— Ну не ходи! Ты даже не любишь давать интервью, зачем?

Олег привалился к дверному косяку. Сергей бросил взгляд через плечо, поправил капюшон куртки и с лёгкой улыбкой сказал:

— Но я же обещал, — он поймал Олега за руку, погладил косточку у основания кисти. — Я вернусь очень скоро. И до конца дня буду весь твой, хорошо? — Сергей дождался короткого кивка, весело подмигнул, намотал шарф и исчез в холодном подъезде.

На улице стояла поздняя осень. Разумовский шёл быстрым шагом, спрятав руки в карманы, и проклинал собственную забывчивость: он надел тёплую куртку и совсем забыл забрать перчатки из карманов осеннего пальто. Серёжа поглубже натянул капюшон и вдруг почти с отчаянием подумал, как неумолимо наступает очередная зима.

Уже выпал снег. Крупные снежинки лежали на стылой земле, падали на город с хмурого неба, по вечерам приходил настоящий мороз, а в паре заведений, мимо которых Сергей проходил, уже мерцали праздничные гирлянды.

Серёжу ждала очень странная зима, такая, какой с ним давно не случалось.

Он замер напротив кафе, в котором договорился встретиться с Юлей Пчёлкиной. Со стеклянной поверхности входной двери на него смотрела дурацкая, по краям украшенная какими-то каракулями табличка «Добро пожаловать!» Серёжа глядел на неё пару мгновений, а потом наконец вошёл внутрь.

Впервые за много лет ему не надо было готовиться к декабрьскому Чемпионату России, а потом — теперь он точно это знал — не будет ни Чемпионата мира, ни Чемпионата Европы, вообще не будет ничего понятного и привычного.

Ему предстояло оборвать последнюю ниточку.

***

Юлия Пчёлкина: Готовясь к интервью я пересматривала ваше выступление на последнем Чемпионате России и поймала себя на мысли, что это был один из самых драматичных прокатов, которые мне приходилось освещать.

Сергей Разумовский: Наверное, я вас понимаю. Я пересматривал его только один раз. Очень неприятное воспоминание получилось.

В тот момент ваша травма спины достигла критической точки. С тех пор вы ни разу не выходили на лёд?

Всё правильно. Мне сделали операцию на спине, сложную, но она прошла хорошо. Потом последовала долгая реабилитация. Я восстанавливался с февраля до конца лета.

Сейчас конец осени.

Я понимаю, к чему вы ведёте. Если бы у меня были планы участвовать в соревнованиях, я бы давно уже был на катке.

То есть, таких планов нет?

Таких планов нет. Я завершил свою спортивную карьеру. В ней было много плохого и хорошего, но сейчас я понимаю, что мой путь в спорте окончен.

Сергей едва не уронил на себя коробку. Он стоял на низенькой стремянке у шкафа, где хранилась аптечка и теперь аккуратно сделал шаг вниз.

Коробка была доверху набита лекарствами, отдельный отсек занимала стоящая в ряд зелёнка. Разумовский всегда следил, чтобы дома оставался достаточный запас, и можно было обработать образовавшиеся во время многочасовых тренировок мозоли. Стеклянные банки тихо звякнули друг о друга, когда он ставил коробку на стол. На тёмно-зелёном, почти чёрном стекле заиграл свет лампы.

Сергей пошарил в аптечке рукой, машинально перебрал неиспользованные пластыри, потряс полупустую бутылочку перекиси водорода и наконец добрался до двух последних пачек рецептурного обезболивающего.

Рубашки с таблетками приятно шуршали в руках. Сергей знал: они больше ему не нужны. После операции он ни разу не чувствовал страшную настоящую боль, а от лёгкого, едва ощутимого покалывания всегда можно выпить таблетки полегче.

Сергей опустил взгляд на коробку. Он высыпал на ладонь пару жёлтых шариков из баночки с аскорбиновой кислотой и положил в рот. Приятная кислинка защекотала язык, Серёжа поморщился и улыбнулся. В аптечке валялись бинты, лейкопластырь, гель от ушибов, какая-то мазь от боли в мышцах. Кажется, он использовал её после особенно тяжёлых тренировок, но не помнил, чтобы она хорошо помогала. Сергей переложил её подальше, прибрал аккуратно сложенные бинты на самое дно коробки и нахмурился. Весь этот запас средств мог в какой-то момент пригодиться, и всё равно аптечка сейчас казалась несуразно большой и занимающей слишком много места в шкафу.

