В окна полутёмной гостиной падает вязкими каплями мокрый снег. Он растекается по раме — установленной за счёт Киберлайф взамен разбитой — и слипается в белёсую рваную наледь.
Коннор смотрит в окно — точно такое же, как разбитое его локтём ровно четыре недели назад, в субботу шестого числа, когда он прорывался к бессознательному лейтенанту, лежащему на полу. Хэнк, плотно завернувшись в тёплую куртку, гуляет с собакой недалеко от дома, его видно на другой стороне улицы.
Сегодня — тоже суббота. Сегодня перед ним — тоже прозрачная преграда, отделяющая его от лейтенанта. Но это уже не просто стекло, которое было бы так легко разнести с одного удара.
Предубеждения. Незаметная, но крепкая стенка.
Она хуже не только обычного стекла, она хуже, чем стена приказов, разрушить которую он смог после того, как узнал лейтенанта.
Эта граница между ними — уже не его собственная и уж тем более не что-то обыденно-материальное. Это граница, которую выстроил Хэнк.
Все эти недели, день за днём, пока Коннор сходил с ума от невозможности, запретности и такой желанности прикосновений, запахов, ощущений, пока думал, надеялся и боялся, что будет отвергнут, Хэнк, похоже, не считал, что андроиды вовсе на это способны. Не считал — и не считает всё это просто… нужным для новой расы.
В памяти мелькает кадр, которому уже не четыре, а всего лишь три недели. Запорошенная снегом закусочная-трейлер, рассвет, первые в его электронной жизни объятья. Улыбка, такая же ясная, как встающее за их спинами солнце. И слова…
“Вы лучше нас. Новый шанс для нашей грёбаной планеты”.
Коннор стискивает челюсти, глядя сквозь снег на смутную фигуру с собакой, его сильные синтетические пальцы скребут по стеклу с едва слышным скрипом, практически накрывая, закрывая собой невозможно далёкого человека.
Тогда, в тот момент двенадцатого числа, он и не думал, что Хэнк подразумевает под этими словами не только признание их живыми и чувствующими, что он признаёт не только превосходство технического разума — но и отсутствие человеческих физических потребностей. Всего того, что так часто во всей истории человечества затмевало разум, заставляло совершать чистое, самоубийственное безумие не во спасение своей жизни, но в удовлетворение своих инстинктов.
Коннор смотрит и смотрит на лейтенанта за окном, пока тот постепенно приближается к дому. Он прислоняется лбом к холодному стеклу возле самых кончиков своих пальцев. Он не понимает, почему так тесно, удушающе становится в горле, почему в груди так сильно давит, как будто размазывая по стенке все его биокомпоненты.
Инстинкты…
Да, у него, у них всех нет инстинктов. Нет всей той химии в голове, которая так критична для органических существ, что может помутить даже самый ясный и сильный разум.
Но прикосновения, запахи, тепло — он всё это не просто регистрирует, он это ощущает.
Простые сигналы, идущие от поверхности его тела, прямо от плотной сетки мельчайших датчиков по всему корпусу, попадают в его процессор не просто сухими цифрами. Так же, как страх и радость, любопытство и печаль не являются просто симуляцией, его сенсорные ощущения — здесь, с ним, они тоже могут породить любое из чувств в груди и могут развеять другое. Это то, что он знает о себе, это то, что определяется его процессором даже надёжнее, чем его эмоции. Это просто — часть его.
Подходящий к крыльцу Хэнк стряхивает грязь и снег с ботинок, поднимает голову и внезапно ловит его тоскливый взгляд в окне гостиной. Лейтенант улыбается ему, стряхивает с простенькой вязаной шапки белёсые капельки.
<ошибка>
Коннор медленно втягивает воздух, отнимает ладонь от стекла.
Сейчас. Сейчас он снова сможет ощутить своего человека, наполнить все типы сенсоров одним-единственным источником, и от этой мысли насос Коннора, кажется, делает лёгкий кульбит.
Когда дверь открывается, андроид оказывается у неё в одно мгновение.
Он пропускает мимо себя деловитого Сумо, пока Хэнк вешает поводок на крючок, и подгадывает, чтобы оказаться к лейтенанту ближе.
