Наверное, все началось уже с кофе и энергетиков, которые я порой смешивала, чтобы эффект сильнее был, чтобы всю ночь не спать и просто писать страница за страницей о том, как же мне плохо. И потом я снова смешивала убивающий мое сердце коктейль, чтобы днем не уснуть. И так по кругу, пока я с ног валиться не начинала, ведь не спала уже неделю и не получалось скрыть синяки вокруг глаз.

Но я все равно предпочитаю говорить, что все началось с антидепрессантов, даже не слишком сильных. Просто с ними легче становилось, снова хотелось жить и что-то делать. Вот однажды — уже на первой неделе — и встал вопрос, станет ли лучше, если немного увеличить дозу? Выпить две вместо одной? А если три? И прямо пропорционально увеличивалось желание что-то делать, силы для этого чего-то и тремор.

Так я и дошла до пяти в день. А потом родители заметили, что я даже чашку держать не могу и улыбаюсь слишком широко. Они тогда сравнили меня с наркоманкой под дозой, а я и не против была.

Тем более меня снова к врачу повели, только теперь под надзором. И доктор Блэк мне другой препарат выписала, довольно строго предупредив, что увеличение дозы может привести к остановке сердца.

А мне только этого и надо было. Я же конченная совсем и люблю по тонкому лезвию ходить. Или на коньках кататься — не суть. Мне тахикардия только в радость была, а умереть я совершенно не боялась. Боялась лишь не успеть ее поцеловать.

Мне просто хотелось хоть каких-то ярких эмоций, и плевать, если они станут последними.

Так я и начала снова дозу увеличивать, только на этот раз сама в несколько аптек сходила и купила чуть ли на полгода вперед. Только вот мне этого хватило на месяц, постоянно увеличивая дозировку и порой валяясь на кровати, пока сердце настолько гулко билось, что не надо было пальцы к шее прикладывать — пульс и так посчитать можно было.

Мне было одновременно плохо и хорошо, и это будоражило, это хотелось повторить.

Больше. Больше. Больше.

И еще тяжелее, запивая все это энергетиком и сутки напролет исписывая страницы, все же купив себе большую тетрадь. Такой и убить можно, если хорошенько по виску стукнуть, но даже она закончилась слишком быстро.

И появилась навязчивая идея подарить ее доктору Блэк. Все же ее образ слишком часто мелькал на страницах. И постоянно она обнажена была, лишь только корсетом затянута и в туфлях на высоком каблуке. Чтобы наступать на меня, ругая за столь опрометчивое поведение. Но я любила с огнем играть.

И любила с Беллатрикс в своих фантазиях играть. Раздеваться под ее призрачным взглядом, кружиться голой по комнате, пока сердце сто двадцать ударов в минуту отбивало. Я так любила на грани балансировать, намеренно через край перегибаясь и снова заглатывая по пять таблеток.

И так от приема к приему, когда я снова и снова и новые аптеки приходила посте того, как жаловалась доктору Блэк, что все предельно плохо и мне ничего не помогает.

И она выписывала что-то новое. А я мешала это со старым, аккуратно изменяя даты на рецептах и печально глядя на фармацевтов. Потом так же печально глядя на родителей и улыбаясь в своей комнате.

Как глупо.

Я улыбаюсь, потому что убиваю себя. И сегодня-завтра я могу превысить допустимую дозу и загнуться в своей же комнате, в последний раз поймав прилив счастья.

Осознание пришло гораздо позже. Чем лучше я чувствовала себя под препаратами, тем хуже было по истечению сокращающегося срока. Кажется, это называлось ломкой и отходами. Кажется, так же чувствуют себя наркоманы.

Кажется, это должно пугать.

Но страх был чужд мне, а все мысли витали вокруг идеи, что если порезать руки и закинуться тройной дозой различных психотропов, то через полчаса накроет волной радости. Это почти как эйфория после третьего оргазма подряд, когда по телу одновременно с жаром распространяется тягучая усталость.

И если в таком состоянии вновь начать думать о Беллатрикс и ласкать себя, то эффект усилится. В идеале курить еще, но мне рук не хватало.

