Гарри не знал, как чувствовал себя после <i>такого</i> вечера со Снейпом. 

Необычно? Однозначно. 

Но явно не так, как ожидал. В романах герои всегда чувствовали себя лучше, чувствовали себя освобождëнными, живыми в конце концов... Не монстрами. Ведь если ты можешь плакать — ты не монстр? Именно так бы сказали главному герою. Потом раскрылась бы его ранимость и чувствительность, что никто никогда его просто не понимал. Но едва ли такое могло быть с ним. 

Он ведь на самом деле не был ранимым и чувствительным, и даже все эти слëзы — отчасти ложь. 

Влияние момента. То же самое, как рассмеяться над несмешной шуткой в компании, где рассмеялись все. 

И почему всë не могло быть проще? 

Он не понимал, играет ли он какую-то роль перед Снейпом, потому что тот ждал от него того, что он будет в такой роли. Гарри знал, что для него подстраиваться под чужие ожидания было настолько привычно, что порой он делал это инстинктивно. 

Кем он был в глазах профессора? Со своими слезами — жертвой. Да и всë их общение... Ох.

Гарри закрыл лицо руками, чувствуя, как щëки опалило жаром. Сплошной стыд. 

А потом недоумëнно дëрнул себя за щëку, думая, покраснел ли он в самом деле. Он вообще испытывал когда-то что-то похожее на настоящий стыд? Сейчас было бы неплохо взглянуть в зеркало, чтобы понять, но было бы странно, вздумай он колдовать то на уроке профессора Бинса. 

Гарри вздохнул, кладя голову на плечо развалившегося и посапывающего на парте Рона. Тот что-то бормотал сквозь сон и чуть сдвинул голову, давая больше доступа к оккупированному плечу и вызывая у Поттера улыбку. Гермиона на первой парте продолжала что-то вдумчиво записывать, а он обнимал руку Уизли, закрывая глаза и чувствуя себя совершенно запутавшимся. 

Гарри ведь всегда думал, что несмотря на все эти маски, окутывающие его подобно нарастающей с каждым годом корой дерева, где-то там всë ещë был <i>он.</i> И что когда и если она понадобится, он сможет проявить еë. Да, все эти маски — тоже он, в каком-то смысле все носили свои маски, которые не делали их другими, просто он... не пытался гнуть свою линию, подыгрывая. Потому что это было весело. Просто Гарри всегда думал, что это было <i>контролируемо.</i> Что если он найдёт особенного человека, то покажет ему то мифическое «нутро». Теперь уверенности не было. Он ведь никогда не задумывался в самом деле что-то контролировать, потому что всë само по себе шло интересно. 

Гарри не хотел, чтобы Снейп видел его жалким. Он ведь не чувствовал себя таким, а <i>его чувства важны.</i> 

Он тихо хмыкнул, вспоминая фразу, которая так его растрогала в итоге. Задела за живое, потому что отчаянно хотелось принадлежать этому миру, существовать, быть таким как все, а не думать о том, каким он должен быть. Хотелось быть равнодушным, каким он был, и быть принятым именно таким. 

Хотелось почувствовать облегчение.

Которое, к его досаде, не наступило, даже если рыдал он столько, сколько смог из себя выдавить. 

Исчезал Снейп — исчезало всë, как было всегда и со всеми. Будто бы находясь в чужом обществе, он делил душу с тем, кто это общество составлял, а когда они исчезали, оставался сам с собой. С маленькой механической куклой, которую не завели. 

Даже если и так, то душа Снейпа нравилась ему больше всех. Если рассуждать, руководствуясь этой логикой, то тот был единственным, кто чувствовал к нему что-то настоящее, раз Гарри даже заплакал.

Ох, он был очень, очень особенным. 

Возможно, Гарри должен был относиться к этому проще. Просто плыть по течению, а не думать, какое впечатление он производит или хочет производить.

Утверждаясь в этой мысли, Гарри просто перестал об этом думать. 