Серёжа снова поднялся на стремянку с коробкой в руках. Две пачки рецептурного обезболивающего остались лежать на столешнице. Он поставил аптечку на место, тихо закрыл шкаф и с какой-то внезапной радостью выбросил их в мусорное ведро.

Как ваш тренер отнеслась к вашему решению завершить карьеру?

Мы попрощались. Елена Вячеславовна с пониманием отнеслась к моему решению.

Она вас отговаривала?

Мы попрощались. Не хотелось бы вдаваться в подробности, это личный момент.

Елена Вячеславовна как-то странно посмотрела на цветы у него в руках. Потом её взгляд скользнул вниз, на бутылку шампанского, и наконец остановился у Серёжи на лице. Подчёркнутые винной помадой губы изогнулись в неприятной усмешке.

— Красивые цветы, Серёжа. Кажется, это мой прощальный букет.

Сергей не удержался от короткой улыбки. Ему вспомнилось, с каким недоумением взглянул на него Олег, когда он сказал, что по дороге во дворец спорта заедет в цветочный ларёк.

— Так принято, Волче. Нужны цветы.

Продавец помог выбрать красивые пышные розы, завернул их и перевязал яркой ленточкой. Серёжа даже удивился, сколько весит получившийся букет, и теперь был рад аккуратно положить его на край стола в тренерской.

— Садись, — Елена Вячеславовна приглашающе кивнула. Её светлые болотного оттенка глаза внимательно и цепко вгляделись в устроившегося напротив Серёжу.

В кабинете повисла странная тишина, точно они оба боялись начать говорить. Сергей не знал, сколько длилось молчание, но вздрогнул, когда Елена Вячеславовна ударила пальцами по столу и заговорила:

— Знаешь, я до последнего думала, что увижу тебя со спортивной сумкой на плече и в коньках.

В её взгляде сверкало едва заметное любопытство, точно она силилась рассмотреть в нём что-то, чего раньше не видела.

— Я тоже какое-то время думал, что… — Сергей осекся. Строго говоря, после операции ему в самом деле один раз случилось прийти сюда со спортивной сумкой и в коньках. — Я тоже до определённого момента думал, что вернусь, — после секундной заминки проговорил он.

— До какого момента?

В голосе тренера вдруг послышалась знакомая резкость. Таким же тоном она спрашивала с него за ошибки на тренировках или требовала объяснить, почему на соревнованиях он откатал хуже, чем был готов. Серёжа привычно сжался от этой строгости в голосе и сейчас опустил подбородок на грудь, глянул исподлобья и сказал:

— До операции. Вернее… В больнице я впервые задумался, что всё.

— А на Чемпионате России?

Елена Вячеславовна слегка наморщила лоб. Под её пронзительным взглядом у Серёжи отчаянно заколотилось сердце, и он почувствовал себя маленьким мальчиком.

— Можете мне не верить, но нет, мне тогда было не до того, — ему в лицо бросилась краска, и он почти со злостью заговорил. — У меня едва остались силы думать, не то, что решать насчёт дальнейшей карьеры. Потом я восстанавливался, и в эти несколько месяцев предпочитал не задумываться, что будет со мной дальше, — на губах Серёжи появилась жёсткая усмешка. Он провёл ладонью по лицу и быстро постучал пальцами по ручке кресла. — Есть состояния, в которых не надо ничего решать.

Откуда-то раздались и тут же затихли звуки музыки. В хореографическом зале за стенкой начались занятия. Елена Вячеславовна сжала руки в замок. Разумовский увидел, как побелели костяшки её пальцев. В небольшой тренерской оглушающе зазвенела тишина.

— У меня нет сил снова собирать себя по кусочкам. Я один раз собрал, и теперь даже не знаю, как мне это удалось.

Серёжа не удержался от глубокого судорожного вздоха. Дыхание сбилось, и ему никак не удавалось его выровнять. В горле неприятно пересохло, он смял край рубашки.

— Я не хочу пачками пить обезболивающие. Не хочу приходить домой и падать на кровать от боли и усталости. Не хочу опять ложиться в больницу.

Серёжа замолчал. Он так переволновался, что сердце теперь колотилось где-то в ушах. Ему показалось, что он слышит как кто-то шуршит лезвиями коньков по льду, и сердито покачал головой. Каток был в нескольких десятках метров от тренерской, его шум никак не мог достигать серой двери с металлической табличкой.

Елена Вячеславовна вдруг расслабила руки. Она оглядела Серёжу с ног до головы, губы её шевельнулись, точно она беззвучно проговорила какую-то озарившую её мысль.

