— Северус сказал, что Волдеморт планирует нападение на одну из волшебных деревень. Но тебе там быть не нужно, — мягко произносит Дамблдор, ставя перед Гарри чашечку с чаем. Тот кидает на него совершенно равнодушный взгляд, принимая чай и делая глоток. Он спрашивал не для того, чтобы нарваться в добровольцы, просто его беспокоила какая-то излишне подозрительная и очевидная возня орденовцев.

— Ну, — медленно произносит он после. — Ладно.

Дамблдор пододвигает к нему тарелочку с печеньем, явно удовлетворëнный ответом, и довольно щурится, делая глоток чая из своей чашки. Краем глаза Гарри замечает карту местности, без особого труда прочитывая название, но никак это не комментирует. Директор всегда был отвратительно небрежен к деталям, совершенно не опасаясь того, что он мог бы взбунтоваться. Конечно, дело было в его уверенности в том, что он для этого имеет недостаточно характера. Поттер никогда не возражал Дамблдору, потому что не видел смысла, и, видя эту его послушность, тот часто рассказывал слишком много.

Например то, что Снейп стал двойным шпионом лишь благодаря смерти его матери.

Гарри знал, что профессор думает, что эта тайна умрëт вместе с ним, не подозревая, насколько этот старик может быть болтливым. Забавно, да.

Размышляя обо всëм, он иногда думал, что к нынешнему моменту мог бы взяться манипулировать директором, потому что тот не видел в нëм никакой опасности. Он думал, что Гарри действительно верит в его идею всеобщего блага, не понимая, что на самом деле тот просто использует его. Притворяться ничего не понимающим было для Гарри некой стратегией всю жизнь, потому что это позволяло ему не заботиться о последствиях. Люди перестают обвинять тебя, как только начинают жалеть, превращая в своëм сознании в жертву. Дадли научил его этому. Кто бы мог подумать, что он может отхватить что-то полезное даже от этого толстяка.

Но на самом деле он всегда знал, что, кто и почему хочет от него, даже если ему самому мотивы казались недостаточными. Пустяковыми, не имеющие ценности. Знал, когда ему врали или недоговаривали. Гарри думал, что Дамблдор делает это слишком неинтересно, поэтому он не чувствует к нему хоть какой-то привязанности, какая была у него, например, к вечно занятой только собой Гермионе. Он совсем ничего не чувствует к этому одинокому старику, несмотря на всеобщую любовь других к нему.

— Мы эвакуируем жителей деревни и подключим аврорат, чтобы зачистить местность от оборотней. Число нападавших будет около двухсот.

Гарри кивает и думает, что в действительности едва ли дело в деревне, потому что захват волшебной деревни где-то на окраине не имеет никакого смысла, ведь там нет ничего ценного. Он мысленно представляет себе карту, думая о том, от чего именно Лорд мог бы отвлекать основные силы, и видит, что Азкабан находится буквально прямо параллельно ей. Возможно, тот хотел наведаться в Азкабан, освободив Беллу, Люциуса и остальных.

Ах да, он ведь должен будет еë убить.

Он чувствует некую усталость от этой мысли, но та была виновна в смерти Сириуса, поэтому он обязан был отомстить. Хотя бы сделать вид, что ненавидит, потому что именно такие чувства испытывали бы обычные люди, если бы на их глазах убили единственного родственника.

Он мысленно крутит карту, рассматривая то, насколько далеко Хогвартс находится от Малфой-мэнора, где те точно остановятся из-за Волдеморта и с легкой досадой понимает, что это слишком далеко. Из Хогсмида нужно будет сделать как минимум три трансгрессионных прыжка, к тому же у него не было сведений о том, как именно был защищëн мэнор. Пойти туда под мантией-невидимкой было глупостью, значит придëтся просто дождаться удобного момента.

Он едва слышно вздыхает, делая новый глоток чая под рассуждения Дамблдора о Волдеморте. Едва ли тот замечает, что чем чаще они видятся, тем больше он повторяется.

—… у тебя ещë не вышло получить воспоминание профессора Слизнорта?

— Он начал меня избегать из-за того, что теперь знает, что вам нужно то воспоминание.

— Это в его духе, — вздыхает Дамблдор. — Тебе следует… подойти к этому тоньше, Гарри.

