— Дядя! — вцепившись в пропахший замусоленный халат, Зуко с силой пихает старика, в ответ получая лишь недовольные хриплые стоны. Дядя вслепую замахнулся, агрессивно пролетев кулаком прямо в сторону Зуко, тот лишь успевает резко отскочить. Дядина рука столкнулась с полом, больно ударившись, на что Айро только сквозь сон поморщился. Зуко с досадой вскакивает, поправляя выбившийся воротник, оглядывая не шибко большую комнатенку, которую единолично уже успел загадить дядя. Вот, вроде бы, — один живет, но даже в шкафу у Зуко намного просторнее и уютнее, чем в хламовнике, который устроил дядя. Зуко сердито скрипит зубами, подгоняемый нервным всплеском и неконтролируемым страхом опоздать. Опаздывать нельзя. Чайную открывать уже через двадцать минут, а дядя даже не думает просыпаться. Насупившись, Зуко наскоро поднимает разбросанные вещи, раздосадовано раскидывая по местам. Гора вещей, которую не разбирает дядя вот уже несколько дней — мусорной кучей зияет посреди, подходя поближе, скопом хватая все, что уже так неприятно пахло, он случайно второпях задевает что-то бренчащее, что со звоном укатилось, с хлопком приземлившись о стену. Его брови у переносицы раздраженно сходятся, рисуя глубокую морщину — это уже становится невыносимым. Пустая прозрачная склянка, из которой попахивало дурниной. Зуко развешивает вещи на стул, подходя к камню преткновения, к тому, чем так отчаянно злоупотребляет дядя и что уже заметно портит их и так нелегкую жизнь. Разговоры бесполезны, — гневно хватает бутылку, а на ней виднеется пара глотков — заначка, не иначе. Он подходит к окну, разводя ставни, пропуская уличный свет и ту жизнь, которой загнездился весь Ба Синг Се с наступлением рассвета. Да, сложно жить в таких трущобах и не пасть на самое дно, ибо таких как дядя здесь слишком много, и старый дурак совсем перестал себя контролировать, — замахнулся Зуко, зажимая в пальцах недопитую водку, желая размозжить ее о камень мостовой. Дядя сквозь сон забубнил:

      — Племянник, еще несколько минут — и я бегу. Только горло прополощу, — Зуко покосился на дядю, следом с жалостью посмотрев на остатки спиртного, что переливались на солнце всеми цветами. Старый дурак будет искать эту дрянь, выбросить ее — не решить проблему, — отчаянно мотает головой Зуко, заботливо ставя бутылку около его подушки, зная, к чему потянется дрожащая спросонья рука. Если старый кабан не хлебнет хоть капли — он будет страдать, зачем Зуко ноющий и изнемогающий дядя? — тогда от него толку будет еще меньше, чем сейчас, — с ужасающей улыбкой, посматривает на него исподлобья. Спасти дядю можно только одним образом — бросить в психбольницу, при этом стянув руки смирительной рубашкой, ибо после пьяного разгульного пробуждения он начнет в стенаниях громко орать и звать на помощь. Это будет длиться вечность, в спектр его чувств то и дело будут внедряться и злость и гнев, сменяющиеся мольбами о хотя бы одном спасительном глоточке. Айро не привык переносить сам себя на трезвую голову, — мотает головой Зуко, сожалея дяде, заботливо накрывая его одеялом полностью. Только промучившись с неделю — того начнет помаленьку отпускать, но, наверное, тело, оставшееся без энергии в чистом виде, чем и является водка, — дядя неизбежно погрязнет в болотистой трясине переживаний и грузных депрессивных дум, — старый дурак не привык сталкиваться с трудностями на трезвую голову. Наверное, ни одно его сражение не было чистым как стеклышко, не зря он то и дело рассказывает, как они с солдатами хлебали за здравие генералов, адмиралов, Лорда Огня. Зуко уже смел наблюдать вопиющую сцену, когда дядя не мог найти припрятанную на утро заначку. Он оставляет себе всего пару глотков, с которых начинается его привычная и легкая жизнь, и все бы ничего, но дядя перестал себя контролировать — совсем, — пристально и мучительно смотрит на него Зуко, видя собственное неизбежное падение. Если дяди не станет, то ему незачем здесь оставаться… Кем он станет, если старый дурак допьется, что дыхнет пламенем на кого-нибудь? Так опасно, так опасно, буквально — ходят по острию ножа. Это все нижние бедствующие стены Ба Синг Се, здесь чрезвычайно много нищих, больных и недостойных людей, все то и дело топят себя в дешевой водке. Дядя… — с сожалением поглаживает того по плечу, испытывая такое приятное и необъяснимое чувство то ли сострадания, то ли садистичного удовлетворения. И все же хотелось вцепиться ему в грудки и хорошенечко так протрясти, окуная головой в ледяную воду, прополоскав бордовую морду, — не в силах больше смотреть, он поднимается, полный тяжких и неоднозначных дум: здесь оставаться и днем больше нельзя. Может, дядя прав, стоит жениться на Джин? Нет, — отрицательно мотает головой — это все отговорки, дядя будет продолжать пить, потому что останется работать в низкопробной чайной, где каждому гостю за монету-другую делают деликатно крепкую заварку. Нужно такое место, которое обяжет не терять лицо, — переводит взор снова на дядю, с тяжелым сердцем вздыхая. Дядя не признается, но жизнь вне стен дворца, вне привычной сытости — не для него. Не для него есть из помоек, не для него это — заваривать второсортный чай.

      — Зуко, мальчик мой, — продрал наконец глаза. — Я проспал? — резко сел, а от него так несло переваренной водкой, но Зуко даже не поморщился, и виду не подал, в глубинах сознания, сокрывая на тысячи замков одну единственную правду: без дяди, оставаться в полном одиночестве — его страшный кошмар. Уж лучше такой: пьяный, забавный, отчасти невыносимый, но зато живой, зато свой, зато родной человек, который и собой не побрезгует пожертвовать…

      — Осталась пара минут. Да, ты проспал, — говорит без тени сожаления, желая, чтобы их вышвырнули с этой дурацкой работы, доход с которой позволяет только-только оплатить гостиницу и купить пару блюд в уличных закусочных.

      — Какой ужас! Духи покарали меня, грешника! — неловко закопошился он в своей постели, откидывая одеяло, и Зуко как никогда увидел это: стоило пяткам коснуться пола, как лицо Айро изменилось. Он поник, стискивая от боли зубы, сводя челюсти так сильно, что даже на его отекшем рубиновом лице прорисовывались скулы. Вся дурь отступила, алкоголь почти выветрился из хлипких вен, показывая то, насколько жалкое и дряхлое — его страдающее стареющее тело. Вот оно! Вот этот момент: когда дядя с ошалелым безумием осматривается в поиске той самой заветной цели, — Зуко даже присел, не спуская с дяди загадочного заинтересованного взгляда, с недовольства втягивая щеки, но давая сему действу найти логическое завершение. Дядя, кажется, не обращал никакого внимания на Зуко, с громким страдающим кряхтением ковыряясь то под подушкой, то в одеяле. Он в упор не видел, что та самая заветная цель примостилась в паре сантиметров от него — ведь дядя не помнил, чтобы ставил туда что-то.

      — Зуко! — выругался дядя, становясь в момент на себя непохожим: нервным, даже злым, дерганным, глаза его бегали сквозь опухшие розовеющие веки. — Опять ты со своей проклятой уборкой?! Я же просил тебя — ничего не трогать. У тебя есть свое место — там и устраивай порядки! У меня не надо! — он метался как тигр в клетке.

      — Около подушки, — бесстрастно, с абсолютно отрешенным лицом заявил Зуко, склонив голову, с выжидающим интересом прикидывая: догадается, нет? Дядя сразу же обернулся, его лицо искажала такая необыкновенная гримаса, в которой проступала и сильная боль и гнетущая злость, и такое отчужденное чувство безнадеги. Дядя был так напуган. Напуган, впадая в ступор от одной только мысли, что не осталось ни глоточка. Он ринулся к разваленному на полу матрасу, все еще поникший и, кажется, с каким-то пристыженным лицом, в упор избегая встречного взгляда, словно прячась. Послышался скрипучий щелчок — дядя откупорил бутылку, дёргано, на трясущихся руках и ногах, одержимо прислоняясь к горлышку, с гулким свистом посасывая — на дне болтающиеся остатки. Тут поможет только смирительная рубашка, Зуко представил, как заходит к дяде в палату, с воодушевлением наблюдая его уничижительный разгромный вид: дядя корчится и слабовольно кричит, а по его телу молнией беспрестанно бьет судорога. Он подходит ближе, держась со всей статью Хозяина Огня и театральным выученным беспокойством. Я тебе кое-что принес, — расплываются его губы в улыбке, когда он так беззастенчиво ставит долгожданное пойло дяде в прикроватной тумбочке, с жаром наблюдая, как в раже агонии дядя крутится, вертится, страдает, пуская из глотки разъяренный огонь, уже в бреду пуская слезы, не в силах коснуться предмета своего пылкого вожделения — привязанный словно бесноватый зверь.

      — Я пошел, — невзначай выдохнул Зуко, стул под ним жалобно скрипнул, он расправил широкие плечи, выпрямляясь словно натянутая до пределов струна, что вот-вот готова порваться. — Надо открывать чайную.

      — Да, спасибо, Зуко, ты мне так помогаешь, как раз сейчас время людей из Верхнего кольца, не хорошо заставлять господ ждать… — на глазах изменился дядя: его голос, его повадки — они стали прежними. Он словно оборотень, что глотком водки возвращал себя в привычное русло. Как странно… — нахмурился Зуко. А Айро горестно продолжил: — Обещаю, я завяжу, — началось — закатил в неверии глаза Зуко.

      — Ты постоянно так говоришь, — обернулся, вставая в дверном проеме, уже готовый уйти. — Ты делай, а не вводи людей в заблуждение. Мне не нужны твои жалкие оправдания и обещания, я уже слишком взрослый, чтобы верить в сказки…

      — Клянусь духами! — касается его руки, а Зуко, не скрывая своего омерзения, одергивает. — Это последняя. Все! Вот, видишь, — показывает на допитую бутыль. — Других нет, — мотает головой.

      — Я пошел, — даже не собираясь это слушать, он разворачивается, начиная безжалостно и грубо чеканить шаг. — У тебя десять минут! — крикнул ему.

      — Уже бегу, племянник! Уже бегу! — раздался грохот — это дядя споткнулся о собственный матрас, отшвыривая с нелепым криком бутыль.

      Бренча маниакально ключами, наклоняя их то вправо, то влево, Зуко цинично на секунду успокаивался, как только его ноги ступили на лестницу, он поморщился, замечая, как отчаянно и испуганно столпился народ внизу. Прижимаясь опасливо к стеночке, минуя острую пику, что осталась от поломанной периллы, обходя проломанную дыру в ступенях, Зуко смутно припоминает, что же здесь могло случиться. Как странно… все как будто в тумане, — солнечный свет застилал ему глаза своим приветливым знойным сиянием.

      — Бедный Оши, — доносится до Зуко чей-то прискорбный вздох.

      — Разойтись! Разойтись! — раздраженный и угрюмый тон, Зуко молниеносно оборачивается, как только он достигает первого этажа, оказываясь в довольно темной жуткой парадной общежития. Те самые люди в черных запоминающихся одеждах, прикрывающие лицо длинными коническими шляпами. Они здесь что-то вроде занозы в заднице — блюдут тиранию и жестокий порядок.

      — Он поскользнулся что ли? Ходил уже на старости лет плохо, — какой-то крупный мужчина на выдохе мрачно пояснил. Зуко остановился, протискиваясь сквозь густую толпу, ужасаясь тому, сколько крови: мужчина лежал лицом к земле, раскинув неестественно выломанные руки и ноги, проткнутый насквозь длинным деревянным штырем, на который налетел, падая с лестницы. Зуко и бровью не повел, внимая отвратительному запаху разлагающейся крови: ну уж мог бы так не вонять, мог бы и попридержать свою грязную гнусную кровь в своих же жилах, — закатились бесстыдно его глаза.

