— Он меня заебал, — говорит Даби, лёжа на кровати в комнате Нацуо и подбрасывая на ладони синий огонёк. — Ястреб этот.

— Можно не посвящать меня в интимные подробности твоей личной жизни? — спрашивает Нацуо, не оборачиваясь, так и пялится в учебники. Задрот.

Даби кривится. Закатывает глаза.

— Очень смешно, мелкий. Он мне только мозги ебёт.

— А ты хочешь, чтобы не мозги?

Нацуо получает в спину подушкой, роняет часть учебников, случайно спихнув их со стола. С возмущённым видом оборачивается:

— Блядь, Тоя!

— Блядь, Нацуо! — отвечает, в точности копируя тон. — И вообще, не ругайся, маленький ещё.

Нацуо закатывает глаза, выражение его лица говорит: мне физически тринадцать, а тебе ментально. Ноль.

— Если я ещё маленький, не приходи ко мне жаловаться на свои сложные отношения. Найди себе психотерапевта.

— Напомни, в кого ты такая язва?

— В тебя.

— Точно, — тянет Даби с довольной улыбкой.

— Ладно, — Нацуо полностью разворачивается на стуле, складывает руки на спинку и пристраивает на них подбородок. Всегда так делает, когда готовится слушать. — Расскажи мне об этом Ястребе, чем он так тебя достал?

Даби подбрасывает огонёк. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

— Понимаешь…

Всё дело в принципе в том, что Ястреба в жизни Даби стало вдруг как-то слишком много. Они учатся в одном классе, сидят вместе все уроки, вместе тренируются на полигоне, вместе идут на стажировку, там торчат тоже вместе. А если не стажировка, то идиотская подготовка к фестивалю. Там уже не совсем вместе, но Ястреб всё равно всё время в поле зрения. Декорации, костюмы, материалы, что-то повесить, перенести, подержать — Ястреб помогает всем и везде. Он всегда дружелюбный, спокойный, всё на свете контролирующий. И с Даби общается так, будто тот его и не бесит вообще. Ни разу. Даже близко не выводит из этого его идеального аэродинамического и душевного равновесия. Ужасно.

— То есть, — медленно говорит Нацуо, — он не ведётся на твои провокации, ведёт себя с тобой, как нормальный человек, и поэтому ты бесишься?

— Да, — кивает Даби, подбрасывая огонёк вверх. — То есть нет!

Он чуть не роняет огонь на кровать. Хорошо, что это не его кровать.

— Он…

— Он тебе нравится, — заключает Нацуо тоном профессора психологии.

— Мне не может нравиться кто-то, кто фанатеет по отцу.

— И тем не менее нравится. Вот ты и бесишься.

Нет, Даби определённо стоит перестать жаловаться на жизнь тринадцатилетке. Потому что это ужасно, когда тринадцатилетка, блядь, прав. Но Даби скорее лично организует новый фан клуб Старателя, чем признается в этом.

— Он всё равно сказал, что я не в его вкусе.

— Хм, значит, у него есть вкус.

Нацуо получает второй, подушкой, но эту успевает оттолкнуть рукой. Взгляд его говорит: «Серьёзно, ты точно старший?»

— Вообще-то, я имел в виду дружескую симпатию, но если ты ставишь вопрос так…

— Тебе тринадцать, не делай вид, что хоть что-то понимаешь в романтике.

— Я кое-что читал об этом.

— Манга и ранобе не в счёт.

— Психологические форумы ещё.

— И того хуже.

— Тогда вали из моей комнаты, Тоя.

— Даже если бы он правда мне нравился, — Даби ловит огонёк, крутит его на ладони, заставляя пламя плавно течь между пальцев, — что абсолютно точно не так, я никогда бы не стал встречаться с тем, кто фанатеет от моего отца.

— Опять ты об этом, — вздыхает Нацуо, — ты слишком зациклился на отце.

Фраза звучит голосом матери. Словно она стоит за спиной, повторяет слово в слово то, что сказала в тот день. Сердце дёргает тянущей болью. Огонь на ладони вспыхивает чуть ярче.

— В смысле я о том, что этот твой Ястреб фанатеет по Старателю. Ну знаешь, по герою номер два, который спасает людей и ловит преступников. Может, его самого как-нибудь спас. Ему нравится этот Старатель, а не тот придурок, который портит жизнь нашей семье: довёл маму и Шото изводит.

Губы Даби изламывает усмешка. Кривая. Горькая.

В дверь тихонько стучат, но Даби едва не вздрагивает. Нацуо разрешает войти, но за дверью всё равно ещё пару секунд медлят. Потом дверь осторожно сдвигают в сторону. Сначала в образовавшийся зазор просовывают пальцы красноватые от старых ожогов, только потом дверь распахивается полностью.

— А чего это вы тут сидите? — в комнату заглядывает Фуюми. Легка на помине. Она натягивает закатанные рукава, чтобы прикрыть ожоги, будто их вид больше травмирует Даби, чем её.

— Гадости о тебе говорим, — улыбается он.

Фуюми подбирает с пола подушку и кидает ей в Даби. Но наивно надеяться задеть подобным старшеклассника из UA. Отбросить подушку, а за ней и следующую выходит, даже не сбив пламени с другой руки.

— Ты никогда ничего, кроме гадостей, не говоришь, Тоя, — тон у Фуюми назидательный, вид серьёзный. Нацуо всё время говорит, что все вокруг зачем-то врут, и на самом деле самая старшая из них Фуюми.

— Справедливо, — хмыкает Даби, перебрасывая огонёк с одной руки на другую.

