Бессонная ночь обратилась туманным рассветом и осознанием, что дальше лежать смыла нет. Лучше макияжем усугубить свое и без того ужасное отражение. Оттенить серым впалые щеки и синяки вокруг глаз, добавить губам немного синевы, забыть расчесаться и небрежно заколоть непослушные волосы, чтобы несколько прядей выпало, прикрывая безжизненные глаза.

И на завтрак снова была вода из-под крана, слишком сладкая жвачка и сигареты с ментолом. Это уже почти традиция. Лишь только сегодня Миона курила больше прежнего – всю дорогу до больницы, пока сигареты не закончились, а ноги не начали ныть, не отвыкнув от такой нагрузки. А ведь когда-то она спокойно проходила несколько миль до школы, после так же пешком возвращаясь.

Теперь от той энергичной отличницы остались лишь непослушные волосы и полка непрочитанных книг. Даже одежду сменила, теперь пряча свою нездоровую худобу за мешковатыми свитерами. Она спокойно могла неделю питаться лишь чаем и сигаретами, монотонно записывая в дневник свои бессвязные мысли, дрожащими руками поджигая очередную сигарету и пропаливая пеплом измятые страницы. У нее даже не было тетради – лишь отдельные листки, вырванные из старых конспектов. И пока они не закончились, Гермиона точно не пойдет за новым блокнотом. Как-либо контактировать с людьми совершенно не хотелось.

У нее даже друзей не осталось. Дольше всех Гарри продержался, но даже он пишет все реже и уже почти месяц не заходил к ней после занятий. А ведь когда-то они втроем клялись всегда вместе быть.

Теперь Гермиона одна осталась. Сама же всех оттолкнула, как сейчас толкает тяжелую дверь. От себя. И приложить все свои силы, каких теперь почти не осталось.

А потом в голос взвыть от того, что кабинет психиатра на четвертом этаже находится, а лифта конечно же нет и придется тащиться на своих двух, что и так еле держат. Хотелось снова закурить, и плевать, что дыхания и без того не хватает, а отдышка уже после первого лестничного пролета началась.

Отвратительно.

Словно ей не девятнадцать, а все девяносто. Хотя до девяноста Гермиона точно не доживет. Шоком будет, если до сорока дотянет с таким образом жизни. Подобием жизни.

Но даже это подобие встрепенулось, когда в кабинете на Мио черные омуты взглянули, буквально сканируя и после прячась за кудрявыми волосами.

Она – «доктор Блэк» по бейджику – восхитительна. Даже желание жить приумножилось, дотянув до отметки «не умру, пока не пересплю с ней». Тем более оргазмы для Гермионы были единственными яркими эмоциями. Хоть чем-то, что отличалось от безразличия. И плевать, что порой приходилось мастурбировать часами, когда любое прикосновение к клитору вызывало лишь боль. Хотя ей все равно больше нечем заняться было, а боль она однажды полюбила.

Это почти как наркотик. И каждый раз хочется больше.

Только вот сейчас отчасти страшно стало от пробудившегося желания, что, казалось, в каждую клеточку тела пробралось и мешало говорить. Но говорить приходилось, сбивчиво объясняя свои проблемы – где-то придуманные, где-то недосказанные.

Гермиона должна хотеть жить, желать вылечиться от ужасной бессонницы и упадка сил. И доктор Блэк обязана помочь. Выписать рецепт, назначить новую дату приема, повторно нарычать, что надо по записи приходить, и провести тяжелым взглядом до двери.

Словно она знала.

О том, что зашедшая к ней девушка погибнуть планировала или же просто мысленно заползла под стол, удовлетворяя Беллатрикс, пока кольца путались в и без того спутанных волосах.

И эта фантазия до самого дома преследовала. До самой спальни, где баночка с психотропами на расправленную кровать полетела. Доктор Блэк говорила принимать по одной в день и держать около себя бутылку воды. А Гермиона сразу две проглотила, запив остатками энергетика, и на кровать вслед за баночкой упала.

Как же хотелось забыть тот строгий взгляд. Не хватало только влюбиться в двое старшую женщину, у которой наверняка семья есть и дочь одного возраста с Мионой.

Но это бы удивительно раскрасило ее прозрачную жизнь.

Бесконечные мысли о древесном аромате, немного тяжелом, но потому лишь более чарующем, проникающим в каждую альвеолу. И хотелось в Беллатрикс проникнуть. Одновременно языком и пальцами, стирая с нее тот строгий образ, что скрывал истинное безумие.

И безумием бы стали они, сбрасывая со стола чьи-то медицинские карты и тетради с записями приема, за что Белла обязательно ударила бы младшую по ягодицам, оставляя алый отпечаток ладони, затыкая рот Мио ее же бельем. Потому что прием все еще идет, а стены в больнице тонкие, картонные почти, если прислушаться, можно было бы услышать рассказ о чьей-то прогрессирующей тахикардии.