      — Вы здесь проживаете. Вы его знали? — обратился к нему один из людей в черном. Зуко опешил, не понимая, стоит ли ему отвечать и к нему ли вообще обращаются. — Мы агенты Дай Ли — это в нашей компетенции. Если вы что-то знаете — ваш долг сообщить нам, — молодой парень, наверное, если бы Лу Тен был жив, то они с ним являлись бы ровесниками. Зуко равнодушно и безразлично оглянул старика еще раз, вспоминая, как его руки в яростном исступлении сами собой в забытье столкнули несчастного.

      — Да, я здесь живу, — подтвердил принц. — Но я абсолютно ничего не знаю про этого человека, — хладно пожал плечами, скривив в пренебрежении губы. — Мне пора, — поклонился. — Пора открывать чайную, она тут неподалеку, — дружелюбно улыбнулся. — Заходите к нам, если будет минутка. Мой дядя заваривает отличный чай, — глаза его едко сощурились, пока губы бесцеремонно приветливо улыбались, давя из голоса как можно больше подхалимства.

      — Чайная. Да, слыхал, — подал голос рядом стоящий сосед-мужчина. Зуко смел обронить на него убийственный ненавидящий взор, бешенством взрываясь, когда его перебивают. — Очень здоровский чай, — покивал в одобрении головой. — Этот парень хорош, — панибратски похлопал его по спине незнакомец, на что Зуко был готов растерзать его, все еще стараясь выглядеть довольно непринужденным.

      — Мой дядя еще в комнате, думаю, вы можете расспросить его, — начал злиться Зуко, не понимая, когда же эта тягомотина закончится.

      — Ладно, парень, ступай, — нехотя кивнул ему агент Дай Ли, возвращаясь к телу старика. Они рассматривали и перешептывались, явно прикидывая траекторию падения. Они догадываются, что старик погиб не своей смертью… Запахло жаренным, — в страхе промелькнули его мысли. Он в таком непотребном месте — легко загреметь в тюрьму и оказаться на плахе, будучи невиновным. Никто и слушать не станет, а эти гадкие соседи… одно хорошо — они дружелюбно настроены на дядю, приходят иногда пригубить чайку с ним, — выдохнул Зуко, лишний раз соглашаясь с тем, насколько старый кретин ему нужен.

      Около чайной уже собралось несколько странного вида людей, стоило Зуко пройти, в упор смотря им в след, как один — тот, что был в самом центре, с неуважительной сальной ухмылочкой глянул в ответ. Закусив от отвращения язык, осматривая этих нарядившихся господ, что пожаловали за дядиной выпивкой даже в такую помойку, как — Нижнее кольцо Ба Синг Се. Рука безропотно и безошибочно с первого раза попадает ключом в скважину, уверенно открывая, пока глаза все также черство и безучастно не отпускали странного вида компанию богатых мужчин.

      — Мы еще не открылись, — раздраженно преграждает им путь, как только те с радостными улыбками ринулись к двери. Зуко прищурился, находя их интерес подозрительным.

      — Скажите, могу ли я поговорить с главным мастером чайной? — вежливо и очень натянуто начал тот, что был в центре, окруженный парочкой стражников. Важная шишка пожаловала… подозрительно, с чего бы это?..

      — Его нет, — вспоминает дядин перекошенный с похмелья вид. Стоит только этим высокородным индюкам узреть истинный вид Айро, наверное, никакие переговоры не состоятся, да дядя еле лыко вяжет, — призадумался Зуко. — Можете говорить со мной, все равно я здесь принимаю решения, — пожал как бы невзначай плечами.

      — О, как чудесно, — явно обрадовался этот малахольный, достопочтенно кланяясь, проходя уж как-то воровато, вглубь чайной. — Молодая кровь более предприимчива.

      — У вас пять минут, — посмотрел на часы Зуко, очень нагло и с грохотом отодвигая стул, с недовольным видом присаживаясь, в упор смотря на каждого.

      — Знаете, — начал издалека самый важный гость. — Молва о вашей чайной дошла даже до Верхнего кольца, — Зуко скептически сощурился, находя все происходящее подозрительным. Очередные выходки Азулы? Она где-то трусливо прячется и наблюдает? — закусил недовольно щеки с внутренней стороны.

      — Да прям? — не верит в услышанное.

      — Честно! — всплеснул руками, смотря на него так задорно, так необъяснимо дружелюбно. — Я вот даже вчера подослал Пинь Ю и Бао сходить сюда, — указывает на двух молодых ребят, что пришли его сопровождать. — Они были удивлены такому творческому и неповторимому подходу к чайным делам. Знаете, чай в Ба Синг Се — это особая религия, для него есть даже свой ритуал.

      — Ближе к делу, — приподнимает в снисходительном жесте руку, останавливая красочный поток объяснений.

      — О, а вы деловой человек, — улыбнулся на грубость богатый господин, заставляя Зуко усомниться в реальности происходящего, похоже, он либо умственно отсталый, либо просто любитель выпить как дядя, ибо только такие же недоумки как Айро — готовы называть подобные притоны красивыми названиями. — Смотрите… как к вам обращаться?

      — Зовите меня Ли.

      — Прекрасно, Ли. Я Квон, — понурил он взгляд, что вызвало у Зуко тревогу: он здесь точно не просто так. — У меня есть чайная, и я бы хотел, чтобы вы и ваш отец работали у нас, — Зуко с неверием распахнул веки, разомкнув уста. Это снова голоса в его голове или это правда происходит? То есть, не придется жениться на безродной дворовой девке Джин? А духи любят принца Зуко, — с ухмылкой подмечает, уже представляя себя идущим по улицам Верхнего кольца, в важно расшитых рясах и с гордо поднятой головой. — Вы сможете пересекать Среднее и Верхнее кольцо, я сделаю вам пропуска… — все мечты Зуко в одночасье разбились о непонимание.

      — Как это? То есть, мы будем продолжать жить здесь? — это звучало так по-детски, словно он сейчас ранен в самое сердце.

      — Э… Ну… — понурил взгляд Квон. — Хотите перебраться на уровень выше? — вот тут и пролилась правда с его лживых лицемерных глаз, а улыбка от уха до уха демонстрировала ровные идеальные зубы. — Первоначальный взнос — или придется работать за бесплатно полгода, отбивая аренду жилья, которую я вам буду вынужден оплачивать, — ну конечно, — Зуко закатил в насмешке глаза. Конечно же ничего не делается просто так. — Вы с вашим отцом достойные люди, я в это верю, знаю, что под вашим началом чайная сможет стать знаменитой.

      — Представляете, сколько денег вы заработаете на фирменных чаях моего отца? — усмешка, его руки полезли за шиворот, вытаскивая смятую шуршащую мешковину, с лязгом кидая на стол. — Устроит? — приподнимает он одну бровь, непроницаемо следя за тем, как руки важного господина копошатся в потертой ткани. Его руки дрогнули, стоило показаться ярчайшему цельному куску золота. — Конечно мы с отцом достойные люди, иначе откуда у меня это? Хоть я и беженец, но я из благородного рода, — его самомнение растет на глазах, он очень дёргано встал, задвигая стул на место. — И я не вор!

      — А я и не обвинял вас… — начал было господин Квон, тотчас же вставая, пока Зуко повязывал у себя на поясе передник. — Этого вполне достаточно, чтобы поселиться возле чайной в Верхнем кольце, Ба Синг Се рад принимать у себя знатных людей. Хвала духам, что такое недоразумение, как: ваша жизнь в стенах Нижнего кольца — подошла к концу, — Зуко было противно все это слушать, он хотел пронзить этого зазнавшегося мужчинку, не давая ни гроша.

      — Скоро придет мой отец, — сделал к ним несколько шагов, — сделайте одолжение — не говорите ему, что это я купил место в Верхнем кольце. Он слишком гордый, у него слабое сердце, он верит в честь и достоинство, что все воздается по заслугам и прочее… Сделайте все так, чтобы он поверил в вашу безвозмездность. Не затруднит? — не моргая смотрит.

      — О да, конечно, молодой господин. Как пожелаете, схожу составлю договор на подписание, — они обоюдно поклонились друг другу, прежде, чем Зуко смотрел уходящему Квону вслед. Распахивая приглашающе дверь, раскрывая ставни, Зуко нервно посмотрел в сторону общежития, из которого все еще не выполз дядя, а хотя обещал не опаздывать. А что, если агенты Дай Ли прижучили нетрезвого старика и сейчас повесят дело об убийстве прямо на него, а дядя такой — он и понять ничего не успеет, будет только головой как дурак мотать, — закатил раздраженно глаза. Мертвые не говорят, а это значит, что погибший дед уже ничего не расскажет, — только эта мысль вселяла в Зуко уверенность в завтрашнем дне, но вот дядя… любитель поискать приключения на свою необъятную пятую точку.

      — Эй, Ли… — Зуко моментально обернулся на ее трепетный нежный голос. Она стояла как истинное произведение искусства, взывая смотреть на себя и дальше, мнительно подпирая дверной косяк. Остатки старого чая стоит вскипятить, — подумал Зуко, возвращаясь к своей насущной работе, смотря, как ее, объятый солнечным светом силуэт, кажется ему выходом из непроглядной темноты. Он упрямо игнорировал ее, даже, когда она имела наглость переступить порог чайной, так лучезарно и мило улыбаясь, практически не скрывая своей влюбленности.

      — Можешь помочь? — он кратко взглянул на нее, подмечая, что она ярко накрасила губы и неровно подвела глаза, это заставило Зуко в изумлении задуматься…

      — Конечно, — она ринулась к нему в помощь, засыпая в вымытый чайник трав и пряностей, пока одинокая чайная размеренно наполнялась посетителями и гостями. — А где господин Муши? — от нее не ускользает такой трагичный и почти загробный вид молчаливого Зуко.

      — Дядя плохо себя чувствует, — забылся на секунду.

      — Дядя? — Джин обратила на него пристальный взор, продолжая заполнять чайники.

      — Да, он не мой отец… — признается, желая, чтобы в этой никчемной и чужой ему жизни были люди, которые хоть немного его знают. — Но он мне как отец, — на этих словах Зуко расплывается в трагичной задумчивой улыбке, опираясь на деревянную палку швабры, утопая в детских воспоминаниях, находя в них настоящего отца, от которого у него остался лишь грубый уродливый шрам. Почему? Почему он относился к Зуко так холодно и бездушно, словно Зуко и не был его сыном? Неужели все дело в Азуле? Он резко одернул сам себя, начиная размеренно и отрешенно подметать, близясь к выходу, выгребая за порог натоптанный песок и листья.

      — Я хотела с тобой поговорить, — окликает его Джин, услужливо принимаясь разливать чай подоспевшим клиентам.

      — Конечно, что захочешь… — бесстрастно бросил, желая ее хоть как-то отблагодарить. Время идет и идет, а дядя все не появляется на пороге, а дядя, кажется, совсем забыл про своего одинокого, но верного племянника, что всеми силами старается не замарать его облик. Всеми силами Зуко хотелось создать впечатление, что Айро вот-вот подойдет, он просто копошится в кладовой, а так — все по-прежнему. Он с нами. Он здесь.

      — Я решила. Мы должны сделать это сегодня, — молящим взором она таращилась на него, беря в свои холодные дрожащие руки его горячие и крепкие, заглядывая истомно в глаза. — Мы должны бежать сегодня ночью.

      — Ты не предупреждала… — никаких красок в его голосе, только лишь отчаянье и всепоглощающая пустота, за которой урчал неконтролируемый голод…

      — Я… — она опустила упрямо взгляд. — Отец узнал, что я общаюсь с тобой и был в ярости. Он строго-настрого запретил нам видеться, — она говорила это так самозабвенно, так протестующе и так бескомпромиссно. — Он решил выдать меня замуж и отослать подальше, — она стыдливо опустила глаза, кажется, что-то недосказав.

      — Хорошо, — бесстрастно кивнул Зуко, возвращаясь к своей работе. — Хотя бы оставь ему прощальную записку, и ни слова не говори обо мне, ибо дядя не выдержит, если узнает, — театрально качает головой, выдавливая скорбь из полностью отчужденного голоса.