Поттер, слыша это, едва не давится чаем, заставляя себе удержать смех и спокойно проглотить напиток. Он что, хочет намекнуть ему использовать «уловки»?

— Да, я знаю, я пытаюсь, — он улыбается директору самой невинной улыбкой на какую способен, делая вид, что не понимает его и видит, как тот едва заметно хмурится, прежде, чем улыбнуться в ответ. Его ценность в глазах Альбуса именно в том, что тот считает его добрым и невинным героем, начни он показывать ему хотя бы намëки на хитрость, тот начнëт осторожничать, лишая его информации о том, что в дейстивтельности происходит снаружи.

Он выходит от него где-то через час, просмотрев новый отрывок из жизни Волдеморта, но даже несмотря на то, что до отбоя остаëтся не больше полутора часов, идëт совсем не в гостиную, а сворачивает к заброшенной западной башне. В отличие от Астрономической, туда не сложно было добраться, но она и не была популярна, потому что была совсем невысокой, на уровне пятого этажа и выходила окнами на кабинет какого-то профессора с параллельного курса. Башня напоминала скорей некий заброшенный балкон, чем какое-то тайное место, но именно это и делало это место уединëнным. Он накидывает на незастеклëнные окна чары отвлечения внимания, садясь на привычное место на подоконнике и достаëт пачку магловских сигарет, вставляя одну в рот и затягиваясь, отчего кончик тут же вспыхивает.

Это было единственным, что он выбрал сам. Он когда-то по-настоящему задумывался о том, что ни разу в его жизни не появлялось того, что принадлежало только ему и его выбору. Что он даже не имеет желания к тому, чтобы изменить этот факт. Он считал всë происходящее с ним действительно бессмысленным и неинтересным. Хотел сойти с ума или хотя бы как-то изменить собственное восприятие, начав экспериментировать с таблетками из аптечки Дурслей, ингредиентами, которые остались от зельеварения и алкоголем, который по его просьбе прислал Сириус. Он думал, что ему нужно немного расслабиться из-за смерти Седрика, так что выполнил эту просьбу, несмотря на то, что ему было всего четырнадцать. На самом деле его никак не задела смерть Диггори, но он не мог никому сказать об этом, часто даже пользуясь этим предлогом в том или ином случае.

Все эти эксперименты не привели ни к чему. Да, он чувствовал то, в чëм была цель, только вот всë это было словно… не с ним самим, а только с его телом, которым, к тому же, становилось сложно управлять. В то же время в его голове будто бы появлялся кто-то ещë, кто предлагал глупости вроде танцев или выдающий несмешные шутки, но этот пласт его сознания был легко подавляем простым «нет».

Это было просто скучно, поэтому он легко отказался от такого способа саморазрушения.

В один из дней, когда он был на детской площадке, там появился курящий Пирс, и он предложил сигарету и ему, при условии, что тот не будет никому говорить о том, что он курит. Они не то, чтобы ладили, но в тот день, наверное, Пирс был в слишком хорошем настроение, чтобы устраивать перепалки.

У Гарри же от первой затяжки тогда закружилась голова. Он закашлял, но продолжил и неожиданно понял, что ему это нравилось. Поттер чувствовал себя по-другому, когда делал затяжку и выдыхал в воздух дым. Даже не в силах дать правильное название этому своему состоянию, он просто знал, что в эти короткие три-пять минут чувствовал себя абсолютно по-другому.

Конечно, он не захотел бросить, даже если на самом деле всë дело было просто в психосоматике. Гарри не видел и не слышал, чтобы кто-то чувствовал себя от этого так же, как он, поэтому думал, что таким образом инстинкт самосохранения ограждает его от дальнейших экспериментов над собой.

— Это опиум?

Гарри вздрагивает, слыша внезапный вопрос и оборачиваясь, видя призрак женщины.

— Нет, — качает он головой, — я не увлекаюсь наркотиками. Они не могут дать мне то, чего бы я хотел. Это просто табак.

— Довольно изящная форма, — кивает ему женщина, несмело приближаясь. — В моë время его курили с помощью трубок или сворачивали в плотные толстые трубочки. Но я не думаю, что в вашем возрасте это может быть полезно.

Гарри жмëт плечами.

