Игнат подготовил несколько березок, чтобы их можно было посадить на поляне. Костя был уверен, что это не поможет, но ничего не сказал. Соломин просто понимал, что, несмотря на уверенность, именно он может быть не прав и хватит берез, чтобы снять проклятие. Игнат протянул парню две из пяти березок, и тот молча взял, зевнув.

– Еще не привык рано вставать? – спросил мужчина с любопытством.

– Я в городе, как правило, поздно ложился и поздно вставал, – кивнул Костя, не пряча зевоту. – Если не получится уйти, то лет за сто приспособлюсь.

– Раньше, – заверил Игнат. – Но, надеюсь, что ты через пару недель вернешься в город.

Соломин кивнул: он тоже на это надеялся, хотя уже и не верил.

– Я смотрю, ты опять медведю вкусности взял, – хмыкнул мужчина, кивнув на рюкзак.

– Там вареные яйца и еще две банки меда, – кивнул Костя. – Когда еще я смогу угостить огромного медведя чем-то вкусным?

– Прасковье хоть сказал, что взял из дома еду? – спросил старый Игнат.

– Конечно, – заверил Соломин. – Не буду же я собственную бабушку обворовывать.

– Это хорошо, – кивнул мужчина.

Они вошли в лес, и сразу же из кустов к ним навстречу вышел медведь. Костя на пару шагов отступил, хотя и понимал, что перед ним хозяин леса, но все равно каждый раз удивлялся размерам зверя.

– У меня есть вкусненькое, – сообщил Соломин, ставя молодые березки на мох и снимая рюкзак.

Медведь всхрапнул, словно норовистый конь, и подошел ближе, шумно нюхая воздух. Костя достал пакет с чищеными вареными яйцами и замер на мгновение: класть угощение на землю казалось неуважительным, а пластиковый пакет хозяин леса мог бы зажевать вместе с яйцами. Зверь фыркнул и медленно, словно боясь вспугнуть мелкого человечка, приблизился. И Соломин решился, взял одно яйцо в руку и протянул медведю на раскрытой ладони.

Мягкие теплые губы прикоснулись к ладони и осторожно забрали яйцо. Костя замер, чувствуя звенящий восторг, он протянул руку и тронул неожиданно мягкий мех на огромной морде. Хозяин леса замер, даже жевать прекратил. Соломин уже смелее принялся трогать воплощение силы и мощи, внимательно наблюдая за медведем. Хозяин леса прикрыл глаза, наслаждаясь лаской, словно большой цепной пес, которого в кои-то веки хозяин решил погладить – не зная толком, как нужно реагировать на приятные прикосновения. Костя улыбнулся, не обнажая зубов: где-то в глубине памяти застряло, что такое хищник может воспринять как оскал, хотя Соломин был готов поклясться, что в этом звере больше человеческого, чем во многих людях. Ему мерещилась вековая мудрость в глазах медведя.

– А ты бесстрашный, – шепотом сказал старый Игнат, разрушив своими словами магию момента.

Костя одернул руку и взял еще одно яйцо, протянул его хозяину леса; тот осторожно захватил его губами, облизав руку длинным языком. Лишь скормив все, что принес, Соломин поднял саженцы, и они пошли.

До поляны вновь пришлось идти долго и упорно. Медведь шел рядом с ними, огромный, как скала, бесшумный и спокойный. Костя пару раз чуть не запнулся о коварные корни. Он почти не смотрел под ноги, любуясь зверем.

Когда они вышли на поляну, хозяин леса сел, с безразличием наблюдая за тем, как люди выкапывают ямки в проклятой земле. Соломин в этот момент окончательно убедился, что ничего из их затеи не выйдет, не может выйти, но не стал озвучивать, глупо надеясь, что ошибается.

– Странно, когда я тут копать пытался раньше, он всегда мешал мне, – сообщил старый Игнат задумчиво.

– Ты раньше пытался что-то откопать тут, вот он и злился, а сейчас хочешь посадить деревья, – ответил Костя.

– Думаешь, он понимает разницу?