Но прислушивались бы они лишь к собственному тяжелому дыханию и грубым прикосновениям, ведь нельзя так опрометчиво увеличивать дозу и запивать химозной газировкой.

Необходимо непрекословно слушать доктора Блэк.

И принимать ее ласки и грубость, от которой зависимость лишь крепче становилась. Сильнее, чем от никотина. Без него нет настолько тяжелой ломки, да и не всплывает в памяти каждые пять минут. А Белла даже снилась. В белом халате, наброшенном на острые плечи, совершенно не скрывая нагого тела. И она курила, заполняя кабинет черничным никотином, выдыхала прямо в губы Гермионы и смеялась, когда та кашлять начинала.

Она любила бы над своей девочкой издеваться, привязав ее к кушетке и ступней массируя болезненно чувствительный клитор, снова и снова выдавливая из нее оргазмы и выдыхая дым прямо в лицо, когда Мио и без того задыхалась от накатывающего удовольствия.

И вымученный оргазм накрывает сильнее всех прежних, заставляющий скулить и кусать угол подушки, чтобы не разбудить родителей протяжным стоном. И приходится задыхаться, продолжая толкаться в зажатую бедрами плюшевую игрушку, на ее месте колено Беллатрикс представляя. Как она тонким каблуком по шее вела бы, безостановочно никотиновый дым выдыхая. Она бы красиво курила, для таких сигареты и созданы.

Но Мио даже не знала, курит ли Блэк и есть ли у нее столь высокие каблуки с острыми носками.

Она ничего не знала, но мысленно уже прозвала женщину своей мадам и вылизала каждый сантиметр ее идеального тела, осторожно выводя ногтями, насколько же она без ума. Стала еще более сумасшедшей, чем когда-либо прежде.

И бездумно глотала таблетки, меньше чем за неделю прикончив месячную дозу, снова и снова заглатывая сразу по две. А хотелось заглотнуть ее пальцы, по команде открывая рот шире, пуская слюну на подбородок и шею, но по-прежнему покорно обхватывая губами тонкие пальцы, порой задыхаясь от острых ногтей, что давили бы на корень языка.

И эта Беллатрикс из ее фантазий сдавливает горло Мио и ставит ее на колени, завязывает глаза широкой летной и требует раздеться. Медленно, сгорая под внимательным взглядом и обратно на колени опускаясь. Ожидая. Предельно долго ожидая, пока Белла докурит, туша сигарету в стаканчике дешевого кофе из автомата.

Гермиона отчасти себя этим кофе и ощущала… одноразовой, не приносящей особого удовольствия. Такой кофе пьют, когда выбора нет и просто нужно взбодриться. Не так от кофеина, как он отвратного сладкого привкуса.

Никто, имея выбор, не взял бы этот кофе.

Но разве у Беллатрикс не было выбора? Мионе хотелось верить, что она сознательно к ней потянулась, а не лишь потому что не было времени искать вариант получше.

Но Белла ее даже не выбирала. Просто посмотрела, задала несколько стандартных вопросов о ее состоянии и выписала рецепт, договорившись о следующей встрече. А Мио уже придумала себе, что это правило трех приемов, что ее обязательно выберут и отругают за столь безрассудный поступок.

Может, еще и оставит несколько сильных ударов, заставив упереться о стол и выгнуть спину, в нетерпении с ноги на ногу переминаясь, ожидая, пока Белла наденет перчатки и расстегнет халат, показывая туго затянутый корсет и пышную юбку.

И может, после трех ударов она погладит краснеющие ягодицы и прошепчет, что Мио хорошо держится, после оставляя ее два удара и притягивая к себе, вынуждая тонуть в глубоком поцелуе с привкусом дешевого кофе и черничных сигарет.

И это был бы лучший поцелуй за все время. Неторопливый, немного грубый и болезненный, ведь приходилось сквозь шипение садиться на стол и ногами обнимать Беллатрикс, не позволяя отстраниться. Но Белла бы все равно сделал это, накрутив волосы на кулак и заставив полностью лечь на стол. Чтобы она сесть могла, используя лицо Мио для собственного удовольствия. Снова и снова заставляя ее задыхаться и сильнее дозволенного впиваться ногтями в бедра.

И это был уже третий оргазм за ночь, погруженный в мысли о Беллатрикс, к которой уже этим утром необходимо было идти на прием. Опять тащиться в мороз за три мили, потом подниматься на четвертый этаж… а ведь даже с кровати встать сложно и теперь даже не надо было дорисовывать синяки – они и без того достаточно яркие и красноречивые. Вот, полюбуйтесь, доктор Блэк, до чего вы довели свою пациентку. Теперь ночами она не в беспокойный сон проваливается, а без конца теребит клитор, фантазируя о черных глазах.

И сегодня Гермиона вновь увидит ее.

Вновь погрязнет в ее антрацитовых глазах без надежды на спасение.