      — Встретимся сегодня глубоким вечером за стенами Ба Синг Се? От вокзала ходит электричка каждые двадцать минут, — затараторила Джин. — Я выйду пораньше — не могу больше жить с этим… — она вновь недосказала, кажется, будучи сильно раздосадованной. — Лучше подожду тебя на холме, возле корявого дерева. Оно одно единственное, ты не перепутаешь, — заверила, хватаясь в него крепко ледяными руками.

      — Точно? — странно дрогнули его губы в улыбке.

      — Точно! — закивала она, радостная, головой. — Ничего не бери из вещей. Я денег возьму, купим то, что нам будет нужно, — а она бросилась к нему на шею, на прощанье целуя, убегая также таинственно, как и появилась, словно запуганная неуверенностью лань, за которой то и дело исподтишка наблюдает браконьер. Зуко смотрел на нее до тех пор, пока ее живописный силуэт не иссяк.

      — Сынок! Прости за опоздание, — пугает Зуко дядя, появляясь с черного хода, весь красный, запыхающийся и хватающийся за сердце. Он доковылял до первого попавшегося стула, грузно взвалив на него свою неподъемную тушу, томно и шумно выдыхая. — Эти мерзавцы Дай Ли! — выругался, да так, что посетители чайной стали оборачиваться. Отбросив швабру, хватая ближайший стул, Зуко, не теряя ни мгновения, присаживается возле Айро, с невысказанным беспокойством окидывая его встревоженное лицо взглядом. — Кто-то убил старика с третьего этажа, — шепотом начал Айро, а у Зуко аж сердце зашлось, изнывая в грудной клетке. Трепетный будоражащий страх проступал из самых недр, осадочком оставаясь на подкорке.

      — Прям убил? — цокнул языком Зуко, с неверием покачав головой. — Но кому это надо? — прижимает ладони друг к другу, пальцами подпирая сомкнутые плотно губы. — Не верю, старый пьянчуга, наверное, сам с лестницы грохнулся, — Зуко даже не мог ровно сидеть, словно тысячи колючек вонзались в него ежесекундно. Как они узнали? Как они поняли?

      — Не знаю, — покачал головой Айро, явно, отметая с неверием. — Я знал его, ты же меня знаешь — я со всеми старался поддерживать хорошие отношения. Я угощал его чайком. Да, Оши плохо ходил, а потому старался выбираться из комнатки по ночам, дабы не мешать остальным и не упасть самому. Он всегда боялся, что нога подведет.

      — Я все равно не понимаю: причем тут убийство? — упрямился Зуко, обижаясь на то, что судьба так несправедлива, и что Дай Ли посмели мало-мальски расследовать дело никчемного проходимца. Ерунда какая! Ну упал человек с лестницы, а что, разве такого не бывает?

      — Они много спрашивали у меня, так как я, видимо, был одним из единственных кто его видел, — пожал плечами. — Я рассказал, что знаю. Буквально-то то, что и тебе сейчас. А они такие: «Не мог он сам упасть!» и все тут. Объясняли это тем, что его тело, якобы лежит в очень странной позе, словно в момент падения он испугался, обернулся, хватаясь в перила. Но я сказал, что мы с тобой были вчера ночью дома и ничего не слышали, это подтвердил и мой сосед, — прискорбно прикрыл Айро глаза рукой. Зуко занервничал, посматривая в распахнутую дверь, выискивая там знакомые одежды Дай Ли… Они знают… Должно быть, Зуко кто-то заметил, — его всего внутри так сильно сжало, сплющило, что он, кажется, вот-вот потеряет равновесие и рухнет. — Ты чего такой бледный? — обеспокоенно коснулся его лба дядя.

      — Мысль, что мы живем по соседству с убийцей, заставляет меня переживать.

      — Ерунда, Зуко, — шепчет на ухо, подбадривая, встряхнув за плечо. — Ты же знаешь, что тебе все нипочем, да и дядя у тебя кому хочешь взбучку даст! — сжал он пальцы в кулак, добродушно посмеиваясь, задвигая стул на место, раскачивающейся походкой вставая за стойку, берясь за недоделанные чайники. Казалось, прошла целая вечность, Зуко все никак не мог оправиться от мысли, что если он не покинет стен Нижнего кольца в ближайшие дни — он не выдержит и сбросится в леденящую топкую воду. Те люди, которым он так беззастенчиво отдал золотой слиток… кажется, это были мошенники, — удрученно поник Зуко, из его глаз хотели выплеснуться горячие насущные слезы, которые он с остервенением давит и подавляет, стараясь обуздать, словно непокорившегося дракона. Он потерял так много и продолжает так халатно терять и по сей день. Драгоценность, что украшала ее живописный королевский силуэт, — он помнил все, как наяву. Тот первый день, когда, раздосадованный, понял — она пробралась ему под кожу. Она будто ураган — смела его с лица земли, обосновавшись в его покоях, словно принца Зуко никогда и в помине не было. До чего же хороша и неописуема она была в ту ночь — такая протестующая, такая сломленная, только ни в коем случае этого не осознающая. Он пришел в ту ночь лишь за тем, чтобы хоть украдкой полежать в собственной кровати, вспоминая каково это: быть принцем. Но не осталось ничего, кроме бахвалившейся Азулы, что волной стерла любое напоминание о его существовании. Сожалел ли он о свершившемся над ней самосуде? Ни в коем случае. Она это не просто заслужила — она всем своим видом умоляла принца Зуко наказать себя, а ее этот поганый грязный рот, которым она с такой неприкрытой страстью высказывала скабрезности и оскорбления — умолял отрезать и язык в придачу. Жалеет ли он, что не убил ее в тот злосчастный день, когда руки сами собой вознесли над ее бессознательным телом смертоносные палаши? Ни в коем случае, ведь их игра еще не окончена, ведь их песнь льда и пламени еще не допета… Зуко с понурым угрюмым видом ходил между столиков, откликаясь на зов каждого клиента, что имел наглость одергивать, пока принц Зуко сжимал в своих натруженных пальцах большой, наполненный горячим отваром чайник. От него ускользнуло, что в приглашающе открытые двери чайной вошел гордо хозяин чайной Пао практически под руку с тем самым господином из Верхнего кольца — Квоном, что с такой уверенностью залавливал в свои сети. Зуко встрепенулся, когда дядя неожиданно коснулся его ссутулившихся изможденных плеч. Он проследил с понурым лицом за дядей, который так благочестиво и приветственно подыскал столик этим очень важным господам. Зуко презрительно нахмурился, считая себя полным идиотом, считая, что Пао и этот хлыщ из Верхнего кольца — подельники, и всего лишь воспользовались отчаянием принца Зуко, выуживая у него из самого сердца то, что он с такой болью добыл — заоблачный золотой слиток. Ну да, много ли убогих жителей Нижнего кольца хранят у себя подобное? Похоже, Пао изначально шпионил за ними с дядей, в один прекрасный момент увидев или узнав, что таит за пазухой Зуко. Но как? Ведь даже дядя ни о чем не догадывался! Айро с удивительно-приветливой улыбкой протянул гостям кружки, выслуживаясь перед Пао, как можно более грандиозно и пафосно. Квон тут же подмечает стушевавшегося растерянного Зуко, кивая ему в знак приветствия, делая наконец свой первый и оценивающий глоток. Пао так беззастенчиво подхалимски лип к этому приметному дорого одетому господину, который, кажется, совсем не обращал никакого внимания на бесполезные пререкания.

      — Так это вы делаете этот великолепный чай! — переглянувшись со своей свитой, Квон покидает ошеломленного и униженного Пао, обращаясь прямиком к дяде. Зуко упрямо сделал вид, что ему все происходящие ни капельки не интересно, он хватает пустой поднос с тряпкой, собирая посуду, вытирая пролитый так беспечно чай. — Весь город говорит только о вас! — дядя воодушевленно засиял, все это время так беззастенчиво напрашиваясь на похвалу. — Надеюсь, Пао хорошо вам платит? — сверкнули глаза богача, а Айро тотчас же обратил внимание, на те перстни, что сверкнули на его крупных пальцах.

      — Хороший чай — это уже награда, — Зуко пренебрежительно фыркнул, как только до него доносится дядина жалкая попытка в скромность. Уж кто бы знал, что по-настоящему для дяди награда… Волосы сильно отрасли, помогая спрятать в напряжении ожидания сомкнутые у переносицы брови.

      — Но ведь не единственная, не так ли? — а этот богач был острым на язык, разговаривать с ним — словно спорить с рыночным торговцем — бесполезно: будут торговаться. — Не хотели бы вы открыть свою чайную? — Зуко с облегчением выдыхает, кажется, в нем еще теплилась надежда, что проданный слиток не канул в лету и еще сыграет на его утраченную честь.

      — Мою чайную? — запнулся от неожиданности дядя, в суматохе оборачиваясь по сторонам, еще до конца не веря, что это прямо сейчас к нему обращаются. — Это же моя мечта! — по голосу было понятно, что его ответ «да», но дядя любил понабивать себе цену — в этом они с Азулой были чем-то схожи.

      — Что здесь происходит?! — ворвался в разговор Пао, явно обеспокоенный. — Вы пытаетесь переманить моего шеф-повара? Вы для этого пришли? — его скрипучий въедливый тон вызывал лишь желание поежиться.

      — Прости, Пао, но — бизнес есть бизнес, — лучезарный и ободряющий голос великодушного господина Квона мог поставить на колени каждого, ведь он словно сниспослан духами, дабы вручить заплутавшим путникам благую весть.

      — Муши, если ты останешься, я сделаю тебя моим помощником! — занервничал Пао, на что Зуко презрительно фыркнул. Дядя такой — дядя любит себя, любит веселую и непринужденную жизнь, любит, когда его труды ценятся. Этот хлыщ с Верхнего кольца явно надавил на все нужные точки — дядя у него в кармане, — успокаивал себя Зуко, все еще оставляя маленький, почти призрачный шанс, что дядя, все-таки откажется. — Нет! Моим первым помощником, — попытался исправиться Пао.

      — Я предоставляю вам жилье в верхнем круге города, чайная будет полностью в вашем распоряжении. Полная творческая свобода, — а он хорошо знал свое дело, — подмечает Зуко, соглашаясь с тем, что торгаш — это в крови.

      — И я назову ее сам? — Зуко в недоумении закатил глаза, не веря, что из всех возможностей, что открывались ему, старый верблюд обратил внимание только на это.

      — Конечно!

      — Эм… старшим первым помощником, — Пао не оставляет попыток.

      — Ты слышал, сынок? — Айро поймал взглядом слоняющегося с загробным видом Зуко. — Этот человек предоставит нам собственную чайную в Верхнем круге города! — дядин голосок трепетал как самый искусный музыкальный инструмент, кажется, он был рад, как ребенок. Может быть, хоть это вразумит старого идиота, и он наконец перестанет пить? — хотелось верить Зуко, не отпуская притягательную надежду.

      — Это верно, молодой человек, — жизнерадостно добавил Квон, окуная открытый взгляд на неприветливого Зуко. — Ваша жизнь изменится к лучшему!

      — Я просто вне себя от счастья, — Зуко мрачно буркнул, не в силах терпеть этот дурацкий цирк ни минутой более, он раздраженно бросил поднос на стол, удаляясь из чайной. Он прислонился уставшей и поднывающей спиной к холодной стене, поникши признавая свое жалкое влачащееся существование. Он словно безродный — готов продавать единственное ради куска хлеба побольше, да посвежее, — Зуко в стыде прикрывает лицо, отказываясь верить в происходящее. Старый индюк-Пао не отпустит их так просто, заставив отработать еще пару дней, как раз у дяди будет возможность упаковать свои ненужные вещи. Зуко наспех понадеялся, что со спиртным будет нельзя пересекать границы города. Что же остается? Ждать вечера, потихоньку прощаясь с гнилыми трущобами.

