За окном бушевала непогода, зревшая вот уже несколько дней. Косые струи дождя барабанили по крыше, потоки воды закручивались на дорожках в саду и у крыльца, уносились дальше, а по улицам текли уже настоящие бурные реки, грязные и стремительные. Ветер усиливался, выл и свистел, раскачивая деревья, и ветки хлестали по окнам. Вдалеке, за городом, сверкали молнии, слышались раскаты грома — первая гроза в этом году была ранней, она наступала на Париж с юга.

      Горячий воск стекал по свече, застывая странными наростами, похожими на крючковатые пальцы старой ведьмы, капал на дно бронзовой плошки, в которой свеча стояла. Яркий огонёк облизывал вощёный фитиль, и он потрескивал и чадил, покрывая копотью стену у кровати. Тени плясали на стене, превращаясь то в весёлых танцовщиков, то в страшных существ, тянущих длинные руки к Фебу, лежащему без сознания вот уже несколько часов. Казалось, ещё чуть-чуть, и тёмные создания с рёвом утащат душу капитана с собой.

      Внезапно небо раскололось надвое прямо над крышей дома, земля содрогнулась. Флёр-де-Лис вскрикнула. Испуг вывел её из оцепенения, и наваждение пропало. Она поскорее отставила свечу подальше и решительно задернула плотные шторы. В покои вошла Жанна с подносом, уставленным тарелками и разномастными флакончиками и мешочками, и закрыла за собой дверь, прежде открытую. Огонёк свечи тут же успокоился, загорелся ровно, и буйные тени улеглись, не посягая больше на жизнь и душу Феба.

      Флёр-де-Лис присела на край кровати и коснулась ладонью лба супруга. Он был горячим, словно горшок из печи, с выступившей испариной. Жанна суетилась рядом: переставив тарелки на небольшой столик, она принялась колдовать над пузырьками и мешочками, смешивая и растирая душистые травы.

      — Вы бы поели, госпожа, — тихо сказала кухарка, — а потом спать шли. Глядите, бледная, хуже самого Феба, на ногах не стоите — который день без сна и отдыха! Я вам вот ужин принесла, супчик горячий, мясо с овощами, печенье всякое...

      — Я не хочу, Жанна, — покачала головой Флёр-де-Лис. — Не голодна.

      Она действительно не чувствовала голода — все мысли были заняты Фебом, которому становилось то чуточку лучше, то заметно хуже. Вот и сейчас, после недолгого улучшения, снова начался сильный жар, а на раны и вовсе было страшно смотреть: чуть зажившие, они снова воспалились и кровоточили. Жанна, едва ли не силком отведя хозяйку к столику, где ждал ужин, позвала себе в помощь девушку-служанку, и они занялись очередной перевязкой, обрабатывая края ран тем средством, рецепт которого оставил ля Неж, и теми, которые готовила сама Жанна из трав — хоть что-то да поможет. Наложив повязки, она осторожно влила в рот Феба жидкое лекарство, проследив, чтобы тот не подавился и чтобы лекарство не вылилось обратно. Уложив Феба на подушки, она повернулась к Флёр-де-Лис.

      — Ох, матушка! Даже не притронулась! — всплеснула руками Жанна, увидев, что госпожа снова позабыла об ужине и во все глаза следила за тем, как наносят мазь и накладывают повязки на раны Феба. — Давайте, госпожа Флёр, иначе мне придётся кормить вас с ложки!

      Флёр-де-Лис улыбнулась и под напором Жанны всё-таки немного поела. Старая кухарка нравилась ей. Добрая, полная женщина, от которой всегда пахло свежим хлебом и молоком, с мягкими, хоть и немного шершавыми ладонями, она напоминала Флёр-де-Лис прабабушку, которая умерла давным-давно и которую сама Флёр почти не помнила. Единственное оставшееся воспоминание — большой хозяйский дом в деревне и бабушка с горячим хлебом и кружкой молока для маленькой внучки. Жанна же пользовалась в доме Феба почти безграничной властью и уважением как среди слуг, так и среди членов его семьи. Её любили и родители Феба, и сам Феб, и его братья и сёстры, и она отвечала всем взаимностью, насколько только позволяло её большое сердце, в котором теперь нашлось местечко и для самой Флёр-де-Лис.

