Стан, по велению княжескому покинув с раненым Теймиром поле брани, то пускал рвущего удила Ласко во весь опор, то натягивал узду, когда слышал болезненный вздох товарища. Копьё и щит свои он оставил, едва выбрался из гущи кровавой сечи: всё одно, никому не под силу поднять тяжёлого богатырского копья.
У распутного камня, где намедни дружина поджидала князя, остановился витязь: куда ж дальше? Где ж та роща и как отыскать в ней Пересвета — про то князь не поведал. Сможет ли он, Стан, верную дорогу узнать, примет ли отшельник Теймира, поможет ли ему?
Ласко тревожно всхрапнул и прижал уши, а на длань витязю упала вдруг берёзовая серёжка, и увидел Стан малиновку: она кружилась над ним и чвиркала, будто звала за собой. Помчался витязь следом за нею во весь опор и скорёхонько очутился в берёзовой роще.
Малиновка мелькала средь берёзок, песней вела Стана по лесной тропе, и вскоре увидал богатырь поляну солнечную да избу бревенчатую. Тут-то и пропала из виду малиновка, тут-то и умолк звонкий её голосок, тут-то и понял Стан, что нет ему дальше ходу, что привела малиновка, куда он путь искал.
Навстречу ему вышел сам Пересвет.
— Мир тебе, — рек копейщик и кланялся. — По велению княжескому я прибыл, примешь ли товарища раненого?
Спустил Стан Теймира со спины Ласко, по указанию Пересвета внёс его в избу да на вересковый одёр¹ опустил.
— Поможешь ли ему? — спросил копейщик.
— Я не так силён, как в народе молва ходит, но дружинника княжеского, защитника Руси-матушки, исцелить мне по силам. Покоен будь о товарище своём и поскорее воротись к князю, витязь! — так велел Пересвет Стану, а сам опустился подле Теймира и оглядел его раны.
Поклонился Стан на прощание, вышел из избы, отвязал Буяна от луки своего седла и отправился в обратный путь.
Скачи, скачи, верный Ласко, быстрее ветра, неси, неси могучего Стана на сечу кровавую, ворогам на погибель, князю на подмогу!
***
Пробудился Теймир лишь с грядущей зарёй и подле себя увидел морду рыжую и усища длиннющие: то пушистый рыжий кот восседал у изголовья и, ничуть не страшась, обнюхивал чело — что за чужак, мол, в доме?
Пробовал Теймир подняться, но вспыхнули раны болью огненной, и вспомнил витязь всё, что намедни было: и как с князем рука об руку бились, и как стрелы чёрные едва Владимира не погубили.
— Ох, а княже-то? Жив ли? А братья? Это я тут, а они — там?.. Да как же я… — взволновался Теймир. Не ведал витязь, где очутился, но не это тревожило его думы: найти бы дружину свою, помочь бы князю с лихой бедой управиться!
— А, пробудился, молодец! — скрипнули половицы, отворилась дубовая дверь, и Теймир обернулся на голос.
— Где я?
— В Заповедной Роще, витязь. Раненым тебя ко мне товарищ твой, Стан, доставил, — незнакомец сел рядом и поставил подле себя ковш полный водицы чистой.
— Стало быть, ты и есть Пересвет? — охнул витязь. — Давно ли я здесь? Где же князь, где дружина?
— Ночь одна минула, — ответил ему отшельник. — На бранном поле братья твои, Теймир: кипит битва лютая, не скоро конец ей грядёт.
Растревожили витязя таковы речи, другой раз пробовал он подняться, но валился на одёр и от бессилья бил кулаком по вереску.
— Не в тех силах ты ещё, витязь, чтобы на ноги подниматься да меч в руках держать, — промолвил Пересвет. — Глубока твоя рана, много сил твоих отняла вражья стрела. Погоди, покуда исцелю тебя.
— Не здесь моё место! — вскричал Теймир. — Там, на бранном поле, с князем, с братьями мне должно быть! Они там гибнут, а я тут бревном валяюсь? Дай мне меч, сулицу мне дай!
Вздохнул Пересвет: много намаяться с таким шебутным и упрямым придётся, ты ему — вдоль, а он те — поперёк! Смочил он тряпицу в воде, омыл ею лицо Теймира, и едва тронула вода очи витязя, так опустился тот тихо на одёр и уснул крепким сном. Из Живого Ключа вода была — она и раны исцеляла, и сил придавала, и дух укрепляла.
***
Трижды солнце садилось красное, трижды-раз и заря занималась, а всё кипел лютый бой с войском басурманским. С ног валились уж воины русские, но вскоре выпала им передышка: гонца за подмогой отправили степняки, а сами за заставу отступили, за горы-поля откатились — как прежде Видаль рек, так по слову его и случилось.
— Что дальше, княже? — облизнул Илья сухие уста — бурдюк с водой, подвязанный к седлу, насквозь стрелой пробило.
Привалился Алёша устало к шее своего скакуна, оглядел товарищей соловым взором и смежил очи — и меча, что к ногам упал, даже не поднял.
С жалостью глянул на Алёшу Видаль, но и он, крепкий и умелый воин, не скрывал своей немочи и оторванным краем рубахи наскоро затягивал плечо перебитое.
— И стрелы покончались, — добавил Ромаш и протянул Илье свой бурдюк.
Оглядел князь верных своих воинов: вот Илья жадно припал к воде, вот Симьян дремлет, не хуже Алёши, обняв своего коня за шею, вот едва стоит на ногах, опершись на копьё, могучий Стан, — и вздохнул:
— Едем в рощу.
Примет ли их Пересвет, поможет ли, придаст ли новых сил, али сгинут богатыри, как пророчено? — теперь уж будь что будет.
Долго брели кони усталые, и в рощу отшельникову вступила дружина уж затемно. Хотел Илья сладить светош², да Владимир не дозволил: не место огню в заповедном лесу.
— Как же по темну-то? — пробормотал старшой. — Заплутаем и сгинем тут...
Вновь припомнил Владимир слова Пересвета, но виду не подал.
— Тише! — Стан вдруг прислушался. — Слышите-ка?
— Малиновка! — воскликнул князь радостно. Подивились витязи, что птица поет в ночи, лишь Владимир да Стан знали, что поёт она песнь для усталых воинов, верный путь им во тьме указуя.
Ободрила витязей песнь малиновки и коням богатырским словно сил прибавила — вмиг домчали кони до места, откуда песнь лилась. Прямиком к поляне привела малиновка, и сам Пересвет встречал их.
Не проронил он ни слова и повёл витязей в избу, где уж готовы были семь ковшей воды, семь чарок медовых, семь лепёшек пшеничных, семь рубах льняных да семь мягких лежанок вересковых.
Пригубили витязи чарки медовые, ели лепёшки пшеничные, пили водицу ключевую, благодарили хозяина и беспробудным сном на вереск спать валились.
Обошёл Пересвет каждого витязя и омыл лица и руки водой живой. А после и о конях богатырских позаботился: сбрую снял, насухо вытер, напоил водой вдоволь да накормил овсом отборным.