Как Сергей Разумовский проиграл Олимпиаду

Сергей Разумовский проиграл Олимпиаду в П*, уступив несколько баллов своему соотечественнику.

Наблюдая за финалом турнира в мужском одиночном катании, я поймала себя на мысли, что мне очень трудно поверить в происходящее. Разумовский пару минут назад выдал свой opus mangum — великий прокат под «Танец рыцарей» Прокофьева. До Олимпиады эта программа, конечно, впечатляла: каждое движение в торжественную музыку, прыжки как удары меча по телу противника, ощущение, что надвигается что-то пугающее… Но на Олимпиаде программа заиграла новыми красками. В мрачной торжественности появился настоящий надрыв.

Вероятно, сказался тот факт, что за пару месяцев до Олимпиады у Сергея случился стрессовый перелом стопы. С ним он выиграл третий в карьере Чемпионат Европы и на Олимпийские игры приехал в статусе фаворита соревнований. За последние два года Разумовский завоевал все главные титулы в фигурном катании. Олимпийское золото должно было стать последним бриллиантом в венце его побед — но не сложилось. В короткой программе спортсмен допустил падение. Ничего прозаичнее представить нельзя: ошибся — проиграл. Не будь этой ошибки — стал бы олимпийским чемпионом.

Трудно вообразить себе что-то более душераздирающее, чем момент объявления результатов: на табло загорелись выставленные баллы, и надежда в глазах Разумовского потухла как свечка на ветру. Казалось, ничего более драматичного быть не может, но после церемонии награждения произошёл короткий эпизод, который поразил меня сильнее.

Разумовский с серебряной медалью на шее стоял за заграждением перед толпой журналистов. Один мой коллега спросил его, доволен ли он результатами соревнований. Сергей с улыбкой ответил, что нет, не доволен, но победил сильнейший. «Серебряная медаль с золотым отливом, да?» — прилетело откуда-то с краю.

Разумовский покрутил в руках медаль, пожал плечами и ответил: «Нет, она просто серебряная».

Юлия Пчёлкина

Специальный корреспондент журнала «Спортивный вестник»

***

Серёжа вдвое сложил ленту медали и убрал её во внутренний карман чемодана. Наступил последний вечер в Олимпийской деревне. В тишине комнаты не было ничего кроме его собственных мыслей.

Память постоянно возвращала Разумовского в момент объявления оценок. Сергей помнил, как жадно всматривался в турнирную таблицу, как увидел своё имя на второй строчке, как стиснул плюшевого волка-салфетницу. Он будто ничего не почувствовал: только в груди больно закололо, и он весь затрясся от перенапряжения.

В два соревновательных дня он держал себя в тисках, не давал себе ни на минуту расслабиться и сейчас, когда всё закончилось, не мог окончательно себя отпустить. После выхода со льда Сергей чувствовал одну звенящую пустоту: столько сил и эмоций забрала у него произвольная. Во время проката Серёже удалось полностью сконцентрироваться и просто кататься, но стоило музыке стихнуть, как ему в голову ударила ясная мысль: «Ты четвёртый после короткой. Ты можешь сейчас проиграть».

Он проиграл, и с этим уже ничего нельзя было сделать. Он стоял над раскрытым чемоданом и всё думал, куда лучше положить серебряную медаль. В чемодан? В ручную кладь? В карман куртки? Интересно, выиграй он золото, он бы сейчас так мучился?

Сергей тяжело вздохнул. Он так устал, что не мог заставить себя до конца собрать вещи. Разумовский отбросил медаль в сторону, накинул куртку и вышел из номера в длинный узкий коридор. У него давно была мысль прогуляться до монумента в виде пяти Олимпийских колец.

На улице дул ветер, небо было чёрным и без единой звёздочки. На мощёной улочке не было ни души.

Монумент располагался на небольшой площади в самом сердце Олимпийской деревни. В метре от колец была установлена табличка, строго-настрого запрещающая забираться на монумент. Разумовский запрыгнул на одно из верхних колец, свесил вниз ноги и накинул капюшон, прячась от холодного ветра.

Завтра Олимпиада официально закончится. Будет красивая церемония с флагами, чествованием спортсменов, в самом конце торжественно потушат Олимпийский огонь. Меньше чем через сутки он будет в самолёте до Москвы, прямиком из аэропорта доберётся до Ленинградского вокзала и ещё через четыре часа окажется в родном Питере.

