— Сергей, чем было вызвано падение в короткой программе?

— Пока трудно сказать, я ещё свой прокат не пересматривал.

— Но вы можете предположить, почему сегодня не получился первый прыжок?

— Нет, я пока не анализировал.

— Сергей, травма ноги за несколько месяцев до Олимпиады могла повлиять на качество сегодняшнего проката?

— Травма, которая у меня была, зажила и сейчас меня не беспокоит.

Сергей переложил из руки в руку салфетницу в виде плюшевого волка. Время вопросов в микст-зоне после короткой программы подходило к концу, но он не был уверен, что выдержит здесь ещё хоть полминуты. К счастью, пытка продолжалась недолго. К журналистам вышел следующий фигурист, Разумовский вежливо попрощался и поспешил скрыться от щелчков камер и протянутых к лицу диктофонов.

Сергей Разумовский занимал четвёртое место после короткой программы.

Он упал.

Всё произошло так быстро, что во время проката Серёжа сам толком этого не осознал. Первый прыжок в короткой программе не получился, но Разумовский сумел сохранить концентрацию и откатать остаток программы без помарок.

— Что это было? — спросила его тренер, когда он выходил со льда.

Сергей не ответил. Он сам не знал, как так получилось, а теперь, когда прокат был окончен, осознание собственной ошибки больно ударило его куда-то под дых.

— Что это было?

Сергей вздрогнул. Они с Еленой Вячеславовной находились в коридоре за соревновательной ареной. Турнир закончился полчаса назад. Занять четвёртое место само по себе было не страшно, но где-то в глубине души у Разумовского поднималась противная неуверенность в своих силах. Он и до проката переживал: травма ноги серьёзно нарушила подготовку к Олимпиаде и так до конца и не зажила. Серёжа пил обезболивающие, которые неплохо помогали, но не могли избавить его от горького осознания собственной хрупкости.

— Ты мне ответишь или нет?

Сергей наконец поднял голову и несмело взглянул в глаза Елене Вячеславовне. Он ждал, что она выговорит ему за его нелепую ошибку, ещё когда они сидели на диванчике в ожидании оценок, но тренер молчала и только сейчас повторила свой вопрос.

— Я упал, — беспомощно ответил Сергей, но с облегчением отметил, что голос у него почти не дрожит.

— Я видела. С чего вдруг ты падаешь с четверного тулупа [один из прыжков в фигурном катании, делается в четыре оборота — прим. автора]? У тебя на тренировках он хорошо идёт, что здесь случилось?

— Упал. Не знаю, может быть рано раскрылся в воздухе,— пробормотал Серёжа, как будто она вытягивала из него слова клешнями.

Елена Вячеславовна смерила его долгим взглядом, взяла за плечо и повела по коридору рядом с собой.

— Сейчас иди к себе и отдыхай. Утром рано тренировка — чтобы пришёл выспавшийся. Помнишь, ты маленький так же в начале программы упал? — она развернула его к себе за плечи.

Разумовский кивнул. Он сразу понял, о чём она. Он хорошо помнил тот старт: ему было тринадцать, это были его первые международные соревнования. Он упал с первого элемента в короткой, перенервничал и еле докатал оставшуюся часть программы. Серёжа тогда расстроился до слёз. Тренер отругала его на чём свет стоит, но внутреннее разочарование в самом себе было хуже привычной ругани.

— Помнишь, что я тебе тогда сказала? — его выдернули из воспоминаний, — Даже если ты упал, надо встать и дальше катать так, чтобы никто не вспомнил, что падение вообще было.

— Но оно было, — в голосе Сергея зазвенело отчаяние. — Я упал и потерял кучу баллов. 

Противное ощущение собственной слабости сжало грудную клетку. С каждой минутой, что утекала с момента рокового падения, ему всё сложнее было сохранять боевой настрой.

— И что? Упал — плохо, но это не даёт тебе права сейчас сдаться. Зачем ты тогда вообще на Олимпиаду приехал?

Сергей заперся у себя в номере, лёг на кровать и закрыл лицо руками. Кончики его пальцев мелко подрагивали. Он хотел позвонить Олегу, но понял, что если услышит сейчас его голос, то рассыпется окончательно. А ему нужно было собраться. С сожалением Сергей отправил Волкову короткое сообщение с просьбой не писать и не звонить.

«Мне надо сосредоточиться. Я тебе наберу, как всё закончится».

Ему не понравилось, как прозвучала последняя фраза, но он не чувствовал в себе сил редактировать сообщение.

На утренней тренировке всё шло из рук вон плохо. Прыжки получались через раз. Стоило Разумовского подумать о досадном падении, к горлу подступал липкий, почти панический страх. Ему хотелось сжаться в комочек и где-нибудь спрятаться, когда перед глазами вставала запись вчерашнего падения (он вчера нашёл видео на «Ютубе» и пересмотрел его раз пятнадцать подряд), но Разумовский строго себя одёргивал: «Ты сам виноват. Надо сделать всё, что эту ошибку исправить». От этого самовнушения подступившая паника превращалась в жгучую злость и, как ни странно, ему становилось легче дышать.