      Приятный ветер колебал волосы Зуко, когда ему послышался такой странный шуршащий звук, даже скрежет, гонимой ветром листовки, он моментально отлепляется от стены, вперив взгляд в возвышающееся небо, что неожиданно окропило улицу осадками в виде развевающихся по ветру бумажек. Протягивая молниеносно руку, беря в заложники мимолетно пролетевшую листовку, Зуко в неверии хмурится, желваки на его лице напряженно заиграли, пальцы с жестокостью и прытью сминали, тогда как глаза сверлили вырисовывающееся убийственным бескомпромиссным взором. «Разыскивается летающий бизон. Вес десять тон, умеет летать, дружелюбен, добр, ленив. Вегетарианец. Нет клыков, большая голова, шесть лап. Откликается на кличку Аппа, нашедших просим вернуть его настоящему хозяину — аватару Аангу в Среднем кольце города (за вознаграждение). Если вы хоть что-то о нем знаете, прошу вас — сообщите аватару Аангу (у меня большая синяя стрела на голове)», — ядовито с остервенением сминая, Зуко приходит в безумную ярость от одной только реплики аватара, что, оказывается — нет, самое страшное не то, что он все это время был здесь, а то, что он греет свой зад в благополучии Средних стен ни за что! Просто так. Просто за то, что он мальчик с синей стрелой на голове! Вопиющая несправедливость! — то есть все это время он был вынужден работать, стирать пальцы в кровь, пока аватар тихо-мирно развлекался стеной выше? Вот он — шанс, — осклабился Зуко, вспоминая отцовский наказ, отец словно сама Азула — выставлял свои требования. Все по образу и подобию, яблочко от яблоньки, — не удивительно, что Азула копирует его во всем, — хмыкнул Зуко, в глубине души очень важно радуясь, что аватар сам идет в руки, давая принцу возможность миновать капризы Азулы. Да, Азула — быстрый восход к солнцу, но как же не хотелось идти у этой стервы на поводу. Он справится сам. Без нее, не давая этой гадине повода собой помыкать. Отец требует аватара, а сестра избавиться от шрама… — он бы злился, если бы не разбереженная кровь, что с неумолимой скоростью зациркулировала по его венам, наполняя огнем. Зуко выдохнул подобно дракону, вовремя сглатывая огонь, отпуская лишь дым. Как прекрасно, что что-то с такой мимолетностью начало происходить, а то Зуко стало казаться, что это болото полностью его захватило, утянуло и похоронило. Стоит выкрасть бизона, — приподнимает он одну бровь, втягивая задумчиво щеки, хмыкнув, осматривая шатающийся без дела пьяный и грязный народ, ему на глаза сразу же попадаются отличающиеся и такие выбивающиеся из общего уклада — агенты Дай Ли. Если даже эти недомерки расследуют дело какого-то ничтожества, которому не хватило силы устоять на лестнице, стоит ли сомневаться, что они знают о местонахождении пропавшей скотины? — его глаза вновь осматривают желтушный дешевый папирус. Да, эта пушистая тварь могла составить конкуренцию дяде Айро по своей нечистоплотности и затхлому аромату, — Зуко касается подбородка, задумчиво расхаживая взад-вперед, находя происходящее подарком духов. Все же луна не зря постоянно наблюдает за ним свысока, — Зуко бросается глазами в небо, находя такой отчетливый полуразрушенный месяц, что проглядывал через толщу облаков, подбадриваясь светом солнца. Он не был уверен, что его план сработает и что ему и вовсе удастся хоть что-то выведать у этих скользких типов Дай Ли, однако, ничто не мешало принцу Зуко убедиться в собственном провале еще раз. Это значило только одно, — в счастье затрепетали его глаза, а улыбка рассекла щеки, — совсем скоро он облачится в синюю маску. Наконец-то они полюбовно воссоединятся, и тогда Зуко сможет показать себя этому грязному недостойному месту. Все равно терять нечего — сегодня-завтра они покинут Нижнее кольцо, минуя Среднее, сразу же поселяясь в Верхнем — напротив самой резиденции царя. Уж что-что, а судьба, однозначно, готовит и подгоняет его к чему-то особенному. Решено! — безжалостно и цинично сминает листовку, кажется, уже не в силах укротить то возбуждение, что лихим прибоем накрыло. Только Зуко собрался переступать порог чайной и довести смену до конца, как дядя в сопровождении того самого богатого господина, вышли на улицу, — Зуко моментально спрятал находку, плохо скрывая свою оживившуюся мимику. Дядя этого даже не заметил, полностью рассыпаясь в льстивых благодарностях, чуть ли не в ноги кланяясь, на что Зуко насупился, испытывая такой клокочущий стыд. Как все просто для старого дурака — пришел какой-то зажравшийся честолюбивый богач и одним махом устроил сладкую жизнь, сказка, не иначе. У дяди как будто напрочь отсутствовала логика, особенно в последние дни, когда выпивка становилась делом насущным и неотъемлемым, не требующим отлагательств. Как еще один прием пищи — чуть ли не по часам. Зуко выдохнул, поравнявшись с дядей, бросая безразличный взгляд на уходящего Квона, что учтиво поклонился на прощание.

      — Господин Квон такой харизматичный и очаровательный, — Айро, кажется, был сражен до глубины души. — Представляешь, мы будем жить в Верхнем кольце! — глаза дяди заблестели, он утирал их от слез. — Ох, что-то солнце в глаз попало, — глупо оправдывается.

      — Ты счастлив, глупый старик? — закатив глаза, бесцеремонно сложил на груди руки.

      — Шутишь? — Айро словно воспрял ото сна. — Это то, о чем я мечтал! — запрыгал он от счастья на месте. — А вот не зря я ходил и ставил свечки в домики для богов — духи услышали! Услышали меня и даровали нам достойную жизнь! Ты представляешь, Зуко?! Уже через пару дней мы уедем отсюда, — а он все не останавливался. — А ты все смеялся надо мной, считал, что я только деньги зря пропиваю, а я, между прочим, ходил в храм и духам свечки ставил, а еще такое хорошее пожертвование храму оставил, а ты говоришь! — идет и не может сдержать своей восторженной неостановимой радости.

      — Очень рад, что духи решили тебе помочь, — тихо и довольно раздражительно скривился.

      — А я тебе всегда говорил — духи существуют и ничто не скроется от их всевидящего ока. Они видели! Видели наши с тобой старания!

      — Ну все, хватит, ты можешь перестать нести эту чушь? — отстраненно осмотрелся, выискивая блуждающих среди простых смертных Дай Ли. — Ты лучше выброси все свои бутылки подальше и не смей показываться в нетрезвом виде в Верхнем кольце города, а то этот господин, что так радушно тебя решил вытянуть из грязи в князи — быстренько спихнет обратно, — пристыживающе и так вопиюще смотрит на дядю, заставляя того так покорно и огорченно вздохнуть.

      — Клянусь! Пить не буду сегодня, как и обещал. Выброшу любую бутыль, что случайно найду…

      — Ты прячешь их по всей комнате? — с неверием прикрывает глаза рукой, устало вздыхая. Айро стушевался, кажется, давая понять, что не намерен продолжать эту тему. — Не думал, что Пао так легко отпустит нас не отработав смену, — решил, как бы невзначай, сменить тему.

      — Этот очень важный гусь слишком заигрался в господина, — и тут глаза Айро наконец блеснули настоящим огоньком, в них чувствовалась беспринципная хватка. — Он не приплачивает мне уже вот несколько смен за переработку, поговаривая, что я могу взять чаем…

      — А ты берешь водкой, — пренебрежительно скривились губы Зуко.

      — А что? По себестоимости чай куда дешевле выпивки, конечно же выгоднее взять спиртным. И если бы этот старый дурак мне хоть что-то посмел высказать — я бы ему все сказал. У меня как раз была припасена ответочка, — дядя ехидно посмеялся, хватаясь в свой необъятный живот. — А Пао хотел именно того, о чем ты говоришь, племянник — именно так он и раскатал губу, мол давайте-ка, отработайте смену, а я на него так глянул, что тот аж стушевался. А господин Квон, как раз дал мне документ, в котором было все дословно прописано, после подписи — мы разорвали с Пао контракт в одностороннем порядке, — дядя был неожиданно полон сил, кажется, седлая эту волну, под названием «успех».

      Когда они переступили порог своего угрюмого и криминального общежития, тело Оши уже давно вынесли, а запах крови и чего-то такого только-только начинающего разлагаться — все еще стоял, обуяв весь первый этаж. Проходя так беззастенчиво и с непроницаемым неморгающим взглядом, Зуко совершенно бесстрастно минует отломанную часть лестницы, непринужденно и очень уверенно поднимаясь, игнорируя пожилую уборщицу, что, стоя на коленях, отмывала уже въевшуюся кровь. Принц Зуко ощутил свою такую непревзойденную и монументальную власть, особенно от мыслей, что он вот так спокойно и необремененно, прямо сейчас возвращается к ним с дядей домой, и никто из соседей даже и мысли не допускает, что тот парень с четвертого этажа, что живет вместе со своим приветливым старым отцом — это и есть бесчестный палач. На его губах проступает такая мимолетная жестокая ухмылочка с того облегчения, когда он понимает, что, скорее всего, Дай Ли нашли козла отпущения, сдирая с того семь потов, прежде чем выбить признание и дух знает чего еще с ним делают. Как прекрасно, что с ним бок о бок такой прекрасный дядя, — Зуко оборачивается, замечая, как дядя с одышкой неспеша карабкается вверх, только их взгляды столкнулись, как Зуко лучезарно и искренне ему улыбается, на что дядя тотчас же отвечает тем же, начиная карабкаться охотнее. Обходительно отворяя дверь и с театральным поклоном пропуская Айро первым, Зуко поглядывает с маниакальным прищуром то вправо, то влево, и только убедившись, что за ними нет хвоста, прикрывает умиротворенно дверь. Дядя тотчас же кинулся к своим, скопищем валяющимся вещам, начиная все это судорожно запихивать в разломанный чемодан, что отдали съезжающие когда-то давно соседи. Дядя был тем еще барахольщиком, — Зуко, скрепя сердце, смотрел на задорный бравый вид Айро, и не знал только одно: говорить или нет? Что скажет дядя, когда племянник покажет ему то, чего так беспросветно хочет душа — пуститься во все самые тяжкие приключения. И Зуко чувствовал и знал, что именно там его судьба — во дворце Королевского города Кальдера, а не в вонючих стенах чужого ему Ба Синг Се! Может, если Зуко прямо сейчас расскажет Айро про аватара, то дядя воспрянет и захочет его поддержать? Айро же обещал поддерживать его всегда и везде, ходя взад-вперед, Зуко маялся, словно качающийся на ветру осиновый лист, все дрожа и дрожа, что-то темное сокрывая. Права была Джин — собирать вещи нет смысла, — Зуко отворил бесшумно дверцы большого шкафа, притягивая к себе заветную сумку, в которой он прятал самое сокровенное из того, что осталось — синюю маску.

      — Я тут подумываю над новым названием чайной… — нараспев начал дядя, как можно более ровно и аккуратно, старается уложить больше вещей в чемодан. — Как насчет Жасминового дракона? Это красиво и поэтично — люди сразу запомнят, — пока дядя болтал о своем насущном, Зуко вдруг призадумался, находя тревожащими мысли о Джин. С ней тоже требовалось поставить точку, ибо новая жизнь, что стояла уже вот-вот на пороге, манерно постукивая, соблазнительно призывала Зуко ринуться на свой зов.

      — Аватар сейчас тоже в Ба Синг Се, — все же решается посвятить дядю в свои планы, отползая от шкафа, вручая ему довольно помятую листовку. — И он потерял своего бизона.

      — У нас появилась возможность начать все сначала, — глаза дяди разочарованно захлопали, он с искренним непониманием и вопросом в глазах посматривал на Зуко, стараясь уловить тот претенциозный ход его неуловимых мыслей. — Если ты начнешь искать приключения — мы можем потерять все то, что успели заработать, — на этих его словах Зуко был готов взорваться, сжимая бесшумно кулаки, моментально выходя из себя, переполненный неверием и разочарованием, ведь этот жалкий гнусный старик даже не может сделать так, как просит его Зуко. А ведь он, в свою очередь, пожертвовал всем ценнейшим, что у него было, чтобы старый дурак имел возможность работать в чайной Верхнего кольца! И так ты отплачиваешь своему племяннику, которому для тебя ничего не жалко, дядя?! — Зуко верил и ждал благодарности со стороны Айро, или хотя бы понимания, осознания, но — нет, ничего этого не наступало, Зуко только безнадежно от злости тлел. Тлел и разочаровывался, ведь дядя оказался настолько наивен и глуп, что поверил Квону и его бескорыстным мотивам. Да с какой стати ты ему нужен? — Зуко хотелось вцепиться Айро в грудки, хорошенько так протрясти, выбрасывая беззастенчиво из окна, проделывая такую же гигантскую зияющую дырку, прямо как та, что таилась у него в сердце.

