— Лидер, смотрите, — одергивает Суюки Лин Лин, зажимая в кулаке пучок сваленных белоснежных волос. Она смотрит на них, перенимая из чужих рук, пробуя на ощупь, и этот едкий запах, что ударил в нос — словно запахло коровой… Она вопросительно оглядывает редкий лес, что все выше и выше взбирался в ухабистый пригорок, на секунду задумавшись, особенно, когда ее глазам удается рассмотреть то, с какой пугающей частотой висят по всем деревьям и кустам, эти выдранные с корнем клочки. Союки повнимательней приглядывается, приходя в ужас, что там — за поворотом, этой шерсти практически целое скопище. Ее сердце в страхе сжимается, когда она вспоминает этот мускусный аромат, из далекого прошлого — еще в деревне Киоши, когда Аанг только впервые пришвартовал своего бизона, перепугав добрую половину селян. Длинный долгий след тянулся в самый пригорок, унося за дальние молчаливые камни, кажется, сокрывая несчастное животное именно там. Аппа! Что же с ним могло случиться, неужели они с Аангом не вместе? А если он ранен? — на глазах проступают слезы, но она не решается их стереть, боясь, что размажет вычурный макияж.

      — Подождите меня тут, — командует перепуганным соратницам, срываясь на быстрый бег, а в ее голове всплывали ужасающие картинки, и так становилось не по себе, если вдруг вместо здравствующего зверя, она найдет лишь его залежавшийся застарелый труп. Ухабистая каменистая дорогая пугающе уводила все дальше и дальше ввысь, пока клочки, разбросанные по щебню — и вовсе не поредели, практически сникая у глухой горы, из которой глазом выглядывала зияющая пещера. Союки нервно сглотнула, все еще теша пальцы, перебирая шерсть. Камень, второй, третий, — она помогает руками, карабкаясь ввысь, боясь соскользнуть со столь крутого склона. Послышался угрюмый и такой неприветливый рык, на что Союки отчаянно поползла дальше, со спокойствием выдыхая, внимая тому, что Аппа оказался-таки жив. Ох, она так перепугалась, мысленно готовя себя к тому, что им с девочками придется долго и упорно рыть гигантскую яму, дабы придать остатки дикого животного земле.

      — Аппа, это я, — с неуемным переживанием и просто фантастически-сильным желанием помочь, она пересиливает страх, слыша громкий отпугивающий рев, что из-за стен пещеры казался совсем уж жутким. — Ты меня не узнаешь? — очень не торопясь и делая каждый шаг с большими паузами, она приближалась к пещере, из которой доносился такой испорченный запах. Его было очень трудно узнать, если бы не эти рога и гигантских размеров туша, от белоснежной пуховой шерсти не осталось и следа, он стал как грозовая туча: серый и громыхающий. По нему стекала какая-то жижа, а на почерневшем подшерстке выступала уже засохшая кровь. Из его мохнатых сутулых плеч в разные стороны пиками торчали грубые длинные иголки, словно кто-то тыкал в него. Огромная и такая особенно острая — выглядывала у него изо лба и пушистых щек. Он попятился, когда ощутил скорое приближение, воспринимая, как очередного палача и садиста, что вновь обрушит на его и так не столь сладкую жизнь — новые пытки и истязания. Его вид казался не просто болезненным, а каким-то изможденным, измученным, обессиленным. Он просил и умолял о помощи, но не мог переступить через собственный страх, в котором зашлось его тело, стараясь убежать, даже несмотря на то, что лицо Суюки отдаленно виделось знакомым. Союки смотрела на него, а слезы сами собой текли ручьем, особенно, когда она узрела с особой грубостью заключенные в кандалы лапы — шерстка на них поредела, уступая место раскрасневшейся и натертой коже, ведь бедняжка практически не мог передвигаться, не мог ступить и шагу, вынужденный постоянно летать, летать, летать, даже через силу.

      — Не бойся, — протягивает к нему руку, а он пятится и все рычит, рычит, рычит, стараясь отпугнуть, стараясь сделать так, чтобы она без оглядки ушла. Ушла навсегда и оставила наконец в покое. Суюки это так безропотно поняла, прискорбно опуская руку, что, кажется, вызывала у Аппы приступы паники и беспричинного гнева. Он понурил взгляд, вроде бы, совсем истощаясь, рухнув в проигрыше на каменистую землю. — Я сейчас приду, — она без оглядки мчится вниз за подмогой, оглядывая своих воинов, что с такими перепуганными лицами ожидали ее прихода. — Там бизон аватара. Он ранен. Ему нужно помочь, но он не дает к себе подступиться.

