Возвращался Владимир к дружине с думами горькими. Как можно им, витязям русским, не приняв боя, у Пересвета помочи просить? Нежто меча вражеского убоялись? Нежто животы¹ свои сберечь захотелось, на пуховых перинах отсидеться, на печи схорониться?
Непокойно было князю, серые очи его потемнели, словно грозные тучи: гневался он и на боярина Митрея, совет давшего к отшельнику на поклон идти, гневался и на своих дружинников, поперёк сло́ва не молвивших. Но более всего на самого себя князь гневался: что послушал боярина, что привёл витязей к роще, что сам в рощу пошёл.
Дружинники уж давно поджидали князя у распутного камня и скорехонько поднялись ему навстречу.
— Что, княже, видал ли Пересвета? — спросил Алёша.
Владимир же лишь нахмурился:
— Бой суровый впереди нас ждёт, довольно сиднем сиживать!
Переглянулись меж собой витязи, но ни о чём не спрашивали и вмиг взлетели в сёдла.
Недолог путь их был. Дружинник Ви́даль, посланный вперёд князем разведать о вражьем войске, вскоре воротился с вестями: недалече супостаты, за гору свернуть — и вот оно, племя басурманское, у самой границы стоит, на грядущей заре боевой клич трубить собирается.
— По сей дороге пойдут, тут и примем гостей незваных, — решил князь. — Приготовим им встречу горячую, огнём да мечом попотчуем.
С тревогою вгляделся в небо дружинник-копейщик.
— Вороньё слетается, — скупо обронил он и нахмурился.
— Не по наши души, Стан, — лучник Рóмаш забросил за спину тул², полный стрел калёных, и до самого уха натянул тетиву. — Степняками полакомятся, а об русского богатыря клювы пообломаются.
Другой копейщик по имени Симья́н взглянул на товарища да на острую стрелу на тетиве, отступил подальше да приспособил к древку тяжёлого богатырского копья княжеское знамя: с жизнею расстанется витязь, но не отдаст ворогу знамени русского.
Огляделся кругом Тейми́р, младой витязь, размахнулся широ́ко и метнул су́лицу³ в осинку у обочины: промчалась сулица со свистом, всколыхнула траву — и разлетелась осина в мелкую щепу. Усмехнулся в мыслях своих Владимир: «Не прогадал я, что поддался уговорам его и взял в дружину! Уже силищи в нём на осьмерых, а каков же богатырь через годок-другой будет?»
Пока товарищи к грядущему бою готовились, Илья и Алёша собрали все ко́зевки да бурдюки⁴ и сходили до ближнего ручья: после подвигов ратных глоток водицы дороже злата и серебра бывает. И Теймир с ними отправился — коней богатырских напоить да гривы их шёлковые гребешком расчесать. Воротились витязи с дичью лесной, да как раз к трапезе вечерней поспели.
Уходило солнце за лес, надевали богатыри свои кольчуги да латы, мечи да копья со стрелами подле себя клали: не пир пировать, а родную землю защищать готовились русские витязи.
— В дозор мы со Станом встанем, — вызвался Симьян, а князь крепко-накрепко наказал копейщикам всю дружину до зари поднять.
Симьян наказ княжеский выполнил: затемно дружина на ногах была.
— Что же, братья, попрощаемся? — промолвил Илья, и все богатыри замкнули круг: плечом к плечу, голова к голове.
— Рано ты, Илюша, прощаешься, — Теймир улыбнулся светло да весело и надел шелом свой с бармицей⁵. — Аи покажем супостату, почём на Руси пуд лиха!
Седлали витязи коней богатырских, брали оружие верное; о доме родном вспоминали, об отцах да о матерях, о жёнах да о детях малых — доведётся ли когда свидеться? Становились витязи пред князем Владимиром: всяк в этом строю богатырь удалый, всяк с целой ратью по силе и могучести поспорит.
— О кольчуге-от, братец, не позабудешь ли? — тихо рек Теймиру Алёша. — Не жену сватать идём, а головы сечи!
— Обойдётся! Было всяко — всяко пройдёт! — Теймир улыбнулся и махнул рукой, но тотчас и нахмурился. — Гляди, князь, и вы, братья! Вон они, лиходеи!
***
Занялась заря-зарница, и вражье полчище несметное двинулось на Русь и минуло заставу. Веселилось войско степное да радовалось победе скорой: нет-де у Руси защитников, падёт Русь, как горлица, острой стрелой сражённая, вспыхнет Русь алым пламенем.
А за горой высокой уж поджидали витязи русские. А как увидели супостаты русских витязей, так закричали, захохотали пуще прежнего: где вам, осьмерым, против войска бессчётного? Не уйти с поля бранного живым русичам!
И вознёс князь Владимир меч к светлу солнышку, и помчали витязей кони богатырские навстречу ворогу, и пылали стяги⁶ червонным златом. Могучими соколами налетели богатыри на чёрные полчища: как схлестнулись витязи со степняками, так и застонала, содрогнулась, заходила ходуном Русь-матушка.
Закипел лютый бой, зазвенела булатная сталь, заиграло солнце на щитах русских витязей. Взметнулись копья тяжёлы, взлетели стрелы калёны, заплясали мечи острые — поредело войско вражье, поубавилось.
Но не ликуй прежде срока, княже, не радуйся. Не сломлен супостат, не повержен — собирается рать бессчётная, озлобленная, бросается в бой пуще прежнего.
Кто-то позади вскрикнул, и князь оглянулся: сняли Теймира степняки из седла, и дружинник метнул свою сулицу и храбро бросился в рукопашную — не поздоровится тому, кто попадёт под руку тяжёлую. Повернул князь Бурку и помчался к Теймиру: от меча княжеского, да от копыт Бурки валился враг по обе стороны, как подкошенный. Скользнул Владимир со спины коня и встал с мечом подле витязя.