      — Ты никогда не думал, что я хочу от жизни большего, чем хороший дом и работа в ресторане? — в ярости стукнул кулаком по стене, да так, что висевшая картина с грохотом повалилась на пол, разбиваясь.

      — Нет ничего зазорного в мирной и благополучной жизни, — а дядя все о своем. Уперто, несгибаемо и так уверенно. — Думаю, тебе пора задуматься, чего ты хочешь от этой жизни. И «почему», — началось, — устав бороться, шумно выдохнул Зуко, уже весь исходя на беснующийся гнев — вот настолько дядя оказался глухим и непроницаемым, словно кусок деревяшки.

      — Я хочу следовать судьбе… — отрешенно выдохнул, облокачиваясь на оконную раму, выглядывая в поисках Дай Ли почти полностью, с выжиданием посматривая на неторопливо переваливающееся к вечеру солнце.

      — Каждый творит ее сам… — дядя на это только пожал плечами, загадочно и вдумчиво отвечая, Зуко не стал дожидаться хоть какой-то реакции, разочарованно прикрывая глаза, до крови прикусив язык, вот настолько все происходящее казалось ему тяжким грузом. — Хмм… — завозился мечтательно дядя, — Чайный долгоносик? — а дядя, окрыленный, все грезил о своей чайной. — Нет. Это глупо.

      Это было так недальновидно и так непредусмотрительно со стороны Зуко: совершить такую серьезную сделку с Квоном, да так мимолетно, молниеносно — почти необдуманно. Зачем? Зачем он поторопился? Зачем он сделал это, идя на поводу у своих хотелок и спеси? А ведь это все его непокорная и не способная осесть душа — так терпко и падко мучила, скребла и скребла, вынуждая делать скорые и поспешные действия. Правильно говорят: поспешишь — людей насмешишь, — еще никогда так остро и так четко Зуко не воспринимал эту фразу столь глубоко и близко к сердцу, считая себя полным и законченным неудачником. Он касается шероховатости шрама, с поникшей головой окунаясь в собственные ладони, прячась, — а ведь он даже не смог хоть на чуть-чуть избавить себя от этого позорного клейма. Какой Хозяин Огня будет носить такое убожество на своем королевском лице? Никому и в голову не придет, что у короля может быть такой испорченный уничтоженный вид. Хозяин Огня, что однажды с треском проиграл собственному отцу — посмешище для страны. Отец был прав. Он все правильно сделал, совершая ошибку лишь в одном: он заставил принца Зуко жить с этим, а лучше бы прикончил прямо там. И быстро! Азула бы вдоволь посмеялась, а потом, громко разрыдавшись, и вот ее эта нескончаемая песнь из слез горечи и смеха радости, словно она умалишенная, а она просто — подлая стерва!

      — Да не бери ты все! — рассвирепел Зуко, отталкивая дядю от чемодана, вышвыривая половину ненужных вещей, заметно облегчая будущую ношу. Айро только почесал пристыженно затылок, в глубине души соглашаясь. — Этими твоими вонючими портянками стыдно даже пол вытереть, а ты в Верхнее кольцо собрался с этим идти?! — он внимательно осматривает одежду, вынимая только ту, что была синего или черного цвета, под нарочитой заботой пуская пыль в глаза. Зуко замечает, как Айро поник, явно в раздумьях о том, что его любимая водка так скоро закончилась, а слово, данное так наспех — приходится сдерживать. Приходится выполнять, словно приказ начальника, и Айро — как истинный генерал, понурив голову, становясь в лице довольно угрюмым и раздраженным, старался все больше отрешенно забыться, все еще гонимый той радостью: что совсем вот-вот у него появится своя чайная.

      — Что ты делаешь? — покосился на него Айро, стоило Зуко надеть на швабру пару дядиных драных тряпок. Не отвечая на столь идиотский вопрос, он молниеносно метнулся в туалет, что находился на этаже, с важным видом вынося ведро, доверху наполненное соломой. Дядя ошарашенно приоткрыл рот, как только с невозмутимым и расчетливым взглядом, принц Зуко стал набивать висящую тряпьем одежду до тех пор, пока она не оформилась, вздыбливаясь и приподнимаясь.

      — Нужен синий, — Зуко внимательно осмотрел горы вещей, что кучей хлама он совсем недавно вывалил. Хватая первую попавшуюся кофту, завязывая дырки — он наполняет соломой, пока она не набирает очертания шара. Он кропотливо и вдумчиво носился по всей комнате, то и дело выбегая на этаж, притаскивая отломанные перилла, что остались после кончины Оши, продевая по рукам и ногам, формируя чужеродный скелет — опору, на которой бы все это не безжизненной грудой висело, а уверенно стояло, словно пугало посреди вспаханного поля, что отпугивало клюющихся птиц.

      — Принц Зуко… — сощурился Айро, недобро на него поглядывая. — Что ты задумал? — смотрит на то, с каким трепетом он делал бездушную куклу, и тут Айро начинает осознавать, что все дело не в том, что племянник заботится о тяжкой ноше в чемодане, а о своем коварном плане, что рождался из горы старых вещей.

      — Я делаю себя, — он беззастенчиво роется в дядиных вещах, доставая краску, наспех вымазавшись, раздраженно фыркнув, не найдя кисточки, он окунает пальцы в тягучую краску, разрисовывая синее полотно. И только приглядевшись, с упорным выжиданием смотря, Айро в неверии распахивает веки, как только на раздутом синем шаре стали проглядывать знакомые черты. А он был чертовски хитер, — пугается и одновременно восхищается Айро. Втянув как можно больше воздуха, испытывая на себе муки трепещущего сердца, что заколыхалось так быстро, стоило Айро понять, к чему все это идет.

      Зуко хищно сощурился, ему казалось, что синяя маска дарит ему такое непревзойденное и чуткое зрение, что в этой маске он слышит каждый скрежет и шорох за многие мили. Луна отблесками в черном небе переливалась, будучи единственным световым маяком, что так призывно манил и, выйдя из тени — раскрывал, с потрохами сдавая. Зуко ощущал, как его дыхание распалилось, делать вдох становилось все труднее — в этой маске так невыносимо дышалось — голова шла кругом, но именно это чувство дарило принцу Зуко ощущение легкости и такой проворности, которой у него не было никогда. Пробираясь по запутанным улочкам падшего кольца Ба Синг Се, воровато прижимаясь всем телом к холодным стенам, не издавая ни единого звука, выслеживая того, кто так напрасно пожелал остаться один. Он шел, сложа свои руки в длинные широкие рукава, голова его была опущена, лица не видно — его скрывала тень и та здоровенная шляпа. Одно неверное движение и Зуко был готов напасть на него, исполосовав палашами, кромсая и стругая, словно капусту в салат — на этих мыслях, его пробирал плотоядный истощающий голод, который так заунывно требовал вырваться наружу, чтобы наконец всласть напиться крови. Чужой крови. Теплой и переливающейся жизни, что бежала по скрытым венам. Зуко казалось, что, закрывая в полубреду глаза — он слышал этот его сердцеобличающий стук, с которым так безропотно и гулко перетекает кровь. Иди сюда. Ну же. Иди сюда, — манит он его своими мыслями, а человек в черном — отпетый мерзавец, жалкий агент Дай Ли — так уверенно и нескромно все близился и приближался. Зуко замечает валяющуюся бутылку, с остервенением ее пиная, та с грохотом разбивается о камень стены. Дай Ли встрепенулся, перепугался, и Зуко с таким вожделением прислушивался к тому, с каким бешенством застучало чужое перепуганное сердце.

      — Эй! Кто здесь? — грозный и бескомпромиссный тон, он напуган, но остается злым. Мужчина резко развернулся, наблюдая лишь плотные черные тени, что, кажется, от раза к разу двигались, приближаясь. Он был готов бросить в него каменную перчатку, но, сколь странным все это не казалось, обойдя по периметру здание — он никого не нашел. Зуко, в агонии, испытывает истинное наслаждение в погоне за жертвой, гонимый тем внутренним огнем, что катализатором спускает все горячие бушующие эмоции, которые с такой напрасностью застоялись. Руки сами собой тянутся к острым палашам, а в мыслях только красочные картины убийства. Но — нет. Нельзя. Не сейчас. Не пришло время игр, — одергивает себя, продолжая томно и маниакально выслеживать, пока агент Дай Ли не ощутил себя странно — словно на виду. И сколь бы часто и с паранойей он не оборачивался — он не мог никого заметит, кроме бушующих теней, что отбрасывали покачивающиеся мокрые вещи, вывешенные так легкомысленно. И тут все тело Зуко пронизывает острая дрожь и явное желание показаться — хватит играть, на это нет времени, ведь Джин, наверное, уже заждалась.

      — А ну с дороги, сопляк! — бесцеремонно выбежал из-за угла Зуко, грубо и так сильно толкая агента Дай Ли в плечо, тот злобно поджал губы, бросаясь за недомерком в погоню. Зуко удирал так далеко, да так быстро, молниеносно взбираясь ввысь, прячась на чужом чердаке, из засады наблюдая, что же этот кретин станет делать. Он вбежал в закоулок, останавливаясь, ошарашенно, на полпути, кажется, пугаясь того, что его там так безрадостно встретило. Зуко смел наблюдать, как это ничтожество сорвало всех собак на дядином тряпье, которое Зуко так бережно и аккуратно собирал во единое целое, пока оно не примет очертаний человека. Да, если присмотреть получше и при свете дня — сильно заметно, что это просто пугало, набитое соломой, но не для рассвирепевшего и обозленного агента Дай Ли. Бесшумно спрыгивая, выбираясь практически из-под полы, огибая очень плавно и беззастенчиво, он настигает его сзади, наконец, с вопиющим восторгом обнажая сверкающие в лунных лучах палаши.

      — Если не хочешь закончить как он — делай, что я скажу. Где бизон аватара? — не церемонясь, смыкает лезвия у него на шее, слыша гулкий шепот дыхания и тепло чужого, загнанного в угол и беззащитного тела. Он больно и очень туго стягивает чужие запястья жесткой веревкой, да так, что они обязательно оставят внушительные следы. Выхватывает все его припрятанные камни, с особым садизмом швыряя в агента Дай Ли, прямо в лицо, заталкивая без сожаления солому и тряпку в рот, завязывая крепким узлом на затылке. Отбросив его к стене, осматривает получше, внимая чужому остервенелому страху, с котором затряслись чужие разомкнутые губы. Зуко срывает с него шляпу и мантию, моментально облачаясь в агента Дай Ли, все еще крепко стискивая в руках палаши, замахнувшись, он протыкает его беззащитное тело, наблюдая за тем, как легко и плавно лезвие рассекло чужую плоть, вонзаясь. Тут же проступила кровь, медленно утекая.

      — Если будешь медлить — истечешь кровью и умрешь. Время пошло, — схватил его за шкирку, пиная вперед, а тот сразу же запнулся, падая лицом о мостовую, что-то жалобно бубня и скуля, обливаясь слезами и слюной. Зуко нервно передернуло от досады, он хватает упавшего за шиворот, насильно ставя на ноги. Они шли недолго, уходя в дебри какого-то неизведанного Зуко леса, там было черно́ и совершенно пусто. Подозрительно пусто. Полы мантии Дай Ли то и дело разлеталась по ветру, раскрывая лицо синей маски под конусообразной глубокой шляпой. Связанный пленный оказался сговорчив и довольно покорен, чем дальше они уходили в лес — тем более бледен он становился. Началась покатая земля и только тогда, Зуко понял, что они все это время находились на пригорке и теперь неминуемо спускаются куда-то вниз. Склон становился все круче и круче, пока полностью не сник у насыпи возле воды. Зуко ошарашенно остановился, хватая пленного резко в плечо, с томным взглядом внимая той красоте, что ему открывалась: спокойная гладь, мерцающего от луны и звезд — озера, широколистные кроны деревьев и горы, горы, горы. Заключенный стал что-то жалобно вопить, кажется, вынуждая принца Зуко снять мучительные оковы, но Зуко лишь безразлично фыркнул, грубо толкая. Пленный вновь запутался в ногах, кубарем сваливаясь к воде, он зашипел и завыл, кажется, больно ударившись о камень. Придирчиво и очень цинично хватая его, насильно ставя на ноги, Зуко замечает, как кровью пропитались все штанины этого мужчины, медленно окрашивая мутную черную воду.