В первую очередь справедливо то, что Фуюми действительно ведёт себя как старшая. Она заботится о Шото, Нацуо и Даби (против его воли). Следит за тем, чтобы дома была еда, чтобы график уборки и готовки никто не сбил (да, у них есть такой график), (да, чаще всего его сбивает Даби), (нет, ему не стыдно), (окей, немного стыдно, у Фуюми ужасный осуждающий взгляд, она просто приходит и молча смотрит, это грёбаное психологическое насилие). Но справедливо и то, что Даби тоже вносит свой вклад. Весьма сомнительный.

Кажется, четыре колечка на ухе Фуюми — это его дурное влияние. И то, что придурки, которые пытались задирать Нацуо, теперь боятся даже смотреть в его сторону — тоже. И нет, с придурками разобрался сам Нацуо, а не Даби. Но очевидно по чьему совету. Впрочем, от гнева классной и директрисы Нацуо не отец защищал.

Так что да, Даби имеет полное право ныть ему, о чём хочет. Мелкий ему должен.

— Он пришёл пожаловаться мне на своего парня, — тут же сдаёт его Нацуо. С ним бы Даби не пошёл в разведку. Даже если бы они не попались, Нацуо всё равно бы его сдал, чисто по-родственному.

— У тебя есть парень? — Фуюми оборачивается к Даби так резко, что её волосы взвиваются белой волной. В глазах загораются звёздочки и невысказанные вопросы: «Как давно? Кто он? Почему мне не рассказал?».

— Он не мой парень.

«Вот потому и не рассказал», — думает Даби.

— И поэтому Тоя ноет, — Нацуо мгновенно находит, как ещё глубже утопить Даби в этом болоте. Даби им гордится. Немного хочет убить, но гордится.

— Неразделённая любовь, — говорит Фуюми с восторженным придыханием.

— Ладно. Я пошёл отсюда, — Даби встаёт с кровати, вскидывает руки, на одной всё ещё прыгает маленькое синее пламя, — вы явно придумали мне личную жизнь поинтереснее, чем она есть на самом деле. Сами с ней и разбирайтесь.

— Подожди, — окликает его Фуюми, — я хотела сказать, что тебя искал отец, чтобы…

Даби не хочет знать зачем. Но, похоже, прямо сейчас узнает. Потому что, распахнув дверь, он едва не влетает головой отцу в плечо. Как же бесит, что Даби всё никак не может сравняться с ним ростом. Дурацкое тело вытягивается, но недостаточно. Всегда и всего недостаточно. Даби весь целиком синоним к этому слову, живое его воплощение.

— Тоя, — рокочет над головой. Даби тут же вздёргивает голову, поднимает жгучий, как пламя, взгляд, — я же говорил тебе не играть с огнём дома и без защиты.

— Это всего лишь маленький огонёк.

— Ты плохо контролируешь причуду.

Серьёзно? Думает, что Даби даже с такой мелочью не может справиться? Вот настолько ни во что его не ставит? Почему бы сразу не сказать, что Даби конченая бездарность?

Огонь вспыхивает сильнее, взвивается между ними почти до самого потолка, едва не обжигает отцу лицо. Фуюми вскрикивает. Нацуо тянет её за себя, заслоняя.

— Тоя!

Сердце колотится где-то в горле, в ушах, в голове.

Блядь.

Блядь. Блядь. Блядь. Блядь. Блядь.

Просто перестать вливать в огонь силу, и он сам погаснет. Просто успокоиться. Просто перестать. Перестать.

Пламя начинает утихать, медленно оседая, словно бы тает. Но отец не даёт справиться самостоятельно. Накрывает широкой ладонью и огонь, и руку Даби. Пламя сопротивляется ещё несколько отчаянных секунд, потом взрывается ярким всполохом и гаснет.

Даби вырывает руку, проталкивается в коридор мимо отца, сбегает.

Лучше бы отец потушил его огонь в тот день. Но тогда это сделала Фуюми. Выжала из своей причуды всё, что могла. Заморозила огонь, лес, даже их ожоги покрылись ледяной коркой поверх. Хорошо, что у них обоих повышена сопротивляемость к холоду. Иначе их, потерявших сознание от угарного газа, добило бы обморожение. Это была бы самая странная смерть на свете.

И где всё это время был отец? Где он был, пока они умирали? Почему не спас?

— Тоя, стой! — голос отца бьёт в спину ударом, но Даби не останавливается. Взлетает по лестнице, проносится вперёд, едва не сбивает кого-то.

— Тоя, — голос тихий, тонкий, немного испуганный.

Даби оборачивается резко. В коридоре стоит Шото, прижимает к груди какие-то тетради, смотрит то на него, то в пол, будто боится глаза поднять.

— Я хотел попросить тебя… для школы… мне нужно, — бормочет что-то неразборчиво. Как же бесит.

— Исчезни. Не до тебя, — зло бросает Даби. И что отец в нём нашёл? Даби в его возрасте такой не был.

Разворачивается так же резко, уходит к себе, хлопает дверью. Выдыхает.

Кожа на ладони покраснела и начала болеть. Будет новый ожог поверх бесчисленных старых. Надо бы холод приложить. Потом найти мазь. Потом наложить бинты.

Но Даби стоит, молча смотрит перед собой. Потому что, молодец, опять сорвался. Показал себя перед отцом. Напугал Фуюми и Нацуо. На Шото наорал. Старший брат, блядь, года. И во всём этом не Старатель виноват. Нацуо был прав. Во всём виноват тот придурок, который портит жизнь их семье.

Да, тот придурок бы никому не понравился. Тот придурок, который сам ни с чем не справился, поэтому теперь приходится отдуваться Шото. Тот придурок, который своим поведением довёл маму до нервного срыва, из-за которого она теперь в больнице. Тот придурок, который никогда никого не слушает. Тот придурок, из-за которого Фуюми получила ожоги и лишилась причуды.

Тот придурок — Тодороки Тоя.