Коннор чувствует, как скачут показатели, как веерной чередой вариантов взрывается анализ текущих действий, краем глаза улавливает проценты вероятности положительного исхода — за которые так боялся ещё вчера.
Но теперь, после слов Хэнка в машине, ему страшнее. Он боится никогда не пробиться через барьер мнения самого лейтенанта о нём.
<ошибка>
Поршни в насосе заходятся так сильно, что регулятор чуть сбоит, и фоновый процесс имитации дыхания сбивается и перезапускается вновь.
Коннор отодвигает всё, скидывает с внутреннего экрана все сообщения. Его захлёстывает отчаяние, и он рискует.
— Я помогу Вам, лейтенант, — улыбка выходит дёрганной, хотя детектив изо всех сил старается не показать свой мандраж, уверенно протягивая руки и помогая Хэнку снять куртку.
Хэнк оборачивается, чуть вопросительно приподняв бровь, но поводит широкими плечами, давая их освободить от верхней одежды.
Коннор старается быть ближе, старается снимать куртку не слишком медленно — и одновременно втягивает всеми носовыми сенсорами запах, регистрирует информацию со всех малейших участков корпуса, которые только прикасаются к Хэнку.
Ему мало, всегда мало этой информации. Он всегда сенсорно голоден — в том, что касается лейтенанта. И эти несколько коротких, невыносимо быстро текущих секунд он старается наглотаться ею хоть немного больше.
Хэнк между тем хмыкает с некоторым смущением.
— Знаешь, парень… — начинает он и немного морщится, — не надо вот этого, а?
Взгляд Коннора стекленеет, он чувствует себя статуей, падающей в бездну и не могущей двинуть и пальцем, чтобы это остановить.
Вот оно. Это и есть самое худшее, что только может быть. Судя по всему, это и есть конец — всем шансам, всем вероятностям. Лейтенант не просто считает, что андроидам чуждо физическое влечение, он и сам находит прикосновения Коннора неприятными. Ненужными. Неправильными.
<ошибка>
<ошибка>
<ошибка>
Коннор не уверен: он попросту не проверяет, но, кажется, его собственные сенсоры у глаз регистрируют влагу. Кажется, снова какой-то сбой скина, но это уже неважно.
Насос молчит. Все биокомпоненты, кажется, рвёт на части.
“Вот так люди чувствуют себя, когда умирают?..” — одна-единственная мысль гулко падает в процессор.
Синтетические мышцы с трудом воспринимают какие-либо приказы, и Коннор понимает, что совсем, абсолютно не контролирует своё лицо. После трёх попыток он всё-таки заставляет себя разлепить губы, выдавить звук из горлового динамика.
— Что “не надо”, Хэнк? — детектив слепо стискивает огромную куртку с воротником, которую всё ещё держит в руках, и слуховые датчики регистрируют едва слышный скрип ткани под пальцами.
Хэнк смотрит на него с тревогой, поочерёдно переводит взгляд с губ на глаза. Он поднимает руку, похлопывая Коннора по побелевшей щеке — скин просветлился, став прозрачнее без его на то воли.
— Эй-эй, парень, — лейтенант берёт его лицо уже двумя ладонями, проводит ласково по голове. — Ты в порядке? Ты чего так побледнел-то?
Падение в бездну останавливается, как видео, поставленное на паузу. Слишком много желанного, слишком много бесценного. Мягкий голос, руки Хэнка на его лице, в волосах.
Коннор хмурится с отчаянием. Он не верит. Он всё ещё не может поверить, что всё действительно может быть в порядке.
— Так что я не должен, — голос сбивается, проскальзывает электронный шорох, — что я не должен делать, по твоему мнению, Хэнк?
Лейтенант тяжело выдыхает, качает головой, опуская руки. Улыбается с тёплым облегчением.
— Господи, парень, ты меня напугал. Я хотел сказать: не надо мне прислуживать, куртку снимать, тапки, там, подавать, — он снова морщится, больше, чем раньше. — Я такое не выношу, знаешь ли. Даже если б революции вашей не было, не потерпел бы. А уж теперь-то мы тем более на равных, — он неуверенно улыбается, легко сжимая Коннору плечо. — Если ты думал, я тебя жить за чёртов капучино пустил или что ты мне за это дело прям что-то должен, — забудь. Ничего не должен. Просто рядом будь, если хочешь. Вот и всё.