Разумовский подъехал к бортику, вытащил из салфетницы носовой платок, высморкался и замер, переводя дух.

— Чего ты застыл? — спросила Елена Вячеславовна. — Работать надо, если хочешь, чтобы я тебя похвалила, рыжик, — и насмешливо улыбнулась.

Сергей откинул голову назад и выдохнул:

— Я хочу выиграть Олимпиаду.

Елена Вячеславовна странно на него взглянула. Сергей выпрямился, ему показалось, что собственные слова прозвучали оглушительно громко над тренировочным льдом. В дальнем конце ледовой арены толпились журналисты с камерами. Чуть ближе стояло несколько человек из обслуживающего персонала. Судя по тому, что никто не обернулся, слов Разумовского не услышал никто кроме Елены Вячеславовны и самого фигуриста.

Тренер несколько секунд сверлила его холодным цепким взглядом, потом кивнула на лёд. Настала очередь Серёжи делать прогон.

Произвольную программу Разумовский катал под «Танец рыцарей» Прокофьева. Он сам предложил музыку Елене Вячеславовне, на что она сверкнула глазами, деловито поправила меховой воротник и спросила:

— А ты с такой музыкой справишься?

Сергей тогда бесстрашно кивнул. Густая торжественная мелодия ему нравилась, он был уверен, что не потеряется и хорошо будет под неё выступать. К тому же, «Танец рыцарей» производил на самого Разумовского удивительный эффект: как будто в прокате каждый мощный аккорд служил напоминанием, что у него всё получится. Сергей встал в стартовую позу, поднял сложенные крест-накрест руки и приготовился.

Первый элемент — каскад из двух прыжков — он сделал отлично, но на втором прыжке случилось падение. Сергей вскочил, заново набрал скорость, зашёл на третий прыжок и опять упал. Выполнил вращение со сменой ноги, зашёл на четверной тулуп и наконец чисто его приземлил. Дорожка шагов под набирающую скорость музыку ему тоже удалась. Сергею каким-то чудом удалось не выбиться из ритма ко второй половине программы. Ещё один каскад он сделал чисто, последний прыжок тоже удался, хотя Разумовский взлетал в воздух без малейшей уверенности, что сейчас сможет правильно приземлиться.

— Плохо. Начало программы ты развалил, вторую половину уже смотреть не хотелось, — отчеканила Елена Вячеславовна, когда он вернулся к бортику. Краем глаза парень заметил, что журналисты в дальнем конце катка активнее защёлкали камерами.

Разумовский бросил ещё один взгляд на толпу с камерами и телефонами в руках и вдруг оттолкнулся от борта, поймал раздосадованное «Серёжа!» от Елены Вячеславовны, набрал скорость и прыгнул. Он взлетел в воздух в высоченном четверном сальхове [один из прыжков в фигурном катании — прим. автора], прицепил к нему тройной тулуп, а к нему ещё три тройных. Каскад получился эффектный: прыжки выстроились один за другим, а с заключительного Сергей выехал совершенно не потеряв скорость. В тишине катка раздались недолгие аплодисменты.

Тренер встретила его строгим молчанием. Она только качнула головой, напоминая, что отведённое на тренировку время вышло.

Сергей вышел с тренировочной арены. Сердце его колотилось, адреналин весело бежал по венам, щёки горели. Он прошёл по коридору мимо толпы журналистов, щелканье камер усилилось, раздался такой звук, будто мимо пронеслась стайка бабочек. Серёжа шёл, расправив плечи, чехлы его коньков крепко стучали по ковру.

«Я хочу выиграть Олимпиаду. Я хочу выиграть Олимпиаду. Я хочу выиграть Олимпиаду».

Журналисты на Олимпиаде были везде. Они стояли по краям бортика в специальной зоне, когда он тренировался. Мимо них он шёл на тренировки и по тому же коридору возвращался обратно. Сергей за годы в спорте успел привыкнуть к тому, что на стартах каждый его шаг, каждая неудача, каждое падение фиксируются. Сергей умело держал лицо в разговорах с журналистами, но здесь это выматывало куда больше обычного. Приходя вечером к себе, он от души радовался, что живёт в номере один, и у него есть возможность побыть в одиночестве. Даже теперь, когда ему удалось закончить тренировку эффектной серией прыжков, а вчерашнее падение наконец отступило на второй план, он продолжал чувствовать себя как рыбка в аквариуме.

В день произвольной программы его колотило. Мандраж начался ещё утром, когда он чистил зубы, не прекращался на протяжении всего дня, а за час до выхода на лёд только усилился.

— А ты бы хотел туда?

Серёжа удивлённо повернулся к Олегу. Тот кивнул на экран телевизора, по которому шли соревнования по фигурному катанию.

— На Олимпиаду? — спросил Разумовский.