Жанне многое позволялось и буквально всё прощалось. По крайней мере, она была единственной, кто мог гонять по дому пьяного Феба и лупить его мокрым полотенцем, костеря его на чём свет стоит, — свидетельницей сей уморительнейшей сцены была сама Флёр-де-Лис, хохотавшая до слёз. Феб же, хоть и огрызался пьяно, отступал, прикрывая голову и другие жизненно важные места, и не смел даже руку поднять на свою кормилицу. Впрочем, сама Жанна не злоупотребляла ни любовью этого семейства, ни его доверием: она служила семье де Шатопер уже много лет верой и правдой, с любовью растила и воспитывала детей и никогда даже не помышляла о том, чтобы что-то украсть из хозяйских вещей или денег. Когда дети выросли, а старший из них перебрался в Париж и поступил на военную службу, Жанна отправилась следом за ним и теперь служила "молодому господину Шатоперу", или попросту Фебке, точно так же, как служила его отцу.

      Флёр-де-Лис смотрела, как Жанна хлопочет у кровати Феба, командует прислугой, трогает горячий лоб своего воспитанника и недовольно качает головой, потом, замерев на мгновение, отдаёт новое указание, и служанка бежит выполнять, зная, что со старой кухаркой шутки плохи, особенно если дело касается жизни и здоровья её любимого Фебки. Флер-де-Лис слышала, как днём она разговаривала с Симоном ля Неж, и тот сказал, что скоро в состоянии больного начнётся так называемый переломный момент, который и решит его судьбу: если Фебу станет лучше, значит, жить будет, если нет — то и говорить не о чем.

      — Он сильный мужчина, глядишь, выкарабкается, — добавил лекарь, и Жанна перекрестилась.

      Ещё меньше двух недель назад этот же самый лекарь, впервые войдя в спальню к раненому, говорил, что шансов нет никаких. Конечно, лекари — люди суеверные и не любят давать положительные прогнозы, чтобы не сглазить, но сейчас даже у Симона ля Неж в голосе появилась надежда, и Флёр-де-Лис уцепилась за неё, как утопающий цепляется за последнюю соломинку.

      Хоть за всё это время Феб ни разу не пришёл в себя, он порой несвязно бормотал во сне, в бреду, и уже это Флёр-де-Лис считала пусть небольшим, но улучшением. Она подолгу сидела рядом с ним, разговаривала, рассказывала, что происходит в доме и в Париже, читала книги и стихи, держа его за руку, сама пробовала менять повязки и кормить бульоном и перетёртыми овощами. Жанна и прислуга каждый день осторожно протирали тело Феба мягкими тканями, смоченными в теплом настое из ромашки — Флёр-де-Лис не могла смотреть на это и всегда выходила: ей казалось, что так омывают покойников.

      В такие моменты она всегда уходила в свою комнату, где молилась перед распятием Христа, прося Его смилостивиться и послать её супругу исцеление. Она знала, что процедура "омовения" не длится больше получаса, и спустя это время спешила обратно, чтобы занять своё место у изголовья супруга. Вот и сегодня она опять выбежала в коридор, когда в спальню Феба вошла Абигайль с тазом и тряпками, а через полчаса вернулась обратно, когда слуги сделали своё дело.

      Сидя рядом с Фебом, Флёр-де-Лис, отложив в сторону книгу, внимательно посмотрела в его исхудавшее лицо, коснулась тыльной стороной ладони его щеки, провела по волосам и опустила ладонь на грудь. Глядя на мужа, она вспомнила тот день, когда впервые увидела его, этого красавца-капитана в блестящем щегольском мундире и с первого же взгляда поняла, что влюбилась в него беззаветно. Какой прекрасной представлялась тогда их жизнь, какой счастливой она представлялась! Как хотела она любить и быть любимой!