Соломин пожал плечами, хотя думал именно так. Едва корни первой березки были освобождены от пакета и помещены в землю, как все листья пожелтели и осыпались, а ствол деревца почернел. Старый Игнат выпрямился и посмотрел на пока еще живые саженцы, что лежали на траве, и покачал головой:

– Ничего не получится. Я больше пробовать не хочу: не стоит этому месту отдавать еще больше жизней, пусть это и всего-навсего деревья.

– Согласен, – кивнул Костя и перевёл взгляд на хозяина леса.

Соломин в очередной раз попытался вспомнить окончание своего сна – то важное, что там было и что сознание упорно не давало уловить.

– Пошли назад, – вздохнул старый Игнат. – Идея была хорошая, но не сработала.

Костя кивнул и отметил, что медведь поднялся, словно бы понял сказанное.

– Мы проводим тебя к выходу из леса, – решительно сообщил Соломин. – А потом я хочу пройти к тому месту, где впервые увидел хозяина леса.

– Через лес? – спросил Игнат, хмурясь.

– Да, – кивнул Костя.

– Не надо, – потер переносицу старейший житель Яблоновки. – Он, лес, коварен и внутри не такой, каким кажется снаружи. Ты можешь заблудиться и не найти нужного места. Я тебя провожу к машине.

– А ты знаешь, где она? – спросил удивленно Соломин.

– Прасковья еще в тот вечер рассказала мне о произошедшем, и я нашел машину и труп того… человека, – последнее слово Игнат выплюнул, словно самое грязное ругательство. – Мне нужно было убедиться, что лес или медведь добрались до него и этот мерзавец не останется с нами навечно. Я хотел быть уверенным, что он мертв.

– Спасибо за предложение, но я должен побыть там в одиночестве, должен… закончить, – покачал головой Костя. – Не волнуйся за меня. Хозяин леса будет рядом, он выведет меня, если что.

Старый Игнат хотел возразить, но почему-то не стал, лишь попросил:

– Держи медведя в поле зрения. Зря ты ему отдал все угощение. Так бы он точно тебя не бросил, пока все яйца не доел.

Соломин кивнул и подхватил саженцы, оставив лопаты для мужчины.

К кромке леса они вышли вновь слишком быстро – и получаса не прошло. Костя уже начал привыкать, что в этом месте пространство не подчинялось никаким законам физики, логики и здравого смысла. Место, из которого нельзя уйти, лес, в глубь которого идти дольше, чем выходить из него. Время тут было странным. Люди, которых коснулось бессмертие, жаждущие вновь стать смертными.

Костя и сам чувствовал это – жажду скинуть с себя магию этого места. И дело было не только в желании прожить свою жизнь, полюбить, выучиться, встать на ноги, отправиться путешествовать… Соломин чувствовал, что магия, которая тут их держит, не просто темная или злая – она безжалостная, темнее смерти.

Старый Игнат вновь спросил, уверен ли Костя, что хочет вернуться в лес один, и тот кивнул. Соломин проводил мужчину взглядом, а затем повернулся и пошел, не зная толком, куда идти, следуя, скорее, за хозяином леса, чем ведя его. Идти пришлось почти два часа, но Костя даже на секунду не усомнился в своем решении.

У видев машину, Соломин облегченно вздохнул и задумался, вспоминая начало сна. Косте хотелось повторить все в точности, как во сне, чтобы подстегнуть память. Садиться на грязное во всех смыслах заднее сидение не хотелось, но Костя смог себя пересилить и сделать это, обводя задумчивым взглядом тихий лес. Он искал березы и почти сразу нашел две, растущие очень близко друг с другом. Ровно там же, где они росли во сне.

Соломин поднялся и пошел к деревьям, теряясь в ощущениях, путая явь и сон. Костя отметил бурые стволы, протянул ладонь, зная, что оцарапается, но решительно прижал руку к коре. Резко отдернув руку от боли, Соломин замер, почувствовав дыхание на своем затылке. Дыхание хозяина леса. Прижав руку к груди, чтобы кровь не поила собой проклятую землю, Костя понял, что помнил весь сон, но не уловил главного. Дыхание на его затылке ощущалась как человеческое.

Закрыв глаза, Костя позволил своему телу чувствовать, стараясь не думать, осознавая, что тут разум бессилен, и медленно обернулся. Открывая глаза, Соломин был уверен, что увидит перед собой человеческое лицо, и вздрогнул, увидев морду медведя.