Серёжа тоскливо вздохнул. Он с содроганием думал о предстоящем приезде: ему казалось, что вся привычная жизнь должна пойти прахом, точно проигранная медаль лишала его права на счастье.

А ещё он боялся встречи с Олегом. Горечь поражения так давила Серёже на плечи, что он невольно задавался вопросом: а вдруг Олег в нём разочаруется? Сергей гнал от себя эту мысль, но она с завидным постоянством возвращалась. Если бы он выиграл — Олег встретил бы его радостной улыбкой, поцеловал бы, стиснул в объятиях, зашептал слова поздравления. А теперь Серёжа боялся эту встречу представить.

Здравый смысл подсказывал, что Олегу не важно, какую медаль привезёт Разумовский. Перед Олимпиадой Волкова беспокоила Серёжина нога, а не результаты соревнований, но сейчас Сергей чувствовал к себе такое отвращение, что с трудом мог поверить, что его такого может кто-то любить.

— Туда нельзя залезать.

Разумовский едва не свалился с монумента прямо на землю. Знакомый голос в ночной тишине напугал его до чёртиков. Сергей едва успел ухватиться за кольцо руками и удержать равновесие. Его тренер стояла в метре от монумента и строго смотрела снизу вверх. Ветер трепал мех её жилетки.

— Я знаю, — виновато ответил он. — А как вы узнали, что я здесь?

— Интуиция. Слезай, рыжик.

Разумовский опёрся ногой о нижнее кольцо, аккуратно соскользнул вниз и ступил на мощёную поверхность площади.

— Что ты тут делаешь?

— Сижу, — парень пожал плечами.

Выражение лица Елены Вячеславовны неожиданно смягчилось, она убрала руки в карманы и кивнула головой:

— Пошли пройдёмся.

Они побрели по аллее в противоположную от жилых корпусов сторону. Ветер усиливался, и Сергей пожалел, что не надел шапку и шарф. Елена Вячеславовна открыла дверь в корпус, где располагалась столовая. В фойе стояло несколько журнальных столиков. Тренер опустилась в кресло и жестом пригласила садиться напротив.

— Зачем мы здесь?

— Хочу с тобой поговорить. Про твоё будущее.

Сергей почувствовал непреодолимое желание выбежать обратно на холодную улицу.

— Я вообще-то спать собирался лечь… и вещи надо…

— Никуда ты не собирался, — оборвала тренер. — Ты сидел там как на жёрдочке и задумчиво смотрел в даль. И видимо, долго собирался сидеть.

Серёжа зажато улыбнулся.

— Знаешь, почему я взялась тебя тренировать?

Сергей вскинул голову. Это было последнее, что он ожидал услышать, но невольно весь обратился вслух. Он никогда её об этом не спрашивал, но сам частенько задавался этим вопросом.

— Ты маленький такой был, смешной, с хвостиком. Ничего не умел. Прыжков у тебя не было, ты на тренировках больше на льду лежал, чем катался.

— Я помню, вы это к чему? — нетерпеливо спросил Разумовский.

— Ты после каждой неудачи вскакивал и пробовал ещё раз.

— Вы мне рассказываете, как думали, что из меня вырастет Олимпийский чемпион? — попытался рассмеяться Серёжа, но шутка вышла до того грустной, что ему самому стало тошно.

— По тебе видно было, что тебе на тренировки ходить тяжело и страшно. Я всё думала, что вот в следующий раз он не придёт. А ты приходил, снова и снова, пока у тебя что-то не начало получаться.

Разумовский жадно слушал её рассказ.

— Бесполезно тренировать того, кто после падения не встаёт и не делает ещё раз. Ты из раза в раз вставал и делал. Хотя сейчас ты можешь закончить, — она сделала паузу, поймав его потрясённый взгляд. — Ты выиграл два Чемпионата мира, две Европы, серебро Олимпийских игр. Вопрос только в том, достаточно ли тебе… этого.

— Елена Вячеславовна, у меня даже в мыслях не было уходить…

— Знаю, что не было, — она улыбнулась и придвинулась ближе.

Они помолчали. Ветер всё сильнее бил в окна фойе.

— Я вас подвёл, — наконец проговорил Серёжа.