— Когда я сейчас тебя увидела и поняла, что ты пришёл попрощаться, я решила это просто момент слабости, — она коротко кашлянула, поднеся кулак к губам. — Ты отвык от тренировок, от режима, слишком долго промучился со своими травмами, — Елена Вячеславовна перевела взгляд на букет и покачала головой. — Что-то в тебе очень сильно изменилось. Я просто этого не заметила, — светлые глаза вспыхнули. — Раньше тебе было бы всё равно, сколько ещё предстоит операций и в каком состоянии приходить вечером домой.

— Я вас разочаровал?

— Чем? Ты выиграл два Чемпионата мира, был на Олимпиаде и забрал серебряную медаль. Можно было достичь большего, хотя… Многие останавливаются и на меньшем, — она тряхнула головой и откинулась на спинку стула. Серёжа заметил, что впервые за всё время их разговора тренер подчёркнуто старается не смотреть ему глаза. — Мне просто странно. Знать, что ты больше не придёшь ко мне на тренировку.

Сергей улыбнулся одним уголком рта. К нему как будто возвращалась возможность дышать полной грудью. Что-то подобное он чувствовал, когда ему разрешили снять ортопедический корсет. Невероятное, переходящее в эйфорию облегчение, которому не мешала даже необходимости по-прежнему соблюдать осторожность.

Сказать всё это вслух оказалось легче, чем он ожидал. Ладони вспотели, он нервно провёл по шее, и всё же не мог отделаться от приятного чувства, что только что сделал всё правильно.

— Из спортсмена всегда хочется выжать максимум его возможностей, — Серёжа удивлённо вскинул голову. Голос Елены Вячеславовны вырвал его из раздумий и заставил снова прислушаться. — Это как… сундук с драгоценностями. Ты его открываешь и сразу хочешь всё внимательно рассмотреть, а потом показать всему миру, — она опустила руку на стол, ремешок наручных часов тихо звякнул о столешницу. — Мне жаль, что ты не попробуешь покататься ещё.

Электрический свет лампы падал на букет, придавая лепесткам роз холодный оттенок. В сером кабинете цветы были единственным ярким пятном.

— Мне будет жаль, если я попробую и себя доломаю.

Сергей вдруг понял, откуда взялось это радостное облегчение. Вслух признаться, что он больше не собирается тренироваться, находясь в глубине огромного дворца спорта, казалось чем-то почти дерзким. Как будто он разбил какую-то ненавистную ему вещь.

Тренер смотрела на него пару мгновений, потом выдвинула ящик стола, зашуршала чем-то и сказала:

— Будешь рахат-лукум?

Сергей удивлённо приподнял брови, невесело усмехнулся и покачал головой.

— Нет, спасибо. Что-то не хочется.

Кстати, про личное. Много раз слышала, что личная жизнь мешает спортивной карьере. Некоторые тренеры даже запрещают своим подопечным заводить отношения.

Не знаю. У меня были отношения во время карьеры, и… мы до сих пор вместе. Это точно не мешает, наоборот, поддерживает, но мне в этом плане очень повезло. Скорее, встречаться с кем-то, кто профессионально занимается спортом сложно. (улыбается)

Что важнее в спорте: процесс или результат?

Результат. Конечно, есть много моментов, которым можно порадоваться. Мне, например, всегда нравилось подбирать музыку для новых программ на сезон. Нравился адреналин, который испытываешь, когда наконец удаётся сложный элемент. Но всё равно, в итоге это всё делается ради результата. Ради чувства, что ты сейчас лучше всех.

— На Олимпиаде, когда надо было катать произвольную, Елена Вячеславовна взяла меня за руки и сказала: есть только ты, — Серёжа сощурил глаза, глядя на полоску света на потолке, — лёд и музыка.

Он говорил с паузами, точно аккуратно пробирался вперёд. Перед глазами у него вставали воспоминания почти двухлетней давности.

— Так хорошо было тогда катать. Я помнил про четвертое место после короткой, понимал, что скорее всего сейчас проиграю… А катать мне понравилось.