      — И что дальше? — устрашающим и таким разочарованным сделался его тон. — Ну вот, а я уже думал тебя отпустить за хорошую работу, но — нет, похоже, придется, все же — убить, — на этих его черствых и беспринципных словах, связанный сразу же замотал головой, пытаясь что-то сказать, прыгая вокруг воды, взглядом указывая на глубокое синее дно. — Я тороплюсь, — постукивая пальцами, начал было нервничать Зуко, стягивая веревку с его лица вниз по шее. Мужчина стал гулко судорожно кашлять, сплевывая со слюной спутавшуюся солому.

      — Не убивай! Не убивай! — взмолился, падая на колени. — Пощади! Пощади! У меня дети дома, жена, они ждут меня, — таким заунывным и печальным сделался его уже полушепот размыкающихся синеватых губ.

      — Да, ты прав, — присел возле него Зуко. — Тебе еще можно помочь. Жена и дети дома ждут своего папу, — коснулся понимающе его плеча, кажется, приободряясь. — И я тебя — не задумываясь отпущу, — голос Зуко сделался таким понимающим, таким проникновенным.

      — Меня Мин зовут, я все скажу. Скажу. Там — внизу, — указывает на озеро, в котором поплавком бултыхалось отражение луны. — Проход. Я открою, духами клянусь! — взмолился. — Я же ненавижу эту работу! — начал оправдываться. — Я их не поддерживаю, платят просто хорошо, а у меня семья. Пощади, прошу! — Зуко скользит мечом по его шее, запугивающе останавливаясь, резко вознося руку, словно, прямо сейчас вскроет ему яремную вену, с гулким стоном останавливаясь на полпути, рассекая смыкающуюся веревку, что уже проела тонкую кожу пленного. Мин вскрикнул, растирая посиневшие руки.

      — Открывай! — грубый властный приказ.

      — Хорошо, господин, — начал глупо кланяться. — Только не убивай, господин, — встает с трясущихся колен, а Зуко прижался к его спине, приблизив лезвие к дрожащему горлу.

      — Только попробуй меня обмануть, — таким жутким и необъяснимо-пугающим сделался его резвый тон. Мин топнул ногой, взмыв твердым кулаком ввысь, послышался скрежет камней и шум рассекающейся воды. На глазах выросли каменные наросты, что в глубь уходили тонким мостиком. Зуко толкает Мина вперед, тот подчиняется, продолжая безропотно вздыхать и от страха дрожать, все без конца шепча и умоляя пощадить. Кажется, это уже стало утомлять, — не вздернув даже бровью на подхалимские высказывания. Они углублялись все дальше и дальше, а клинок Зуко был столь долго и близко к горлу похищенного, что тотчас же прорезал тончайшую ссадину, отчего Мин всхлипнул. Они остановились у большого плоского камня, который, скорее всего и был проходом в недра.

      — Что там? — свободным мечом указывает на люк.

      — Э… там — много чего. То что вы ищите находится прямо по коридору и направо — третья дверь, совсем недавно привезли это чудище, — все еще трясся его голос, когда лезвие касалось горла. — Я все открою, господин, — вытянул он кулаки вперед, с грохотом отодвигая тяжелый камень. — Я сделал, господин. Сделал. А теперь — отпустите меня домой, — всхлипами наполнилось его горло, когда принц Зуко продолжал напирать сзади.

      — Да, конечно, — его голос стал таким нарочито дружелюбным, когда он вонзил в него два палаша разом, протыкая на сквозь, отбрасывая ногой в озеро, наблюдая за тем, как окропилась вода кровью, а чужая спина размеренно поплыла куда-то вдаль, пока полностью не ушла под воду. Увидев на своих отполированных мечах кровь, принц Зуко воодушевился, испытывая такое долгожданное чувство удовлетворения, без которого он словно вечность насущно страдал. Это было то, что нужно: мольбы, крики о помощи, кровь и смерть. Это можно было сравнить разве что с самым желанным и страстным горячим сексом, оргазм от которого заставлял терять голову, утоляя ноющий внутренний бесконечный зуд.

      Плутая по плохо освещенному тоннелю, плотно кутаясь в чужую одежду, Зуко пробирается в самое сердце скрытого в глубинах озера — таинственного помещения, где, кажется, творится ужасающий беспредел. Когда он смотрел на все это — он испытывал такое лютое необъяснимое искушение, что со столь самозабвенного наслаждения у него даже бесстыдно встал, — тогда ему так нелестно и маниакально хотелось трахнуть Азулу. Только сейчас? Почему только сейчас? — странная злорадная усмешка. Всегда. Он вдруг остановился, когда его молнией прострелила такая отчетливая и явная мыль о том, как страждуще и беспокойно он ее любит. Любит так, как никто никогда не поймет: только осудит. Какая жалость, что ее нет рядом… кажется, уже ничего не имело значения, и Зуко был готов беспечно простить ей все, только бы вновь встретиться с нею… Третья дверь справа, он остановился, внимательно осмотревшись — несколько агентов Дай Ли прошли чуть поодаль и даже его не заметили, и шли они так молчаливо, так жутко загробно, словно в этом месте разговаривать — самое ужасающее и непростительное преступление.

      Каменная дверь была тяжелой, но не заперта, видимо, кто-то ходит периодически кормить эту тварь. Еще раз внимательно осмотревшись и не уловив никого, принц Зуко вцепляется в дверь, с силой ее толкая, скрежет камень о камень трескучим глухим звоном отразился по небольшому коридорчику.

      — Разочарован? — вольно проходит внутрь, кровожадно закрываясь, осматривая переполошившееся мохнатое чудище, что сразу же встрепенулось, с надеждой смотря. — Ждал кого-то еще? — едкая усмешка, стоило Аппе понять, что это не его хозяин, а очередной линчеватель и садист, что пришел нанести непоправимый ущерб. Длинные острые палаши на редких пробоинах света ослепительно блеснули прямо бизону в глаза, от чего он с болью поморщился, продолжая немощно завывать. Его рык был похож скорее не на грозную ругань, а на отчаявшееся нытье… — как же Зуко устал от нытья, угрожающе прокрутив палаши в воздухе — раздался рассекающий свист. Аппа, закованный в цепи, вздыбился, отчаянно рыча о помощи, кажется, умоляя аватара спасти его, стоило лезвиям мечей так опасно-близко промелькнуть около глаз. Это косматое чудище продолжало пятиться, пока не достигло сырой и холодной стены. Делая грозный вид, он зарычал на Зуко что есть мочи и Зуко уже вот-вот вкушал плоды крови и убийства, представляя, как вонзится через белую колючую шерсть прямо в зашедшееся от страха и отчаяния сердце Аппы. Он агрессивно стал бить лапой, гремя цепями, страдающе поглядывая вдаль, кажется, ожидая кого-то с таким трепетом и нетерпением — кого угодно, ведь, кажется, Аанг не придет… Никто не придет на помощь, и Аппа сполна это ощутил, собирая когда-то на своем чувствительном мокром носе колючки, получая пламенной плетью по морде и слыша в свою сторону только лишь грубые ругательства, разве удивительно, что палач наконец пришел по его смердящую растрепанную тушу?

      — Теперь ты мой! — а Аппа не сдавался и продолжал отчаянно бить лапами, сурово и очень смело рыча. Руки Зуко так чесались пронзить насмерть это бесполезное безмозглое животное, но… он вдруг остановился, опуская мечи, посматривая в нервный и разбереженный вид бизона. Этот, скованный цепями, всеми покинутый и чужой, никому не нужный, кроме своего хозяина — он был таким жалким и одиноким, прямо как сам принц Зуко в этом мире. Этот бизон такой же пропаще изгнанный, больше таких других нет — этот бизон неизбежно умрет, являясь последним. Зуко приободрился, убирая мечи подальше, протягивая к Аппе в призывном жесте руку, на что бизон откликнулся лишь отчаянным рыком. А он сопротивлялся — прямо, как и Зуко в свое время, бизона можно понять — он также сильно как и принц Зуко хочет только одного: домой. А если это шанс? — задумался Зуко, представляя, что если приручить этого зверя, то он: как Азула и некогда аватар — сможет спокойно бороздить небеса. А что, если он принесет бизона аватара отцу в качестве трофея? Все же Аанг без этого чудища вряд ли будет столь же уверенным и быстрым. Что-то натужно заскрежетало, и Аппа и Зуко, перепугавшись, тотчас же напряженно обернулись.

      — Дядя? — обескураженно выдавил из себя Зуко.

      — Так-так, Синий Дух? — вошел он довольно бодро и непринужденно, заставляя принца испытать стыд и виновность: ну вот, дядя все видел. Гнусный старик! — Интересно, кто скрывается под этой маской? — брошенная усмешка была, скорее, как издевка, на которую способна только Азула.

      — Что ты здесь делаешь? — в проигрыше, понурив голову, он нехотя снимает маску, открывая свое беззащитное и тронутое лицо, чувствуя себя таким слабым, таким незащищенным и таким жутко обнаженным.

      — Тоже самое я хотел спросить у тебя, — дядя смотрел на него строго, начиная безжалостно отчитывать. — Что ты собрался делать с бизоном самого аватара? Спрятать его в новом доме Верхнего кольца? Построить ему отдельный загон? Может, мне принести ему чайку? — а что, это идея, — усмехнулся Зуко, — но только, если это будет твой фирменный рецепт, дядя… Убийственный и срубающий наповал.

      — Сначала нужно его выкрасть… — всерьез призадумался Зуко, нервно бросая взгляд во все стороны.

      — А потом что? — всплеснул нервно руками. — Ты никогда не думаешь о последствиях! — упрек, Зуко недовольно приподнял брови, понимая, что дядя эгоистично заботится лишь только о чайной и о себе — на желания Зуко ему плевать и он это уже даже не скрывал, — Зуко обиделся, разозлился больше обычного, присыпленный горкой отчаянья. — Тоже самое произошло, когда ты поймал аватара на Северном полюсе: он был у тебя, но что делать дальше — ты не знал! — так помог бы мне, старый козел! — сжимает кулаки, стискивая сильно зубы, так и не набираясь наглости сказать все, что думает. А зачем? Это что-то изменит? Ему станет легче? Нет. Ни разу не становилось, становилось только хуже, — поморщился он в лице, кажется, отпуская ситуацию, как только к нему приходит одна мысль…

      — Я бы придумал что-нибудь! — не перестает защищаться.

      — Нет! — упорно ставит точку в этом вопросе. — Если бы его друзья тебя не нашли, ты замерз бы насмерть! — ну да, ну да, о, великий аватар! Хвала аватару!

      — Я знаю свою судьбу, дядя! — злится, упрямо отворачиваясь, поглядывая в хитрый оскал синей маски, что так по-отечески, что с такой любовью и заботой нашептывала ему крайне интересные мысли. Зуко возгорелся желанием, как только услышал его темный тайный шепот, резко меняясь в лице.

      — Это твоя судьба? Или кто-то тебе ее навязывает? Подумай, как следует!

      — Хватит, дядя! — приподнимает в деспотичном жесте руку, даже не оборачиваясь, приказывая тому замолчать, а дядя все делал по-своему:

      — Умоляю вас, принц Зуко, вам пора заглянуть внутрь себя и задать себе пару серьезных вопросов: Кто вы? И чего хотите вы? — он так говорил, словно сердечно умолял, кажется, практически вставая на колени. Старому увальню важнее его чайная… А у Зуко наметилась гулянка поинтереснее. Зажимая в руках угрожающие палаши, Зуко долго смотрел на Аппу, пока тот не сник, успокаиваясь, наблюдая живое играющее лицо, а не безжизненную отпугивающую маску. Зуко кратко и располагающе поклонился Аппе, на что бизон лишь подергал ушами, кивнув осторожно в ответ. Забегав вокруг него, с оглушительным противным лязгом разрубая все цепи, Зуко в одночасье остановился, стоило ему почувствовать с такой притягательностью шепчет ему синяя маска. Он не задумываясь бросился к ней, бережно забирая, с вожделенной горячкой пряча за ней изуродованное шрамом лицо, наконец-то степенно ощущая себя цельным.