— Я и сам думаю, что для тела это довольно-таки вредно, но предполгаю, что мои причины злоупотреблять этим иные, нежели у других.

Леди приближается ближе, стараясь не задеть его юбкой своего призрачного платья, и вздыхает, видя выпускаемый Гарри дым.

— Я не пытаюсь вас пристыдить, просто немного завидую. В своей жизни мне не удалось сделать множество вещей.

Гарри задумчиво смотрит на лицо призрака, а потом спрашивает, хочет ли она, чтобы он выдохнул дым в неë. Так же, как они проходили сквозь сгнившую еду, представляя себе, что едят еë, она может представить, что вдыхает этот дым в лëгкие. Он видит, как темнеют щеки женщины, когда она неловко кивает.

Гарри делает затяжку, прося еë закрыть на мгновение глаза, и наклоняется к ней, разглядывая красивое призрачное лицо. Было бы ужасно, если бы он тоже когда-нибудь стал призраком, потому что в таком случае его ужасное существование продолжалось бы бесконечно. Он прикрывает глаза, прикасаясь к призрачным губам и выдыхая дым сигареты, который расходится внутри неë как упавшая в воду капля краски. Очень красиво.

Леди распахивает глаза и дëргается назад, вызывая у Гарри тихий смех. Еë лицо темнеет полностью, отражая смущение, а он продолжает любоваться медленно растворяющимся внутри неë дымом.

— Вы поступили слишком дерзко и непочтительно.

— Извините, — легко извиняется он, снова отворачиваясь к окну. — Не смог удержаться, потому что вы очень красивы.

Леди молчит некоторое время, прежде, чем тихо произнести:

— Спасибо.

— Не за что, — улыбается Гарри, поворачиваясь, но женщины уже нет.

Действительно не за что, он ведь сделал это лишь потому, что знал, что реакция призрака его развеселит.

— Поттер? — слышит он голос профессора откуда-то из-за двери, а затем следует ворчание: — Я говорил вам не курить на территории школы.

— Ну, должны же и у меня быть грехи? — сигарета заканчивается, и он уничтожает окурок, спрыгивая с окна и сталкиваясь со Снейпом взглядом. — Дамблдор забыл мне что-то сказать? Мог бы и сам спуститься, а не дергать вас.

— В его возрасте двигаться слишком много не очень полезно, — Снейп протягивает ему конверт, собираясь тут же уйти, но Гарри хватает его за мантию на руке, заставляя остановиться.

— Подождите, пока я прочту.

— Я устраивался сюда профессором, а не почтовой совой, доберëтесь до директорской башни самостоятельно, — отмахивается от него Снейп, но Гарри и не думает отпускать.

— Возможно, именно вас попросили передать, потому что нам нужно сделать что-то вместе?

Это звучит убедительно, поэтому когда Гарри впихивает ему конверт обратно в руки, тот послушно разворачивает его, пробегаясь глазами по строкам. Поттер видит, как глаза профессора на мгновение распахиваются от удивления, и как в следующее мгновение прищуриваются от раздражения.

Гарри же делает лëгкий шаг вперëд, стараясь не вторгаться в личное пространство профессора слишком сильно, чтобы не создавать ни для кого неловкости, и тоже заглядывает в письмо.

— Окклюменция? Разве в этом есть смысл? — Гарри тоже находит это нелогичным, учитывая их прошлые «рабочие» отношения. Секретом не было, что они плохо друг друга переносили. — Хотя, я рад, что у нас будет время наедине.

Снейп буквально дергает плечом со стороны Гарри, заставляя того послушно отойти на место, комкает письмо, а потом выдыхает, расправляя бумагу и возвращая ему.

— Вас продолжают мучать кошмары?

— Нет, — качает головой Гарри. — Я думаю, Лорд сейчас ничего не делает со мной, опасаясь, что я как-то вызнаю про его планы. Он ничего не говорил?

— Нет, в последнее время он действительно довольно скрытен.

— Но вы всë равно прекрасно работаете, — улыбается Гарри, вспоминая новости от Дамблдора. — Это заставляет меня беспокоиться.

Профессор, услышав это, недоумëнно поднимает бровь.

— Вас? — а потом усмехается. Эта усмешка почти довольная, что вводит уже самого Поттера в некоторое недоумение. — Хотите что-то узнать от меня? Лучше спросить прямо, больше, чем можно, я всë равно вам не расскажу.

