Как Сергей Разумовский стал лучшим одиночником мира?

Сергей Разумовский выиграл второй Чемпионат России подряд, и это вряд ли стало для кого-то сюрпризом. Весь сезон, начиная с сентябрьских контрольных прокатов и заканчивая главным стартом внутри страны судьи ставили ему высокие баллы, а зрители не могли отвести от него взгляд.

Год назад, когда Разумовский впервые взял золото Чемпионата России, было понятно, что перед нами талантливый спортсмен: пластичный, с хорошей прыжковой техникой, чувством музыки и огромным желанием побеждать.

На Чемпионат Европы Сергей ехал побороться за тройку, а вернулся с золотой медалью. После победы его спросили, что помогло ему так уверенно откатать обе программы, и Разумовский ответил: «Мне очень помогает поддержка зрителей. Если тебя поддерживают во время проката — значит ты всё делаешь правильно».

Перед Чемпионатом мира в том сезоне казалось, что где-то Разумовский да ошибётся: перенервничает, растеряется, упадёт с одного из высоченных четверных прыжков, споткнётся на быстрой дорожке шагов.

А он вышел, оглядел сверкающий в свете ламп лёд с таким выражением, будто спрашивал: «А вдруг получится?» и откатал обе программы без единой помарки.

У него получилось.

На самом деле, все заработанные Сергеем Разумовским на данный момент титулы не передают главного: он обладает редкой способностью завораживать своим катанием всех, кто его видит. В каждом мелком жесте, повороте головы и устремлённом на публику взгляде чувствуются такая сумасшедшая искра и уверенность в собственных силах, что приходится просто признать: никого лучше мы не видели — и неизвестно, увидим ли ещё.

Второе золото Чемпионата России в случае Разумовского — не отбор на международные старты и даже не очередной титул. Это подтверждение статуса одного из лучших одиночников планеты. Человека, который приезжает на соревнования, выходит на лёд — и заставляет всех присутствующих забыть как дышать. 

Если Разумовский продолжит в том же духе, через год у нас есть все шансы увидеть его на пьедестале Олимпиады в П*. Вероятно, на верхней его ступеньке.

Юлия Пчёлкина

Обозреватель газеты «Спорт»

***

— Олег, щекотно!

Волков прикусил мочку уха и тепло задышал Серёже в шею.

— Ты только… не оставляй следы… а то мне потом кататься… — шепнул Сергей, но податливо подставился под чужие губы.

— Не буду, — Олег перешёл к выступающим ключицам, провёл языком по яремной ямке. Изо рта Разумовского вырвался тихий стон.

Стоял зимний воскресный день. Родители Олега уехали на дачу на новогодние праздники, и квартира осталась в полном распоряжении Волкова. Серёжина мама тоже уезжала в другой город к друзьям, так что они впервые решили отмечать Новый год вместе.

Разумовский нетерпеливо заёрзал и попытался притянуть Олега к себе за шею, но тот ловко перехватил его движение, подмял рыжего под себя, а потом коснулся губами фиолетового расползшегося по бедру синяка.

У Серёжи вечно то тут, то там были мелкие синяки или ссадины: следы падений на тренировках или соревнованиях, и хотя Разумовский со смехом уверял, что падать почти не больно, верилось в это с трудом. Олег нежно выцеловывал каждую ранку, а Разумовский жмурился и подавался навстречу этой нехитрой ласке. 

— Мы могли бы рассказать родителям. Про нас, — предложил Олег полчаса спустя, натягивая домашние штаны. — Мне кажется, мои и так обо всём догадываются.

— Они же тебя бесконечно спрашивают, почему ты не встречаешься с девушками, — ехидно заметил Серёжа.

— Спрашивают. Вот и будет им исчерпывающий ответ, — Волков рассмеялся, но на лицо его собеседника как будто набежала тучка. — Серёж?

— Да я просто… — Разумовский даже сел прямее, — я понимаю, будет проще, если они будут знать. Родители твои и моя мама. Я просто не хочу, чтобы ещё кто-то узнал, — и он нервно одёрнул край футболки.

