Феб смотрел больше себе на руки, чем в лицо жены, а вот та в свою очередь наблюдала за супругом, стараясь, впрочем, чтобы это не выглядело совсем уж неприлично. Феб изредка морщился, а то и вовсе замирал, прикрывая глаза и задерживая дыхание, — раны напоминали о себе короткими вспышками боли, постепенно сходящей на нет и возникающей снова. Флёр-де-Лис хотела задать ещё уйму вопросов, но едва она открыла рот, как Феб, держась за спинку скамьи, поднялся.

      — Что ж, мне нужно идти, — сказал он, всё так же глядя куда-то себе под ноги, а потом, помолчав, добавил: — Спасибо.

      Флёр-де-Лис кивнула, а когда Феб уже почти дошёл до двери, стремительно поднялась.

      — Нет, постойте!

      Феб обернулся.

      — Вы... Не могли бы вы остаться, месье? — попросила она.

      Феб удивленно вскинул бровь.

      — Я хотела... Просто поговорить с вами, месье. Ведь я же совсем ничего о вас не знаю, ни о вашем детстве, ни о чём... А вы... Вы ничего не знаете обо мне. Мы можем ещё немного поговорить? — Флёр-де-Лис взглянула на мужа, но тут же, спохватившись, добавила: — Но если вы устали, то я не стану вас утомлять, ступайте.

      Феб потёр двумя пальцами глаза и виски.

      — Я должен идти, мадам. Скоро приедет Жиль, мне нужно поговорить с ним.

      — Да, я понимаю. Ступайте, месье.

      Она села на скамью возле окна и потянулась за корзинкой с давно начатой вышивкой, не видя, что муж всё ещё стоит на месте и задумчиво смотрит на неё, будто решаясь на нечто для себя непривычное.

      — Мы можем поговорить с вами вечером, если пожелаете,— услышала она и обернулась.

      — Да, конечно, — Флёр-де-Лис кивнула и, когда Феб закрыл за собой дверь, взглянула на свои руки, дрожащие мелкой дрожью — было ли это волнением о предстоящей беседе или же почти забытым страхом оставаться наедине с собственным мужем, но Флёр-де-Лис даже не смогла взяться за вышивку, к которой не прикасалась все эти две недели. В очередной раз уколов подушечку пальца (в этот раз до крови) и прижимая ранку к губам, она смотрела на небольшое красное пятнышко на белом полотне — надо срочно отдать прислуге, чтобы отстирали, иначе так и останется...

      В дверь снова постучали, и в комнату с поклоном вошла Абигайль.

      — Вы поранились, госпожа? — спросила она, а Флёр-де-Лис, сообразив, что до сих пор держит уколотый палец во рту, поспешила вытереть его платком.

      — Укололась, пустяки. Ты что-то хотела?

      — Да, Ваша милость. К господину пришел месье д'Обрэ...

      — Как быстро, надо же. А лекарь, что же?...

      — Нет, Ваша милость. Месье ля Нежа не было дома — так Жак сказал, — ушел к больному, но Жак его служанке велел передать, чтобы, как вернётся, спешил сюда скорее.

      — Хорошо, спасибо, Абигайль.

      — Вам что-нибудь нужно, госпожа?

      — Нет, ступай. А, впрочем, погоди. Помоги-ка мне одеться.

      Девушка быстро поклонилась и направилась к ширме, за которой все так же висела нетронутой красивая белая котта с синими вышитыми цветами, украшенными камнями.

***

      Тем временем Феб, надев свой мундир — первое, что попалось под руку, — прямо поверх камизы*, встречал своего товарища, которого Жюсто проводил прямо в кабинет хозяина.

      — Дружище! — воскликнул Жиль, едва увидев Феба. — Как я рад, что ты снова на ногах! Признаться, за те две недели, что мы не виделись, я едва не записался в трезвенники — и выпить не с кем! Эй, Жюсто, не принесёшь ли нам хорошего вина? Мне срочно нужно промочить горло!