— Не меня, Серёж.

Он никогда не слышал, чтобы её голос звучал так мягко. Елена Вячеславовна смотрела на него почти ласково, но подчёркнуто держала между ними дистанцию.

— Знаешь в чём разница между спортсменом и не-спортсменом? Спортсмен всегда, больше всего на свете хочет одного: выиграть.

— Конечно, я хочу выиграть! И вчера хотел, только… у меня не получилось, — последние слова он произнёс шёпотом.

— Хочешь выиграть? — тренер вдруг встала, заставив его резко вскинуть голову. — Тогда прекращай сидеть и думать о том, как тебе плохо. Реши, хочешь ты в конце-концов победить, или тебе достаточно серебра, — она быстро зашагала к выходу.

— Вы же знаете, что мне не может быть достаточно серебра! — Разумовский вскочил.

Её последние слова больно задели его за живое. Ему словно влепили пощёчину, и глухое оцепенение, охватившее его после поражения, наконец отступило.

— Не повышай на меня голос, — сказала Елена Вячеславовна, но отпустила ручку двери. — Если тебе недостаточно серебра, надо выиграть золото. Это единственный выход.

Она пристально оглядела его, как врач, который пытается понять состояние пациента. Сергея по-прежнему прожигал жгучий стыд за свой проигрыш, и ему трудно было смотреть ей прямо в лицо. Елена Вячеславовна вдруг запустила руку в карман и вытащила маленький полиэтиленовый пакетик.

— Бери.

Разумовский недоумённо запустил руку внутрь и нащупал что-то мягкое и рассыпчатое.

— Что это?

— Рахат-лукум.

Из распахнувшейся двери в холл ворвался ветер. Несколько прядей волос ударили Разумовского по лицу, он поморщился, а когда открыл глаза, Елены Вячеславовны уже не было. Дверь захлопнулась, и парень остался в глухой тишине. Разумовский поднёс к бледному свету кусочек рахат-лукума. Сергей сунул его в рот, медленно прожевал и облизнул губы. Он стряхнул оставшуюся на пальцах сахарную пудру, и она пеплом опустилась на пол у его ботинок.

***

«Я в самолёте. Давай завтра часов в двенадцать у моего дома встретимся?»

Олег чуть не подпрыгнул. Сообщение от Серёжи застало его в кофейне, где он подрабатывал после учёбы. Он так соскучился по Серому, что до конца дня мог думать только о завтрашней встрече. Томительное ожидание даже перекрыло волнение, с которым Олег раздумывал, что Разумовскому при встрече сказать. Он знал, как сильно Серёжа хотел эту Олимпиаду выиграть, видел, как в голубых глазах словно что-то разбилось, когда объявили результаты соревнований. На награждении Разумовский улыбался через силу, и Волкову мучительно хотелось оказаться сейчас рядом с ним.

Олега Серый просил не звонить и не писать, так что Волков терпеливо ждал. Несколько раз порывался набрать заветный номер, но каждый раз себя останавливал: ему не дано было понять, что творится в душе у Серёжи, и Олег чувствовал, что тому сейчас лучше дать немного времени.

Серёжа вернётся домой, они увидятся и обо всём поговорят. Если Серый захочет. А не захочет, Олег не будет настаивать.

Серёжа прилетал из П* в Москву в пять часов вечера. Прямиком из аэропорта отправлялся на Ленинградский вокзал, и домой добрался далеко за полночь. Олег долго не мог уснуть, и видел, когда в окне комнаты Разумовского зажёгся свет.

На утреннюю встречу Олег пришёл минут за десять до назначенного времени — так ему не терпелось наконец увидеть Серёжу. Пока он ждал, из подъездной двери дважды выходили люди. Стоило раздаться характерному писку замка, сердце у Волкова замирало и разочарованно продолжало биться, когда из дома выходил не Серёжа.

Наконец дверь распахнулась, и из подъезда показался Разумовский. Олег сгрёб его в объятия, и тут же понял, что что-то не так. Сергей не обнял его в ответ, только скованно похлопал по спине, а когда Волков разомкнул объятия, сделал шаг назад.

— Привет, — проговорил Сергей. Уголки его губ дёрнулись вверх, но он так и не улыбнулся по-настоящему. — Прости, я не успел позвонить, — добавил он после короткой паузы, — там… на Олимпиаде много дел было.