Гарри закатывает глаза, удерживая руку от фейспалма.

— Я не «окучиваю» сейчас вас, как вы это называете. Просто мне было бы действительно… нехорошо, если бы ваша безопасность была нарушена.

Он тщательно подбирает слова, поэтому звучит несколько… несуразно. Он знает, что если сделает что-то не так, профессор просто уйдëт. А ему нравилось стоять здесь, у окна, в захламлëнной пыльной башне, и просто ощущать то, что чужое внимание направлено только на него.

— Последнее время вы становитесь всë более странным, — спустя небольшую паузу, поняв, что Поттер не собирается продолжать объясняться, замечает Снейп. — Должен ли <i>беспокоиться</i> я?

— Ну, я был бы рад занять все ваши мысли, — улыбается Гарри. — Но со мной не происходит ничего нового. Я просто ужасно влюблëн, слышали? Все в Хогвартсе это знают.

Он видит, что профессор удивляется.

— Ох, вы не восприняли это всерьëз, я прав?

— Я и не должен был, — произносит Снейп. — Вы не тот человек, который делает что-то без каких-либо причин, так почему же я должен был отнестись к этому серьëзно?

— Вы подумали, что я несерьëзен, потому что я не преследовал вас? — предполагает Гарри. Да, в прошлом он часто был немного даже навязчивым в отношениях, но это было лишь потому, что от него это навязчивости хотели. Снейп не казался ему любителем игры «властный богач».

— Разве мне не очевидно было так подумать? — поднимает бровь Снейп. — Мне было бы всë же неловко, если бы это было правдой, я тоже могу сочувствовать.

Гарри усмехается, потирая щëку и складывая руки на груди.

— Но я был серьëзен. Я просто не желал представать перед вами одержимым идиотом или каким-то… — он переводит взгляд на потолок. — «ждуном»? Знаете, те зафрендзоненные люди, которые всë равно остаются рядом, надеясь, что однажды их всë же полюбят за преданность. Я не могу быть таким жалким.

— А, то есть то, что вы продолжаете плести мне о любви и ошиваться рядом, совсем не делает вас похожим на «ждуна»? — Снейпа явно забавляет это слово.

— Конечно нет, я ведь совсем не надеюсь на отношения с вами, — качает головой Гарри. — Но это не значит, что даже зная, что ничего никогда не будет, я могу просто забыть о своей любви. Я просто смирился с тем, что это невзаимно и не хочу делать из этого трагедии. Такое случается постоянно. Кому-то нужно отдалиться от объекта своего обожания, а кто-то вроде меня просто желает наслаждаться обществом этого объекта без каких-либо авансов или претензий. Если хорошо вам, то хорошо и мне. Ну и… Я довольно честный, так что я знаю, что в действительности человек любит не человека, а те чувства, которые они друг другу дают, так что я просто наслаждаюсь теми чувствами, что даëт мне ваше общество.

Гарри разводит руками, а потом забирает на подоконник, болтая ногами.

— Да, у меня есть жадность к вам, я не могу этого отрицать, но я ведь не животное, чтобы не контролировать это, — говорит Гарри, переводя взгляд на шею Снейпа. — Или что, вы тоже из тех людей, что романтизируют одержимость? Для меня это выглядит как взаимное лицемерие. Или проблема, вроде стокгольмского синдрома, это же… ну бе, понимаете? Для меня лично. Но если кого-то это делает счастливым, особенно кого-то, кто думает, что любит меня, я могу вести себя и так. Это совсем не сложно, я ведь не причиняю этим вреда себе или другим.

— Это тоже лицемерие, мистер Поттер, — вздыхает Снейп. Его взгляд снова словно пустеет, заставляя Гарри остановить на нëм свой. Он совсем не понимал, что это значит, хотя ему казалось, что в мире нет людей, которых он не мог бы понять.

— Это не лицемерие, а всего лишь игра, — качает он головой. — как шахматы или квиддич. Разве перевоплощаясь в «полководца» или ловца, я становлюсь лицемером? Здесь то же самое.

— Вы мыслите слишком обобщая, вам не кажется это чем-то разным?