      Феб прищурился, недовольный тем, что друг распоряжается в его доме, как в своём собственном, но промолчал и знаком показал слуге, что тот может идти. Когда дверь за Жюсто закрылась, д'Обрэ развалился в кресле, закинув ногу на колено.

      — Так что, друг, ты поведаешь мне о своём злоключении? Второе ранение за полгода — теряешь хватку.

      — Я за этим тебя и позвал сюда. Не поймали ещё тех, кто убил ту женщину и напал на меня?

      — Найдёшь их! Никто ничего не видел, а ты, как единственный свидетель, без сознания — рассказать ничего не можешь! Ищи ветра в поле!

      Дверь распахнулась без стука, и в кабинет решительным шагом вошла Жанна, исподлобья глядя на гостя. В руках у неё был поднос с двумя стаканами.

      — Пожалте, мусье, — в голосе кухарки послышалось ехидство, но только Феб, знающий её с малых лет, уловил это.

      Жиль взял стакан и отпил большой глоток, но тут же закашлялся, обрызгав всё вокруг и в первую очередь свой блестящий офицерский мундир, тут же покрывшийся чем-то зелёным.

      — Что это за дрянь такая? — прохрипел он, глядя, как Феб спокойно пьёт из своего стакана.

      — А полынный отвар, мусье, — ответила Жанна, подбоченясь.

Феб фыркнул в стакан, довольный, что над товарищем сыграли такую шутку.

      — Я же просил вина! — возмутился д'Обрэ, всё ещё пытаясь отплеваться от невыносимой горечи, раздирающей горло и язык.

      — Ох, действительно? Простите старушку! Что-то совсем уши слышать не жалають! Это, значить, Жюсто сказал вина принесть? А мне послышалось: полынного отвару! Так я и налила побольше, штоб пили на здоровье!

      Жанна не сводила с Жиля недоброго взгляда, а после жёстко добавила:

      — Вы эти штуки бросьте, мусье, если решили в этот дом за вином приходить. Господин Феб ещё от ранения не оправился толком, а вы его опять винищем споить хотите? Так и знайте, мусье, не будет этого, пока я жива!

      Кухарка вышла столь же решительно, сколь и пришла, да ещё и дверью хлопнула, да так, что Жиль д'Обрэ втянул голову в плечи, а потом всё-таки нервно расхохотался, потирая пальцами затылок.

      — Однако, Феб, дружище, твоя прислуга совсем распоясалась! Это ж надо! Так кто в доме хозяин: она или все же ты?

      — Ты Жанну не трогай, она мне как вторая мать, — ответил Феб, оставляя без внимания последний вопрос друга.

      — А ты даже не поморщился! — не без доли восхищения в голосе заметил Жиль. — Или тебе не полынь досталась?

      — Лекарство, — усмехнулся Феб. — Мерзость та ещё, но куда деваться — пью. Однако без выпивки будет лучше — твоя голова нужна мне трезвой.

      Мужчины долго сидели в кабинете: Феб рассказал другу о происшествии, велел найти ту банду во что бы то ни стало, Жиль сомневался в успехе — всё-таки прошло немало времени, разве сейчас найдешь кого, но Феб стоял на своём.

      — В первую очередь, — добавил он, когда Жиль уже собирался уходить, — ищите человека по имени Захария: я почти уверен, что голос принадлежал именно ему. Только без лишнего шума: если он узнает, что его разыскивают, затаится так, что вовеки не найдешь.

      Жиль только махнул рукой, мол, не маленький, сам все понимаю.

      — Тогда иди. Надеюсь на добрые вести. Провожать не пойду, сам дойдешь до двери, не впервой, а мне, боюсь, с лестницы пока не спуститься.

      — Здравия желаю, господин капитан! — шутливо отсалютовав, д'Обрэ вышел из кабинета.

      Феб утаил от друга, что и ещё один голос, говоривший в тот вечер, он вспомнил и узнал, однако будет лучше, если Жиль не узнает о нём. А с Жеаном Мельником он разберётся сам.