Их со Снейпом «внешние» отношения никак не поменялись. Тот всë так же дëргал его при каждом удобном случае, но оказывается, что, когда перестаëшь принимать каждое слово в штыки, это самое каждое слово перестаëт восприниматься, как нападка. Как что-то, от чего нужно защищаться, и он начинал иногда теряться с ответами. Особенно когда видел <i>новый</i> взгляд Снейпа, направленный на него. Тот самый, который делал его чуть ближе к чужому настоящему. Взгляд, отслеживающий его реакцию и настроение, словно он в самом деле в любой момент мог приставить палочку к горлу и наколдовать «Секо» от любой фразы, которая покажется слишком резкой. 

Прошёл, может быть, месяц, пока Поттер не осознал окончательно, что вся эта осторожность профессора с ним бесила его до звëзд в глазах. Их общение на уроках в пятницу чуть более свободное, даже если ему и вправду приходится учиться, но лишь «чуть». Снейп учил его ментальной магии с самых основ, чтобы в будущем он мог разобраться с тем, что сам наворотил в собственном разуме, и между ними даже установилась некая негласная система бонусов. Они не обсуждали это вслух, но в обмен на прилежное изучение того, чем его обязывал профессор, тот отвечал на его вопросы, говорил с ним на отвлечëнные темы, даже если они касались его детства, и шутил. Не только в пятницы: Поттеру позволялось иногда задерживаться после урока ЗОТИ, перекидываться некоторыми фразами в пустых школьных коридорах или даже увязываться следом во время дежурств после отбоя. Снейп говорил, что лучше тот будет шляться рядом с ним, чем где-то ещë, собирая на задницу приключения. К тому же Поттер не мог приходить накуренным или курить рядом с профессором, так что «выгода» была для профессора очевидна. 

Но даже несмотря на такое количество общения, тот не переставал осторожничать. Сглаживать моменты, которые не нужно было сглаживать, сдерживать резкость, сдерживание которой отравляло смысл некоторых диалогов. 

Чертовски бесило. 

Может ещë и потому что он в самом деле вынужден был тратить время на обучение и практику магии, которая не казалось ему важной, а в замен не получал награду... в полном объëме. А ведь он даже не хотел ничего менять в своём разуме, в этом не было никакого смысла. Всë становилось только хуже, потому что где-то с середины месяца он внезапно начал запоминать сны, которые были похожи на воспоминания. Воспоминания, которые он не хотел видеть, вынужденный и так просматривать подобные с Дамблдором. Ему не была интересна жизнь Волдеморта, но в этих снах он словно был им, переживая и избиение в интернате, и встречу с Дамблдором, и первую сигарету с марихуаной, вставленную в зубы «заботливым» старшекурсником. Ему было двенадцать, и эти ублюдки просто хотели посмеяться, но его реакция на это была далеко не смешной. 

Позже Гарри подумал, что ему нужно что-то менять.

Он совершенно точно не знал, что именно должно измениться, в нëм ли должны произойти эти изменения или же он сам должен изменить окружающую его среду, но факт оставался фактом.

Что-то менять нужно было. 

Снейп в самом деле считал, что он во всëм этом дерьме — жертвенная овца, и не хотел это мнение менять, несмотря ни на что. 

Ягнëнком его вообще многие считали, так что не то чтобы это странно. Всë потому, что ему никогда не было важно, что думают или чувствуют окружающие, не входящие в круг его друзей или полезных в том или ином плане знакомых. Если кому-то хотелось думать, что он, к примеру, несчастен из-за того, что является Избранным, то пусть. Если кому-то хотелось его жалеть — ладно, главное, чтобы это не становилось чем-то, что могло мешать. Если кто-то думал, что он высокомерный урод, притворяющийся хорошим, — ладно. Потому что это не меняло абсолютно ничего. Чужое мнение не могло <i>изменить</i> реальность для него. Не могло заставить его стать человеком, который действительно был бы наполнен злом или добром, или сделать его счастливым или несчастным.  

Лет, наверное, до десяти Гарри думал, что все эти реакции, вроде вскриков от испуга или широко распахивающихся от страха глаз, — всего лишь игра, в которую играют взрослые, чтобы было интереснее. Он думал, что это нормально, что с взрослением эмоции исчезают. Что они есть только в детстве, а потом люди продолжают делать то же самое. Чтобы не было скучно. 