— Нет, — жмëт плечами Гарри. — Но так со многим, так что я привык к тому, что у меня с большинством некоторые проблемы во взаимопонимании. Я не понимаю в чëм проблема, а они не понимают <i>почему</i> я не вижу в этом проблемы. Поэтому я ненавижу споры. И намëки тоже потому что, несмотря на то, что я их понимаю, человек, который адресовал их, может сделать вид, что я сам себе это придумал. Я, конечно, могу забыть об этом, но это всë равно вносит определëнную неловкость и может разрушить то подобие отношений, что есть. Поэтому я не обращаю на них внимание, если знаю, что могу создать лишние проблемы и сам довольно прямолинеен. Если я говорю, что люблю вас, значит это так и есть, и не изменится до тех пор, пока я не скажу обратного.

— Прямолинейность не всегда воспринимается именно так, в большинстве случаев это считается грубостью и бестактностью.

— Нет, если не навязывать еë. Я прекрасно различаю, что это разное, и просто не вмешиваю своë мнение, если меня о нëм не просят и не комментирую чужие ошибки. Я могу сказать, что не считаю что-то правильным, если вижу, что кто-то делает ошибки, но не лезу с этим разбираться или что-то такое. Каждый сам должен рефлексировать насчет происходящего в своей жизни.

— Для своих шестнадцати вы слишком много думаете, — замечает Снейп, вздыхая и ероша ему волосы. Гарри вздрагивает от неожиданности, поднимая на Снейпа удивлëнный взгляд. Их отношения не были такими, чтобы тот мог предложить ему утешение.

— Это из-за того, что я не могу опираться на чувства, чтобы подчерпнуть опыт. Моë восприятие… оно немного отличается от остальных. Я ничего не чувствую, если не знаю, что должен чувствовать.

Он позволяет себе осторожно взять чужую руку в свои ладони, поглаживая тыльную сторону большими пальцами и чувствуя, как та на мгновение напрягается, но затем расслабляется. Чувствует, что тот молча позволил ему это. Может быть из-за того, что руки Гарри едва заметно подрагивали от мыслей о том, что он смог к нему прикоснуться. Наверное, впервые в жизни, потому что обычно таких желаний у него и не было. Обычно единственным его желанием рядом со Снейпом было провалиться сквозь землю. И было бы ложью сказать, что он не наслаждался тем, что мог чувствовать себя так отвратительно из-за кого-то.

— Вы действительно хотите, чтобы я преследовал вас?

— Нет, мне не нравится подобное, — качает головой Снейп. Он смотрит на свою руку в руках Гарри, и тот всë ещë не может сказать, о чëм он думает или что чувствует. — И я бы предпочëл, чтобы вы забыли об этом, но даже если вы утверждаете, что чувствуете только то, что можете вообразить, это совсем не значит, что это так.

— Я могу воспринять это как согласие на ухаживание? — улыбается Гарри.

— Нет, но я могу дать вам утешение, если вам это нужно.

Поттер замирает, удивлëнно смотря на профессора. Он думает, что тот явно совсем не имеет ввиду сексуальные отношения, потому что профессор не был похож на него. Профессор умел чувствовать по-настоящему, для него социальные нормы были выстроеными его собственными реакциями, а не чем-то «задокументированным», так что тот едва ли мог бы хотя бы на миг подумать о подобном «утешении».

Он обречëнно опускает голову, кладя еë на их руки.

— С ума меня сведëте, — глухо произносит он.

— Что, навоображали себе что-то непристойное?

— Да, — признаëтся Гарри, не поднимая головы. — Я ведь уже сказал вам о своей жадности, и мне действительно шестнадцать, так что я не могу не думать о таком.

Снейп смеëтся, заставляя сердце Гарри биться сильнее.

— А вы и в самом деле довольно откровенны. Но я не имел ввиду ничего такого, разве я похож на педофила? Будь вам хотя бы лет двадцать, я мог бы подумать, если бы вы не были тупицей, но уж точно не в ваши шестнадцать, когда вы выглядите таким… ребëнком.

Гарри усмехается, прикасаясь к его руке губами и поднимая взгляд.

— Почему вы вообще хотите меня утешить?

Снейп вырывает свою руку, делая шаг назад и опираясь спиной на угол окна.