— Да не пойдут же они к журналистам!

— Я знаю, — Сергей вздохнул. — Кажется, что если мы хоть кому-то расскажем… — он умолк и продолжал почти с мольбой. — Ну ты представь, что будет, если все узнают! Я как подумаю, что…

— Серый, если тебе так спокойнее, пусть всё так и останется, — Олег ободряюще сжал чужое плечо. — Не хочешь рассказывать — не будем.

Сергей нерешительно улыбнулся, а после небольшой паузы спросил:

— Олеж, а мы пойдём сегодня на каток?

Олег едва удержался от обречённого стона. Серый который год звал его на общественный каток. Волкову прежде удавалось сопротивляться, но в этом году Разумовский так просил, так упрашивал, с таким проникновенным выражением заглядывал Олегу в глаза, что тот согласился.

— Олеж, я буду тебя страховать, будет весело, вот увидишь!

Кататься они пошли в парк, часть дорожек которого на зиму превращали в ледовое полотно. Серёжа первый переодел коньки и выпорхнул на лёд. Волков сделал осторожный шаг следом за ним и едва удержал равновесие. Олег неуклюже ухватился за бортик и сердито посмотрел на стоящего рядом Разумовского. Тот беззаботно водил носком конька по льду, а наткнувшись на суровый взгляд друга, расслабленно улыбнулся.

— Ну, давай руки!

Волков всё так же хмуро посмотрел на развёрнутые ладонями вверх кисти и пробурчал:

— Я лучше у бортика.

Серый в одно движение оказался рядом, настойчиво взял его руку в свою и потянул к центру ледовой дорожки. В четыре часа дня на катке народу было немного, в основном семьи с детьми и подростки. Олег с тоской посмотрел на маленькую девочку, которая отчаянно пыталась устоять на скользком льду и не падала только потому, что её крепко держали за обе руки родители.

— Я тебя научу! — Серёжа крепко взял его ладони в свои и на секунду приблизился к лицу Олега так, что тот задержал дыхание. — Держи меня за руки, а если начнёшь терять равновесие — наклоняйся вперёд.

Волков нерешительно кивнул и покрепче сжал чужие руки в тёплых перчатках. Он аккуратно шагнул, лезвие правого конька опасно скользнуло вперёд, и Олег чуть не потерял равновесие, в панике сжав чужие ладони.

— Теперь так же второй, — просто сказал Серёжа.

Олег неуклюже подтянул вторую ногу к правой, сделал ещё шаг.

— У тебя отлично получается, — доверительно сказал ему Сергей.

Он потянул парня на себя, и тот поддался, послушно согнув колени и наклонив корпус вперёд. Серый весело улыбнулся и напомнил держать равновесие. У Олега получилось слегка выдохнуть. Серёжа вёз его за собой по льду на небольшой скорости, Олегу даже отталкиваться коньками не надо было. От него требовалось только не заваливаться назад и смотреть на смеющегося Серёжу.

Они затормозили на узкой уединённой дорожке, куда почти никто не заезжал. Разумовский поправил шапку и деловито поинтересовался:

— Ну что, научить тебя «фонарики» делать?

Он отъехал на середину дорожки и начертил лезвиями коньков три ровных овала. Олег улыбнулся, но покачал головой. Стоял крепкий декабрьский мороз, небо в ранних сумерках было насыщенного серо-синего оттенка. В свете праздничных огней падали снежинки.

— Олеж, — Серёжа подъехал к нему, вырывая из счастливого оцепенения. — Поехали?

— Ага, — Олег протянул было руки, рассчитывая, что Разумовский предложит ему свои, но тот резко отъехал на полтора метра.

— Нет, давай сам, — и хитро улыбнулся, сложив руки за спиной.

— Серый! — Олег возмущённо вернул руки на бортик. — У меня без тебя не…

— Всё у тебя получится! — Серёжа играючи сделал прыжок в пол-оборота. — Давай, как я учил, просто без опоры.