Тот момент, когда до него дошло, что на самом деле никто не играет и что люди в самом деле могут плакать от счастья или кричать из-за боли, он не помнил. Просто как-то однажды появилось. И он довольно часто впадал в некоторое уныние от осознания, что ему придëтся существовать с собственной пустотой всегда. 

Он утешился мыслью, что если станет совсем невыносимо, он в любой момент может умереть. Может быть, с этого когда-то начался его список суицидов, бережно лелеемый на самом дне сознания. Да, с каждым годом эта мысль становилась более тёмной и навязчивой, но всë ещë не настолько, чтобы вытеснить всë остальное.

Для него это было нормально. Даже если он и понимал, что обращается с жизнью, как капризный ребëнок с игрушкой. Либо по-моему, либо никак. 

Как будто жизнь в самом деле была его мамочкой, задабривающей вечно хнычущее дитë всë новыми и новыми яркими игрушками. И не важно, что все они были из дешëвого пластика, который ломался, стоило чуть отвлечься. 

Но со Снейпом было иначе, однозначно иначе. Он был его священным артефактом, избавляющим от проклятья. 

Он хотел, чтобы тот видел лучшее, что он мог показать. Хотел, чтобы тот чувствовал себя свободно, смотря на него. 

Хотел ещë большего: быть тем человеком, о ком тот будет думать в первую очередь в любых ситуациях, занять все его мысли, хоть это и не могло быть возможным на самом деле. Хотеть, как говорится, было не вредно, а образ ранимого ребëнка только ещë больше отдалял его от этого желания. 

Могло ли это вообще от него зависеть? Гарри ведь совсем даже ничего и не планировал, всë выходило как-то собой, как те слëзы или паническая атака из-за его самоуверенности. 

А если он в самом деле такой? Просто не знал об этом. Ему иногда даже лицо своë в зеркале кажется незнакомым или другим, что уж говорить о личности. А иногда он вообще не уверен, что всë это не сон или что те вещи, которые он видит, реальны. Так может быть и сильным он себя только воображал. Просто потому, что жил в слишком комфортных условиях.

— Поттер, ну будь объективен, — устало вздыхая, проговорил он сам себе, отодвигая учебник по зельям Принца-полукровки. Он сидел в самой глубине библиотеки, потому что желания общаться с сокурсниками стремительно приближалось к нулю. 

Он был сильным. Весь пятый курс, до гибели Сириуса, Грюм периодически вытаскивал его из замка, бросая в бои с пожирателями, чтобы он набрался боевого опыта. С посыла Дамблдора, конечно, хоть сам тот и носа в его сторону не поворачивал. Гарри даже радовался тому, что это был Грюм, потому что тот тоже был психом и рядом с ним можно было не сдерживаться. Бывшего аврора вообще забавляло, как он использовал простенькие, на его взгляд, заклятья школьной программы для чьей-то смерти. Для боя насмерть большего, в принципе, и не нужно было. Ему это Снейп ещë на третьем курсе наглядно продемонстрировал, просто отобрав палочку у противника до того, как тот вообще атаковал. 

Гарри говорил «Акцио зубы» с той же интонацией, с какой Снейп говорил «Экспелиармус», или «Кантис», заставляя человека петь, и это всегда срабатывало, давая ему время на «Секо» или Аваду. Конечно, в такие моменты важна и ловкость, и сноровка, и умение по-магловски банально драться, потому что драка она и есть драка, хоть и с магией. Но со временем он и этому научился у Аластора, покорно выполняя все его домашние задания. Даже если тот и вызывал у него злость, тот был полезен. 

Хотя бы для того, чтобы уже сам Гарри мог передать эти навыки тому же ОД. Едва ли у них бы что-то вышло в Министерстве без всех наставлений более умелого человека. 

Поттер не мог сказать, что он был профи, но того, что он умел, было достаточно в придачу к тому, что он никогда не терял концентрации и не терялся в эмоциях. Да и боролся он не с какими-нибудь профессионалами, а таким же сбродом, как он сам, если не хуже. 