      — Давай, просто дадим еды — животные доверяют тем, кто их кормит, — подает идею Лин Лин, на что Суюки одобрительно кивает. Она с опечаленным и напуганным лицом стояла, пока ее девочки разбрелись кто куда, вынося в ладошках только что нарванные ягоды и яблоки. Суюки, кажется, было так сильно его жаль, что она не могла перестать плакать, думая. А что, если иголки ядовитые? — принимает от подруг яблоки и уходит, взбираясь ввысь по горбатой горе, настигая уже безразличного и такого понурого Аппу.

      — Это тебе, — осторожно, не переставая смотреть ему в глаза, вываливает на траву все, что удалось собрать, медленно с выжиданием отходя, сникая за горой, одними жестами подзывая оставшихся в недоумении девочек. — Никаких резких движений, — старается говорить спокойно, а ей самой очень страшно и не по себе, соратницы смотрели так выжидающе и с такой опаской. — Он уже давно скитается, и, похоже, что он ранен. Он до смерти боится людей, так что будьте аккуратны.

      — Поверить не могу, что ты нашла бизона аватара, ты же видела его пару дней назад, — разводит руками Лин Лин.

      — Да, так что Аанг не мог далеко уйти, — призадумалась Суюки. — Нам нужно вернуть ему Аппу как можно быстрее, возможно, это наша самая важная миссия, — махнула она с призывом рукой и они ровной линией последовали за своим трепетным лидером. И чем больше их выглядывало из-за ухабистого пригорка, тем сильнее и агрессивнее становился рык Аппы, что попытался в одночасье прогнать всех прочь, желая в сердцах только одного настолько сильно, что готов был претерпевать муки и пытки, что устраивала безжалостная негодяйка-судьба — встретиться наконец со своим любимым мальчиком, без которого для Аппы не существовало жизни. Он заскреб пальцами, разрыхляя каменистую почву, угрожающе взревев. Суюки услышала, как девочки стали охать и испуганно пятиться, тогда как Аппа наоборот — набрался сил и мужества, чтобы высунуть раскаленную злостью морду, дыхнув в них холодным воздухом.

      — Аппа, это я — Суюки, я друг! — приподнимает она руки в примирительном жесте, присаживаясь на одно колено, склоняя голову. — Я хочу помочь. Ты ранен, мы можем тебя исцелить. И поможем найти Аанга, — только лишь на звуках этого имени, бизон, встрепенувшись, опустил с печалью голову, кажется, рабски сдаваясь, не в силах больше все это так долго и неблагодарно выносить. Суюки осторожно, практически на цыпочках — делает шаг за шагом, неминуемо близясь к пещере, в которой — мертвой грудой гнездился Аппа. Она вытянула вперед руку, достигая его мягкого прохладного носа, на котором налеплена трясина, грязь вперемешку с кровью. Торчащие в разные стороны иглы покачивались, стоило Аппе сделать хоть малейшее движение. Должно быть, это крайне больно, — подумалось Суюки, и она сделала шаг назад, не опуская руки, призывая бизона не бояться и наконец показаться. Аппа неохотно, но все же — сдаваясь, выбирается из ущелья, выказывая свой грязный замшелый вид, да такой, словно его подрало сразу несколько зверей: шерсть его в разных местах была опалена и вырвана, гремящие цепи смущали каждый неуверенный шаг. Стоило дневному солнцу осветить его фигуру полностью, как девочки закружили вокруг, первым делом впиваясь в кандалы, что тяжелой ношей повисли на запястьях. Громкими звонами металла о металл наполнилась вся поляна, на что Аппа обездолено молчал, кажется, не замечая ничего вокруг, но стоило лапам ощутить долгожданную легкость и такую желанную, но утраченную — свободу, как в его груди затрепетала надежда. Когда железные оковы, наконец, пали — он взметнул ввысь, делая небольшой круг, в благодарность радостно облизнув лицо Суюки и еще пары разрисованных девочек, стоило им прижаться к нему. Они выдергивали клинками вонзившиеся иглы, что смел так жестоко оставить его теле кабанобраз, Аппа не без красноречивых возмущений стерпел, стоило рукам Суюки освобождать его от тех заноз, которые он даже не мог узреть. Они вычесывали его шерсть намоченными стальными веерами, выдирая парочку слипшихся колтунов, до тех пор, пока в его шерсти не стали прорисовываться давно утраченные млечные оттенки. Аппа дружелюбно и так наивно подставлял свое пузико, позволяя воинам Киоши себя гладить и чесать, из его глотки вырывались удовлетворенные и степенные вздохи, смешивающиеся с мурчанием. Он высунул длинный теплый язык, пройдясь по щеке Суюки, стирая белесую краску с ее лица, от чего все воины разом рассмеялись, заставляя Суюки в смущении краснеть. Аппа внезапно вновь агрессивно зарычал, что насторожило Суюки, она оглянула девочек, что так беспечно упивались солнечным днем, кажется, упуская то, с какой скоростью иссякло солнце, рисуя на поляне странную движущуюся тень. У нее было ощущение чего-то неминуемо приближающегося, словно что-то вот-вот случится, особенно, это стало заметно по Аппе, он лишь по мановению ветра встрепенулся, его морда углубила взгляд в противоположную сторону, тогда как под гнетом тени небо разверз увесистый громкий ветер. Всё в момент прекратило существовать, но этот рык, которым разразил Аппа чащу, стоило заметить шевеления, что из засады исподтишка подбирались.