Олег умоляюще на него посмотрел, но Сергей и бровью не повёл. Только кивнул, как бы вселяя в друга уверенность. Волков оттолкнулся от бортика, проехал полметра, сделал ещё один шаг и опасно завалился вперёд. Он бы упал, но Серёжа мгновенно оказался рядом и крепко поддержал его за предплечья.

— Всё хорошо?

Олег кивнул, выпрямляясь. Серёжа внимательно и беспокойно смотрел на него, в ясных глазах замер тихий испуг.

— Ладно, давай тогда ещё потренируемся, — он вернул голосу полушутливый тон и снова вложил руки Олега в свои.

Волков с облегчением поехал за ним. Однажды Серёжа научит его кататься без посторонней помощи, а пока можно было довериться и просто ехать, чувствуя, как ледяной ветер шевелит выбившиеся из-под шапки волосы.

Когда они вышли с катка, совсем стемнело. Сильнее повалил снег, и подул ветер.

— Давай выпьем что-нибудь тёплое, — предложил Серёжа, кивая на ларёк на выходе из парка.

Они взяли стакан безалкогольного глинтвейна. Олег подул на тёмный дымящий напиток, отпил и едва не поморщился: гадость страшная. Глинтвейн был слишком сладкий, почти остывший, а обещанный в меню имбирь совершенно не чувствовался.

— Вкусно? — поинтересовался Серёжа.

Олег молча протянул ему одноразовый стаканчик.

Разумовский аккуратно отпил, втянул носом шедший от напитка пар и прикрыл глаза.

— Класс, он ужасно вкусный.

Олег отказался от своего глотка, а сам подумал, что надо будет приготовить Серёже настоящий глинтвейн: с имбирём, корицей и вином, чтобы Разумовский понял, каким вкусным и по-настоящему согревающим может быть этот напиток.

Нет, ну как он может пить эту гадость и всерьёз говорить, что это вкусно?

Они дошли до метро, доехали в переполненном вагоне до нужной станции. Центр города шумел в предновогодней суете, а в родном дворе замерла сонная вечерняя тишина. Было в этом контрасте что-то невозможно уютное.

Новый год они решили отмечать в квартире у Разумовских. В гостиной стояла нарядная ёлка: старинные стеклянные игрушки переливались в огоньках гирлянды, которая протянулась по большому — во всю стену — книжному шкафу. Во все комнаты проник чудесный запах еловых веток.

Тридцать первого декабря Олег с самого утра резал салаты. Серёжа поворчал, что они могли бы просто заказать какие-нибудь роллы, но под возмущённым взглядом друга замолчал и предложил помочь. На кухне от Разумовского было больше вреда, чем пользы, так что Олег отправил его в магазин докупить кое-какие ингредиенты для оливье. Вернулся Сергей только к семи вечера, весь в снегу, с двумя пакетами из магазина.

— Я понять не могу, неужели так трудно заранее всем закупиться? — с порога запричитал он. — Толпы людей — и все как будто только сегодня вспомнили, что Новый год! Я полчаса в очереди простоял!

Олег в ответ только усмехнулся и продолжал помешивать что-то в маленькой кастрюльке на плите.

— Ты тоже тридцать первого декабря пришёл в магазин…

— Это другое! — пробурчал Серёжа, разбирая пакеты. — Я пришёл докупить то, что ты мне сказал, а не вынести из магазина половину алкогольного отдела! А что это там у тебя? — спросил он, кладя подбородок Волкову на плечо и заглядывая в кастрюльку.

— Глинтвейн, — отозвался Олег. — Скоро будет готов.

Разумовский вдохнул приятный терпкий запах и коснулся кончиком носа шеи Олега.

— Иди пакеты разбирай, — Олег мягко пихнул парня под рёбра. — Надо ещё хлеб нарезать.

Тот возмущённо надул губы, но послушно вернулся к брошенным в прихожей продуктам.

Часам к одиннадцати всё было готово. Олег сунул под ёлку завёрнутый в сиреневую обёртку подарок и открыл бутылку шампанского. Разумовский устроился на диване в гостиной и грыз имбирное печенье.