Наверное, если бы его поставили против Снейпа, он бы мгновенно проиграл, но у Волдеморта нет столько гениев, и он тем более не будет рисковать ими ради каких-то мелочей. Гарри ещë ни разу не натыкался на ближний круг после истории с Министерством. Может быть на Фенрира пару раз, но к нему он благоразумно не совался, лишь следя со стороны. Даже если ему и казалось, что у него бы <i>получилось</i>. Тот полагался только на свою звериную силу в боях, а противопоставить силу тактике было просто. Но голос разума в такие моменты всегда был сильнее, поэтому он никогда не пробовал.

— От врагов, — усмехнулся Гарри прочитывая на полях очередное заклинание. — Забавно. 

Он достал палочку и учебник по истории, шëпотом произнося «Сектумсемпра» и уж точно не ожидая, что под ним буквально развалится на части стол, и того, что все его бëдра исполосуют порезы. 

— Боже, — задумчиво закусывая губу, сказал он, оглядываясь и слыша, как медленно начинали повышаться голоса откуда-то из начала библиотеки. — А это опасненько. 

Он восстановил стол, быстро уничтожая кровавые следы и забинтовывая себе магией ноги, когда услышал цокот каблуков мадам Пинс. 

— Что ты тут делаешь? — она поправила очки, выглядывая из-за полки с книгами и подозрительно оглядываясь. Ей не были видны его ноги из-за стола, так что отговориться было легко. 

— Я со стула упал, извините, — виновато улыбнулся он. — Я буду тише. 

— Хм, — она произнесла это очень громко прежде, чем оставить его, а Гарри призвал Акцио упавшую книгу по зельям, листая в поисках контрзаклятья. Оно точно должно быть здесь. 

Раны щипало, порезы в самом деле глубокие, но едва ли их можно было бы залечить обычными медицинскими чарами. Это ведь Снейп. 

Оно всë-таки нашлось, и Гарри почувствовал облегчение, потому что идти к профессору с повинной было бы крайне неловко. Тот бы точно понял, что эта книга у него. И точно бы забрал, считая, что он может навредить себе из глупости. 

Мог, да, вот даже и навредил, но интереса это не отменяло. 

— Вулнера Санентур. 

Он удивился, видя, как накапавшая на пол кровь мелкими каплями поднималась обратно, по мере того как медленно затягивались порезы. 

И затягивались не без следа.

Поттер потёр свои новые шрамы и хмыкнул, думая, что не получил ни одного, бегая «по полям» с Грюмом, но стоило оставить его в покое в одном из «безопаснейших» мест Британии, как пожалуйста. 

Ну, конечно, об этом он рассказывать не стал, ничего кроме критики всë равно не получил бы. Едва ли нормальный человек нашёл бы это настолько же забавным, насколько кажется ему. 

Гарри лениво притянул части учебника по истории, присвистывая от того, насколько филигранными были разрезы, и починил книгу, пряча обратно в портфель.

Мило. Очень мило, Снейп. 

Он закрыл лицо руками, опираясь на стол и чувствуя, как у него слегка кружится голова. Всë-таки, наверное, крови он уничтожил немало, пытаясь скрыть от библиотекарши собственные эксперименты, но не то, чтобы это было особо важно, да? 

Он должен был понять, что именно должен изменить, потому что любые его действия могут восприняться, как банальная бравада. 

Поттер не знал, что делать <i>без подсказок</i>. 

Ему никогда и не нужно было что-то решать самостоятельно, потому что всë казалось отчасти предопределëнным. Ты герой, значит, должен поступать по-геройски. 

А если нет, то кто? 

Никто, в том-то и проблема. Ни таланта, ни амбиций, ни увлечений, кроме курения, но то даже к хобби за уши не подтянешь. 

В тот день ни к какому решению он так и не пришёл. 

***

В середине октября пришло время, когда разрешили посещать Хогсмид. На самом деле Гарри не хотелось, но в то же время выйти из замка было совсем не плохо. На улице хлестал ветер и было одуряюще холодно, так что не удивительно, что в конечном итоге они оказались в пабе мадам Розмерты. Конечно же, Рон не нашëл момента лучше, чтобы предложить Грейнджер использовать на родителях амортенцию. 

— Что? — глухо произнесла Гермиона, и глаза у неë были распахнуты так широко, что кажется, будто хлопни по затылку и выпадут. — Что ты предложил?

