"Опустились на землю — и уже меж собой мы братья: Так ли важно, чтоб были кость от кости, от плоти плоть? Обретенная радость пусть заставит нас веселиться,— Тем вином, что найдется, угостим недругов своих!"

Никто не останавливает Чайльда, когда с сарказмом отдав присутствующим честь, он с психу отворяет дверь и так же с психу её за собой захлопывает. Парнем руководит гнев, который взять под контроль уже невозможно. Он шагает вперёд по широкой дороге. Наверно, цепляясь за последнюю возможность оправдаться перед собой. Ощущает быстро созревшую решимость поехать домой сейчас же, немедленно. Прекрасно знает, что еще немного и его душевному равновесию придет конец. Раньше Итэр никогда не позволял себе такого. Всегда брал трубку и приходил по первому зову. Рыжеволосый никогда бы не подумал, что тот так внезапно мог исчезнуть, не оставив ничего, кроме своей младшей сестренки и пару совместных фотографий со школы.

Это Чайльд – слабак. Трус, слабак и кретин. Итэр же, по мнению рыжеволосого, не такой. Он особенный. Тот, кто не умел любить себя. Но отдавал всего себя ради другого человека. Чёрт возьми, что же творилось у него в голове? О чём он думал? Что Чайльд для него значил? Парень чувствует, как всё внутри сжимается. Кажется, что он совершил ошибку. Было чертовски глупо просить у Итэра, что бы отпустил, когда сам отпустить он был не в силах. Наверное, он просто впервые испугался за него по настоящему. 

Тогда он думал, что только так сможет его сберечь. Итэр был нужен ему. Нужен больше, чем кто-либо. Только он заставлял его сражаться и не опускать руки даже в худшие времена. И только ради него хотелось просыпаться по утрам и жить дальше. Чайльд не был для блондина всем. Он был многим. Пока он был рядом, Аякс видел смысл буквально во всём, что его окружало. Однако сейчас его смысл исчез, растаял, растворился, словно медуза на солнце.

На парне неудобный черный костюм и жёсткие туфли. В ушах по прежнему раздается эхом:

— Я никогда больше не прощу тебя, Чайльд. — не повернувшись к Аяксу, говорит Итэр.

— Взаимно. — отвечает ему тот, в привычно грубой манере.

Чайльд машинально вытащил из кармана кожаный портсигар, привезенный из Японии на прошлогоднем показе мод. Достал из него длинную чёрную тонкую сигарету и, оглядевшись по сторонам, недовольно хмыкнул:

— Пришла в очередной раз покапать мне на мозг. — заслонившись от ветра он раздраженно чиркал по зажигалке, которая отчего-то решила сломаться. К нему медленно подходила женщина лет тридцати пяти. На ней было дорогое тёмно-синее платье из шёлка и черные туфли с острыми носами. Цепкий взгляд, и какая-то дичайшая аура властности, ощущавшаяся едва ли не на физическом уровне. Твёрдый голос и никакой лояльности, ее ярко рыжие волосы фонтаном расплескались по плечам и спине. Зелёные глаза смотрели прямо и твёрдо, а небольшая родинка на подбородке порой бросалась в глаза на фоне ярко алых губ.

— Можно подумать он у тебя есть. — скрипучий голос женщины, бесцеремонно резал ушные перепонки. — Ты обещал вести себя подобающе, так что опять не так?

— Я уже говорил что больше не вытерплю подобного отношения. Или же мне брать пример с тебя и закрывать глаза на все даже на то как кастинг директор прилюдно лапает тебя у всех на виду. — справляясь с огнем лишь на десятый раз, он наконец прикуривает.

— Что ты такое... — женщина недовольно морщит лоб на едкое замечание.

— Мне глубоко насрать на твои отношения с Месье Валенте. Просто не нужно так в открытую выдавать напоказ своего любовника. — злостно усмехается, глубоко затягиваясь и выдыхая дым сквозь приоткрытые губы.

— Думай что говоришь, сопляк. — она отводит взгляд в сторону, прикусывая щёку с внутренней стороны. — Меня с этим человеком ничего не связывает. Ты должен доверять мне. Ты же мой сын, в конце концов.

Чайльд доверяет только одному человеку – он видит его в отражении зеркала каждый день – и считает, что нет ни причины, ни смысла доверять кому-то ещё.