      — Воины Киоши, — раздался не пойми откуда этот недовольный претенциозный тон. — Какой неприятный сюрприз, — Суюки ошарашено отпрыгнула, зубастая пасть опасно клацнуть за спиной. Суюки отскакивает в сторону, стоило длинному белоснежному чудищу плавно и так бесшумно опуститься на землю, такой исключительной маневренностью пугая. — Тебя было слишком легко найти… — дрянная девица, что так беззастенчиво и бесцеремонно тешит свое самолюбие, переминая в пальцах жесткие повыдерганные клочки, что остались от Аппы. Суюки старалась сохранять холоднокровие, при виде столь гнетущей и мерзкой особы. Она была подозрительно неподвижна, застывая вполоборота как статуя, позволяя рассматривать себя дольше, чем это позволяли правила приличия. Какое у нее было странное лицо, — подумала Суюки, словно… словно она когда-то его уже где-то встречала. Что-то очень-очень похожее, но в воспоминаниях темнота — ни одной конкретики. Таких как эта девочка — сложно стереть из памяти, ее лицо, словно ненастоящее, будто на нем надета тонкая и еле уловимая маска, которой так искусно она орудует. Стоя рядом с ней — хотелось вжаться в угол, спрятаться или без оглядки бежать, ведь она внушала излишне отвратительное и невыносимое чувство: чувство ничтожности и крайнего бессилия. Суюки всем телом напрягается, незаметно ползя рукой к припрятанным лезвиям, пока эта девчонка глушила взгляд где-то в глубине собственных амбиций. Пугающе не выдавая ни единой эмоции, Суюки хотела пустить в негодяйку парочку метких ножей, но это белоснежное чешуйчатое чудовище, что так безропотно стояло за ней — то ли олень, то ли волк, то ли змей… подпирая, словно ключевую фигуру — смотрело так испытывающе. Мерзко. Отвратительно. Так умело, и ведь ей это даже не составляло особого труда — лишить другого чувства собственного достоинства одним своим исключительным неповторимым и просто триумфальным появлением, стоило только раз взглянуть вот так: оскорбительно, уничтожительно, язвительно. Тревожащий, жуткий и абсолютно безнравственный взгляд — эта девчонка даже не скрывала всего того, что так нелестно о них думает. Суюки впилась руками в рукоять позолоченного клинка.

      — Я очень удивлена, что мой брат тебя еще не поймал, — Суюки вздрагивает, ее дыхание на мгновение прерывается, стоило этой девице так резко перевести на них всех свой острый обнажающий взгляд. Она была чудовищна. Чудовище во плоти, она вызывала самые разные смешанные чувства, от омерзения, до восхищения, пленяя и увлекая в бесчестную игру, в которой она тот самый безжалостный и очевидный победитель.

      — Что вам нужно? — голос не дрогнул, Суюки сказала это очень ровно, стараясь поделиться хладностью и невозмутимостью с каждым своим воином. Добропорядочность и честь — это то, что движет этими воинами, они готовы были доблестно защищаться, отбиваясь от столь бесчинствующих мародерок. Суюки заметила еще двух странного вида девочек, что седлали огромных хищных ящеров. Та, у которой лицо можно было ненароком спутать с могильной плитой, — недружелюбно покрутила пару кинжалов, с недобрым кивком привлекая внимание. Жуткое зрелище, — передернуло Суюки, она не отступила и не посмела и шага назад сделать, но стоило Аппе заунывно и так громко зарычать, как Суюки предательски вздрогнула, все еще оставаясь такой же несгибаемой и непроницаемой в лице — как хорошо иметь на такой случай маску, — подтирает стекшие белила, окрашивая перчатки.

      — А вы кто? Подружки аватара? — циничный ледяной голос и только одна бровь так неприлично ползет наверх, а губы в улыбке неестественно кривятся. Она вновь посмотрела на Суюки, очень вызывающе дотрагиваясь когтистой рукой до гладкой шеи своего питомца, на что он тут же поджал уши. Она нервничает, — молниеносно замечает Суюки, от воинов Киоши не скроются детали. Эта девчонка все никак не могла унять руки — то теребила шерсть, то другой рукой обхаживала своего дракона.