      Флёр-де-Лис усмехнулась. Её золотые мечты были попраны её же любовью — грубо, бесцеремонно, безжалостно, — и ещё недавно ей казалось, что кроме ненависти в её сердце не осталось ничего. А сейчас, когда жизнь Феба висит на волоске, она готова позабыть всю ту боль, всё унижение, которое она перенесла. Да что там "забыть" — уже забыла! В этот момент она поймала себя на мысли, что такой Феб ей нравится гораздо больше прежнего хотя бы тем, что не пьёт, не дебоширит и не пропадает ночи напролёт. Теперь она в любой момент может увидеть его, стоит лишь переступить порог спальни. Но всё изменится, как только он откроет глаза! Флёр-де-Лис охватила уверенность, что стоит лишь супругу прийти в себя, как он сразу же побежит в кабак, соскучившись по друзьям, по выпивке и по женщинам. Значит... можно сделать что-то, чтобы он в себя не приходил? Чтобы всегда оставался только её Фебом?

      Флёр-де-Лис быстро мотнула головой, прогоняя прочь мысли, за которые сразу же стало стыдно. Откуда они вообще взялись, что за дьявольские происки? Она осенила себя крестным знамением и быстро прочитала молитву. Это помогло успокоиться и немного прийти в себя. Она снова посмотрела на Феба. Нет, нужно сделать всё, что только возможно, чтобы её супруг очнулся и поскорее поправился. Наклонившись, она поцеловала его в горячий лоб, погладила тёмные вихры и заботливо поправила одеяло.

      В спальню вернулась суетливая Жанна, принесшая с собой мятную воду для прохладного компресса, чтобы сбить жар, и новые лекарства и отвары. Вот с кого нужно брать пример, подумала Флёр-де-Лис, вот кто никогда не сдастся! Она хотела помочь кухарке, но та лишь отмахнулась — не мешай! — и Флёр-де-Лис отошла к низкой скамье, обитой мягким бархатом. Присев, она смотрела, как Жанна возится со своими скляночками, готовя новое средство, которое, по её мнению, должно сбить лихорадку, и не заметила, как задремала. Жанна, на секунду обернувшись и увидев, что молодая хозяйка спит, позвала прислугу, чтобы госпожу доставили в спальню, не потревожив её сон, и уложили в кровать.

      Лишь под утро Флёр-де-Лис проснулась от того, что её кто-то тормошил. Открыв глаза, она увидела довольное лицо Жанны.

      — Я уснула? Ох, прости! Я уже поднимаюсь! — сонно пробормотала молодая женщина.

      — Т-тюю, матушка! — остановила её кухарка. — Спите себе! Я только зашла сказать, что жар у Фебки ушёл, спит он!

      — О, хвала Небесам! — радостно воскликнула Флёр-де-Лис. — Он будет жить, правда?

      — Будет, хорошая госпожа, непременно будет! — кивала Жанна, а сама гладила руку Флёр-де-Лис и, кажется, не замечала, как по щекам, изборождённым морщинами, катятся крупные слёзы.

      Флёр-де-Лис в порыве счастья, охватившем её, крепко обняла старушку, растрогав её ещё больше.

      — Ну-ну, матушка, не плачьте! Теперь-от всё хорошо будет, на поправку пойдёт Феб, — приговаривала Жанна. — Вы спите, а я пойду уже, дела ещё поделать надо.

      Кухарка тяжело поднялась и пошла к дверям.

      — Жанна! — окликнула её Флёр-де-Лис. — А ты сама спала сегодня?

      — Успеется, — светло улыбнулась та. — Вот к Фебке ещё зайду, покормить его надо, повязку сменить, потом завтрак состряпать, прибрать в кухне... А там и вздремнуть чуток можно.

      Она вышла, а Флёр-де-Лис, пообещав себе, что тотчас же встанет с кровати и пойдёт к Фебу, чтобы помочь Жанне и отправить её поскорее отдохнуть, лишь на секунду прилегла на подушку, сомкнула отяжелевшие веки и в то же мгновение провалилась в сон.