Олег с полной поддержки улыбкой сжал его плечо. Слова Серёжи звучали почти восторженно, точно в болезненных воспоминаниях была своя прелесть. Сергей моргнул, отгоняя охватившую его задумчивость, и сказал:

— Со мной больше так не будет. Я не буду так кататься, в смысле… с таким удовольствием. Только не смейся, пожалуйста, — он слегка переменил положение, со смущённой улыбкой глядя Олегу в лицо и склонив голову на бок. — Бывают… бывали прокаты, когда я как будто не ехал, а летел надо льдом. Мышцы напряжены, внутри всё натянуто, катать ещё несколько минут, рядом судьи, Елена Вячеславовна смотрит на тебя из-за бортика, и ты отчаянно хочешь выиграть, как будто от этого зависит вся твоя жизнь, — Сергей перевёл дух и заговорил тише, понизив голос до шёпота. — Только всё это меркнет — и ты просто едешь, ничего и никого не замечая, — в голубых глазах сверкнула падающая звёздочка. Сергей посмотрел из-под полуопущенных век и потухшим голосом произнёс. — Это грустно, но я понимаю, что больше так не смогу. Разучился.

Вы отметили несколько моментов, которые не имеют прямого отношения к медалям. И тем не менее, для вас ключевую роль всегда играл результат?

Да. Ты готовишься к конкретным стартам, ты мечтаешь собрать конкретные медали. Хотя помимо медалей в спорте, конечно, есть много всего, ради чего стоит здесь оставаться.

Но не для вас?

Нет, мне уже оставаться не за чем. (смеётся)

У вас от природы хорошие данные, но вас всегда отличало большое умение работать. Как вам самому кажется, что спортсмену нужнее иметь: талант или упорство?

Здоровую спину. (улыбается)

Ваш последний прокат показал очень жестокую сторону фигурного катания. Её можно увидеть на тренировках, но на соревнованиях — крайне редко. Когда видишь такое, невольно задумаешься, что в конечном итоге спорт это очень жестокая по своей сути вещь.

Всё так. Фигурное катание это красиво, но безумно тяжело.

Но у вас нет ощущения, что у вашей яркой и достаточно успешной карьеры получился уж очень… грустный конец?

Может и так. Но закончить её как-то иначе я уже не смогу.

***

Юля выключила диктофон. За соседним столиком загремела стульями и стала собираться шумная компания. За стойкой бара послышался звон посуды и чей-то короткий возглас.

Серёжа постучал по пустой чашке. Разговор был окончен, но ему вдруг стало неуютно. Как будто выключенный диктофон убрал существующую между ним и журналисткой дистанцию. Юля поправила ярко-красные волосы, и Сергею бросилось в глаза, что в ушах у неё аккуратные серёжки-молнии.

— Спасибо, — она подняла глаза, и он увидел, что в них по-прежнему горит любопытство. — Что согласились на разговор.

Разумовский пожал плечами.

— Конечно, — он слегка кивнул и хотел попросить счёт и вежливо попрощаться, но тут Юля подняла ладонь вверх и сказала:

— Можно ещё один вопрос? Не под запись.

Серёжа замер. В нём шевельнулось подозрение, что в интервью эта часть их разговора всё равно попадёт, но любопытство пересилило, и он сказал, зачем-то понизив голос:

— Можно.

— Вы жалеете, что не ушли сразу после Олимпийских игр?

Сергей приподнял брови. Юлия повела плечами и уточнила:

— Я хочу сказать, вы явно были разочарованы результатом и хотели приехать на следующую Олимпиаду, но её так и не случилось. Вы жалеете, что не ушли до того, как со спиной всё стало так плохо?

Сергей нахмурился, но не потому, что рассердился. Ему вдруг стало очень грустно, хотя он понимал, что она имеет в виду. Если бы он тогда выиграл — стал бы так долго и упорно продолжать, мучаясь от понимания, что как раньше уже не будет и безжалостно растрачивая собственное здоровье?

— Нет, — коротко ответил он и удивился, как ровно звучит собственный голос. — Нет. Должен, наверное, но не жалею. Есть моменты, когда ты понимаешь, что надо продолжать. Пробовать, вставать, когда что-то не получилось и пробовать ещё, — он сделал паузу и облизнул губы. — Но наступает момент, когда встать у тебя просто нет сил.

Глаза Юли сверкали через стол. Она откинулась на спинку диванчика, будто обдумывая услышанное, а потом протянула ему руку. Сергей секунду поколебался, сжал тонкие пальцы в коротком рукопожатии и спросил:

— А почему вопрос не под запись?

Юля пожала плечами и убрала телефон и маленький блокнот с ручкой в сумку.

— Под запись никто никогда не признается, что о чём-то жалеет.

Когда Сергей вышел из кафе, на город опустилась вечерняя темнота, и с чёрного неба крупными хлопьями шёл снег.