      — О-о-о, я поняла… — скосила на нее свой одержимый взгляд девчонка с пологой тонкой косой. — Молодец, Азула! — Азула?! — это имя ничего и ни о чем не говорило Суюки, но, словно, оно что-то значит, словно ее имя — это главный ответ на самый простейший вопрос: кто она?

      — Если ищите аватара, то здесь его нет, — Суюки была подозрительно смиренна, надеясь, что схватки все же, удастся избежать.

      — Я страдаю от того, что слушаю твой бред, — на выдохе пролепетала Азула, утомительно потирая лоб, скучающе закатив глаза, практически посмеиваясь. Мэй, не сводящая взгляда со своей принцессы, моментально спрыгивает, наконец-то с жаром и удовольствием бросая смертоносные кинжалы и стрелы в пляс. Воины Киоши — тут же, словно дожидаясь команды — разбежались, все равно попадая под летящие пики. Пригвоздив одну, Мэй с ненавистью добавила:

      — Ты слишком вульгарно накрашена! — она подходит опасно близко, слишком близко, а потом с досадой бьет девчонку по белоснежному лицу, на что та ошарашенно распахнула уста. Азула усмехнулась, внимая несдержанности подруги. Стоило неосторожно сделать хоть шаг, как Суюки заранее обнажила меч, доблестно им размахивая. Азула без труда уворачивается, меч Суюки предательски врезается в плотный ствол. Считая секунды, Азула с размаху бьет противницу ногой, отчего та с воплем полетела через небольшую поляну, больно приземлившись о ствол. Принцесса переводит дыхание, прислушиваясь к своим ощущениям, кажется — боли не последовало, следовательно — можно продолжать, — не перестает криво ухмыляться, зажигая в ладонях по-королевски синее пламя, преисполняясь с того бурного тепла, что буйством взыграло в ней, желая вырваться на свободу.

      — Вы не симпатичнее НАС! — Тай Ли легко и неуловимо прыгает, вставая то на руки, но на ноги, с невесомых ударов обезоруживая девушку-воина. Она ладно отряхнула руки, натягивая на себя очаровательную улыбку. Тай Ли ничего не стоило одной справиться со всеми этими неумехами, она ринулась в бой, как только Мэй оказалась в опасности, подпираемая с двух сторон. Тай Ли как ураган — сметала все на своем пути, нанося точные ожесточенные удары прямо в цель, беспечно и мягко приземляясь.

      Азула боготворила свой огонь, особенно, когда тот так ярко и красиво мерцал, она обуяла стеной пламени каждое дерево, возводя воинов и беснующегося Аппу в пожирающее жаркое кольцо. Огонь, стоило ему нехотя покинуть королевские пальцы, распространяясь и храбро выходя в свет, отпускаемый, словно птенец из родного гнезда — тотчас же терял свой лазурный неповторимый оттенок, становясь оранжево-красной заурядностью. Поднялся такой сумасшедший жар, ветер подпитывал беснующееся пламя, позволяя бесконечно расти, стеной разрастаясь все дальше и дальше, пока перепуганные птицы с шумом не полетели ввысь, спасаясь из объятых огнем крон. Азула смотрела и наслаждалась тем — как красиво это все горит — и какая приятная безнадега поражает каждого, стоит ему хоть однажды столкнуться с неуправляемым огнем один на один — без воды, без сильного ветра, без какой-либо подмоги. Азула переводит взгляд на последнего хозяина рек, что смело и с места не двинулся, не страшась взбесившегося пламени, что искрами залезал на небо. Суюки с громогласным криком ринулась на Азулу, огибая подожжённые кусты и деверья, близя себя к бесчинствующей деспотичной поджигательнице, наступающе вытягивая меч и с невероятной скоростью приближаясь, желая насмерть впиться в столь черствое и жестокое сердце, что так жадно жаждет чужих мук и страданий.

      — Боишься огня? — бросила довольный взор Азула на Аппу, что ходил ходуном, все не решаясь взлететь, через вздыблемые пламенем ветки. Она замечает Суюки, что настигает с таким рвением победить, проткнув принцессу насквозь. Ни единого звука, ни один мускул не дрогнул на лице, когда она выполняет блестящий маневр, уворачиваясь так легко и непринужденно, отталкивая запястье врага, отчего Суюки запнулась, теряя равновесие, упуская меч, что с лязгом вонзился в безвинное дерево. — Хорошо. Это правильно, — а Азула все не спускала глаз с этого огромного косматого чудища, над которым, должно быть, так чахнет в бреду печали аватар. Уродливое, толстое, вонючее, так еще и трусливое, — она была готова прямо сейчас скрутить его по всем конечностям, вдруг вспоминая, как сделал с ней это Синяя Маска. В первый раз он был куда гуманнее — вонзив в нее обездвиживающий дротик, — ну вот, ничему жизнь принцессу не учит, — она кривит брови, не понимая, почему не догадалась об этом. И ведь раньше ей было так больно и противно от того, что с ней обошлись как со скотиной, но прямо сейчас — она упивалась, когда эта самая реальная скотина — верещит на весь лес от страха, буйствуя и топая лапами, не в силах побороть тот ужас, что парализовал его от одного вида огня.