      Устало откинувшись на спинку кресла, Феб закрыл глаза рукой: тяжкий подъём утром, хождение по дому и долгий разговор с товарищем отняли много сил, и теперь перед глазами плясали серые мушки, а раны на боку подергивали болью. Нужно добраться до своих покоев, и Жанна сделает перевязку... Как же хочется спать!

***

      — Легко сказать: поймай банду! А как ловить? Где искать? Конечно, Жилю же больше делать нечего! А ему вынь да положь бандитов на блюдечке! Нам, значит, Париж прочёсывать, а он дома спать будет! — ворчал себе под нос д'Обрэ, спускаясь по лестнице в доме своего капитана.

      Ворчал больше для формы, чем по делу: конечно, ему не привыкать заниматься поимкой бандитов, но отчего бы не поворчать на старшего по званию, особенно если он тебя не слышит?

      Услышав краем уха посторонний шум, он вскинул голову, да так и замер: ему навстречу шёл сам ангел небесный. То была совсем юная девушка совершенно неземной красоты: тонкая и хрупкая, оттого будто совсем невесомая и грациозная, и казалось, будто не шла она, а плыла, точно лебедь по воде, придерживая тонкими и изящными пальчиками полы котты, из-под которой дразняще выглядывала порой маленькая туфелька, — так подумал Жиль д'Обрэ, прежде не склонный к поэтическим сравнениям. Лицо её, обрамлённое прозрачной вуалью, ниспадающей из-под эскофьона**, было прелестнейшим, и офицер мог поклясться, что никогда прежде он не видел столь очаровательного носика и тонко очерченных губ, розовых, словно лепесток цветка. Вот только глаз Жиль не видел — взгляд был опущен долу, и она пока не замечала стоящего на лестнице офицера, замершего, словно мраморная статуя, и не сводящего с неё восхищённых глаз. Красавица была олицетворением нежности и невинности, и с каждым её шагом Жиль всё сильнее терял голову. Он шагнул навстречу прекрасному созданию, но не нашёл под стопой верной опоры и кубарем пролетел оставшиеся ступеньки прямо к ногам красавицы.

      На мгновение он даже потерял сознание, а когда пришёл в себя, то увидел склонившуюся над ним девушку и окончательно пропал, едва только взглянул в её глаза, спорившие своей пронзительной синевой с самим небом.

      — Месье, с вами всё хорошо? — даже голос её звучал как самая прекрасная музыка! - Месье?

      — Да! Да, всё хорошо!

      Он поднялся и снова взглянул в её лицо, которое вблизи оказалось ещё милее, и нежный, едва заметный румянец на щёчках привел мужчину в восторг. И в этот момент он узнал её. Эту прекрасную незнакомку он прежде видел только раз в жизни — на свадьбе своего друга, капитана де Шатопера, она сидела от Феба по левую руку и была его невестой. Жиль понял, что всё то, что он слышал прежде о красоте девицы де Гонделорье, не составляло и малой доли от истинного положения вещей, а слова самого Шатопера о супруге и вовсе были гнусной ложью! Д'Обрэ едва не покраснел до самых ушей, устыдившись и собственных слов, некогда произнесенных в её адрес.

      — Мадам де Шатопер! — воскликнул Жиль, с поклоном целуя пальчики Флёр-де-Лис и ощущая волну жара, прокатившуюся по нему, когда хозяйка дома улыбнулась в ответ.

      — Что же вы, месье д'Обрэ, не смотрите под ноги?

      — Виноват, я оступился... Но ради того, чтобы оказаться у ваших ног, я готов падать с лестницы по пять раз на дню! — выпалил он, а Флёр-де-Лис, смущенно потупила взор.

      — Что же с вашим мундиром, месье? — вдруг спросила она.

      Жиль опустил взгляд себе на грудь. Конечно же, из-за отвара полыни весь мундир покрыт зелёными пятнами!

