Кэйа разворачивался медленно, не размыкая сильнейшей хватки на запястьях Дилюка. Тот никогда не жаловался на чувствительную кожу, однако в данной ситуации он был уверен, что останутся синяки, если не воспаление от обморожения. Рагнвиндр словно в замедленной съемке наблюдал как расширяются покрасневший от слез глаз, как вытягивается побледневшее лицо и открывается рот. Псевдопокойник только и успел, что накрыть губы Альбериха ладонью. Та была без перчатки, а потому Кэйа ощутил кожей каждый шрам, мозоль и ожог. Цель оправдывала средства, капитан кавалерии Ордо Фавониус не издал ни звука.

— Ты не сошел с ума, — остановил поток мыслей сводного брата Дилюк, — Я сам не уверен, что происходит и было бы просто замечательно, если бы ты оставался единственным, кто в курсе данного недоразумения.

— Расскажешь мне, что ты знаешь? — произнес Альберих, но в тоне четко читалось «ты так жесток со мной, братец».

— Нам нужно найти другое место. А еще переодеться.

      Сначала Кэйа не понял, зачем им это. Но чуть позже, когда взгляд наконец сфокусировался на внешнем облике «мертвеца». Плащ и жилетка отсутствовали, а оставшиеся части гардероба были помяты и густо испачканы землей и травой. В сапогах наверняка так же было полно холодных комьев органики. Наверняка братец продрог насквозь, да и его аристократическая чистоплотность наверняка зудела под кожей. Словно множество нано-ножек бегают по коже, застревая в порах.

— У меня есть безумная идея! — улыбнулся своей фирменной улыбочкой Альберих. Да начнется шоу!

***

      На винокурне «Рассвет» даже в столь поздний час горел свет. Кэйа был уверен, что все работники сегодня собрались в главном зале, дабы помянуть своего мастера, вновь оставившего их. На стук в дверь отреагировали моментально, Аделинда открыла дверь немного резко и, честно говоря, едва не расплакалась вновь, увидев на пороге молодого господина. Принимать ее объятья прямо на пороге было немного неловко, не только из-за того, как давно в последний раз он приходил сюда не как «капитан Ордо Фавониус». Просто затылок прожигал взгляд вполне себе живого Дилюка, соболезнованиями по которому ему предстоит обмениваться.

      План был простой. Кэйа проникает на винокурню и отвлекает всех собравшихся своим обаянием и красноречием. С легкой подачи Рагнвиндра было разрешено даже рассказывать истории об их общем детстве. В это время Дилюк должен был пробраться в комнату, где расположат сводного братца и ждать сигнала. А дальше душ, проникновение во всегда закрытую переговорную за одеждой и отдых на пару часов. Отправляются с рассветом.

      Вот только для Дилюка стало неожиданностью, что Кэйа напросится в свою старую комнату, которую горничные долгие годы держали в чистоте и порядке. Время в ней словно застыло, как в тот роковой восемнадцатый день рождения самого молодого капитана кавалерии Мондштадта. Даже незаконченная зарисовка кристальной бабочки на фоне виноградников покоилась по центру стола. Естественно, данная обстановка не осталась без колких комментариев, произнесенных, что странно, с абсолютно честной улыбкой. Рагнвиндр не стал противиться и сопротивляться правдивым замечаниям, лишь многозначительно фыркал, стараясь не отводить взгляд от собеседника.

— А теперь идем в душ, — протянул Кэйа, открывая нужную дверь.

— В смысле «идем»? Ты останешься здесь.

— То есть, мне сидеть с выключенным светом и стараться не шуметь, чтобы остальные подумали, что я в ванной комнате? А волосы абсолютно сухие и многочасовой миссией пахну — так это шампунь такой?

      Противопоставить было нечего. И Дилюк проходит в ванную комнату вперед, слыша как за ним закрывается дверь. Потолочный светильник зажегся то ли от его пиро, что лилось через край от напряжения, то ли все же от подачи газа к лампе. Возможно, в каких-то семьях это и принято, но они с Кэйей никогда не принимали вместе водные процедуры. Да, были душевые в казармах. Да и на озеро все ходили. Но все же… неловко. Альберих включил набираться чугунную ванну с подогревом снизу, пока «братец» избавлялся от остатков своего похоронного костюма.

      Кэйа перемешивал рукой воду, чтобы та нагревалась равномерно, поглядывая украдкой за раздевающимся мужчиной. За почти четыре года, что они не общались, Дилюк возмужал. Оформились мышцы, плечи стали шире, руки крупнее. Но больше всего завораживало и пугало огромное количество шрамов, что разрисовали практически каждый сантиметр кожи кривыми жестокими узорами. Как же тяжко, наверное, было Рагнвиндру, что своевольно отказался от глаза Бога и прыгнул прямо в пасть льва. Особенно, когда с десяти лет жил, подпитываясь силой, данной Архонтом.

      С того рокового дня сам Альберих не расставался со своим крио элементом. Он в совершенстве овладел потоками артерий стихии, подстроил их под себя и свои нужды. Крио стало продолжением его, олицетворением внутреннего мира. Она и лечит, и защищает и атакует. Мужчина даже на секунду не мог представить, что добровольно откажется от буквально части себя. А вот сводный брат смог, и даже стал угрозой для одной из самых могущественных организаций Тейвата. Да, при нем был глаз порчи, который дает практически неограниченную силу, но и забирает он вдвое больше.