– Глупо, как же глупо, – пробормотал Костя и погладил морду хозяина леса. – Чудится мне всякое.

Зверь выдохнул как-то разочарованно, грустно, с той глухой тоской, на которую способны лишь те, кто надеется на несбыточное. Соломин же отметил, что дыхание зверя стало горячее, сильнее, чем было в момент, когда он обернулся с закрытыми глазами. Стоя лицом к морде с закрытыми глазами, Костя был готов поклясться, что стоит напротив человека, не зверя.

Соломин крепко зажмурился, сосредоточился, и дыхание зверя вновь стало слабее и прохладнее. Повинуясь импульсу, Костя, не открывая глаз, протянул руки и прикоснулся к шерсти; он провел по жестковатой для морды шерсти и вдруг понял, что прикасается к заросшему бородой подбородку мужчины.

Соломин открыл глаза и уставился на медведя, пальцы вновь ощущали под собой шерсть.

Костя задышал чаще, резко отпрянул, ударившись спиной о ствол дерева. Кора вцепилась в волосы, на плече прорезав рубашку и кожу до крови. Боль подстегнула, и Соломин рванул по заросшему съезду к дороге бегом. Он не слышал погони, но бежал изо всех сил.

Костя не боялся нападения, он просто был не готов.

Лишь выбежав на дорогу, Соломин остановился, стараясь выровнять дыхание. Костя глянул на свои руки, понимая, что они чувствовали то, что не могли увидеть глаза. Хозяин леса не был медведем.

Соломин глянул на деревья, и ему померещился даже не сам медведь, а взгляд, грустный взгляд еще одного человека, запертого в ловушке похуже, чем та, в которую угодил сам Костя.

– Я вернусь? Слышишь? Я вернусь завтра, – пообещал хозяину леса Соломин. – Мне нужно время, мне просто нужно время.

В ответ ничего не прозвучало, но Костя понял, что ему поверили.

Прасковья встретила внука у калитки и резко напомнила:

– Ты мне обещал, что не пойдешь в лес без Игната!

– Прости, – не стал спорить Соломин, хотя понимал, что ему нужно будет завтра вернуться в лес вновь одному. – Я помню. Но я шел рядом с хозяином леса и был в безопасности.

– Тебя все еще не отпускает та история? – с сочувствием в голосе спросила бабушка.

Костя посмотрел на женщину, гадая, знает ли она, насколько болезненными могут быть подобные воспоминания, и покачал головой, говоря полуправду:

– Мне вновь приснился сон… Про тот день, и возник один вопрос, на который я захотел получить ответ. Но она меня больше не мучает. Просто хотелось разобраться с ней окончательно.

– Я щи приготовила, с грибами, – сообщила Прасковья. – Будешь?

– Конечно, буду, – кивнул Соломин. – Ты прости, что я тебя напугал. Если я напишу письмо маме, ты отправишь?

– Конечно, – кивнула бабушка, позволяя себя отвлечь.

Костя улыбнулся, возвращаясь вновь мыслями к своему открытию. Соломин понимал, что никто не говорил ему о том, что хозяин леса – человек. Похоже, об этом знал только Костя. Соломин понимал, что логичнее было бы рассказать о своем открытии и другим – хотя бы старому Игнату – чтобы решить, что делать с этими знаниями. Но Костя знал, что не расскажет.

Логичной причиной было то, что этот факт ничего не менял, а мучать старого Игната новой надеждой было бы просто жестоко. Слишком хорошо Соломин помнил, как потух взгляд старожила, когда березка погибла. Игнат и правда надеялся, что сможет снять проклятие, и разочаровался, поняв, что это очередной тупик.

Но основной причиной молчания Кости было то, что он был уверен, что эту тайну нельзя рассказывать остальным. Соломин чувствовал, что нельзя, знал где-то в глубине души. Словно стоит сказать кому-то, что хозяин леса – человек, как произойдет что-то страшное.

Костя глянул на свои руки, которые как раз мыл перед поздним обедом и подумал, что в этом странном месте глаза видят меньше, чем сердце или даже руки.

– Щи стынут, – позвала Прасковья. – Весь день по лесу ходил, должен был проголодаться.