      — Улетай Аппа! Найди Аанга! — бросилась к нему отчаянно Суюки, как только пришла в себя. Она смотрела на Аппу с такой бессмертной надеждой, готовая расплакаться с того, что бизон не просто страшился огня — он не мог бросить воинов Киоши в беде, готовый улететь, как только огонь стихнет, а он все не стихал, бурей взметнув ввысь. Азула была так недовольна, так раздосадована, что с тяжелым шагом она приближалась к Суюки, которая так отчаянно умоляла Аппу бежать. Суюки возликовала, как только увидела, что бизон, преодолевая страх, отрывается от земли. Горячая бескомпромиссная рука с тяжелым хлопком ложится Суюки на плечо, та не успевает обернуться, как принцесса бьет ее со всей силы в живот, отбрасывая в сторону. У нее была изящная хватка и такой изысканный точный удар, который тотчас же подарил Азуле прилив внутренней радости, уверенности и сил. Суюки схватилась за место, по которому пришелся жестокий толчок, она согнулась почти пополам, потопляемая в горящем лесу, но этот хриплый рык Аппы, который нервозно завозился в небе. Суюки, прикрывая от боли веки, сдерживаясь, чтобы не закричать, стараясь не двигаться, теряющая любую связь с реальностью, она имела возможность наблюдать, как воспарил бизон по небу. Стойте! Что-то не так! Распахивает с ужасом глаза Суюки, как только замечает длинную гуттаперчевую ленту, что пытается обвить и придушить бизона.

      — Аппа! Аппа! — кричит она, пытаясь встать на одеревенелых ногах, с последних сил вырывая меч из кроны, моментально замахиваясь.

      — Что ты делаешь?! — злостно кричит принцесса, метнувшись в сторону Суюки, которая уже нацелилась. Азула хватает ее, Суюки падает, все-таки спуская в небеса наточенное разрубающее лезвие.

      — Тебе не жить! — в ярости покосилась на нее Азула, отбегая в сторону своего дракона, она смела наблюдать, как брошенный меч летел столь быстро и яростно, с силой неожиданно настигая обоих. Плененный и стиснутый, бизон старался отделаться от дракона, они превращались в какое-то вечно снующее месиво, практически сливаясь друг с другом в неравной возне. Нигихаями раскрывал зубатую пасть, демонстрируя одни лишь клыкастые резцы, вонзаясь больно Аппе прямо в лапу. Аппа был крупнее и здоровее молодого ловкого дракона. Их война в небе не прекращалась, пока последний хозяин рек не взвыл, в какой-то момент обессиленно отцепившись, скрученной грудой падая наземь. Азула бежала так быстро, как только могла, в миг усыпляя раззадорившееся в лесу пламя. Он оглушающе рухнул, а пыль поднялась так высоко — толстой стеной, что, кажется, Азула перестала что-либо понимать, укрываясь от песка, отшатнувшись.

      — Нигихаями! Нигихаями! — не знамо куда бредет, ведомая лишь собственной интуицией, падает у его лап, завидев в опадающей пыли знакомые очертания, подползая к голове, прижимает к себе, заглядывая в глаза, а у самой слезы комом в горле застыли. Он тут же очнулся, заелозил по каменистой земле, побивая резко хвостом, выбивая с лязгом отпрыгивающий меч. Она тут же ринулась к его ране, прикрывая дрожащими руками лицо, практически навзрыд рыдая, наконец отдаваясь такому поджидающему и крадущемуся по пятам — горю, что полилось без спросу через край так беззастенчиво — слезами из ее глаз. Какой ужас! Такой потенциал достался мямле — она так перепугалась, — неустанно злится на саму себя. Последний хозяин рек встрепенулся, уперто вскакивая на лапы, с его хвоста быстрыми толчками стекала кровь, а он сам был невероятно взбудоражен, кажется, пугаясь даже Азулы, истерично на нее взрычав, стоило ей потянуть к нему руку.

      — Это я. Не бойся, — утирая слезы, встает на ноги, а он все пятится и пятится, шипя от боли, зазря расплескивая алую кровь в траве. Он взметнул загадочно ввысь, сбивая столбом воздуха, заставляя Азулу, растерявшись — пасть, а сам запрятался в небеса. — Ну все, стерва… — ее печали моментально на смену приходит ярость и злость, Азула бежит, уже наблюдая, с каким глумливым и смеющимся лицом стоит над Суюки Тай Ли, рассматривая, как диковинную зверушку в цирке.