      Самым страшным шрамом на теле Дилюка был перекрестный глубокий, все еще не бледный след от порезов элементальными силами. Погрузившись в собственные мысли, Альберих сам не заметил, как ладони в перчатках без пальцев коснулись поврежденной кожи, пустив по ней волну холода. Но сам хозяин тела так и не успел возмутиться, лишь резко развернувшись, прервав контакт кожа к коже.

— Это случилось в тот день? — задал вопрос абсолютно серьезный капитан, но, заметив непонимание в алых глазах, решил уточнить, — Твой глаз Бога однажды, где-то за пару месяцев до твоего возвращения, потерял свой привычный блеск. Практически потух у меня в руках. Я словно держал сердце в руке, что постепенно прекращало сокращаться.

— Какая у капитана кавалерии богатая фантазия, — пытался уйти от темы Дилюк, но серьезный взгляд сводного брата, каким он редко когда-либо смотрел, прервал эту попытку, заставив сдаться, — Ты удивительно проницателен, как и всегда. Вот только я оставил тебе эту стекляшку не за тем, чтобы ты использовал ее, словно мягкую игрушку.

— Что ты, дорогой братец, ни о какой игрушке и речи не было. Скорее уж ночник. Даже на столь большом расстоянии эта, как ты выразился, стекляшка, невероятно четко реагировала на твои эмоции. Я даже сожалею, что вернул ее. Было бы проще понимать, что ты скрываешь за этим суровым выражением лица.

      Дилюк пропустил это мимо ушей, однако глаз Бога прикрыл рукавом грязной рубашки. Резинка запуталась в волосах и пришлось разорвать ее. Мышцы на его руках при этом напряглись, выделяясь под кожей. И только слепой не назвал бы это движение сексуальным. Кэйа, к слову, слепым не был. Перекрыв подачу воды в чугунный чан, он вновь перемешал воду, сделав ее равномерно теплой, и принялся так же снимать одежду. В просторную, но не достаточно для двух взрослых мужчин ванну залезли вместе практически без пререканий. Хотя Дилюк все же попытался напомнить о приличии и возможности помыться друг за другом.

— Потереть тебе спинку? — звонкий смех был встречен подпаленным кончиком синего хвоста.

***

— Нам следует отдохнуть, Дилюк. Как в старые добрые времена, в одной кровати. Правда, придется лечь друг на друга, чтобы поместиться, но мы ведь так сблизились за последние часы.

— Я укорочу тебе язык, если сию секунду не спрячешь его за замкнутыми зубами, — ругнулся Рагнвиндр, пытаясь по-тихому открыть уже много лет запертую переговорную.

      Пыли, как и в бывшей комнате приемного сына Крепуса, не было. Сразу была видна рука Аделинды, что приходила сюда раз в неделю, отпустив прочих горничных. Все секреты и темные воспоминания семьи Мастера покоились здесь. Больше всего Альбериха поразил огромный незавешенный портрет, расположенный на стене напротив двери таким образом, чтобы не остаться незамеченным. На нем были изображены маленькие братья, сидящие на мягкой софе кораллового цвета. А на их узких плечиках покоились большие ладони Крепуса, лицо которого, единственного на картине, оставалось спокойным. Кэйа помнил, как болели щеки после двухчасового позирования. Но они с Дилюком тогда были невероятно довольны, что смогли запечатлеть столь замечательный момент на долгие года.

      Слева что-то загремело, зашуршало, и боковым зрением заметил, как Рагнвиндр переодевается в какую-то странную незнакомую одежду. Среди привычного черного в полумраке выделялся алый цвет. Как только со стороны раздался последний шорох цепочки, а после этого тяжелый вздох, Кэйа позволил себе повернуться полностью, чтобы рассмотреть целиком. И смог лишь разочарованно вздохнуть — дурацкий полумрак мешал увидеть хоть что-то, кроме пятен цвета.

***

      Дилюк был прекрасен. Настолько, что все повидавший Альберих, являвшись тем еще знатоком нарядов, потерял дар речи. Алый с черным сюртук, чуть короче, чем его привычный черный, украшали по спине крупные цепи, воротничок стоечка визуально увеличивал линию плеч, но, в теории, мог быть и запахнутым, судя по наличию на нем ремешка. Под ним скрывалась черная рубашка с серым жилетом косого кроя. Из-за полы сюртука по левой стороне жилета пустил крыло феникс (и Кэйа только мог представить себе, как прекрасно второе крыло «обнимало» спину). Голова этого самого феникса была украшена красным энергетическим камнем, резонирующим с глазом Бога или порчи. А этот небольшой вырез у самой впадины на шее… Архонты! Собранные в высокий хвост волосы открывали шею. И чокер, из-за которого сверху выглядывала сетчатая майка. Кэйа боялся открывать рот, чтобы не вылетели какие-нибудь неприличные звуки.

— Я теперь понимаю, почему тебя все еще считают главной угрозой Фатуи, — все же смог собраться с мыслями парень.

      Дилюк показательно проверил прикрепленный к перчатке глаз порчи, но не смог сдержать улыбки, проходя мимо Альбериха. Пора отправляться в Ли Юэ. Немного отстав, капитан кавалерии только и мог думать о том, что братец, кажется, стал на пару сантиметров выше.