— Хорошо, хорошо. Пусть будет так. — тихо говорит парень делая очередную затяжку. — Я смогу доверять тебя только в том случае, если ты так же будешь доверять мне.

— К чему ты клонишь? — брови у женщины нахмурены.

— Где Итэр? — без церемоний интересуется Чайльд, плотно сжимая челюсти. Он без понятия, откуда в нём эта нездоровая привязанность к человеку. И он совершенно без понятия, что будет с ней делать. Пора бы уже сходить к психиатру, но он почему то всегда отбрасывает эти мысли на долго, на потом.

— Вот оно что, — усмехается та. — могла бы и сразу догадаться. — смотрит из под опущенных бровей. — Забудь, я ничего не скажу. — так же без церемоний отвечает ему женщина.

— Да брось. Я всё равно рано или поздно все узнаю. — уверяет парень. Ему не нужен никакой психиатр. Он не болен. И он не собирается никого пускать в свою голову. Там, в его воспоминаниях, живёт только он. Итэр, к которому у Чайльда, самые противоречивые чувства – от трепета и восхищения до отвращения и страха.

— Достаточно, Чайльд. — пренебрежительно бросает женщина. — Скажи лучше, как у тебя дела с Мишель, она говорила что ты последнее время стал меньше проводить с ней время.

— Никак, я порвал с ней. — резко отвечает юноша и выкидывая бычок в кусты, достает еще одну сигарету.

— О чем ты, Чайльд. Какого черта? — недоуменно смотрит на него та и нервно выхватывает зажженную сигарету из рта парня. — Зачем говорил все те слова прилюдно, зачем кормил надеждами? — женщина нервно бегает глазами по его лицу в надежде хоть немного увидеть толику раскаяния, но замечает лишь крайнюю степень омерзения. — Это все из за него, верно? — она глубоко затянулась дымом конфискованной сигареты и закатив глаза, с неприязнью в тоне продолжила. — Из-за этой шлюхи ты чуть было не покатился на дно. Я больше не позволю вам хоть как-то контактировать. — выдыхает та, сморщив лоб и с той же тягостью в тоне продолжает. — К тому же он сам сказал, что больше не хочет тебя видеть.

Повисает молчание. Долгое, напряжённое. Парень много хочет сказать. Но продолжает молчать и сжимать кулаки до боли от впивающихся в ладони ногтей, чтобы не разреветься теперь уже от отчаяния. Мысли расползлись тёмной лужей обид, горечью и брезгливостью, а к горлу подступала гадливость.

Голова начинает болеть с новой силой. Чайльда тошнит не то от боли, не то от беспомощности из-за услышанного. Он сотню раз видел, как закрываются люди. Как медленно избавляются от всех, кто им дорог. Как сосредотачиваются на мысли, что никто им не нужен. Как теряют всё и всех, оставаясь наедине со своей болью, и как ломаются на крошечные куски, из которых уже невозможно собрать себя заново. Парень не хочет, чтобы он раскололся на миллион осколков. Нельзя позволить этому случиться. Он обязан найти его. Пускай, даже если тот не захочет его видеть. Пускай даже при встрече он смешает его со всем дерьмо этого мира. Пускай. Так даже будет лучше. Он эгоист. Эгоист, который думает только о том, что не сможет протянуть без Итэра и секунды.

— А вот это вот, — тянет парень аккуратно приближаясь и угрожающе смотрит. — maman bien-aimée* не тебе уже решать.

***

Итэру немного не по себе. Он поворачивается обратно к зеркалу, избегая столкновения взглядами через отражение, поправляет идеально заплетенную косу и застёгивает одну пуговицу на пиджаке. Чайльд звонит ему уже шестой раз за последний час, а он всё никак не может набраться смелости на то, чтобы поднять трубку. Телефон продолжает настырно жужжать, дисплей то загорается, то вновь тухнет. Тухнет и его желание бороться и пытаться вопреки всему двигаться вперед.

Время указывает на то, что пора опять собираться на работу, но ни физических, ни моральных сил - нет. Выбора - тоже. Итэр встаёт со стула, игнорируя входящий звонок, разминает плечи и шею, дожидаясь, пока Чайльд скинет вызов сам. Но тот продолжает звонить, несмотря на то, что ему не отвечают, и с каждым мигом начинает бесить своей настойчивостью всё больше и больше.

