- Меня задолбало снюхиваться, как крольчата, - говорит Роджерс, едва Джеймс объявляется на пороге их квартиры, и чувствует, как волоски на собственных ушах встают дыбом, но совсем не от страха. Хвост Баки, обычно неуправляемый и вездесущий, прижимается к его ногам покорным дитенышем, и Стив с удивлением замечает его подрагивающий белый кончик, распаляясь еще сильнее. - Мало того, что каждый лис в районе считает своим долгом ткнуть меня носом в факт того, что мы не подходящая друг другу пара, так еще и ты, оказывается, делаешь что угодно, кроме того, что тебе самому нужно. Что тебе самому хочется.

Глаза Роджерса недобро горят, и Джеймс впервые осознает, почему этого малыша когда-то все-таки приняли на обучение в Академию, а после взяли на службу. Не то чтобы Стив сейчас вызывает у него чудовищный страх, но сам факт того, что от интонации его голоса хвост поджимается, как у молодой лисы, заставляет Баки нервно перетаптываться на месте.

- Не понимаю, о чем ты, - берет он себя наконец в руки, нагло вскидывая подбородок: еще его кролик не отчитывал. - Чем тебя не устраивает наш секс? Надоело быть снизу?

И едва не расплывается в улыбке, видя, как краснеют щеки Роджерса, не привыкшего к откровенным разговорам об этой стороне их отношений.

- Надоело, что ты ведешь себя, как кролик, и бережешь меня, словно я фарфоровый, - Стив думает, что зашел не с той стороны, что хотел донести не то, что сказал, только по лицу Джеймса понимает: попал в точку - и злится еще сильнее. - Господи, Барнс, ты позволяешь мне делать то, что нормальные лисы презирают!

Только вот Джеймс не выглядит оскорбленным, когда сообщает:

- Что, если мне это и правда нравится? - и Роджерс теряется в словах, не зная, как донести всю скопившуюся обиду. Но Баки снова приходит ему на выручку:

- Давай по порядку, но прежде всего, - он проходит и садится рядом со Стивом на диван, - скажи мне, откуда ты вообще понахватался подобных выражений. "Снюхиваться, как крольчата", - цокает он языком, и глаза у него весело мерцают, - это слэнг лисов, хорошие кролики его не используют.

- Встретил сегодня одного придурковатого лиса на рейде в баре, - поясняет Роджерс, чувствуя, как раздражение отступает: разговаривать с Баки, не ссорясь, куда лучше, чем ругаться и повышать голос, - Тони. Вцепился в меня, как клещ, такого понарассказал, пока я его в участок волок.

Стив осекается, видя, как темнеют глаза Джеймса, как дергаются крылья носа, а после Барнс стремительно наклоняется в его сторону, втягивая воздух в районе его виска, и губы его поджимаются.

- Тони, сучий выблядок, - шипит он, а потом хватает Стива за загривок, как котенка, и тянет на себя. Обнюхивает тщательно, и Роджерс попеременно то бледнеет, то краснеет, чувствуя ладони Барнса на теле, ощупывающие его, словно он на приеме у врача. Когда Джеймс натыкается на тонкие свежие царапины на его запястье, Роджерс и вовсе замирает, забывая дышать.

- Ты знаешь Тони? - наконец решается он подать голос, понимая, что Джеймс его не слышит. Барнс медленно наклоняется, прихватывая его запястье губами, и лижет долго, прикусывая кожу, а после Стив чувствует острые края клыков и моментально сжимается в ожидании боли, только боль не приходит, потому что Баки отстраняется, а после говорит:

- Раздевайся, - и голос у него такой, каким Роджерс его не помнит. Каким никогда не слышал. Он подчиняется, чувствуя, как пальцы путаются в узле галстука, как дрожит собственный хвост. Джеймс помогает ему выпутаться из форменных брюк и рубашки, а после раздевается сам.

- Танцевать я тебе не буду, - сообщает он, и лицо у него такое серьезное - Стив не сразу понимает, о чем речь.

- Танцевать? - переспрашивает он, а после вспоминает, что брачные игры у лисов, в отличие от остальных, не предваряются, а заканчиваются танцем, и краснеет от кончиков ушей до самого хвоста, понимая, что это значит.

Хотели полноценных лисьих отношений? Получите-распишитесь, мистер Роджерс.