— Что, княже, повоюем ещё? — окликнул Теймир весело. — Эх, чтоб пропасть вам, рожам непутёвым! — поднял он чужой щит и укрыл себя и князя от тучи стрел, а после от души размахнулся щитом и отправил с пяток-другой степняков в ясное небо.
— Где Ромаш? — коротко спросил князь, едва переводя дух.
— А вон, — дружинник кивнул в сторону, тряхнув светлыми волосами, — шелом свой с бармицей обронил в бою, — с Ильёй!.. Эх, пропала последняя моя сулица, поди сыщи её, ретивую! — горько вздохнул он.
— После сыщем. А Видаль?
— Неведомо, княже.
Принял Владимир на свой щит удар кривой сабли, отнял её у худосочного степняка и окликнул Теймира. Ловко поймал витязь брошенную князем саблю и примерился — ладно ли крыж⁷ в ладони лежит, — и тут же в ход пустил.
Бил Владимир наотмашь мечом на обе стороны и не заметил, как разошлись они с Теймиром далече друг от друга. И не видел Владимир, как оттягивает степняк тетиву и как летит ему в спину чёрная стрела.
— Князь!
Обернулся Владимир на окрик Теймира, но поздно было: вонзилась в грудь Теймира стрела, что ему, Владимиру, была назначена, и тотчас пал витязь наземь, и окропило его льняную рубаху алой кровью.
Словно коршун, добычу почуявший, навалилась на князя вражья рать — ни вздохнуть Владимиру, ни солнца увидеть! Уж и ноги нетвердо на земле держат, и платок, княгинюшкой вышитый, кровавым потом обагрился, а всё лезет к нему вражина назойливый. И лежать бы князю подле витязя, кабы не пронеслась над ним сила могучая, в миг разметала она степняков во все стороны.
— Давай руку, княже, — то Стан прибыл к нему на выручку.
— Теймир, — выдохнул Владимир и поднялся, — ранен.
Копейщик нахмурился, и его очи синие гневно сузились.
— Так и без кольчуги, окаянный, — буркнул Стан.
— Отвези его в рощу, да поскорее! — велел Владимир и вновь принял на щит степнякову саблю.
Молча кивнул могучий воин, и покуда поднимал он Теймира с сырой земли, да укладывал на спину своего Ласко впереди седла, да сам в седло садился, защищал князь Владимир обоих витязей от неприятеля.
— Буяна сыщи! — крикнул он.
Огляделся Стан и увидал коня Теймирова: какой-то басурман уже вскочил в седло и молотил сапожищами по бокам Буяна, требуя послушания.
Но что-то могучее вдруг выдернуло степняка из седла, с криком тот пролетел над полем бранным и скрылся за ближайшим леском — то Стан на скаку схватил наглеца за шиворот, размахнулся да бросил прочь: не разевай, чужак, свой рот на коня богатырского.
Стан же, бросив узду Буяна вокруг луки своего седла, поскорее направил Ласко прочь и увёз раненого товарища с поля боя, и увёл за собой его коня. Походил он на ладью, рассекающую полноводную реку: тяжёлое копье порхало в могучих руках лебяжьим перышком и сметало противников с пути, хоть конные они были, хоть пешие.
Умный Бурка подоспел к князю по проторенной Станом дороге, и Владимир, севши в седло, зорко огляделся — не нужна ли кому из его дружинников подмога?
Одесную⁸ отважно бились Илья и Ромаш — как покончались калёные стрелы в тулах, так взялись витязи за сабли острые, так и секли врага, словно коса наливные травы.
Чуть поодаль Симьян, расколошмативши в пылу боя копьё и укрывши княжеский стяг на груди, у самого сердца, схватился за булаву: подобно грому ударял витязь булавой в самую гущу врагов.
Ошую⁹ Алёша, сын деревенского кузнеца, самолично выковавший меч по своей руке — не всяк осилит поднять, — рубил мечом направо и налево, только свист стоял.
«…Коли отвернёте от ворога, коли от битвы лыта́ть станете… все, как один, сгинете!»
Заревым колоколом зазвучал в ушах Владимира голос Пересвета, и сердце забилось, точно птица в неволе: не опускать меч! Коли есть силы в седле держаться, значит, и со степняком биться силы найдутся! И дружинники, на Владимира глядя, приободрились, и будто бы веселее бой закипел, и будто бы всяк за себя, да за Теймира, да за Стана бился.
— Видаль! — позвал Владимир, не найдя одного витязя на бранном поле — уж не приключилась ли беда? — Видаль!
— Звал, княже? — богатырь будто вырос за спиной Владимира — откуда только взялся?
— Живой?
— А что мне станется? — помахивал Видаль пудовым кистенем¹⁰ будто небрежно, но взором приметливым по сторонам поглядывал, и ничто от него укрыться не могло. — Я, княже, вот только гонца степняковского на свидание к пращурам¹¹ отправил: давно, мол, не виделись, поди, скучали. Так, значит, темник¹² их подмогу просит, знать, крепко мы их пригладили.
Кистень его тяжело просвистел над головой серого в яблоках коня, и ещё двое-трое степняков последовали по стопам гонца и навестили почившую родню.
— Добро! — Владимир не сдержал улыбки: Видаль даже в ханский шатёр смог бы пробраться и серёжку из уха хана украсть, и никто не заметил бы его — до того он хитёр и ловок был.
— Так, глядишь, и вовсе без подмоги степнячки останутся, али нового гонца пошлют… Авось и нам передышка выйдет.
Владимир кивнул, и вдвоём они помчали на верных конях в самую гущу сражения — туда, где кровь лилась рекой.
«… Все, как один, сгинете… Как один!..»