Они были вдвоём в уютной питерской квартире, на улице валил густой снег, стрелки часов неотвратимо подползали к полуночи. Запах корицы и имбиря с кухни выполз в гостиную и смешался с запахом еловых веток.

— Там тебе подарок, — сказал Олег, приобнимая Разумовского за плечи. — Откроешь?

Серёжа встрепенулся, голубые глаза сверкнули озорством, он вскочил с дивана и полез под ёлку, где его ждал сиреневый свёрток.

— А это тебе, — сказал Разумовский, и Олег только теперь заметил, что за ветками спрятан блестящий подарочный пакет. — Я не знал, что лучше выбрать, а это… тебе точно пригодится. И она долго прослужит, с ней даже в душ ходить можно…

Олег вытащил из пакета небольшую бархатную коробочку. Краем глаза он видел, что Разумовский замер с нераспечатанным подарком в руках и напряжённо следит за ним. Под крышкой оказалась бархатная подстилка, на которой лежала длинная серебряная цепочка.

— У тебя шнурок, на котором ты кулон носишь, стёрся совсем, — с волнением в голосе заговорил Серёжа. Он так и глядел на Олега, начисто забыв про собственный подарок. — Я подумал, серебро к кулону хорошо подойдёт, она прочная, можно длину увеличить, если неудобно будет…

— Серый, она крутая, — искреннее сказал Олег. — Спасибо. Я потом прицеплю, — пообещал он и увидел, как радость на лице друга сменяется настоящим восторгом от того, что его подарок пришёлся Олегу по душе. И что Олег будет его носить.

— Ну открой ты его уже, — Волков ткнул пальцем в сиреневую упаковку.

Сергей спохватился, поспешно запустил руку внутрь и вытащил на свет игрушечного плюшевого волка.

Олег рядом даже дышать перестал. Он сперва купил в антикварном магазине красивый гребень для волос: металлический, с выгравированным причудливым узором, с редкими заострённым зубчиками — как раз во вкусе Серёжи. А уже у выхода из торгового центра наткнулся на плюшевого волка с карманом на животе и решил, что туда отлично поместиться новенький гребень.

— Это салфетница [сумка в виде плюшевой игрушки, у которой есть специальный карман для одноразовых платков — прим. автора] что ли? — Разумовский нащупал на брюхе у волчонка молнию, потянул бегунок вниз, наткнулся на спрятанный внутри гребень. — Вау! — и бросился к Олегу на шею, оставив благодарный поцелуй где-то в уголке губ.

— Тебе нравится? — с сомнением спросил Олег. В глубине души, он опасался, что плюшевый волк будет выглядеть как издёвка.

— Шутишь? — искренне удивился Серёжа. — Лучшая салфетница в мире, — и погладил волка за мохнатыми ушами, потом вытащил гребень, пересчитал подушечкой указательного пальца зубцы. — И гребень тоже очень красивый.

В этот момент Олег бросил случайный взгляд на часы. До Нового года оставалось меньше пяти минут.

Они еле успели разлить шампанское по бокалам. Под раскатистый бой курантов выпили каждый свою порцию и заключили друг-друга в объятия. В мягком, почти нерешительном поцелуе чувствовалась горечь из-за выпитого шампанского, но оба были до дрожи счастливы. Целоваться в пустой гостиной в новогоднюю ночь оказалось волшебно, точно они совершали какое-то необыкновенное таинство. Им было до того радостно, хорошо и тепло, что оторвались они друг от друга, только когда куранты замолчали, и комнату огласила заставка очередного голубого огонька.

— А теперь пошли есть оливье.

Спать легли под утро. Старую верёвку, на которой Волков носил кулон, разрезали и надели его на новую цепочку. Серёжа играл с ней, любуясь, как серебро переливается в свете прикроватной лампы.

— Олеж, а ты что в полночь загадал? — сонным голосом спросил Разумовский.

— Желание в смысле?