Рон замялся, неуверенно глянув на Гарри, и конечно же она всë поняла.

— Вот такое решение моих проблем ты нашëл, Поттер? 

— Слушай, Гермиона...

— Что я должна слушать? Что? — повторила она. — Ну конечно, у тебя ведь на всë есть логичные доводы? Ты ведь Гарри, мать твою, Поттер! 

Она кричала, и на них оборачивались посетители зала.

— Да как ты посмел даже вслух такое произнести? — неверящим тоном произнесла она. 

Поттер подавил вздох, потому что <i>в этом нет ничего такого, мать твою</i>. Он знал, что должен отреагировать сдержанно, но сейчас он не хотел возиться с еë проблемами, потому что не мог решить свои. Он всë ещë не придумал, как заставить Снейпа думать о нëм иначе. И эта еë вспышка злила его.

— И что? — поинтересовался он. — И что с того, что я предложил такое? Я их убил, ограбил, какого чëрта ты орëшь на меня посреди бара? 

Гермиона осеклась, явно не ожидая от Поттера злого шипящего тона. Не ожидая агрессии к себе, он ведь никогда не проявлял к ней настоящей злости. 

— Хватит, Грейнджер, ладно? Боже, да сколько по-твоему я должен слушать всë твоë дерьмо? 

— Слушать? Да ты ни разу в жизни меня не слушал, даже если я говорила правильные вещи! Я, великий Избранный, я все решения принимаю сам! И плевать мне, чем это обернëтся! — она встала, толкая стол в его сторону, и тот врезался в его рëбра. 

— Я <i>постоянно</i> только и делаю, что тебя слушаю! Правильно это, правильно то. Всë, что ты делаешь, — это жалуешься и жалуешься, и жалуешься, да никто-то тебя бедную и несчастную не слышит и не понимает, — он тоже поднялся, опираясь на стол ладонями и чуть наклоняясь. — Самая умная в мире Грейнджер знает всë и вся на свете, пуп земли, другого не существует! Только она имеет право оскорбляться! 

— Постоянно слушал, — она издевательски засмеялась. — И это когда же? Может быть в тот момент, когда оставлял у себя чертову книжку по зельям? Или может быть тогда, когда я просила тебя не лезть к Амбридж? А может быть тогда, когда я чуть не умерла от василиска?

— Да кто тебя просил лезть к этой грëбанной змеюке? Кто тебя вообще когда о чëм просил, Грейнджер? 

— Гарри, Гермиона, слушайте... — Рон попытался их одëрнуть, весь красный от смущения и неловкости.

— Не лезь, Рон! — они говорят это одновременно, поворачивая к нему лица, и тот тоже разозлился.

— Ребятки, вы не можете так громко ссориться в моëм пабе, — мадам Розмерте явно тоже было неловко. — Садитесь, успокойтесь, я принесу вам пиво за счёт заведения...

— Спасибо, не надо, — отрезал Гарри, беря со спинки свой плащ. — Я ухожу. 

— Ну Гарри!.. — голос Рона звучал почти жалобно, но Поттер лишь отмахнулся, направляя к выходу. Дверь перед ним распахнулась почти что с треском, выпуская на свежий воздух. Он ощущал, как его тело буквально дрожало от злости, и тихо засмеялся, отходя за бар и доставая сигарету. 

О, да, Грейнджер тоже в этом плане была особенная, довести его до белого каления парой фраз! 

Поттер выдохнул дым, начиная про себя считать. На самом деле это никогда не помогало. Если случалось, что он в самом деле злился, это чувство могло преследовать его месяцами, доставляя неудобство. Потому что обычно приходилось сдерживаться. 

Обычно.

Он сделал новую затяжку, потянувшись за палочкой, чтобы «разрядиться» хотя бы растапливанием снега вокруг, когда внезапно услышал чей-то голос:

— Мистер! Мистер, не дадите сигарету? 

Он обернулся, потому что голос знакомый и, к своему удивлению, увидел кутающегося в потëртый шарф Наземникуса, быстро семенившего к нему.

— Опа-па, — засмеялся он, сдерживая клокочущую внутри из-за Гермионы злость, — вы посмотрите-ка, какие люди! А ты какого тут забыл? 