— Мне тоже когда-то было шестнадцать, и я помню, как я себя чувствовал, будучи отвергнутым. Я бы даже сказал изгнанным. Мне тогда тоже не хотелось быть навязчивым, я просто нуждался в понимании и некотором количестве времени для того, чтобы отпустить это. Может быть, если бы я получил это, моя жизнь могла бы пойти по-другому.

Гарри думает, что их ситуации разные, потому что в отличии от Снейпа, он мог забыть это, как только почувствовал бы, что ему надоело. Его любовь — ненастоящая. Его любовь — это мысль о любви, которой он занимает свою голову. Обои, обклеивающие внутреннюю пустоту. Те же чувства можно испытать просматривая захватывающий фильм. На те мгновения, пока этот фильм идëт, он вытесняет осознание реальности, если достаточно впечатляющ, однако, как только появляются титры, всë исчезает, оставляя только воспоминания.

Но разве он может отказаться? Снейп никогда не полюбит его, но то, что он позволит ему ошиваться рядом чаще, не даст ему страдать от скуки и пустоты некоторое время. Он чувствовал себя так, словно кто-то предлагает ему допинг в спортивном соревновании, который не смогла бы обнаружить комиссия.

— Хотите достичь катарсиса относительно своего прошлого, — улыбается Гарри. — Как я могу отказаться?

Снейп вздрагивает и сталкивается с Гарри взглядом.

— А вы и впрямь могли бы быть опасны, не будь вы так сосредоточены на себе.

— Возможно, если бы я ещë и не был Избранным. Иногда я думаю о том, кем бы я мог быть, останься я просто сиротой на попечении Дурслей и прихожу к выводу, что скорей всего стал бы обычным психопатом. В детстве меня часто будоражили мысли об убийствах, пытках кого-либо раздражающего меня и всяком таком. Знаете, было множество людей, видя которых, я не мог отделаться от мысли о том, что они лишь мусор. Но со временем я понял, что на самом деле всë это скучно.

— Что? — шокировать Снейпа становится всë веселее на самом деле, но Гарри не хочет пугать его по-настоящему.

— Разве вам в детстве не хотелось убить кого-то, кто относился к вам несправедливо? Например, моего отца и крестного, которые опозорили вас на глазах практически всего Хогвартса?

— Не могу отрицать, — прикрывая ладонью рот и явно чувствуя неловкость, произносит профессор. — Но мои мысли никогда не были настоящим желанием мученией или смерти вашим родственникам. Это был способ почувствовать себя лучше. Если бы в то время кто-то поставил их передо мной, заявив, что я могу их убить, я бы не сделал этого.

— Уверены? — в глазах Поттера видится искреннее любопытство. — Удивительно, что вы смогли стать пожирателем, будучи настолько беззлобным.

— Да, уверен. Убивать ради выживания и по собственному желанию — это разное.

— А я бы убил, — легко признаëтся Гарри. — Я мог бы сказать другое, но мне правда не хочется вам врать. И я знаю, что чувствовал бы себя только лучше от этого, несмотря на то, что везде пишут, что отмщение не приносит облегчения.

Он снова опускает голову, проводя рукой по волосам. Не стараться подстраиваться под кого-то и впрямь было не так уж и легко. Боялся ли он осуждения, не выражая обычно свои мысли? Нет, просто он знал, что это может осложнить существование. Взаимодействовать с тем, кто тебя боится или что-то подобное, довольно сложно. Но Снейп не расскажет об этом никому и не будет его сторониться, потому что уже принял решение.

— Но это действительно так. Я могу сказать это вам из своего опыта, — голос профессора звучит мягко.

— Но не для меня, — качает головой Гарри. — Я не злой человек, не подумайте, и у меня нет интереса к подобному. Скорей бы я даже сказал, что на данном этапе своей жизни испытываю к этому брезгливость. Скучно и грязно, ничего более. Мне больше нравится, когда люди спокойны и счастливы, не дергая меня из-за своих проблем. Я это просто к тому, что вряд ли стану когда-либо опасным человеком, хоть и знаю, что мог бы. Репутация Избранного дала бы мне возможность. Но это не интересно. Да и я никогда не чувствовал к кому-либо настоящей ненависти, если честно.

— Хотите сказать, что способны убить, если это произойдëт? — этот вопрос от профессора звучит странно. Словно он хочет, чтобы тот обязательно сказал «да».