– Я настолько голоден, что могу и целого слона съесть, – наигранно весело отозвался Соломин и поспешил на кухню.

Костя и права был голоден, но весело ему не было. Мысли то и дело возвращались к хозяину леса. Тот был совсем один, заперт в проклятом лесу, и все люди видели в нем медведя – пусть не совсем простого, но зверя. Совершенно одинокий человек, с которым никто не разговаривал, никто не искал встреч.

Соломин понимал, что если бы он тут застрял в одиночестве, то точно бы сошел с ума и счел бы это благом. Костя повернулся к бабушке и совершенно искреннее сказал:

– Спасибо тебе, что ты у меня тут есть. Без тебя мне тут было бы гораздо хуже.

– Не за что, – улыбнулась Прасковья. – Я сожалею, что ты остался тут со мной, но и мне с тобой лучше. Есть о ком заботиться, переживать. И ты не думай, я не обижаюсь, что ты ищешь выход. Я бы тоже искала, если бы Таи на руках не было. Я ведь боялась, что моя дочь застрянет тут, останется навечно ребенком, больше, чем желала выбраться сама.

– А ты никогда не думала, что, может, лучше было бы моей маме тоже зайти в лес и жить вечно? – спросил Соломин.

– Жить вечно – это желание многих, – пожала плечами бабушка. – Но мы не совсем живем. Тут каждого мучают кошмары и… Ты ведь тоже чувствуешь?

– Что? – спросил Костя.

– Желание бежать отсюда, предчувствие скорой беды, – кивнула Прасковья.

– Я чувствую, что магия тут не хорошая, но на этом – все, – подумав, ответил Соломин.

– Значит, еще слишком мало прожил тут, – пожала плечами бабушка. – Это место постепенно начинает действовать в полную силу. Тут невозможно чувствовать себя счастливым. И все, несмотря на других людей рядом, ощущают одиночество. Я не знаю, с чем это связано, но мы рядом, однако не вместе. Даже болтая с подругой, я тут одинока настолько, насколько никогда не была.

Костя кивнул и спросил:

– А я тебя от одиночества не спасаю? Или мама, когда приезжает?

– Это ощущение – оно мне не подвластно. Да, я рада видеть вас, скучаю по дочке, но одиночество не уходит, – пояснила Прасковья. – Не обижайся, Костик, я тебя люблю, пусть мы и редко виделись. Но это просто магия этого места, злая магия.

Соломин поспешил заверить бабушку, что не обижается, а затем сам вызвался прополоть и полить грядки. Ему нужно было побыть в тишине, чтобы обдумать услышанное, увиденное, почувствованное.

Костя размышлял о лесе, проклятом лесе, что жаждал крови, и вновь вспоминал слова Софии, что не весь он мертв. Соломин и сам прикасался к живым деревьям – тем, что еще не поддавались проклятью, не жаждали крови. Он отлично помнил и другие деревья, режущие кожу, одежду, чтобы добраться до плоти. Лес словно бы еще боролся, сражаясь со злом, сильным и почти непобедимым.

И ему казалось вполне логичным, что и хозяин леса борется со злом, кем бы он ни был изначально – зверем или человеком. И что-то подсказывало Косте, что они проигрывают в этой бесконечной войне. Что в тот момент, когда лес сдастся, проиграет и хозяин леса. И тогда, вполне возможно, ничто уже не будет сдерживать разрастание проклятого леса. И именно поэтому это место их не отпускает.

Люди, словно живые консервы, живут бок о бок с этим кровожадным местом в ожидании дня, а скорее – ночи, когда это место победит своих противников – живой лес и его хозяина. И тогда прольется кровь местных, напитывая собой еще больше земли, чтобы зло смогло распространиться.

И все в голове Кости выстраивалось в логичную цепочку: хозяин леса спасает людей, чтобы не кормить их кровью зло, а не отпускает своих жертв, но запереть может только ночью, когда оно сильнее. А люди, которых спас медведь, чувствуют его одиночество – может, хозяин леса специально делит его на всех, чтобы не сойти с ума.

Соломин понятия не имел, как изменить расстановку сил, как помочь. Новые деревья тут не приживались, не могли стать опорой для живой части леса. Одно Костя знал – одиночество хозяина леса он мог немного разбавить. Сделать не таким беспросветным.