      — Так этот дракон твой… — кажется, Суюки была довольна проделанным, что всколыхнуло в принцессе немедленное желание поквитаться. Азула хватает ее за те веревки, что пленяюще полегли у нее на груди, беззастенчиво посматривая в глаза, приближая лицо так близко, так близко — что это было даже пошло. Как только Суюки засопротивлялась, увидев в глазах принцессы такой будоражащий душу холодок, от которого мурашки пробежались по затылку — Азула собственнически сжала пальцы на ее груди еще сильнее. Всего какое-то мгновение Азула смотрела на нее так, кажется, пытаясь сжечь ей сердце, в какой-то момент легко и непринужденно отстраняясь, резко меняясь в лице, милосердно отпуская. И как только ее тонкие пальцы, обрамленные острыми ногтями, выпустили плотные стискивающие веревки, и принцесса отвернулась, неспеша отдаляясь, Суюки почувствовала облегчение, выдохнув. Неожиданным было то, с какой искрометностью Азула обернулась вновь, с таким плотоядным цинизмом и неприкрытым удовольствием ударив Суюки в живот, отчего той хотелось взвыть на луну волком — боль нестерпимая. Но Суюки упрямо смолчала, в кровь зажимая губы, готовая принимать пытки от девчонки, у которой ядовитая злость — была частью лица. Такое горделивое тщетное упорство искренне позабавило принцессу, — она отпрыгнула назад, чтобы вновь с размаху садануть, на этот раз сильнее, чем в предыдущий. Азула, кажется, всего на какое-то окрыляющее сладкое мгновение — вышла из себя, и только боль, резко открывшаяся внизу живота — молниеносно отрезвляет. Она, с озадаченностью на лице, отступает благоразумно назад, поглядывая на такую воодушевленную и восхищенную Тай Ли, что, кажется, была готова аплодировать своей принцессе, — это осаждает Азулу еще сильнее. А затем этот безвкусный мрачный и ничего не выражающий взор Мэй. Азула почувствовала себя глупо, словно она ребенок, которому в рот заглядывают навязчивые родители, с нетерпением и упоением выжидая ее следующие шаги. Азула упрямо повернулась к ним спиной, вспоминая наказ Хамы, меньше всего в этой жизни желая встретить никчемную смерть и пустить брата на трон. Она, трясущимися пальцами, слыша, как бешено стучит в ушах сердце, нервно поправляет выбившиеся пряди, стараясь совладать с тем шквалом чувств и эмоций, что градом на нее обрушились. Где теперь Нигихаями? Он вернется? А что, если он обиделся? Что мне делать?!

      — Азула, — подхалимский сладенький тон и такие тянущие вниз прикосновения, объятием повисшие на предплечье — Тай Ли уже вовсю сверлила взглядом ее такой не моргающий окаменевший в шоке профиль. — Позволь сделать это за тебя? — это звучало так особенно странно, почти по роковому, словно она беспардонно и непростительно-открыто признавалась своей принцессе в такой падшей заблудшей любви, она в беспамятстве шептала ей на ухо: «Ты безупречна. Ты всегда безупречна». Переведя только стремительный краткий взгляд, даря такую умопомрачительную улыбку, Азула не заставила себя ждать:

      — Позволяю, — растерянно кивнула, а губы пересохли. Мэй настороженно не произнесла ни слова, ревностно наблюдая за ними, таращась принцессе в спину, находя загадочным и очень заманчивым ее такой смиренный и молчаливый вид. Тай Ли, легким кувырком, оказываясь у ног Суюки, сначала так добро и понимающе заглядывает в неестественно-бледное лицо воина Киоши, проводя презрительно пальцем, повелительно смазывая со щеки жуткие белила, с упоением наблюдая за тем, как проступила через напускную краску истинная розовая щека Суюки. Она, прижавшись спиной к стволу, больно связанная по рукам и ногам, все еще отходила от той агонии, что доставили бесчестные, нанесенные с завидным презрением и жаждой отмщения — удары.

      — Ты будешь умолять? — смеющийся, звенящий, почти детский — голосок и такие пугающие необыкновенной лютостью слова, которые она, практически смеясь, сказала Суюки, аж Азула с грацией своего отца — в неверии обернулась, желая за этим понаблюдать воочию.

      — Нет! — приподнимает пленница несломленный стальной взор, в упор бросая вызов.

      — Тогда проси прощение, — все еще улыбаются ее губы, а глаза практически заглядывают Суюки в рот. Азула с каким-то ужасом наблюдала за тем, как Тай Ли проявляла свою любовь и преданность, но это не была обычная любовь — это была любовь убийцы.