Вышло намного экспрессивней, чем хотелось бы, но Флетчер не входил в число тех людей, с которыми нужно было осторожничать. Даже если Поттер и не вмешивался в его махинации, он знал о многих из них, потому что у него была мантия-невидимка и были дни на Гриммо, когда ему было скучно. И тот был в курсе, что Избранный знал. В конце концов, он каждый раз давал ему об этом знать, отправляя издали воздушные поцелуи. 

— Гарри? — тот замер, как будто спугнулся. — А я думал, кто это тут курит, дай да спрошу сигаретку...

— Да мне не жалко, бери, — он достал пачку, протягивая побирашке, и увидел, как у того дрожат руки, улыбаясь шире в странном предвкушение чего-то весёлого. 

И почему же тот был ему так не рад? 

— Ну, спасибо, спасибо, — Наземникус неловко вытащил сигарету, едва не выпотрошив случайно всю пачку, и попятился. — Я это... пойду, не буду тебя задерживать...

— Ну-ну, зачем же ты так сбегаешь, мы ведь с тобой товарищи по ордену, Флетчер, — он улыбался, кладя ему свободную руку на плечо и выдыхая дым едва не в лицо. — Что ж ты так? Я тебя чем-то обидел?

Возможно, не будь он на взводе, он едва ли стал доставать этого мелкого ублюдка. Да, ему нравилось подразнивать того в моменты скуки, но и только. Тёмные делишки Флетчера за спиной Дамблдора, из-за которых тот так трясся, были слишком мелкими и несерьëзными, чтобы ему в самом деле было интересно. Ничего, кроме отвращения и брезгливой жалости, он у него не вызывал. Но сейчас это казалось чем-то весëлым. 

— Да нет, что ты, Гарри! Дел просто много, сам понимаешь, жить как-то надо!..

— Торгуешь, значит, помаленьку, — кивнул он на чемодан, не убирая руку и продолжая улыбаться. — Ну, в таком случае, давай и я куплю что-нибудь. Знаешь же, Хэллоуин скоро.

— У меня нет ничего для тебя! — внезапно чуть ли не завизжал Наземникус, отскакивая. — Пойду я, дел невпроворот! 

Он попытался уйти, развернуться, но тело, как окаменев, совершенно его не послушалось. Всë, что он видел — как неожиданно становились яркими глаза Поттера. Настолько зелëными, что ему хотелось кричать от страха, потому что даже улыбаясь тот не выглядел добродушно, с задумчивым выражением лица делая затяжку. 

— Плохой ты продавец, Флетчер, не думаешь? К тебе такой состоятельный клиент обратился, а ты бежишь от него сверкая пятками. 

Он сделал паузу, неспешно затягиваясь последний раз, а потом уничтожил окурок и достал-таки палочку. 

— Что же такого у тебя в чемоданчике? 

Он легко призвал чужую потëртую поклажу и сел прямо на мокрую землю, открывая. С первого взгляда ему кажется, что всë — сплошное барахло. Гарри неспешно и без особого желания перебирал весь валяющийся там мусор, пока внезапно не заметил что-то знакомое, чуть хмурясь. Он вытащил вещицу из чемодана, крутя так и этак, и даже не понимал первые несколько секунд, что вообще привлекло его в этом почерневшем портсигаре, пока не заметил отблеск герба. Герба Блэков, который он каждый день видел в холле над семейным древом, когда жил на Гриммо. 

Он думал, что обознался, потому что этого не может быть. Вещи были старыми, где-то почерневшими или заплесневевшими, где-то просто грязными, он мог обознаться. Гарри достал тот самый портсигар и отчистил палочкой место с печаткой герба, понимая, что не ошибся.

— Ты крал<i> с Гриммо</i>, — неверяще произнёс он, смотря на застывшего Наземникуса. Потом посмотрел на вещи в чемодане и снова на попрошайку, всë ещë не понимая, какого дьявола. — <i>Из штаба.</i>

Он даже не знал, что делать, смотря на кучу всякой мелкой утвари. Разозлиться? Он должен, это ведь вещи Сириуса. Но ему не было никакого дела до них. Он даже не пошëл в банк, чтобы принять наследство, хотя Дамблдор и просил его это сделать, потому что не хотел брать у Блэков и монетки. 