— В зависимости от обстоятельств. Я не подвергну риску своë будущее ради удовлетворения секундной ярости. Меня не пугает факт смерти, но от мысли, что меня могут ограничить Азкабаном или любой другой тюрьмой, чувствую тоску и скуку. Я там с ума от этого сойду, а быть неразумным телом вызывает у меня некоторое омерзение.

Он хочет добавить, что знает по своему опыту, но опускает, не желая, чтобы они поругались.

Гарри сам не знал, почему его так волнует судьба собственного тела, если сознание не будет в нëм присутствовать, но полагал, что это некоторая форма привязанности к тому, о чëм он был вынужден заботиться долгое время. Как, например, к волшебной палочке или Рону с Гермионой. Не то, чтобы он не может от этого избавиться или бросить, если того потребуют обстоятельства, может, но не хотелось бы.

— Вы Избранный, так что вам не стоит думать о последствиях, — такие слова от Снейпа — действительно неожиданы. — Если кто-то заставит вас сойти с ума от ярости, обязательно убейте его.

Если бы Гарри знал его меньше, должно быть он никогда бы и не подумал, что профессор говорит нечто странное. Если бы тот дал ему причины этого своего совета, он бы тоже принял это легко, но их не было. Поэтому Поттер понял, что Дамблдор планирует для него нечто подобное, хоть и не знал, что.

— Это обязательно?

— Значит, все ваши слова были лишь хвастовством? Я бы не хотел, чтобы вы думали, будто бы подобное может произвести на меня впечатление, — улыбается Снейп. — Мне не нравятся жестокие люди, их было достаточно в моей жизни.

— Это не было хваставством, я не занимаюсь подобным просто так, — возражает Гарри. — И я знаю, что у меня нет необходимости впечатлять вас. Я спрашиваю вас, должен ли я обещать вам убить кого-то?

Его голос становится твëрже. Снейп думает, что должно быть Поттер и впрямь хорош в распознавании намëков и действительно ненавидит их. Будь на его месте Дамблдор, он бы просто сказал «хорошо» и сделал это, но из-за того, что это был он, Поттер хотел услышать четкий ответ.

— Вы и впрямь догадливый, кто бы мог подумать? — продолжает улыбаться профессор. — Я бы сказал «да», Поттер, потому что действительно хочу, чтобы вы это сделали, но на самом деле не могу себе этого позволить, если хочу, чтобы эта война закончилась.

Значит, он говорил не о Волдеморте. Должно быть Дамблдор и впрямь снова запланировал что-то утомительное. Может быть он встретит Лестрейндж всë же? Она единственная, кто в глазах окружающих кроме Волдеморта мог быть объектом его настоящей ненависти. Было бы удобно, он ведь уже решил еë убить. Но почему тогда Снейп говорит, что это было бы невыгодно? Она не казалась ему такой уж важной для победы.

Возможно, было что-то ещë.

Гарри моргает, возвращая на лицо улыбку.

— Я подожду, пока вы сможете сказать мне прямо о том, чего хотите. Поверьте, мне и впрямь будет совсем не сложно убить кого-то, если вы этого захотите. Кроме Лорда. Потому что я вроде как в процессе.

— Каждый раз, когда вы называете его «Лордом», у меня складывается ощущение, что вы говорите о какой-то невинной собаке, а не о Темном Лорде.

— Ну, я не могу звать его по имени, потому что все пугаются, не хочу давать ему пугающие титулы, и уж точно не хочу рассказывать всем о его прошлом. Так что да, я ограничился кличкой. Разве это плохо?

Снейп не успевает ему ответить, потому что где-то вдалеке слышится колокол, возвещающий о начале отбоя.

— Вам пора возвращаться.

— Хорошо, — легко соглашается Гарри, спрыгивая с подоконника и отряхая мантию. — Увидимся?

— Я всë ещë ваш преподаватель, а не друг.

— Доброй ночи, профессор, — тут же послушно исправляется Гарри, махнув рукой и уходя. Не то чтобы ему действительно хотелось уходить, он действительно был жадным, но он не знал другой способ заставить себя поставить точку в этом вечере. Да и у профессора наверняка были свои дела.

Интересно, что он всë-таки имел ввиду под «утешением»?