Раньше парень не придавал значения своему одиночеству: сначала думал, что нужно посвятить себя учёбе, потом устроиться на стабильную работу, а некоторое время спустя - завести семью. Сейчас Итэру двадцать три, а он всё ещё ощущает себя тем четырнадцатилетним мальчишкой, который когда-то оказался заложником собственных страхов, амбиций и прочего мусора. Итэр всегда действовал так, как хотел сам. Мама не перечила ему, не навязывала своё мнение касательно профессии, не заставляла его делать что-то против воли и желания. Восьмилетний парень сказал: "я хочу стать музыкантом". Мама ответила: "главное чтобы тебе это нравилось".

Когда-то ему было совершенно не сложно ладить с людьми. Он всегда шел на уступки и старался угодить всем и каждому, даже если его об этом не просили. Однако с внезапными переворотами в его семье блондин стал все больше погружаться в себя и перенастраиваться.

Теперь он терпеть не может, когда его пристально разглядывают. Он не любит вести бессмысленные диалоги и обсуждения. Ему некомфортно абсолютно в любом обществе. И нет. Итэр не стал замкнутым, нелюдимым и скрытным. Нет. У него нет социофобии и ненависти к людям: просто сейчас ему трудно найти с кем-то общий язык.

На этой неделе парень успел провести четыре занятия с начальным средним и старшими классами. На удивление, самый подъемной оказалась средняя. Почти все внимательно слушали и вели себя так, будто им было действительно интересно. В начальном классе, как он и ожидал, встретил малышку Ци Ци. Девочка молчала и смотрела сквозь стены. Она скучала. Ее печальные глаза буквально кричали о том, что она хотела вновь увидеть сестру. Но обстоятельства, увы, вынуждали смириться и отпустить.

Сегодня очередной день икс. Итэр отметил два дня в своем темном календаре. Те самые дни, когда ему приходилось преподавать выпускному классу. Не сказать, что они совсем неуправляемые, но и послушными их назвать тоже сложно. Сегодня Цзи Тун на удивление больше не пытался сорвать парню урок. На этот раз просто делал вид, что его здесь нет, щелкая что-то в своем смартфоне. Сян Лин продолжала задавать кучу вопросов, иногда не по теме, а Скарамучча периодически вставлял нелепые умозаключения.

Лишь парень по имени Сяо продолжал сверлить взглядом Итэра, как ни в чем небывало. С их последнего диалога прошла почти неделя. Больше они не разговаривали и даже не пересекались. Итэр лишь пару раз захаживал на третий этаж и украдкой заглядывал в ту самую комнату. Она была открыта. Брюнет там не появлялся. На столе по прежнему лежали уже полузасохшие темные ирисы, а в воздухе витал едва ощутимый запах чужих сожалений.

У парня вмиг разрастается какое-то неприятное чувство. Какое именно, он определить не может. Чем-то отдалённо напоминает неприязнь к самому себе. Юноша обездвижено сидит за своим столом, не реагируя на посторонние звуки, пялится на экран своего компьютера, практически не моргая, и молчит. Очевидно, мыслями совершенно в другом месте. Вчера впервые получилось поговорить с Люмин. Ей удалось ненадолго задержаться в школе, и Альбедо почти сразу позвонил парню и дал возможность услышать голос младшей сестры. Люмин не обижалась на брата, лишь пару раз назвала дураком из за того, что тот уехал, почти ничего не сказав. Она была уже взрослой девочкой, поэтому все понимала. Ведь брату было гораздо сложнее в этой семье, чем ей. Она видела, как все в этом доме душило его и не давало покоя. Видела, как по ночам Итэр, свернувшись в калачик, периодически плакал у себя в комнате, как вздрагивал каждый раз, стоило ей войти к нему без стука. Она знала немного, но совершенно точно понимала что ему больше и дня не стоило оставаться в этой бесконечной петле.