Олег пожал плечами. По правде говоря, пока били куранты, он ничего не загадывал, но теперь подумал, что загадать надо было каждый Новый год встречать вместе с Серёжей, и чтобы на душе было так же спокойно и хорошо. А за окном падали пушистые снежные хлопья.

— А ты что загадал? Второй Чемпионат мира выиграть? — в шутку предположил Олег.

Разумовский беззлобно фыркнул.

— Это не загадывают, — заметил Серёжа. — Чтобы выигрывать, надо работать, а не желания загадывать.

***

— Думаю, перед нами двукратный чемпион мира.

Олег тихо усмехнулся. Комментаторы в записи Чемпионата мира спорили, можно ли награждать спортсмена титулами до объявления окончательного результата соревнований, а Серёжа посреди залитой белым светом арены кланялся, махал руками и ловил восторженные выкрики с трибун. Олег поставил видео на паузу, перелёг на спину и снова нажал на «Пуск». Серёжа на видео в последний раз поклонился, вышел с катка и надел форменную кофту, пряча под ней красную невероятно шедшую ему рубашку.

В кисс'энд'край [специальное место, где фигуристы ждут оценки по окончании прокатов — прим. автора] Разумовский выглядел почти расслабленным, хотя на предыдущем Чемпионате мира едва мог дышать от волнения. Никаких судорожно сцепленных ладоней, нервных переглядок с тренерами и озабоченной морщинки между бровями. Один радостный огонь в голубых глазах.

— Двукратный чемпион мира! — торжествующее воскликнул один из комментаторов, едва внизу экрана появилась плашка с оценками.

Разумовский в трансляции довольно кивнул, засмеялся и помахал в камеру. Началась привычная суета: короткое интервью, церемония награждения... Олег смотрел на всё это со странной смесью гордости и какой-то совершенно неуместной сейчас тоски. Разумовский во всём этом блеске казался абсолютно чужим. Волкову порой дико становилось, что вот этот парень на верхней ступеньке пьедестала с сияющей улыбкой на лице — его Серёжа.

Впрочем, эти глупые мысли испарились восемнадцать часов спустя, когда дверь квартиры Олега распахнулась, и на пороге очутился Разумовский в форменной красно-синей куртке.

— Ты один? — вместо приветствия полушёпотом спросил он.

Олег кивнул, пропуская друга в квартиру, и еле успел закрыть дверь. Серёжа бросился ему на шею, поцеловал в губы, торопливо прошёлся холодными руками по домашней футболке, точно проверял, что Олег правда здесь, целый и невредимый.

— Я тоже рад тебя видеть, — наконец поймав парня в крепкие объятья сказал Олег, потом отстранил Серёжу за плечи и пытливо на него посмотрел.

Разумовский был такой же, какой уезжал неделю назад. Те же глаза, те же щёки, веснушчатый нос, бледное с розовыми щеками лицо. Он стянул с себя шапку, тоненькие рыжие волосинки наэлектризовались и теперь смешно топорщились у него на макушке. Он вопросительно взглянул на Олега, как бы говоря: «Ну вот он я, что ты там высматриваешь?»

Они устроились у Олега на кровати с дымящими кружками чая.

— Ну как оно? — спросил Олег, рассматривая выигранную медаль.

— Хорошо, — хихикнул Серёжа. — Я к концу произвольной не волновался совсем, ну, когда всё самое сложное сделал. Уже понимал, что выиграл.

— По тебе видно было, — признал Олег, и Сергей удивлённо вскинул брови, — у тебя аж глаза светились.

Разумовский только плечами пожал.

— Честно, мне самому понравилось. Едешь и уже знаешь, что выиграл, а программа ещё не закончилась, и можно просто… наслаждаться, — и он задумчиво отхлебнул глоток.

Наступивший вслед за мартом апрель пролетел незаметно. Тренировок у Серёжи стало меньше, и у них появилась возможность проводить больше времени вместе. Правда, всё сложнее было скрываться от родителей, да и неприятно было вздрагивать от каждого шороха, когда они уединялись у кого-нибудь дома. Однажды, когда их едва не застала вернувшаяся раньше времени мама Серёжи, Разумовский предложил снять вместе квартиру.