[Программный сбой]
Коннор ощущает, как один за другим восстанавливаются все программные процессы. Он снова чувствует всю свою систему — как будто бы собранной заново. Восстановленной, как после долгой и тщательной гибернации.
Он чувствует себя как никогда живым.
Он счастлив. Он бесконечно счастлив тому, что ошибся, и тому, что услышал.
— Я хочу быть рядом, Хэнк, — тихо отзывается он. — Больше всего на свете. Вместе с тобой. Так близко, как ты позволишь, — голосовой модуль внезапно снова сбоит, и последние слова прорываются едва слышно.
Лейтенант непонимающе хмурится в этот момент, и Коннор с досадой осознаёт: он не расслышал. Он незаметно прикусывает губу изнутри, размышляя, стоит повторить или нет, но Хэнк сам решает за него.
— Ладно, сейчас перекушу — и пора уже на работу, — лейтенант хлопает его по плечу, проходя в кухню, оставляя Коннора наедине со всем сумбуром мыслей и чувств.
Детектив смотрит на большую тёплую куртку в своих руках, которую так и не успел повесить, а затем кидает взгляд в сторону кухни. Хэнк уже вовсю занят своим завтраком, и Коннор пользуется моментом. Он прижимает куртку ближе, втягивает пряный запах, буквально зарываясь в неё носом, всем лицом.
Проходит секунда-две и ворох мелких ошибок, прежде чем он наконец-то может оторваться.
Коннор с кривоватой улыбкой вешает куртку на место, быстро оглядываясь назад, на суетящегося на кухне лейтенанта.
Вот теперь он действительно в порядке.
До завтра, до времени их похода в кафе остаётся немногим больше суток, и Коннора согревает вид маленького выставленного в углу внутреннего экрана таймера.
Это будет свидание, а не просто встреча.
Он сделает для этого всё.
Он пойдёт ва-банк, чтобы убедить Хэнка в реальности своих намерений, в том, что он не только может, но и хочет ощущать.
Теперь, после слов лейтенанта, Коннор точно знает: он Хэнку нужен и важен. Как бы то ни было, Хэнк хочет, чтобы он был рядом.
Коннор улыбается, направляясь на кухню, чтобы составить компанию своему человеку.
Он буквально видит: прозрачная стена может треснуть. Она не такая крепкая, не такая страшная, как ему казалось. И первый удар по ней можно нанести уже сейчас.
...Чашка с капучино аккуратно, без звука опускается рядом с правой рукой лейтенанта. Тот поднимает голову, открывает уже было рот, чтобы возразить.
— Это уже наша добрая традиция, Хэнк, — с уверенной улыбкой качает головой Коннор. — Не в благодарность и не в качестве платы, как ты и сказал. Просто для тебя.
Всё так же близко склонившись, детектив подмигивает, накрывая широкую ладонь своей, небольшой и прохладной. Он сжимает пальцы и задерживает их ровно на ту секунду, чтобы это было почти неприличным.
Хэнк медленно краснеет и молчит, глядя на него во все глаза. Он снова приоткрывает губы, как будто хочет что-то ответить, но не находит слов.
Коннор улыбается немного шире, самую малость. Он решает позволить себе ещё немного больше, чем изначально просчитал, и его большой палец медленно проводит по тёплой человеческой коже, по вставшим дыбом волоскам и крупным суставам. — С-спасибо, — наконец выдавливает из себя Хэнк.
Он переводит удивлённый взгляд на свою ладонь, но рука Коннора не исчезает просто так, словно случайное видение или глюк программы.
Детектив снова легонько сжимает пальцы, прежде чем всё-таки убрать кисть.
— Пожалуйста, — он делает паузу, — мой лейтенант.
Коннор выпрямляется, как ни в чём не бывало разворачиваясь к собачьей миске и подхватывая по пути пакет с кормом.
Он едва вздрагивает от всех считанных сигналов, от переполненного полученными данными кэша. Он не видит, как Хэнк осторожно потирает руку в том месте, где её только что касались, едва слышно чертыхаясь себе под нос.
Коннор думает только о том, что будет завтра.