      — Нет! — еще более яростно ответила Суюки, гордо продолжая эту борьбу взглядами. Тай Ли моментально изменилась в лице, при этом, не обронив улыбки, — она полностью потеряла заинтересованность и, как будто — что-то человечное, обращаясь, словно оборотень. Азула задумчиво сцепила пальцы, слушая, как боль стала потихоньку сникать, жалко отступая, кажется, позволяя принцессе вздохнуть полной грудью. Тай Ли невесомым движением поддевает веревки, с мнительным удивлением опрокидывая пленницу, и стоило ее облачно-белой щеке коснуться земли, коленями все еще уперто стоя, Тай Ли без каких либо чувств горечи, сопереживания или сострадания — продолжает начатое принцессой, чему Азула безразлично и равнодушно внимала. Удар за ударом, она все била и била — не переставая, по одному и тому же месту, с особым садизмом вытягивая из Суюки сначала тихие всхлипы, затем гортанные хрипы и уже такие отчетливые страдающие вопли. Прямо в солнечное сплетение, без передышки, без какой-либо задней мысли — она лупила ее беспрестанно, наверное, готовая провести за этим весь свой день. Должно быть, у Суюки болью сотрясалось все тело, изо рта проступила кровь, а Тай Ли все не прекращала, наверное, готовая ее так безропотно и бесстрастно убить. Уничтожить. Мэй распахнула в сомнении веки, переводя с недоумением взор то на Азулу, то на Тай Ли, искренне не понимая, почему все это так муторно и долго продолжается. Зачем? Какой в этом смысл? Она недовольно свела у переносицы брови, обиженно приподнимая подбородок, брезгливо отворачивая голову, давая Азуле такую нравственную и хлесткую пощечину, на что принцесса отреагировала молниеносно — чувствуя, как на подкорке электрические заряды беснующе искрами вспыхнули, задевая по самому больному — задевая гордость.

      — Достаточно, — очень степенно, даже черство, Азула приподнимает ладонь, одним только своим вздернутым неповторимым видом останавливая резвую и переполненную живости Тай Ли. Та обидчиво остановилась, кажется, готовая в непонимании расплакаться, чувствуя, что принцесса, кажется, сейчас будет недовольна. — Пока я на все это смотрела, — делает она шаг в сторону Суюки, за шиворот приподнимая, а у нее изо рта тянется кровавый след. Небрежно отшвырнув обратно к дереву, прищуривает внимательно глаза. — Кто такие воины Киоши? Можно поподробнее? — обращается к Суюки, по цвету одежды оценивая этническую принадлежность. Зеленый — однозначно Царство Земли. Суюки приоткрыла заплывшие пеленой боли и слез глаза, продолжая также несгибаемо и гордо молчать.

      — Всего лишь группа девчонок, созданная аватаром Киоши. Сама аватар тренировала тех бездарных девок, а те уже своих последовательниц. Довольно известные в Царстве Земли воины. На хорошем счету, — пожимает плечами Мэй, выхватывая висящий у Суюки на поясе веер, манерно его раскрывая, тут же пряча лицо.

      — Я всегда об этом мечтала… — обратилась к Мэй Азула, издевательски кивая, делая голос нарочито-серьезным. — Иметь большую энциклопедию в своей команде, — пожала плечами, довольствуясь тем, как эта сатира задела Мэй. — Какая удача, что мы вас встретили, — осматривает ничтожный вид Суюки. — Девочки, что скажете на мое предложение переодеться? — усмехнулась вдруг Азула, вызывая даже у Суюки тревогу и трепет.

      — Пижамная вечеринка? — воскликнула легкомысленно Тай Ли.

      — Да, что-то типа того, — саркастично подмечает Азула.

      — Ну вот, — скрестила на груди руки Мэй. — Ты хочешь сказать, что нам нужно напялить на себя эти ужасные безвкусные наряды, так еще и с запахом чужеродных тел?

      — А ты вдруг резко захотела домой? К маме? — это прозвучало нечестно и как самая неприкрытая угроза, отчего Мэй только лишь отвела раздосадованный взгляд в сторону. Азуле хватило лишь пары капель выдавленного так непроизвольно — раздражения и грусти, что появились на лице Мэй, чтобы в одночасье почувствовать собственную неоспоримую власть и такое клокочущее величие. Она наблюдала за подругой какое-то время, пытаясь докопаться до истины и понять: чем же так сильно Мэй нравилась принцу Зуко? Что? Что в ней было такого особенного? — высокомерный выдох, и она отстраняется, брезгливо отряхивая свои королевские бледные руки, оглядывая скопом лежащих девочек. Они, словно груда хлама, были набросаны друг на друга бессознательными ленными телами, сваленные, будто бы в братскую могилу. Стоило Азуле окинуть их страдающие дергающиеся лица, как принцесса с восхищением одернулась в сторону Тай Ли — эта чертовка была на высоте. Тай Ли плавными скользящими прыжками приблизилась к своей принцессе, с выжиданием поглядывая, раскрывая в благоговении глаза, так страждуще выжидая похвалы.