      — Два билета, пожалуйста, — бросает пару монет старухе, что бесстрастно восседала за кассой, отрывая ему пару хлипеньких билетиков. Как только пальцы сжали два обезличенных билета, на которых не было ничего, кроме разрешения пройти на поезд, Зуко всего сдавило приятное трепетное чувство, в преддверии чего-то заветного и незабываемого. Он так страдал, он так устал, что настало время отпустить все невзгоды и дать себе шанс, отдаться на растерзание той горячей обжигающей волне, которая прибоем потопляет и разбивает о морское каменистое дно. Дно, в котором он так несправедливо оказался — показало ему так много, раскрывая с самых незамысловатых сторон, он ощущал себя бриллиантом, что приобрел новые сверкающие грани и сверкали они блистательными звездами — с наступлением ослепляющей темноты, когда голос в его голове становился таким навязчивым, таким наважденческим и неотпускающим. Он не просто был, он сливался с принцем Зуко во единое целое, тесно и соблазнительно с чувством обнимая, приятно сплетаясь, проникая внутрь — прямо под кожу, наглаживая и так бесстыдно нализывая, зализывая множество незатянувшихся застаревших ран. Он все монотонно и без конца твердил, эротично подбираясь откуда-то сзади, нахлынув, как самый убийственный ураган, сметая все невзгоды и отчаянные мысли, выстраивая перед принцем Зуко совершенно новый идеальный и заманчивый мир. О дивный новый мир! С другими красками, которые он выбирал самостоятельно. Он пренебрежительно сжал губы, стоило ему вспомнить, с какой расторопностью он выволакивал дядю из подземелий наверх, старик все ходил и рассуждал о смысле жизни и бренности бытия, кажется, между строк восхищаясь тем поступком, на который пошел племянник — освобождение бизона и покорное принятие неизбежной, но такой подступающей судьбы — Верхнее кольцо Ба Синг Се. Зуко посмотрел на дядю тогда с таким арсеналом выдавленных чувств и эмоций, которые оказались вынуждены демонстрировать искреннюю радость и принятие. Кажется, дядя бы ему ни за что не поверил, что-то заподозрив, но используя самую бесчестную и беспроигрышную манипуляцию, достойную лишь неповторимой роскошной Азулы — Зуко предлагает своему старому дядюшке с надорванным здоровьем отпраздновать переход в верхнее кольцо Ба Синг Се. «Племянник, ты разительно изменился, впервые вижу тебя таким приободрившимся… Ты все сделал правильно», — на этих словах, улыбка дяди затрепетала не только на губах, но и в его зависимых глазах. Он поступил бесчестно, но — на войне все средства хороши, особенно, которые неизбежно ведут к победе и такому сладкому соку отмщения. Поезд тронулся и Зуко безучастно наблюдал за тем, как сверкают огни охваченного ночью города, его ладони стискивали предплечья, а одна нога вальяжно взвалилась на другую, пока он бесстрастно со спесью высил свой королевский острый подбородок, глазами пускаясь во все самые тяжкие мысли, от которых, кажется: ему было ни горячо, ни холодно. Безразлично. И вот эта зияющая голодная яма, что с такой силой требовала заполнить ее, с таким порабощающим дурманом заставляла принца Зуко забыться и не думать ни о чем: отринуть страх, выбросить горести, идя на притягательный зов синей маски, что все еще теплилась по соседству с ним. Поезд был почти полностью пуст, лишь парочка стариков в другом конце вагона, что вовсю сопели, подтирая сопливые усы. Да уж, дядя давно не стриг бороду, отчего она свалялась и, кажется, скоро в ней поселятся птицы. Зуко не пожалел и двадцати монет, чтобы скупить все саке, что оставалось за прилавком, который уже вот-вот собирался закрываться. Зуко практически обчистил лавочника, сжимая у груди с непроницаемым отсутствующим взором все эти гремящие склянки, подходя поближе к дяде, который, с неверием и таким вопиющим восторгом на лице — осматривал покупки. «Теперь я вижу, что ты повзрослел», — саркастично поддернул дядя, лихо взбираясь по ступеням неприветливого и обветшалого общежития. После кончины Оши, люд старался не выходить на ночные напрасные прогулки, боясь оказаться в стылой торфяной яме, желая сохранить свою гнетущую тленную жизнь. Дядя бы сказал как аватар: что любая жизнь важна, и что каждый достоин прожить ее так, как сам того хочет, пускаясь в ворох тяжких ошибок, но только лишь с преодолением вырастая над собой, перерождаясь, словно феникс — из пепла. Все это было красиво на словах, всем вокруг с легкой подачи дяди — было можно жить так, как они хотя, но только не Зуко. Зуко должен был отважно и доблестно отказаться от того, к чему его так бесновато тянуло и манило, и отказаться он должен лишь по одной простой причине: это неправильно. И на этом все. Примите. Распишитесь. Забудьте. Выбросьте. Вот мой наказ! — Зуко улыбнулся, представив дядю с нарочито высокомерно приподнятым указательным пальцем, дядя был облачен в тучную мантию Хозяина Огня, заносчиво раздавая увеселительные указы. Уж кто бы что не говорил, но — это большая удача для Страны Огня, что Айро не встал у руля, ведь если поменять их с Озаем местами — Зуко был бы вынужден жениться тотчас же, завести крикливых вонючих детей и забыть о своих истинных чувствах, что в нем возгорала собственная алчная и жестокая сестра. Азула… Моя Азула… — мечтательно закатились его глаза, а веки сонно слипались, когда он вспоминал гладкость и нежность ее кожи, пробуя наощупь не только рукой, но и мягким теплым языком. Помимо глупых указов, регламентирующих чайную церемонию на государственном уровне, Айро не поскупился бы, чтобы поднасрать нелюбимой племяннице, выдавая ее обязательно замуж!!! Ведь всем нужно жениться и выйти замуж! Так было, так до́лжно и другого быть не должно́, а если ты иного мнения, как, вероятно — Озай, то ты деспот и тиран, неудовлетворенный жизнью неудачник. Ей не нужно замуж, если вспомнить Азулу, то эта дрянная девка, наверняка, восприняла бы такой хомут на шее лишь только как сделку, в которой исключительно одни плюсы для ее собственной ненасытной шкуры. Она почти все детство упрашивала Зуко попросить ее руки у Азулона, но Зуко не идиот, таким образом она хотела править, ведь неоспоримое первенство рода — всегда принадлежало ему. Так распорядились духи. Это константа. Это его обременительная ноша, как оказалось — это ноша и его отца. И не настал тот день, нарушающий законы мироздания, лишь по одному желанию амбициозной девчонки. Зуко беспощадно и выжидательно наблюдал за тем, как дядя, довольный, с легкого беспечного согласия племянника — откупоривает деревянные пробки, разливая новенький саке по кружкам. Не дожидаясь, пока чай дойдет — дядя уже сделал несколько глубоких глотков обжигающей смердящей спиртовой настойки, кажется, впивая ее так, как изголодавшийся по воде путник пустыни. Зуко на все это бесстрастно и с легким сердцем смотрел, подставляя дяде кружку, равнодушно посматривая, как дядя лихо проливает спиртное ему в чай. Зуко уперся губами в кружку, плотно сжимая, деланно покривившись, не отпив и капли, наблюдая за тем, как бравадно дядя стал гоготать, хлопая Зуко по спине, тихонечко чокаясь, с его повисшей в руке чашкой. Это все было так странно и вопиюще подло, некрасиво с его стороны, но так было нужно. Прости, дядя… — Зуко вспоминает его покачивающийся румяный вид, с которым дядя тотчас же приложился спиной к прохладной стене, крепко засыпая. И тогда — и только тогда, Зуко выплеснул в окно остатки чая с водкой, забирая беззаботно сумку, в которой таилась без конца нашептывающая синяя маска. Она была его единственным другом в этой непроглядной и непроходимой тьме. Она, кажется, была ему самым близким и любимым товарищем, среди сквернословия, лжи и полного хаоса Нижних стен Ба Синг Се. Только ее наказы были самыми внушительными, самыми здравыми, правильными и откликающимися у Зуко в душе. Кажется, он был в самом эпицентре, в самом устрашающем и темном нутре убийцы. Внутри убийцы. Он быстро и очень молчаливо вышел из вагона, как только они достигли внешних стен города. С черных небес на него угрюмо взирали звезды, а луна, кажется, от страха пала под высокими кронами деревьев. Он на ходу надевает маску, ощущая, как приободрилась вся его прыть, как осалила его черная рука темного попутчика, утягивая на самое незыблемое и падшее дно. Раскачиваясь под мелодичный шум травы, Зуко, прячась в тени холмов, достает сверкающие палаши, точным четким ударом отрезая ветки и снося хрупкие стволы, чувствуя, каким податливым и изящным сделалось его разыгравшееся тело. Он видит высокий пригорок, на котором мнительно примостилось одно единственное кривое с ухабистыми корнями дерево, виднея лишь обволакивающий черный силуэт. Она там. Он неспешно, помутнено дыша, покачиваясь с легкого головокружения, что в восторге взыграло в нем, разбегаясь по венам.

      — Эй! Ли, ты здесь? — оглянулась переполошившаяся Джин, как только она замечает, что кроме нее, в этом тихом и мрачном месте не осталось никого. Шелест невысокой травы и бурный шквал грохочущих на ветру деревьев, обрушился на небольшую пустошь. Джин уперлась рукой о невысокое скрюченное дерево, наблюдая огни горящего Ба Синг Се. Город свободным казался лишь изнутри — снаружи — это жесткая осаждающая клетка, с нерушимыми правилами и законами. Принц Зуко подло притих в кустах, наслаждаясь такой безмолвной и манящей свободой. Как приятно облачение синей маски, как опьяняюща эта абсолютная животная власть. Он пригнулся и выглядывал жутковатым оскалом маски среди неспокойных кустов. Джин обернулась, окуная взгляд в чернеющие небеса. Она не знала, она не понимала и не догадывалась, что кто-то за ней так пристально и неотрывно следит. Принц Зуко прикован к каждому ее движению, посматривая на вздрагивающую от дыхания шею и грудь. Ее волосы были опрятно собраны в высокий пушистый хвост. Как предусмотрительно. Как удобно… — сердце Зуко затрепыхалось от того жаркого и безумного накала, что разгонял бурлящую кровь по самым крупным венам и артериям, затрагивая самую интимную и бесстыдную — дорсальную вену. В ушах стучал ритмичный барабан сердца, во рту разгонялась слюна, а руки сами собой сжимали пальцы.

      Выкарабкиваясь из укрытия, подползая на четвереньках, скрываясь под покровом сгорбленного дерева и мрачной неприветливой ночи, он полз, будто обезумевший зверь, в любой момент готовый достать ножи. Она возвышалась не только над ним, вся такая трепещущая и искренняя, а над всем лицемерным Ба Синг Се. Бесшумно, покачиваясь и устало потягиваясь, Синяя Маска бесцеремонно и так нахраписто близится к тому, кто в упор не замечает. Его шаги смолкли, скрытые под предательскими порывами воздушной стихии. Сердце колотилось как безумное, огонь разогревал кожу, разжигая дыхание. Его лицо под маской покрылось душной испариной, он задыхался, у него приятно кружилась голова, опьяняя легкостью. Он вытянул грозно руки, вспоминая, с какой страстью напал на неприкосновенную принцессу Азулу, размозжив ее честь. Жаль, не хватило смелости закончить начатое. Но то — тогда. Сейчас все будет иначе, все будет по-другому. Джин дернулась от чьего-то ужасающего присутствия, которое холодом пробежалось вдоль хребта, а волосы дыбом встали на затылке. Кто-то чужой. Кто-то безжалостный и очень-очень злой… прямо сейчас стоит у нее за спиной! Она с вырывающимися из груди вздохами обернулась, сжимаясь в один большой комок страха. Истошный пронзительный крик вырвался из ее горла, стоило узреть, как оно стоит всего в паре шагов. Безликий, облаченный во все черное, такой молчаливый, жутковато склонивший заинтересовано голову. Он все это время был здесь? Он наблюдал? Как давно он это делает? — прокляла все свои наивные мысли о путешествиях Джин, цепенея от страха, видя, как задвигалось в ночи его худое длинное тело, он был легким и грациозным, настигая с каждым шагом. Она кричала и вырывалась, била его цепкие пальцы, стоило им впиться в широкие плечи ее кимоно.