— Да ладно, я всё понимаю, — ответил Олег.

Серёжа покивал. Он прятал руки в карманы, голубые глаза смотрели настороженно, словно он готовился от чего-то защищаться.

— Идём?

Они дошли до небольшого парка и двинулись вглубь, выбрав узкую пустынную тропинку. Вокруг не было ни души — только с расположенного в другой части парка катка долетали весёлые детские голоса.

Олег успел рассказать Серёже, чем занимался в эти две недели, и теперь подошла очередь Разумовского говорить, но он молчал. Между ними как будто выросла стена. Олега не покидало гнетущее чувство, что с Олимпиады вернулся не его Серёжа, а кто-то совершенно далёкий, с колючим взглядом и тяжёлым молчанием.

— Серый, что происходит?

Они остановились на середине пустынной аллеи. Было тихо, но издалека до них долетали голоса резвящихся на катке людей. Уголки губ Разумовского дёрнулись вниз, он упрямо опустил голову и вжал голову в плечи.

Олег резко шагнул вперёд и встряхнул друга за плечи. Его вдруг обуяла настоящая злость: Серый, с которым они знали друг-друга почти всю жизнь, встречались последние четыре года, которого Олег знал лучше себя самого, сейчас стоял перед ним и смотрел так, будто думал, что из-за этой дурацкой медали Олег Серёжу разлюбит.

Разумовского била дрожь. Глаза его бегали по лицу напротив, в них плескалась смесь разочарования, злости и страха. Олег различил влагу на дрожащих ресницах, и только тогда выпустил чужую куртку.

— Серый, это я.

Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, Олег поднёс чужие ладони к губам и оставил на ледяной коже два коротких поцелуя. Сергей вздрогнул, изо рта у него вырвалось облачко пара.

— Прости, — едва слышно сказал он. — Я дурак.

— Ты не дурак, — Олег с облегчением ощутил, как Серёжа прижался к нему. — Я не злюсь, просто хочу, чтобы ты рассказал мне…

Олег понимал, каким ударом стал для него проигрыш на Олимпийских играх, но только сейчас увидел, до какой степени всё плохо.

— Я не должен был тебя так… дёргать, — сказал Олег ему в макушку, но Сергей только покачал головой.

— Да я сам виноват. Прости.

Волков гладил его по напряжённой спине, терпеливо ждал, когда Сергей начнёт говорить.

— Я проиграл главное соревнование в жизни.

В тишине аллеи эти слова прозвучали как пистолетный выстрел. Снег так и валил, на Серёжину шапку легло несколько крупных снежинок. Пожирающее Разумовского изнутри напряжение наконец обрело выход. Он плакал, притулившись к чужому плечу.

— Это не последняя Олимпиада, будут ещё, — тихо сказал Олег.

— Будут, — Серёжа шмыгнул носом. — А вот поеду ли я туда…

— Захочешь — поедешь. Это же ты, — Волков снял перчатки и стёр подушечками пальцев дорожки слез на холодных щеках.

На лице Серёжи появилась несчастная улыбка.

— Это она? — спрашивал Олег полчаса спустя, когда они пришли к Серёже домой. Олимпийскую медаль Волков разглядел сразу: из всех наград, что висели у Серёжи на стене на специальном крючке она была чуть ли не единственная серебряная.

Сергей сдержанно кивнул и посмотрел на Олега так, словно одними глазами хотел сказать: «Прости, что не золотая».

Олег снял медаль с крючка, провёл пальцами по гравировке, глядя как на корпусе играет свет лампы. Медаль показалась ему тяжелее других Серёжиных наград. Возможно, на Олимпиаде использовали какой-то особенный сплав, но в глубине души Олег знал настоящую причину: эта медаль была выстраданная. И нежеланная.

Олега охватила тоска и какая-то странная злость. Серый уезжал на Олимпиаду с горящими глазами, полный энергии и уверенности, которую не мог поколебать даже злосчастный стрессовый перелом. А вернулся несчастный, потерянный, как птица, которой обрезали крылья.

— Как твоя нога? — спросил Волков, гоня мрачные мысли прочь.

— Болит, — признался Серёжа и поспешно добавил, — но не сильно, просто надо дать ей время зажить. Я тебе сувениры привёз! — спохватился он и вытащил из чемодана пакет. — Можешь выбрать, что нравится.