Однако, это совсем не значило, что Гарри хотел их вот так просто кому-то отдавать. Кому-то вроде Наземникуса. Даже если он не хотел быть владельцем этого видавшего свои годы портсигара или кучи других проклятых вещей, это всë равно принадлежало ему. 

<i>— У меня.</i>

Он просто зарылся рукой в содержимое чемодана, бездумно шаря в нëм.

У него, значит. 

А вот так было уже нельзя. <i>Совсем нельзя. </i>

Эта мысль отозвалась внутри него, словно звон колокола. То, что он называл тьмой внутри себя, пошло рябью и дрожало, расступаясь, как тëмные воды озера.

— Я, наверное, должен тебя убить? — предположил он, продолжая смотреть в чемодан. — Ах, чëрт, Дамблдор мне потом всю плешь проест, если узнает. Проклясть? Боже, я так удивлëн, что даже не знаю, что делать, Флетчер. 

Закончил он растерянно, чувствуя, как его бросило в жар. Наземникус ведь был таким трусом, боясь даже Люпина с его инфантильным характером. Но у него спëр? 

Он продолжал бездумно шарить руками в чемодане, пытаясь понять есть ли тут вещи не с Гриммо. Он что-то чувствовал, что-то важное валялось тут, но он никак не мог понять что, пока внезапно пальцы не обожгло холодом.

<i>Оно.</i>

<i>«Это моë».</i>

Этот голос слышался откуда-то из глубины, и Гарри вытянул предмет на свет, разглядывая большой круглый медальон с буквой S. 

<i>Это его.</i>

Ярость яркой вспышкой опалило грудь, и на мгновение Поттеру показалось, что сквозь него кто-то другой смотрел на Флетчера, заставляя того задрожать. 

<i>Это его.</i>

Весь этот мусор к чёрту, но вот это... Он не должен был это брать, даже если бы это был его последний билет в жизнь. 

Он поднял взгляд на Наземникуса, смотрящего на него с ужасом, и закусил губу, чувствуя медленно ворочающееся внутри желание в самом деле прикончить воришку. Не просто прикончить: проклясть так, чтобы тот умирал долго и мучительно. В его голове сами собой искрами бенгальских огней посыпались всевозможные заклятья, которых он даже никогда и не знал. 

Он медленно надел медальон на шею, пряча на груди и поглаживая обжигающий кожу металл. 

Никто ведь не узнал бы, если он это сделает. А если и узнал, то что? Что они бы сделали своему Избранному?

Снейп и тогда будет считать его жертвенной овцой? Или же это всë бы поменяло? Что именно? Бояться тот не будет его никогда, это и идиоту ясно. Но, возможно, станет избегать. 

Эта мысль отрезвила его. На мгновение он зажмурился, пытаясь взять под контроль это новое безумие. 

Сейчас их отношения со Снейпом были... ровными. Он был нужен профессору, тот хотел его слушать, позволял ему ошиваться рядом и говорил с ним так, как едва ли говорил хоть с кем-то.

Гарри чувствовал себя счастливым. 

Он не хотел менять что-то до тех пор, пока не понимал, что именно хотел бы поменять. 

Но и отпустить он этого ублюдка не мог. Как тот посмел прикоснуться к <i>его</i> вещи?

Поттер чувствовал, как медленно разгоралась боль в шраме, открывая глаза и продолжая смотреть на Наземникуса не моргая, пока тот внезапно не заскулил, обмочившись. 

Приступ отвращения заставил его осознать, что дело в медальоне. Он схватился за него, чтобы выбросить к чëрту, но... не снял. Не захотел, не смог.

<i>Оно его.</i>

— Я возьму с тебя клятву, — в конце концов, с усилием разжимая губы, произнёс Поттер, игнорируя стучащее в голове «убить». — Ты поклянëшься, что никогда в жизни больше не вынесешь и салфетки с Гриммо. И тогда останешься жив. 