      — Кто ты? Что тебе надо? Пусти! Пусти! Нет! Я ничего не скажу! Обещаю, — взмолилась она, как только сильными объятиями он обдал все ее тело, и ей стоило ощутить, как опасно он греет. Это не похоже на обычное тепло человеческого тела — он как кипящий источник. Он даже не закрывал ей рот, посматривая на нее без каких либо чувств, опьяненный той силой и властью, что дает ему вся эта ситуация. Она вводила в экстаз, казалось, Зуко не слышал уже никого: ни себя, ни Синей Маски, ни голос Луны. Никого. Есть только она — эта лихорадочная страсть, которой он готов упиваться, как только его пылающие желанием расправы руки, касались невинных и слабых. Как приятно мучить слабых. Как приятно само чувство, что эти слабые — есть. Они нужны лишь для того, чтобы насыщать сильных, — в полубреду прикрывает в блаженстве глаза, как только Джин вырывается и начинает от него с пронзительными воплями удирать. Подбирая с небольшого пригорка под деревом крупный камень, Зуко срывается, воодушевленный, радостный, разбереженный — в ее сторону, держа над собой тяжелый камень, который желал окунуться о ее цельную нетронутую голову. Он настигает ее слишком быстро, слишком легко — она запутывается в мешковатых полах своего кимоно, запнувшись на ходу, прямо в тот момент, когда принц Зуко безжалостно и неистово бьет ее камнем по голове. Раз, — послышался глухой стук, камень вывалился из рук, Джин сделала пару шагов и тотчас же безвольно упала, не прекращая удушливо стонать и плакать. Он смотрел на это воодушевляющее зрелище всего какие-то ускользающие мгновения, любуясь тем, какой черной среди ночи была чужая кровь, прежде, чем его распалившееся возбуждение толкает схватить ее за руку, небрежно и черство оттаскивая в темный лес. Принц Зуко ощутил такое необъяснимое головокружение, что сильным зудом отзывалось в его промежности, пока грудную клетку стискивало выжидание. Она показалась Зуко достаточно легкой, даже невесомой — настолько он был полон сил и ощущал себя непобедимым. Он швырнул ее бессознательное тело прямо возле речного оврага, с которого был необъяснимо прекрасный вид не только на луну, но и обратную сторону Ба Синг Се. Дамба, из которой клочьями вырывалась вода, уходившая в бесконечную бездонную реку. Принц Зуко заглядывает в расслабленное, но окровавленное лицо ничем не провинившейся Джин, и это заставляет его вспомнить себя. Себя маленького, когда он ни за что получил такое угрюмое и отвратительное увечье — шрам. Этот шрам полег вдоль всего сердца, рассекая жизнь надвое. Джин задергалась, захмурилась, начиная постепенно приходить в себя, особенно, когда принц Зуко так бесцеремонно и очень грубо связывал ей руки. «Просыпайся!», — злится он про себя, влепляя ей хлесткую и грубую пощечину. Затем еще и еще. И чем больше он ее бил, тем сильнее оказывались эти окрыляющие и изничтожающие похотью вспышки… это было так приятно… так приятно, что, казалось, будто его промежность сейчас взорвется. Там было так горячо и сладостно, особенно, когда он представлял, как покончит с ней… еще один резкий удар. На этот раз кулаком. Джин наконец приоткрыла опухающие веки, в глазах ее застряли страх и слезы. По ее губе и левой части лица стекала маслянистая густая кровь. Какой же прекрасной она была в этот момент. Принц Зуко гадко ухмыльнулся, как только с ее рта потекли кровь и слюни вперемешку.

      — Отпустите меня… — она плохо размыкала губы, ее членораздельная речь сильно исказилась. — Пожалуйста, отпустите… Меня дома ждёт папа, — она говорила это, а руки ее крепко стискивала веревка. Зуко схватил ее за волосы и вновь ударил со всей силой в лицо, размазывая чужую кровь по своим пальцам. Его кулак бил без остановки, Зуко входил в неостановимый раж, упиваясь чужим горем и собственным всевластием. Никто — никто не остановит его. Никто не запретит ему эти измывательства над Джин. Он будет делать это до тех пор, пока его не отпустит то, червем гнетущее чувство. Он бил ее и не мог остановиться, вглядываясь в то, как милое девичье лицо теряет свои четкие аккуратные очертания, превращаясь в опухшее одутловатое месиво. Зуд, что когтистой лапой теребил его мошонку, стал настолько невыносимым, что, казалось, если не прекратить — он неизбежно изольется себе в штаны. Джин поникла, не издавая ни звука, кроме редких хлюпающих звуков, что вырывались из ее горла. Он схватил ее за шкирку, швырнув лицом к земле, поставив на колени, отчего она стала удивительным образом защищаться. Зуко со всего размаху ударил ее в живот, удовлетворенно снимая маску, ибо настолько в ней стало душно. Его короткие волосы прядками слиплись, влажное потное лицо бесстыдно зарумянилось. Он швырнул синюю маску возле своих ног, взглянув на нее свысока, набрасываясь на ворочающуюся Джин. Он прижал ее разбитое уничтоженное лицо прямо к холодной каменистой земле, потроша ее юбки, задирая и разрывая ткани. Она подает несогласный возглас, все еще что-то пытаясь сказать, разжалобить, вразумить.

      — Пожалуйста, отпустите… — хриплый вяленький шепот, пока Зуко рассматривал в ночи, освещенный лунными переливами ее обнаженные круглые бедра. У нее была белая ровная кожа, гладка и бархатистая. Зуко судорожно снимает перчатки, желая коснуться кожей ее манящих округлостей. У нее были выдающиеся ягодицы, такие покатые, оформившиеся и красивые. Ее бедра, однозначно, посчитал непосредственно Зуко — были эталоном. Судорожно желая получить удовольствие впопыхах, принц Зуко развязывает тугой пояс собственных одежд, наспех приспуская штаны, жадно обхватывая налитый ноющий член. Он бережно проводит по своей гладкой шелковистой коже пальцем — упиваясь, надавливая на разбухшую горячую головку, заливисто со стоном задышав, в забытье лихорадочно размазывая собственные тягучие как патока слюни. Он вглядывался в обширные дурманящие прелести, что всегда, каждая женщина лицемерно прячет от глаз посторонних. Его надрывно мутило от вожделения, когда его так заунывно манила и соблазняла ее аленькая маленькая щель. Тот опушенный холмик небольшой, с пунцовой посреди чертой.

      — Нет! Остановитесь! Мне больно! Хватит! — закричала она с новой силой, как только принц Зуко медленно, с рывками, стал углубляться внутрь, игнорируя любое препятствие. Как только он оказался там внутри, по его коже дурманом прошлись мурашки, соски напряженно встали, стоило только вновь ощутить эти мокрые тесные объятия, а не сухость израненной руки. Он хотел насладиться опьяняющим узким теплом женского тела. Только он мог делать это так наспех, так претенциозно, чудовищно и грубо, внимая истерическим крикам о помощи, продолжая прижимать лицо своей жертвы в щебень. Он двигался плавно, сдержанно, то ускоряясь, то замедляясь, умело балансируя на грани плотоядного бреда и взрывного оргазма. Он чувствовал, как мед наслаждения подкатывает к нему исподтишка, откуда-то изнутри, из самых недр и глубин, начиная ритмично в спазмах сжиматься. И тогда, отдаваясь на растерзание блаженства, с громким пронзительным стоном, практически останавливаясь, пронизывающий бурным искрящимся экстазом, — он плавно безропотно делал свои последние движения, пока его обессиленный размягченный член сам, побежденный, не выскользнул. Зуко стыдливо и очень наспех натягивает штаны, криво повязывая пояс, ведомый опьяняющим разморяющим головокружением и той усталостью, что окатила следом. Он тут же истерично заметался, несколько раз испуганно обернувшись вокруг себя, словно поджидая чего-то или разыскивая. Что делать дальше? Он не знал. Как избавиться от нее? Не было времени резать и рубить, а еще принц Зуко так сладко устал, его трясло в коленях и груди. Шум колыхающейся воды, привел его беснующиеся мысли в покой и порядок. Рыть землю — долго и трудно. Но вот вода… вода заберет все невзгоды с собой. Собирая как можно больше крупных камней, принц Зуко выбросил их грудой, рядом с заплаканной обездоленной Джин. Он резко дернул ее, переворачивая к себе лицом. Она была еще жива, — Зуко настороженно огляделся, расслабляя тугие ткани ее одежд, укладывая на ее разгоряченную кожу холодные грязные камни.

      — Ли! — с недоумением всматривалась она в него, пока он молча, даже не смотря в ее сторону, увлеченно обкладывал ее камнями. — Ли, это был ты? — она хочет протянуть к нему руку, а они больно связаны. Зуко раздраженно замечает, что камни закончились, он уставился куда-то вдаль, внимая шуму дамбы.

      — Ли, давай убежим… я никому ничего не скажу… — она говорит, а слезы ручьем текут из ее глаз, пока Зуко с непроницаемым лицом набирает еще парочку серых брусков. — Ради тебя я бросила своего отца, бросила страну, думаешь, мне хватит смелости предать тебя? — ее голос сделался ничтожным, жалким и очень душераздирающим. Она молила пощадить ее, она взывала к его чувствам и разуму. Зуко будто даже не слышал ее, то и дело с интересом посматривая на то, с какой силой распухло ее лицо. Ее не узнать теперь даже собственному отцу.

      — Ли, я люблю тебя. С самой нашей первой встречи… я поняла, что ты тот, кому я буду верна… — смотрит на него сквозь небольшие щели раздутых век. — Я не жалею о том, что произошло… — а слезы и кровь на ее лице уже превратились в кашу. — Что ты делаешь, Ли? Поговори со мной. Ответь мне, — а Зуко, отряхивая цинично руки и штанины. Ничего не думая, ничего не чувствуя, ничего не слыша, будучи настолько опустошенным, удовлетворенным, и даже, как бы это было невероятно — счастливым, он подходит к синей маске, что удивительно молча покоилась на земле все это время, будучи невольным свидетелем его грязных тайн. Он бережно подбирает ее, всматриваясь, считая своим самым дорогим и любимым — единственным другом, — прижимается здоровой щекой, окуная обезличенные глаза в шикарные просторы оврага.

      — Ли, пока не поздно, давай убежим. Мы все исправим, — доносится ее жалобный писк до его равнодушного невозмутимого сознания. Бесстрастное, бездушное, хладнокровное и черствое — вот таким было его лицо в последний миг для Джин, пока оно не скрылось под личиной пугающей и жуткой Синей Маски.

      — Ли! НЕТ!!! — в ужасе истошно закричала она, как только он быстро и устрашающе, без тени сожаления или сочувствия — приблизился, стоя над ней безликим чудовищем, с пугающей беспощадностью и ледяным спокойствием. Ни один мускул его лица не дрогнул, когда он небрежно поддел ногой ее тело, неминуемо приблизив к обрыву.

      — Прошу, не надо. Я же люблю тебя! Никто никогда не будет любить тебя так, как я! — она словно змея на сковородке — заерзала, заметалась, чем вызывала злость и скорейшее желание покончить с этим. Ее голос и то, что она непрекращающе говорила, говорила, говорила — неминуемо начало утомлять. Он уперся ботинком ей в предплечье, одним сильным толчком сбросив кричащее и вопящее тело в обрыв — туда, куда неслась беснующаяся река. Он отчужденно и с облегчением наблюдал, как ее тело напоролось на каменистые выступы, разбивая голову окончательно, прежде, чем она рухнула в глубокую, несущуюся реку. Сладкая тишина… такая вожделенная и жаждущая. Как хорошо, как приятно стало на душе, — принц Зуко, окрыленный, умиротворенно вздохнул, разворачиваясь, удаляясь бесшумно и очень быстро. Даже палаши не понадобилось тупить.