Олег взял пару магнитов на холодильник.

— Ты не хочешь ещё что-нибудь? — с сомнением спросил Разумовский. — Тут вон ещё сладкое есть…

Они вместе вскрыли пачку зефирок с символом Олимпиады на упаковке. Съели её, и только когда она опустела, поняли, что не стоило есть всухомятку.

Разумовский ушёл на кухню поставить чайник. Олег выбросил упаковку из-под лакомства, и тут взгляд его зацепился за что-то в мусорном ведре. Он подцепил кончиками пальцев светло-серый бумажный комок. Это был тот самый календарь, в котором Серёжа вычёркивал дни до Олимпиады. Олег быстро посмотрел на стену и только сейчас заметил, что на том месте, где прежде был подвешен календарь — один рисунок обоев. Волков не удержался и приподнял смятый лист. Ниже торчала голая пружина, мусорку почти до половины заполнили скомканные страницы календаря. Разумовский педантично ободрал все листочки, хорошо смял каждый и в таком виде бросил в мусорную корзину. Олег расправил один из комков и увидел, что у листочка только три ровных края, а четвёртый кривой: по этой линии Серёжа порвал сентябрь-месяц напополам.

— Ты чего там?

Серый зашёл в комнату так тихо, что Олег не заметил его и теперь резко подскочил на одном месте. Он пробормотал, что выбрасывал обёртку от зефира, и Серёжа, кажется, ничего не заметил.

— Я думал, можно на следующей неделе начать квартиру искать, — сказал Разумовский, когда они снова устроились на кровати. — Если всё в силе, конечно.

— Конечно, в силе, — не задумываясь, ответил Олег. — А почему что-то должно быть не в силе? — после короткой паузы переспросил он.

Разумовский потупил взгляд, покраснел и пробормотал:

— Да нет, просто… не почему, — он вскочил и сделал вид, что что-то ищет в не до конца разобранном чемодане.

Олег несколько секунд сверлил глазами ссутулившуюся спину, бросил короткий взгляд на олимпийское серебро на крючке и похлопал по покрывалу рядом с собой:

— Серый, вернись.

Наверное, что-то в его голосе на Серёжу подействовало. Разумовский коротко вздохнул, забрался обратно на кровать и уткнулся Олегу в плечо.

— Я не знаю, почему сейчас это сказал. Почему что-то должно быть не в силе.

Олег боялся, что Серый примет слова утешения за ненужную, абсолютно неуместную сейчас жалость. Волков прижал его к себе и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Серёж, послушай. Мне всё равно, какую ты там медаль привёз. Я знаю, для тебя это важно. Но я тебя люблю и хочу с тобой жить, понимаешь? С любой... медалью.

— Я знаю, — глухо ответил Разумовский. — Я знаю, что ты меня… и такого будешь любить, — Олег не удержался от короткого смешка — так неуверенно и трогательно прозвучала последняя фраза. — Мне просто… жаль, что всё вот так получилось, — и в его голосе зазвучало такое разочарование, что Олег поспешил взять бледное лицо в ладони и крепко поцеловать Серёжу в дрожащие губы.

— Я знаю, — просто сказал он.

— Олеж, ты не против, если мы сегодня не будем… — сказал Серёжа после некоторого молчания.

— Что не будем?

Сергей многозначительно качнул головой, указывая на кровать.

— Не против, конечно, ты что, — Олег хотел было рассмеяться, но Серый торопливо продолжил:

— Я понимаю, мы почти две недели не виделись, если тебе очень…

— Серёж, всё нормально, — Олег сжал его руки, как тогда в парке, и почувствовал, что даже в тепле квартиры кончики пальцев у Серого ледяные.

Они устроились под одним пледом. Сергей рассказал немного про Олимпиаду, не про сами соревнования, а про то, как жил в Олимпийской деревне, чем их кормили, сколько вокруг было спортсменов из разных стран. Олег рассказывал, как весело ему работается в кофейне после учёбы. Разумовский внимательно слушал, но в какой-то момент стало ясно, что ему смертельно хочется спать.

— Я не сплю! — Серый встрепенулся и распахнул слипающиеся глаза, когда Волков мягко потряс его. — Меня рубит… джетлаг, — продолжай, я слушаю, — он протёр глаза и выпрямился.