***

- По этикету положено сразиться с другими претендующими, - пытается пошутить Стив, пытаясь вспомнить как можно больше о лисьих отношениях, только выходит плохо, потому что взгляд у Барнса злой, голодный и раздраженный, а жесты скупые и далеко не нежные.

- Никто больше не претендует, - откликается он, а после ощеривается, - а Тони свое получит. - И Роджерс впервые замечает, какие острые у него клыки, но испугаться не успевает, потому что влажные язык проходится по ним, соскальзывая на нижнюю губу, и Стив залипает на это зрелище без возможности оторвать взгляд.

Барнс особо не церемонится: нависает сверху и прикусывает за ухо - непривычно так, что даже больно - и Стив думает, что зря все это затеял. Снюхиваться, как кролики, было куда безопаснее. Он осторожно кладет ладони на чужие плечи, отталкивая еле-еле, но обычно чуткий к подобным жестам Джеймс лишь прикусывает его ухо сильнее, а после обхватывает запястья, фиксируя и не позволяя вырваться.

- Если ты пытаешься меня запугать, - голос дрожит, и Стив злится, что его испуг слышно так явно, - то нет необходимости, я и так верю, что ваши лисьи пляски просто бойцовский клуб по сравнению с кроличьими брачными играми. Я был неправ, прося тебя о том, чего не понимал.

Он дергает головой, пытаясь отстраниться, но Джеймс рычит, кусая его в плечо, а после переворачивает на живот, и Стив чувствует его клыки, сдавливающие сонную артерию. Барнс замирает, собирая его участившийся пульс кончиком горячего языка, но даже опасная близость его клыков не отвлекает Стива от ощущения наглого хвоста, скользнувшего между его ног и касающегося теперь обнаженной кожи на внутренней стороне бедер. И ладно бы, если бы это было просто щекотно, но нет: тело, замершее в испуге, отзывается на легкую ласку, и Барнс хмыкает, чувствуя дрожь роджерсова хвоста, и тотчас же теряет всю свою суровость, как оказалось, напускную чуть более, чем полностью. Отстраняется, ласково целуя его в затылок, расслабляет крепко держащие его запястья пальцы.

- Пять минут, Барнс, - совсем по-лисьи фыркает в подушку Стив, - ты выдержал пять минут. - Но от сердца отлегает мгновенно, когда Роджерс наконец понимает, что все это было попыткой показать, чего они избежали, когда Джеймс отказался вести себя так, как принято среди таких, как он: лучше Стива знал, что Роджерс не справится и не захочет справляться. Отказался от привычного для себя ради, черт побери, кролика.

- Что поделать, - Джеймс не спешит слезать с него, лишь устраивается поудобнее, принимаясь вылизывать его шею, и Стиву становится щекотно, на этот раз вообще везде: и шелковый хвост, и беспардонный язык, и дыхание Баки, заставляющее заинтерсованно шевелиться собственный хвост, вынуждают его вырываться из рук Джеймса, теряя дыхание от смеха. Он пытается выбраться, отбиваясь от удерживающих его рук, кусается и царапается, ласково и дразняще, и попеременно сбивается со стонов на скулящие мольбы, когда Барнс делает что-то особенно невообразимое своими пальцами и губами. Полностью погружается в эту шуточную борьбу, полную ласки, поэтому, когда над ухом звонко клацают зубы, успевает только изумленно дернуть головой, по замершему на нем Барнсу понимая, что на этот раз Баки не притворяется.

И лишь стискивает зубы крепче, когда чувствует опаляющее кожу дыхание возле ключицы и следующий за ним больной укус, и не шевелится, даже когда язык Джеймса, проскользнувший между клыков, принимается слизывать выступившую кровь. Стив не отсчитывает проходящие мгновения, подмечая только онемевшее от неподвижности плечо, а после хватка чужих зубов наконец слабнет, а сам Барнс скатывается с него поспешно и стремительно, отворачиваясь к стене, но только Роджерс все равно успевает заметить его испачканные кровью губы и ошалелые испуганные глаза. Стив знает, что еще слишком рано, но все равно зачем-то произносит:

- Джеймс, все нормально, - а после осторожно касается раны на собственной шее. Кончики пальцев становятся алыми, и он поджимает губы: представить, что сейчас испытывает пытавшийся показать ему, что у них все может быть по-другому, но сорвавшийся вопреки себе же Барнс, он не берется.