***

      Продираясь сквозь туманные и холодные небеса, сворачивая стайку визжащих птиц, последний хозяин рек бездумно метался в воздухе, не в силах совладать с собственным телом — хвост не слушался, заставляя Нигихаями в раздражении свирепо зарычать. При броском взгляде вниз, он смел наблюдать лишь гигантские луга, леса и стены. Кровь красочно орошала землю, стоило ему потерять высоту, обессиленно снижаясь, практически врезаясь в толстый ствол ели. Дерево сокрушительно содрогнулось, обрушив на него шквал шишек и мягких зеленых иголок. Он в испуге и гневе зашипел, каждое движение отдавало болью, он грациозно уворачивается, вытягиваясь, словно струна, ходя по кругу, стараясь поймать собственный хвост, рассматривая зияющую пробоину, которой наградили его воины Киоши. Он не ожидал, что боль будет столь сильна и невыносима — аж в глазах все плыло, а прыткое и такое складное тело отказывалось безошибочно покорять вершины, безрассудно тянув к земле. Его хвост был тем, что всегда направляло и помогало удерживать баланс, и теперь все внезапно закончилось, прекратилось, заставляя от саднящей боли раздуваться ноздри, в яростном шипении раскрывая пасть. Слюна обильным ручьем покидала острозубый рот, из которого он так надрывно и громко дышал, пребывая в неистовой ярости. Чешуйки просили влаги и заботы, которую могла подарить только лишь вода, в округи которой как на зло не было. Он вытягивает длинную шею, отталкиваясь раненым хвостом, измазав кровью траву, взметая ввысь менее охотно, менее ладно и легко, ежели раньше, шипя и скрежета зубами от того, насколько замучили его нескончаемые рези, что отдавались по всему позвоночнику — немела даже шея. Он рвался вперед, глубокими вдохами подбирая морозный воздух, на лету распахивая пасть и свирепо смыкая, как только молниеносно достигает перелетную птичку. Его пасти с особой жадностью кромсали и дробили теплые кости еще живой жертвы, прежде, чем он проглотил ее полностью. Его глаза наливались кровью, его злость доставляла так много страданий, и эта злость от того, что он оказался так глупо и неожиданно повержен, практически обуяв крупного мохнатого бизона, врезаясь клыками в натренированные лапы, отнимая и мнимую возможность сделать какое-либо движение. Превозмогая боль и немеющие конечности, упорно стараясь набрать нужную высоту — он хотел лететь направо, но хвост не слушался и его влекло налево. Он несгибаемо боролся с собственным поражением и той открытой раной, что мечом прошла насквозь, влетая неожиданно, бритвой разрезая мышцы, скрытые под толстым слоем жемчужной чешуи. Его глаза не смыкались, он забыл, что такое моргать, изможденно наблюдая за тем, как солнце уже зашло за горизонт, прежде, чем глубокая протяжная река не упала его взору, приятным влажным ароматом маня, его тело перестало слушаться, от изнеможения практически падая. Ветер вихрем вскружил его длинные бескостные усы, задирая шею и хвост, Нигихаями прикрыл веки, побиваемый ветром со всех сторон, камнем летящий вниз — в дно неизведанной реки. Он очнулся перед самым падением, заерзав в пространстве, смягчая приземление об острые глади степенной воды, стоило его когтистым лапам тронуть приятно-леденящую толщу, с каждой секундой все больше утопая и погружаясь, — как раскрывает глаза, в одночасье рухнув с оглушающим всплеском. Вода брызгами разлеталась в стороны, волнами нисходя к берегам, пока такая родная влага тянула к нему невидимые руки, так по-родительски обнимая, утаскивая на самое холодное и каменистое дно, хороня в водорослях. Он задвигался плавнее, скользя между рыбами, его движения стали юркими и неуловимыми, хвост метался туда-сюда, туда-сюда, отталкивая и погружая глубже и глубже, пока его не пригрел мерзлый, покрытый тиной камень, на котором он устало прикрыл веки, взывая реку помочь избавиться от столь обуревающей разум боли. Вода так засветилась, так засветилась, что сияние, подобное сиянию луны можно было наблюдать даже с берега или с высоты птичьего полета. Река заботливо обволакивала, массируя, растирая и прогревая рану до тех пор, пока боль не ослабла, со временем полностью сникая, унося за собой кровоточащий порез, не оставляя даже шрама.