Минут через десять Серёжу сморил сон. Улицу за окном укрыла ранняя зимняя тьма. Олег вытащил одеяло из-под крепко спящего Серёжи и укрыл его, после чего оставил на лбу у Разумовского поцелуй и ушёл, как можно тише захлопнув дверь квартиры.

Олегу всегда казалось, что в спорте есть своя красота, но с того дня фигурное катание и весь большой спорт виделись ему в мрачном свете. Глядя на разбитого, разочарованного в себе Сергея, Волков не мог отделаться от одной мысли: ничего более жестокого, чем спортивные соревнования мир ещё не придумал.

Серёже нельзя было возвращаться к тренировкам, пока нога не заживёт до конца, но он и без того был занят: сдавал зачёты и экзамены, которые пропустил из-за Олимпиады, а параллельно занимался поисками квартиры. Олег, конечно, тоже участие принимал, но окончательный вариант съёмного жилья в итоге нашёл Сергей: увидел объявление, позвонил и договорился о встрече с владельцем.

— Нравится? — спрашивал Серёжа, когда они осматривали спальню. — Если что-то не то, можно ещё поискать.

— Нет, всё хорошо, только… Как мы будем объяснять родителям, почему в квартире одна спальня с одной кроватью?

Разумовский лениво прислонился к дверному косяку и пожал плечами.

— Да и мало ли кто к нам в гости придёт, — с сомнением продолжил Олег.

Сергей плюхнулся на голый матрас, подобрал под себя здоровую ногу и сказал:

— Говорить будем, что я избалованная сволочь, которая заняла единственную спальню, а тебя выгнала спать на диван в гостиную.

Олег расхохотался и чмокнул его в нос, прежде чем Разумовский успел возмущённо его остановить.

— Ну тогда… берём.

Родители Олега легко его отпустили: сказали, что он уже взрослый, и они с Серёжей молодцы, что решили снимать квартиру вместе.

— Так же дешевле, получается, да? — спросила мама Олега и потрепала сына по голове.

— Ага. Дешевле, — Волков кивнул головой.

Мама Серёжи тоже спокойно отреагировала, хотя сам он ужасно переживал, что оставляет её одну.

— Я к тебе часто в гости заходить буду, — пообещал он, когда они прощались у Разумовских на кухне. — Правда.

— Я знаю. Ты не переживай за меня, — мать чмокнула его в щёку. — Лучше поторопись, вас такси ждёт.

— Сейчас последний раз комнату проверю и поедем, — кинул Разумовский Олегу и вышел с кухни.

Олег очень редко оставался с тётей Мариной наедине. Они нормально общались, но сейчас ему стало неловко.

— Знаешь, я так им горжусь, — вдруг заговорила она. — Серёжей. Ему так тяжело было, а он выходил, тренировался и так хорошо выступил… — она понизила голос. — Он мне твердит, что всё нормально, но я вижу, как он разочарован, что стал вторым, — и она грустно улыбнулась.

Олег понял, что от него ждут ответа и пробормотал:

— Да, он… ага.

— Я рада, что он будет жить не один. Приглядывай за ним, ладно?

Олег кивнул.

— Да, конечно.

— Что бы мы без тебя делали, — она благодарно ему улыбнулась.

Внизу Серёжу с Олегом ждало такси с набитым вещами багажником.

Разумовский в последний раз задрал голову наверх, туда, где родным огоньком светилось окно его комнаты. Он видел, что Олег смотрит куда-то в сторону своего дома и так же задумчиво молчит. Они забрались в такси, и, прежде чем машина тронулась, Олег коснулся ладони Разумовского и послал ему тихую обещающую улыбку.

Сергей одними губами прошептал: «Я люблю тебя».

Он вдруг почувствовал бесконечную благодарность к Олегу. Отчаяние, с которым он жил пару месяцев после Олимпиады, наконец притупилось. Ему вдруг стало невозможно хорошо от мысли, что они будут жить вместе. Когда Сергей спрашивал, в силе ли их планы по поводу совместного жилья, ему правда казалось, что из-за позорного серебра эти планы могут расстроиться. А сейчас… А сейчас они ехали в их общую квартиру. Олег положил руку на сиденье рядом с Серёжиной, и Разумовский почувствовал родное обнадёживающее тепло.