Вечерняя прохлада мягко проникает в кабинет через открытое окно. Парню внезапно становится неудобно сидеть, его будто тянет что-нибудь сделать, куда-нибудь спрятаться, исчезнуть. Поэтому блондин достает из выдвижного ящика различные отчеты и бросает их небрежно на стол. Вчитываться в каждую строчку документов, но так и не может сосредоточиться. Решает отложить с бумажным делом и, наконец, отправиться к себе в комнату. Итэр взял достаточно большую кипу бумаг в охапку и понес к маленькому железному шкафу, который стоял в углу комнаты. Доходя до нужного места, парень ненароком засмотрелся на тусклую полоску света перед собой, из-за чего почти сразу споткнулся о собственные ноги, и со всего маху полетел вперёд, больно ударившись боком о деревянный пол. Потирая ушибленное место, он негромко ругнулся себе под нос и стал уныло собирать документы. Вставая, юноша тяжело вздохнул и собирался, наконец, положить эти злополучные бумаги в шкаф, как его зрения мазнула небольшая фотография, что валялась прямо под ногами. Он аккуратно наклонился и поднял, почти сразу заинтересованно посмотрев. На снимке был юный парень. Итэр присмотрелся и постепенно узнал в нем того самого Сяо. Он обнимал незнакомую женщину, чьё лицо было смазано и прикрыто рукой, в недовольной попытке увернуться от фотографии. Ее длинные каштановые волосы струились по плечам, а большое родимое пятно на безымянном пальце сильно резало глаза.

Ерунда какая, — вот что подумал парень убирая фотографию в карман брюк и присаживаясь за стол. — Подруга? Бред. — даже по одной фотографии можно было уже догадаться что их связывали отнюдь не дружеские отношение. То с какой любовью Сяо смотрел на незнакомку. Сколько нежности он испытывал к ней в тот миг. Сколько же любви таилось в его душе до сей поры. — Удивительно как быстро можно сломать человека. Если сравнивать сейчас то ощущение словно его эмоции выкачали, оставив лишь пустую оболочку, наполненную органами, мышцами и облепленную кожей.

Бесконечные потоки мыслей прерывает внезапный стук в дверь.

— Да. — тихо и словно в бреду отзывается Итэр.

— Надеюсь не отвлекаю. — из дверного прохода выглядывала привлекательная зелёноглазая женщина. У неё короткие тёмные волосы, на концах переходящие в синий. Белое обтягивающее платье и черные перчатки, которые предавали ей особой изящности. — Здравствуй, меня зовут Е Лань. Я классный руководитель выпускной группы. — ее загадочный взгляд блуждал по парню и почти каждый раз цеплялся за золотые глаза.

— Добрый вечер, приятно познакомиться Итэр Бастьен. — встав с рабочего места парень легонько поклонился. — У вас ко мне какое то дело?

— Увидела свет горит, вот и решила заглянуть, так сказать, захотелось лично поздороваться с новым учителем музыки. А ты, оказывается, еще совсем зеленый. — сказала та и прошла к роялю, сев на банкетку.— Уже давно не рабочее время, тебе бы стоило отдохнуть.

— Все в норме, документации за год накопилось слишком много, вот сижу разгребаю. — Итэр растерянно чешет затылок и закатывает рукава своего пиджака до локтей.

— Мои оболтусы уже успели что-то выкинуть? — внезапный вопрос застает парня врасплох. Он садиться обратно за стол, дабы скрыть свое негодование. С одной стороны ему хотелось кому-то пожаловаться, помимо Альбедо на ужасное воспитание этих детей. но с другой, он не имел, как ему казалось, право на это. Дети, которых бросили и продолжают бросать на произвол судьбы. Пожалуй, парень и вправду был законченным альтруистом.

— Нет, все в порядке. — усмехается тоскливо и демонстративно берет в руки черную папку.

— Какой же ты милашка, — откровенно хохочет девушка прикрывая изящной ладошкой рот. — Зачем выгораживаешь этих зверят? Готова поспорить, что эти негодники Цзи Тун и Скарамучча успели сорвать тебе не один урок. — многозначительно бросает девушка. — Я бы поговорила с ними. Так это бесполезно. На них не действует даже слово Баал. По крайней мере, на Скарамуччю точно. — она убирает руку от лица и неспешно продолжает. — С педагогической точки зрения учение - это воспитание и обучение, представляющие собой систему целенаправленных условий, необходимых для обеспечения эффективной передачи общественного опыта. У нас же абсолютная вакханалия. Нет совершенно никакой дисциплины, никаких авторитетов. Я тут на днях читала про шведскую систему. Более эффективна, ориентирована учащихся на достижение конечного результата, способствует развитию самостоятельности и волевых качеств. Мечта любого педагога. Согласись же?