— Только… давай после Олимпиады, хорошо? У меня тогда будет больше времени, вместе всё устроим, — добавил он, когда Олег радостно согласился.

В конце лета Разумовский уехал на сборы, а в начале спортивного сезона на стене у него в спальне появился календарь, в котором Сергей вычёркивал оставшиеся до Олимпиады дни.

Олимпийские игры давно маячили на горизонте. Их бесконечно упоминали спортивные СМИ, комментаторы в трансляциях соревнований прикидывали, кто из спортсменов заработает шанс там выступить. Серёжа внешне относился ко всей это шумихе почти равнодушно. Тренировался с прежним усердием, выигрывал старты, на которые приезжал, в интервью на вопросы про Олимпиаду отвечал без особенной интонации. Разумовский к тому моменту так хорошо научился держать себя на публике, что при общении с прессой ничто не могло выдать его реального волнения.

А об Олимпийских играх он мечтал давно. Ещё в прошлом году, когда впервые выиграл Чемпионат мира, Сергей понял, что ему под силу выиграть и главный титул в фигурном катании. Мечтать об Играх он почти боялся: это казалось чем-то ужасно самонадеянным, если не глупым. Чтобы выиграть такие соревнования — надо просто много работать, а не воображать как поднимаешься на верхнюю ступень олимпийского пьедестала. Хотя Разумовский часто ловил себя на том, что предаётся этой сладкой фантазии.

После второго золота Чемпионата мира Олимпийские игры стали не просто мечтой: они вспыхнули где-то на горизонте, как факел, за которым Серёже предстояло следовать. Кататься, выигрывать мелкие старты, подойти к Играм в наилучшей возможной форме и взять на них золотую медаль. Сергей знал: ему по силам выиграть Олимпиаду. А раз ему это по силам — он это сделает.  

***

Разумовский затормозил у бортика так резко, что из-под лезвий коньков полетел снег. Вечерняя тренировка подходила к концу. Сергей только что закончил прогон произвольной программы и чувствовал себя совершенно выжатым. Он упал с последних двух прыжков и докатывал с испорченным настроем. В добавок, у него в последнее время побаливала правая нога, но прежде это был скорее лёгкий дискомфорт, а сейчас Разумовскому стало по-настоящему больно на неё приземляться. Впрочем, вероятно это была просто усталость.

Он три дня назад прилетел с соревнований в Канаде и сейчас готовился выступить в финале Гран-при [финал ежегодной серии соревнований по фигурному катанию. В финал Гран-при спортсмены отбираются в зависимости от мест, которые им удалось занять на предыдущих этапах серии — прим. автора]. До Олимпиады оставалось чуть больше двух месяцев.

— Ты к концу из ритма выпал, — выговорила ему Елена Вячеславовна. — И откуда два падения, Серёж? Нога опять?

— Она сильнее болеть стала, — ответил Разумовский, переводя дух после проката.

Тренер нахмурилась, потом взглянула в блокнот, в котором делала пометки, и проговорила:

— Ты из-за ошибок к концу почти перестал в музыку попадать. Что надо делать, если упал во время проката?

Разумовский сконфуженно поджал губы.

— Вставать и ехать дальше.

— И спокойно ехать дальше. Как будто ничего не произошло, — поправила Елена Вячеславовна.

Она отправила его делать заминку, но когда Сергей уже выходил со льда, остановила за плечо и сказала:

— Завтра покажешься врачу. Надо проверить, что там с ногой.

Сергей послушно кивнул, но ему стало тревожно.

Нога заболела несколько недель назад, но он долго не придавал этому значения: надо было строго держать себя в форме, тренироваться и ездить на соревнования, каждое из которых было ступенькой на пути к Олимпиаде.

В Канаде он впервые пожаловался на ногу тренеру.

— Наверное, растяжение какое-нибудь. Но выступать я могу!

Выступать он правда мог, и в Канаде откатал хорошо, а по возвращении домой сразу вернулся на лёд, чтобы не прерывать тренировки. И теперь на одной из них заболело так, что Серёжа с трудом мог эту боль терпеть.