— Ну да. Ты же фигурист, — Волков пожал плечами, будто недоумевая, что Серый не понял его с первого раза.

— Ну… я пока… маленький. Мне всего двенадцать, — медленно проговорил Серёжа, но вперил глаза в экран, где закончивший выступление фигурист победно ударил кулаком в воздух. — Не знаю.

— Так хотел бы? — переспросил Олег.

Серёжа пожал плечами и тихо ответил:

— А кто бы не хотел?

Серёжа одёрнул олимпийку, провёл рукой по собранным в тугой хвост волосам и взглянул на себя в зеркало. Большие голубые глаза смотрели испуганно, на щеках — некрасивый нервный румянец. Сергей сделал глубокий вдох. Воспоминание о разговоре на ковре в чьей-то гостиной возникло перед мысленным взором, и Разумовский надломлено усмехнулся. Теперь он был на Олимпиаде, а ему было плохо, страшно и обидно за собственную ошибку. Он не знал, как за оставшееся перед выходом на лёд время приведёт голову и нервы в порядок.

У него было четвертое место после короткой программы. Ближайший соперник был впереди на на пять баллов. Небольшая разница, теоретически её реально перебить.

Перед началом выступления, уже когда Серёжа стоял на льду, Елена Вячеславовна, как всегда, взяла его за руки и проговорила, глядя ученику прямо в глаза:

— Серёжа, есть только ты, лёд и музыка. Ты знаешь, что делать. Вдох-выдох, — скомандовала она и крепче сжала его ладони в своих. — Давай!

Разумовский выехал на центр катка, машинально одёрнул полу чёрной, под цвет брюк, рубашки. Пока он ехал от бортика к стартовой точке, в голове у него пронеслись его собственные, отдающие одновременно решимостью и безысходностью, слова:

«Я хочу выиграть Олимпиаду».

***

Сергей Разумовский замер в финальной точке программы. Музыка стихла. Трибуны взорвались криками и аплодисментами.

Олег с облегчением выдохнул. С начала прямой трансляции заключительной части турнира по фигурному катанию он сидел весь взвинченный, в напряжённом ожидании, когда подойдёт Серёжина очередь выступать. По жребию Сергею выпало катать последним, и Волков с трудом мог дождаться его выхода на лёд.

Откатал Серёжа не просто хорошо: без единой ошибки, чисто, красиво, на одном дыхании. «Он выиграл. Он должен выиграть», — подумал Волков и тут же почувствовал, как грудь стиснуло что-то неприятное. К радостной гордости примешивалось дурное предчувствие.

Серый давно так не катался. До травмы у него нередко получалось исполнять программу так, что трибуны как будто начинали дышать с ним в унисон. Разумовский становился каким-то фантастическим, сверхъестественным существом: казалось, не он следует за музыкой, а она за ним, сложнейшие прыжки даются ему без малейших усилий, а в каждом выверенном движении чувствовалась неземная лёгкость. Глядя на то, как Сергей порхает чёрной птицей над олимпийским льдом, Волков на несколько мгновений забыл, что перед ним его родной и любимый Серёжа. Этот огонь, который будто бы притушила травма ноги в олимпийском прокате вспыхнул с новой силой и легко мог сжечь на своём пути всё: лёд, трибуны и самого Разумовского, который катался как в последний раз в жизни.

Серёжа замер в финальной точке программы и сделал какое-то непонятное движение: он как будто хотел победно вскинуть вверх кулак, но рука в лёгкой рубашке безвольно упала вниз и ударила его по бедру. Разумовский сделал поклон, попытался улыбнуться, но вместо улыбки по его лицу прошла судорога. Губы сжались в тонкую полоску, а голубые глаза влажно заблестели.

«Серёж, всё хорошо, радуйся, чего ты», — подумал Олег и крепче сжал сцепленные в замок руки.

На экране показывали, как Серёжа выходит со льда, забирает форменную олимпийку из рук тренера. Они уселись на специальный диванчик в ожидании оценок. Комментаторы бурно спорили, получилось ли у Серёжи набрать достаточно для первого места баллов, но Олег их не слушал. 

Серёжа на экране задрал голову наверх, туда, где должны были показаться оценки. Тренер обнимала своего подопечного за плечи. На коленях у фигуриста лежал плюшевый волк, которого Сергей гладил между ушами.

— The scores, please, — над стадионом раздался далёкий женский голос.

Олегу показалось, что время застыло. Ячейки табло, в которых должны были появиться полученные Серёжей оценки, оставались пустыми несколько бесконечно долгих секунд.

Снова зазвучал прохладный женский голос, табло вспыхнуло, комментаторы быстро заговорили, с новой силой зашумели трибуны.

Разумовский сделал судорожное движение грудной клеткой, как будто не мог набрать в грудь достаточно воздуха, закрыл ладонью рот, а потом уронил на колени голову.

В небольшом окошке внизу экрана рядом с его фамилией загорелась безжалостная цифра «2».