      — А, — как можно более беспечно махнул рукой офицер, — это Жанна надо мной подшутила! Ничего, почищу — будет как новенький! — бодро добавил он, представляя, как он состарится, пытаясь избавить мундир от пятен полыни.

      — Что ж... Вы, верно, уже уходили?

      — Что? А, ну конечно! Я уходил...

      Поклонившись и снова поцеловав руку Флёр-де-Лис, Жиль д'Обрэ медленно побрёл к выходу из дома, то и дело оборачиваясь и глядя ошалелым взглядом на жену своего друга. Та осталась стоять у лестницы, провожая его удивлённым взглядом.

Жиль, едва не повстречавшись носом с дверью, как ошпаренный выскочил на улицу и только тогда позволил себе шумно выдохнуть и схватиться за голову.

      "О, нет, старина Жиль! Она жена твоего друга! Ты не имеешь никакого права влюбляться в неё! Не вздумай, старина, не вздумай!" — с этими мыслями он взлетел в седло своего коня и тронул каблуками его бока. Перед мысленным его взором то и дело возникали синие глаза красавицы, за мгновение покорившие его сердце и подчинившие душу, — глаза, в глубине которых таилась неведомая печаль.

      Дурак Шатопер, определенно, дурак! Будь он, Жиль, на месте Феба, никогда бы не стал изменять ей и пропадать в кабаках ночи напролет! Да как можно не полюбить этого ангела с фарфоровой кожей и нежной улыбкой? Каким жестоким и бессердечным нужно быть, чтобы обижать её?

      Впервые за долгую службу он ослушался приказа командира и поехал не в гарнизон — собирать отряд для облавы на банду, как велел Феб,— а прямиком в "Яблоко Евы", надеясь вином стереть из памяти лицо прекрасной мадам де Шатопер, а из сердца — внезапно расцветшее чувство к ней.

***

      Феб проснулся от лёгкой щекотки у левого бока, будто кто-то проводил по коже пером. Он издал странный звук — не то смешок, не то хриплый стон, и щекотка тут же прекратилась.

      — Ох, кажется, задела сильно, — капитан услышал тихий шепот и запоздало узнал голос жены.

      — Что вы делаете? — спросил он громко, окончательно просыпаясь и понимая, что совершенно не помнит, как добрался от кабинета до покоев и как уснул, и уж совершенно точно не знает, как долго проспал.

      — Я только хотела переменить повязку, — робко ответила Флёр-де-Лис. — Больно? Простите... Корпия прилипла к ране, я сейчас ещё смочу водой, будет лучше...

      Феб молча смотрел на некогда белую ткань, которая теперь была грязно-жёлтых разводах и с небольшим пятном крови в центре. Он стиснул зубы, готовясь к боли — снимать присохшую повязку дело не из приятных, — но её не последовало. Пальчики супруги осторожно порхали над раной, приподнимали края повязки, мягко смачивали её теплой водой — всякий раз, когда её пальцы жены едва касались кожи, Феб с удивлением смотрел на её сосредоточенное лицо, не веря то ли в то, что можно настолько нежно и безболезненно снимать повязку, то ли в то, что эти невесомые прикосновения всё-таки нравятся ему. Он едва ли заметил, как старая повязка отстала от кожи, обнаружив две довольно близкие друг к другу раны — результат коротких ударов ножом. Они всё ещё немного кровоточили, особенно сейчас, потревоженные, но края уже не были такими воспаленными, да и в целом раны выглядели куда лучше, чем в первую неделю. Флёр-де-Лис тем временем, взяв кусок чистой ткани, осторожно промыла раны по очереди.

      — Сейчас лекарство нанесу и можно новую повязку накладывать, — сказала она, не глядя на Феба, будто бы сама себе.

      Когда её пальчики снова коснулись кожи вокруг раны, Феб опять почувствовал легкую щекотку и, не сдержав себя, схватил запястье жены.