— Это растяжение, — твердил он себе, ложась тем вечером спать. — Просто растяжение, там не может быть ничего серьёзного.

***

Врач бросил на него странный, какой-то мрачный взгляд, потом ещё раз поднёс рентгеновский снимок к специальной лампе.

— Так что там? — спросил Разумовский.

Утром ему показалось, что больная нога слегка опухла, но даже сейчас в нём теплилась надежда, что ничего серьёзного не произошло.

— У вас трещина в кости, — врач протянул ему рентгеновский снимок. — Это стрессовый перелом. Из-за повторяющихся нагрузок кость начинает разрушаться, образуется трещина. Вам надо прекратить нагрузки, чтобы она срослась.

Серёжа провёл кончиком пальца по воздуху над гладкой поверхностью. На светлом отпечатке кости виднелась потемневшая полоса трещины. Сергей как зачарованный вперился в неё глазами, точно хотел стереть трещину со снимка или надеялся, что от его горящего взгляда нога на снимке превратиться в здоровую.

— Извините, что вы последнее сказали? — переспросил Разумовский, выходя из оцепенения.

— Вам надо на несколько месяцев прекратить физические нагрузки.

— На несколько… у меня нет столько времени! Олимпиада через… меньше, чем через два месяца, — Разумовский к собственному стыду понял, что голос у него дрожит.

Врач бросил ещё один взгляд на рентгеновский снимок и невесело усмехнулся.

— В любом случае, несколько недель вам придётся провести вне тренировок. Иначе нога совсем распухнет и вы, прошу прощения, не сможете впихнуть её в ботинок конька.

Сергей набрал номер Елены Вячеславовны, но так и не смог внятно ей объяснить, что с ним случилось. Врач забрал у него телефон и сам всё рассказал, после чего вернул телефон Разумовскому.

— Через месяц ещё раз сделаешь рентген, и будем уже думать, — заключила Елена Вячеславовна.

— Месяц? Думать над чем? — Сергею так и не удалось окончательно совладать с собственным голосом.

— Да, месяц, Серёжа. Если ты сейчас её подлечишь — у тебя останется шанс на Олимпиаду, — в голосе тренера зазвучала знакомая сталь. — Такие травмы по полгода залечивают. На тренировки я тебя не пущу. Хочешь на Олимпиаду — иди домой.

Выйдя из больницы на пустую холодную улицу, Сергей почувствовал сухое клокотание в горле, машинально провёл ладонью по лицу и вдруг понял, что по щекам у него катятся слёзы.

Дома долго лежал на кровати, глядя пустыми глазами в потолок. Потом очнулся и подошёл к висящему на стене календарю, где с начала года отмечал оставшиеся до Олимпиады дни. Разумовский постучал пальцами по незачёркнутым окошкам, и вдруг ему в голову ударило острое желание сорвать календарь со стены, смять и выбросить в мусорное ведро. Он сжал ладони в кулаки, сделал глубокий вдох, стараясь успокоить взвинченные нервы и опустился обратно на кровать.

Нет. Надо выкинуть эти глупости из головы. Календарь ему ещё пригодится. Он подлечит ногу, вернётся на лёд и поедет на Олимпийские игры, чего бы это ни стоило.

Разумовский достал ручку и дрожащей рукой вычеркнул сегодняшнюю дату — день уже подходил к концу. Сергей оперся локтями о колени, с тоской поглядел в окно, в которое заглядывали голые верхушки деревьев. Серёже было страшно. Собственное тело подвело его за три месяца до главного соревнования в жизни, и он никогда в жизни не чувствовал себя таким потерянным.

Олег утешал его как мог: говорил мало, только прижимал Серёжу к себе, гладил по волосам и спрашивал, может ли что-нибудь сделать. Сергей только покачал головой. Ему достаточно было, что Олег сейчас рядом: в одиночестве переносить тревогу и неопределённость было невыносимо.