Поттер не видел красных нитей, расцветших в его радужке, подобно тонким листьям ликориса. И, конечно, не чувствовал магии, расползающейся вокруг него подавляющей завесой, но Наземникус, который едва в своей жизни видел хотя бы Дамблдора в битве, испытывал ужас, который останется с ним на всю жизнь. 

— У тебя нет права отказаться, Флетчер, — он улыбался, поднимаясь и подходя ближе. Гарри в курсе, что для обета должны быть свидетели, но прямо сейчас он знал, что для таких случаев у него есть магия и получше. Намного получше. 

<i>— Ах, нет, нет, </i>— проводя рукой по лицу, сказал он, словно в задумчивости. — Разве я могу связывать себя клятвой с таким дерьмом, как ты? Для таких ничтожеств подходит только одна магия.

Он распахнул чужую одежду взмахом палочки, тут же с силой тыкая в чужой живот, и произнёс слова, которые не знал, с весельем наблюдая, как на чужой коже буквально заживо, миллиметр за миллиметром, выжигалась... миленькая сова. 

Кто вообще смог бы заподозрить в маленькой милой тату с совой рабскую метку? Он ведь не Волдеморт, чтобы придумывать пафосную символику. 

— Ну, ну, что же ты плачешь? — он засмеялся, надавливая сильнее и слыша задушенные крики Наземникуса. — Разве это я заставил тебя у себя красть? Я тоже должен что-то получить взамен, Флетчер, понимаешь? А у тебя кроме тебя самого совсем ничего нету.

Это было не настолько долго, как он надеялся. Это можно было снять, уж Гарри-то знал это как никто, но разве Флетчер догадался бы?

Он сделал шаг назад и снял невербальное Остолбеней, наложив вместо него Силенцио и позволив Наземникусу упасть на землю, хватая ртом воздух в беззвучном то ли скулеже, то ли крике.

— Ты никому про это не скажешь, — отчищая и поправляя собственную одежду, произнёс Гарри. — Если спросят — решил набить тату. Где и почему сам придумай, ты же у нас хитрожопый, Флетчер. И это, — он кивнул назад. — Верни, где взял. Всë верни, и то, что продал, тоже. 

Гарри брезгливо поморщился, отходя и пиная в его сторону дурацкий чемоданчик. 

— Я же не должен тебе угрожать сейчас словами «иначе»? 

<i>Дерьма кусок. </i>

А потом вдохнул поглубже холодный сырой воздух, внезапно чувствуя себя просто удивительно хорошо, даже несмотря на жар во всëм теле. 

Когда вообще последний раз ему было <i>настолько хорошо? </i>

<i>Просто замечательно. </i>

<i>Лёгкость, спокойствие, которого он искал. Будто бы в самом деле внезапно избавился от чего-то, что сковывало его всю жизнь. Краски, запахи, даже свет казались ему ярче и ближе, чем когда-либо. Казалось, он чувствовал каждой клеточкой своего тела: оно было полно энергии.</i>

<i>Медальон теперь был горячим, хотя едва прошло несколько минут с того момента, как он надел его, но это приятно. Он прикасался к нему пальцами сквозь одежду и, кинув последний взгляд на мерзавца, сделал шаг назад, легко трансгрессируя.</i>

<i>Он даже не осознавал, что это трансгрессия, пока не оказался недалеко от ворот школы, удивлëнно моргая и видя дорогу к Хогвартсу. </i>

<i>И почему он раньше никак не мог понять принципа трансгрессии? Ему вспомнились его убогие попытки в классе, и он издал смешок, направляясь к воротам школы. </i>

<i>Он знал, что там, на входе, стоит Филч, сканирующий учеников на тëмные артефакты, но сейчас он знал и то, что его медальон тот не выявит. Тот не был тëмным артефактом, тот был...</i>

<i>Эта мысль тут же ускользнула от него, он забывал про неë, продолжая идти, эту мысль заменяли мысли о Снейпе. Он просто вдруг начал осознавать, что должно поменяться. И почему он раньше не подумал об этом?</i>

<i>Ему просто нужно показать тому больше собственной жизни. Не рассказать шутливым тоном, полунамëками, наворачивая круги, а просто показать. Снейп ведь из тех, кто не поверит, пока не почувствует. </i>

<i>Значит, он должен был заставить его почувствовать?</i>