Со временем я поняла, что самой высокой точки наслаждения я достигаю, когда трусь о плюшевую акулу, с которой прежде спала в обнимку. Многофункциональная игрушка. И если закрыть глаза, можно представить, что я на колене Беллатрикс извиваюсь, так жалко трусь о нее и поскуливаю, ведь мне так ужасно не хватает ее прикосновений.

И мне не хватает ее взглядов. И когда очередной прием начинается с ее внимательного изучающего взгляда, я сгораю на месте и желаю большего. Чтоб она заставила меня раздеться, скривилась, глядя на мои свежие порезы и ругать начала, как нашкодившую кошку, хватая за волосы, до слез меня доводя и нагибая над столом.

И я стала зависима от этого перепада, когда мастурбирую на нее и плачу из-за нее, снова и снова вырывая страницы из своей тетради и переписывая письма, которые я никогда ей не отправлю и не прочту.

И мне становится все хуже с каждым днем. Словно окатывает волной, накрывая с головой, мешая волосы с песком и ракушками. И все сложнее вынырнуть на поверхность, ведь мне недостаточно. Необходимо все больше. Все тяжелее. И в мыслях все чаще всплывали названия наркотиков, какие я лишь в фильмах слышала.

Но я не знала, где их достать. Лишь примерно слышала, что в каких-то клубах… и, вновь закинувшись различными антидепрессантами, я нашла самое короткое платье, легкую шубку, что совсем от мороза не спасала, и самые высокие каблуки, которые выбросила из окна, чтобы по водосточной трубе спуститься. Деньги у меня всегда были и теперь лежали в блестящей сумочке, чтобы я потратила их на новый яд, который наверняка разрушит мой мозг.

И я больше не хотела умереть, но по-прежнему не боялась смерти. Мне словно все равно было, лишь хотелось достигнуть высшей точки нирваны, о какой так сладко рассказывают те, кто против наркотиков.

Я была бесчувственная, когда трезвая, и никакими медитациями не получалось нужного удовольствия достигнуть.

И теперь я тащилась в метро, выглядя как дешевая шлюха с этим чертовым кривым смоки и липким блеском. И у меня на сегодня лишь одна цель была — купить хоть что-то незаконное, пусть даже обычную травку.

Удалось купить несколько марок. В чертовом шумном клубе, где все трутся о потные тела друг друга и прыгают под тяжелые биты. Казалось, абсолютно каждый здесь был под кайфом. Только вот это были обычные люди, счастливы в своем умении чувствовать достаточно много эмоций за раз, чтобы не хотелось употреблять.

Я так не умела и после пары шотов текилы начала помутневшим взглядом искать кого-то похожего на дилера. Тощий блондинистый паренек нашел меня сам, наверное, прочитав мои мысленные просьбы о помощи. И я отдала ему все свои деньги, какие сейчас взяла, и пошла в туалет, желая поскорее опробовать что-то новое.

Было ли мне страшно?

Нет.

Было лишь любопытно, увижу ли я Беллу в своих ярких фантазиях.

А фантазии действительно яркими были, ярче стен, расписанных неоновыми красками. И Белла настолько яркая была, что я тут же в ее объятия упала, хотя на деле упала я всего лишь на пол, закрывшись в одной из кабинок. Да так и лежала, пока эффект не прошел, обернувшись двумя невероятно яркими оргазмами.

А ведь кто-то однажды говорил, что под наркотой невозможно кончить. Сегодня я доказала обратное и, шатаясь, поползла домой.

Не знаю, как меня машина не сбила, ведь я посреди дороги шла, шатаясь пуще прежнего от второй марки и смеясь, когда призрачная Белла в ярко-алом сиянии угрожала связать и оттрахать меня, чтобы я больше не занималась ничем подобным и смыла в унитаз оставшиеся три марки. И я лишь смеяться с этого могла, ведь даже Белла не понимала, насколько же мне хорошо сейчас и какая я свободная. Наверное, за всю жизнь не чувствовала такого. Столь яркие эмоции, что хотелось навечно в них остаться.

Но правда в том, что чем больше я принимала, тем меньше держался эффект и тем хуже мне становилось, когда он сходил на нет.

И мне хотелось большего, но сперва необходимо было снова в больницу сходить, снова сгореть под взглядом антрацитовых глаз и выпросить что-то посильнее, предварительно наркотик на язык положив, чтобы улыбка шире была и стерлись границы кровати и комнаты.