Волков думал, что Серёжа, запертый в своей квартире и оторванный от многочасовых тренировок, напоминает пойманную птицу, которая бьётся крыльями о края клетки. Разумовский планировал в эти несколько недель тренироваться как проклятый, и теперь не находил себе места, маясь от вынужденного безделья. Во второй половине декабря ему разрешили вернуться на лёд, и Олег его больше не видел. Серый проводил на катке часов по десять в день, пытаясь вернуть прежнюю форму. С Олегом они успевали только созваниваться, зато Новый год им опять удалось отметить вдвоём: мама Серёжи ушла к подруге на всю новогоднюю ночь.

Тридцать первого декабря Олегу в голову пришла неожиданно печальная мысль: он вдруг понял, что в этом году они не сходили на каток. Это было не самое ужасное последствие Серёжиной травмы, но Волкову всё равно стало грустно. Он всё что угодно отдал бы, чтобы можно было вручить Разумовскому эту олимпийскую медаль прямо сейчас: чтобы Серёжа наконец выдохнул и перестал мучить свою ногу. Олегу даже смотреть теперь было страшно, как Сергей прыгает: он взмывал в воздух почти на полметра и приземлялся на больную ногу с привычным грохотом, а у Олега внутри всё сжималось.

Он постарался отогнать от себя мрачные мысли и думать о том, что в следующем году не будет никакой Олимпиады, и они будут отмечать Новый год в съёмной, зато только их с Серёжей, квартире.

Они выпили по бокалу шампанского, устроились на диване перед телевизором и стали смотреть «Кошмар перед Рождеством». Олегу показалось, что под конец фильма Серый задремал, но когда пошли финальные титры, Разумовский выпрямился, вылез из-под руки Олега и сказал:

— Тебе очень со мной напряжно?

— В смысле?

— Ну, что мы последнее время мало… видимся, — Волкову показалось, что он хотел сказать что-то другое. — Просто сейчас все силы на тренировки уходят, ещё перелом этот…

Он умолк, потому что Олег осторожно притянул парня к себе, поцеловал в губы и спокойно сказал:

— Не говори ерунды. Ничего с тобой не напряжно, — честно сказал он и почувствовал, как Разумовский в его руках заметно расслабился.

Серёжа издал нервный смешок и опустил глаза вниз, словно смущаясь, а потом крепко прижался к чужим губам, как будто стремился вложить в этот поцелуй всю свою благодарность Олегу.

Через две недели Серёжа выиграл свой третий Чемпионат Европы.

— Я в тебе даже не сомневался. Честно, Серёж, — сказал Олег, который до сих пор не знал, стоило ли перед соревнованиями пытаться Серёжу отговорить.

Разумовский в ответ только тепло улыбнулся:

— Я знаю.

Он даже не порадовался победе как следует: на следующий после возвращения день поехал на каток.

Морозным февральским утром часов в пять Олег провожал Серёжу в аэропорт. Самолёт, который должен был отвезти сборную России на Олимпийские игры в П** вылетал через четыре часа.

— Возьми на всякий случай, вдруг что понадобиться, — Сергей протянул Олегу ключи от своей квартиры. — Маму я предупредил, если что.

Олег обнял Серёжу на прощанье, и тот изловчился оставить короткий поцелуй на чужой щеке. Олег ему даже удачи не пожелал: когда Серёжа садился в такси, Волкову вдруг стало так тревожно, что он не нашёл подходящих слов. Жёлтое покрытое питерской грязью такси скрылось за поворотом, а Волков ещё минут пять простоял у подъезда и двинулся домой, только когда мороз до боли искусал ему кончики пальцев.

Вечером того дня Олег обнаружил, что умудрился забыть у Серёжи свои спортивные штаны. Тихонько отперев дверь, он прошёл к Разумовскому в комнату, легко отыскал забытый предмет одежды, и прежде чем уйти, подошёл к приколотому к стене календарю. Поколебавшись, Олег взял ручку и зачеркнул окошко сегодняшней даты.

Через несколько часов на огромном стадионе в П* вспыхнул Олимпийский огонь.