— Пожалуй. — сходу отвечает парень и внезапно переводит тему подальше от педагогических триад. — Госпожа Лань, вы давно здесь работаете? — он откладывает папку в сторону, присаживается поудобнее и кладет ногу на ногу.

— Примерно полтора года уже, а что? — растерянно хлопает глазками женщина.

— Хотел узнать почему ушел прошлый учитель музыки.

— Ты сейчас про Сюань Лу спрашиваешь? — тихо уточняет.

— Понятия не имею, о ком вы. Но если это бывшая учительница, то да, про нее.

— Ах, Лу была своевольна, скажем так. Я была не совсем близка с ней, поэтому многое рассказать не могу, но по моему она сошлась с бывшим мужем и просто напросто переехала в столицу. — женщина щурится, приподняв подбородок, и что-то беззвучно произносит губами, словно пытается вспомнить или подобрать слова. — Она жила в общежитие рядом с твоей комнатой. Еще преподавала индивидуальные уроки фортепиано на третьем этаже для некоторых желающих.

— Сяо Ву тоже ходил на эти уроки? — на выдохе произносит парень.

— Сяо? Насколько я помню, да. Частенько к ней заглядывал.. — нерешительно сообщает она.

Пазл сложился очень быстро.

— Вот как, спасибо. — задумчиво тянет Итэр и слегка кусает щёку изнутри.

— Что ж, время уже позднее. Я поеду домой. Ты тоже не задерживайся особо, а то потом не попадешь в общежитие. Янь Фэй обычно закрывает в восемь. Будь внимателен. — аккуратно встает с банкетки от чего та немного поскрипывает от облегчения.

— Ага, еще раз спасибо.

Итэр тяжело вздыхает и опускает веки. Ему нужен свежий воздух и, возможно, что-то алкогольное. Он резко соскакивает со стула, делает два больших шага к окну, сквозь стёкла которого уже прорываются тусклое свечение луны, и раскрывает его нараспашку, наклоняясь чуть вперёд и опираясь ладонями о подоконник. Резко становится тихо. Парень наконец решает бросить все свои бумаги и пройтись по территории.

Аккуратно шагая по узкой истоптанной тропинке, он особенно тихо блуждает в тени деревьев. Что бы ненароком привлечь ненужное внимание.

" Пойти спать- нет, пошароебиться вечером по территории школы - да. Браво Итэр."

Заходя за общежитие, парень крепко зажмуривается, слыша, как детский голос доносится со стороны большого стволистого дерева. Парень неспешно следует за голосом, стараясь при этом как можно сильнее слиться с местным пейзажем.

Прозрачное здание, небольшое, с явными подтеками и потрескавшимися стеклами, сквозь которых светят голубые лучи. На самой вершине её конусной крыши виднеется силуэт потрепанной стальной бабочки. Неподалёку журчит мелкий пруд, явно сделанный искусственно. В нем плавает одинокий сизый карп Кои. Он, словно ощутив присутствие незнакомца, старается как можно быстрее скрыться в гуще водорослей.

В самой оранжерее темно и глухо. Запах нероли, витающий в воздухе, хорошо успокаивает. Отдает травянистой горчинкой и едва уловимым пряностями. Намека на цветы и прочие растения даже нет. Кругом все омертвело и словно замерло.

Слева была каменная плита, на которой расположилась маленькая девочка. Возле нее медленно тлели благовония. Лунный свет падал прямо на ее фарфоровое личико, а она все тихо напевала детскую китайскую песенку.-"Где весна?"

Под ногами хрустнула засохшая ветка. 

— Братик? — неуверенно произнесла девочка и перевела свой взгляд на Итэра. — Уччитель, — она слегка заикается от неожиданности. — что вы здесь делаете?

— Ци Ци? — удивленно отвечает ей парень.

"Хризантемы осенней нет нежнее и нет прекрасней! Я с покрытых росою хризантем лепестки собрал. И пустил их в ту влагу, что способна унять печали. И меня еще дальше увести от мирских забот."