бокал. Хвитсерк думал о том, что ему вряд ли хватит пары бокалов и придется потом догоняться запасами виски из тумбочки.

Но он все равно был рад находится в кругу семьи. И особенно был рад, что главной темой вечера был Ивар, который, наслаждаясь вниманием, очень много говорил. Это позволяло Хвитсерку смотреть на него, не вызывая ни у кого подозрений. Эмоции младшего брата были еще одним наркотиком его жизни. И если потребление остальных он не особо пытался скрыть, то тут все было иначе. Он отчаянно скрывал эту нездоровую зависимость, ухватывая, словно вор, любую возможность понаблюдать за братом так, чтобы ни у кого не возникло вопросов. Ивар был солнечным просветом в серой пелене боли и отчаяния. Точнее, его яркие солнечные эмоции. Все что он делал — злился, смеялся, насмехался, доказывал свою правоту, работал над любимым делом — все это он делал невероятно искренне и отчасти эти эмоции заменяли Хвитсерку собственные.

Вот и сейчас брат что-то весело рассказывал и на лицо Хвитсерка сама собой наползла легкая улыбка. В какой-то момент Ивар засмеялся и кинул взгляд на брата. Это должен был быть обычный взгляд, но почему-то его лицо в этот момент слегка изменилось, словно он завис и зрительный контакт продолжался невероятно долго. Не совсем трезвому Хвитсерку так вообще показалось, что прошла целая вечность. Даже пришла шальная мысль, что он его понимает, но Хвитсерк знал, что это всего лишь случайный взгляд.

Из-за тишины Уббе получил возможность наконец вклиниться в практически монолог Ивара и начал рассказывать о том, как идут дела в компании. Сжав под столом руки в кулаки так, что ногти впились в ладони, Хвитсерк заставил себя разорвать зрительную связь и посмотреть на старшего брата, делая вид, что он его увлеченно, ну или, хотя бы, просто слушает его.

До конца вечера он больше не смотрел на Ивара, чувствуя себя так, словно его поймали на месте преступления, но сам замечал взгляд ярких голубых глаз на себе. Когда ужин закончился, он нашел в себе силы помыть за собой посуду, а затем отправился в комнату с мыслью, что ему точно не помешает виски.