      — Что, месье? — отпрянула она, и в её больших, точно у лани, глазах Феб увидел испуг. — Снова больно?

      Феб покачал головой и забавно наморщил нос.

      — Щекотно.

      — Потерпите немного, я скоро закончу, — успокоилась Флёр-де-Лис и улыбнулась уголками губ в ответ.

      — Почему вы? — спросил капитан. — Где Жанна или Люси? Менять повязки — это их забота.

      — А почему нет, месье? Обе в кухне, готовят ужин. А мне не сложно это сделать, я и раньше, пока вы были без сознания... — она замолчала на полуслове, но Феб и так понял, что жена хотела сказать.

      С её помощью он смог сесть на кровати, и она закончила свою работу, осторожно, но крепко перебинтовав его длинными отрезками, для надежности пропуская ткань через плечо — так больше шансов, что повязка останется на месте.

      Флёр-де-Лис поднялась, чтобы уйти, но Феб снова поймал её за руку.

      — А как же моя спина, мадам?

      — Мне всего лишь нужно ещё теплой воды, я велю слугам принести её, и ваша спина не останется без новой повязки.

      Через полчаса всё было готово, и Феб подставил свою спину жене, в мыслях предвкушая новую щекотку и думая, что ни за что не признается супруге, насколько ему это понравилось.

      — Здесь, мне кажется, рана выглядит даже лучше, чем те две. Она заживает, и скоро уже можно будет не перевязывать, — сказала Флёр-де-Лис, когда повязка (со всей осторожностью!) была удалена.

      — Угу, — отозвался Феб, довольно жмурясь. — Ужасно чешется временами! — вдруг признался он. — Значит, точно, заживает.

      Стоило ему это сказать, как вокруг раны вспыхнул страшный зуд — плечо зачесалось так, что Феб едва не взвыл и выдал порцию ругательств, от которых у его супруги тотчас покраснели щёки и шея.

      — Месье! — возмутилась она, демонстративно прикрывая ладонями уши, но Феб пропустил её возмущение мимо ушей.

      — Ах ты ж нептунова борода! Опять!

      Так и эдак он пытался дотянуться до плеча, но две другие раны не давали о себе забыть, и Фебу пришлось разрываться между болью в боку и страшным желанием разодрать плечо до крови, лишь бы избавиться от зуда.

      — Прекратите немедленно! — прикрикнула Флёр-де-Лис.

      Стараясь не касаться самой раны, которая только-только начала покрываться корочкой, она осторожно прошлась вокруг неё, легко надавливая и разминая плечо двумя пальцами.

      Феб облегченно выдохнул, чувствуя, как зуд отступает. Флёр-де-Лис, обработав лекарством и плечо, наложила повязку.

      — Рада помочь. Вам сейчас нужно отдохнуть, так что я пойду...

      — Нет! — перебил её Феб. — Недавно, вы помните, мы договорились о беседе? Так зачем тянуть?

      Подумав, Флёр-де-Лис кивнула и осталась, но беседа их начаться не успела: прибежала Люси с сообщением о визите господина ля Неж.

      — Передай месье лекарю благодарность за визит и скажи, что со мной уже всё в порядке, и он может идти, — сказал Феб, и девушка с поклоном удалилась.

      — Жанна оставила своё снадобье для вашего лба, — произнесла молодая женщина, подходя к столу, на котором стояла миска с травяным настоем.

      — А, шишка, конечно... — вспомнил капитан, поднося руку ко лбу и опускаясь на подушки.

      — Куда вы собирались идти, когда очнулись? — спросила Флёр-де-Лис, присаживаясь рядом с Фебом и прикладывая к шишке смоченную в настое тряпочку.

      — Не знаю, мадам. Плохо помню... Наверное, подумал, что проснулся, как просыпался обычно по утрам, когда нужно было уезжать на службу.

      Он посмотрел в лицо жены, и она улыбнулась ему. Странно, но почему он раньше никогда не замечал, какого пронзительно-синего цвета её глаза?