Рамлоу дергает Солдата на себя. Тот еще слишком слаб после обнуления, слишком беспомощен, и поддается легко, соскальзывая с кресла в чужие руки. Только переводит непонимающий взгляд с одного предмета на другой, а после на Брока. А спустя пару секунд прикрывает глаза, расслабляясь.

- Держись, приятель, - Рамлоу закидывает бионическую руку через плечо и фактически на себе тащит Солдата через пролеты и лестницы в комнату отдыха.

- Пить хочешь? – спрашивает он, осторожно укладывая Зимнего на кушетку и наливая себе воды из кулера. Тот предугадываемо не реагирует. Молча смотрит в потолок, и грудь его редко, чертовски редко, вздымается, показывая, что Солдат все-таки дышит. Рамлоу молча садится рядом, опираясь на колено чужой согнутой ноги, как на подлокотник. Брок не боится мифического для многих убийцу, как не боятся новорожденных котят, потому что он - единственный, кого Солдат не сумел добить, сорвавшись однажды после обнуления. А еще единственный, на чей голос Зимний реагирует адекватно, если это вообще можно назвать реакцией, и позволяет прикасаться к себе, не пытаясь свернуть ему шею смертоносным протезом. И сейчас спокойно лежит на кровати без попыток убить Рамлоу за один только факт присутствия того рядом.

- Ты как? – спрашивает Брок, осторожно окуная пальцы в стакан и сбрызгивая чужое лицо водой. Зимний по-прежнему не шевелится, но недовольное выражение его лица как реакция на воду - вполне удовлетворительный результат, показывающий, что с Солдатом все нормально, что он приходит в себя. Рамлоу не знает, зачем в который раз после того, как он относит Зимнего в комнату отдыха, остается с ним рядом до полного возвращения того к естественному функционированию, но думать над этим ему не хочется. Достаточно вспомнить, как орет малец во время чистки своих мозгов, и уже никаких причин понимать не нужно.

Милосердие? Доброта? Брок не помнит, что значат эти слова для обычных людей. А грубое тепло, которым он делится с Зимним вот так, тайком, украдкой, не кажется ему благородством. Просто для бедного парня, замораживаемого, когда захочется Пирсу, и обнуляемого до полной самопотери, ему не жаль проявлений простой человечности, чему бы там ни учили по уставу. А Солдату, кажется, и не нужно ничего больше, кроме ощущения чего-то живого и неопасного рядом.

И пока Пирс делает вид, что не замечает, как Брок стискивает зубы, покрепче сжимая кулаки, чтобы не сорваться и не избить врачей, срезающих чужую память слой за слоем, Рамлоу будет продолжать привычно выхаживать Зимнего после экзекуций. Потому что в этом гадюшнике Рамлоу - единственный, кому Солдат может хоть немного, но доверять. Потому что Зимний - единственный здесь, к кому Брок может, не боясь, повернуться своей спиной.