Слишком свободно в груди, — морщится Азула, поглядывая искоса на Мэй, давая ей понять себя без лишних слов. Послышался режущий свист — ленты и нити, что проходили через небольшие отверстия корсета переплелись с новой силой, заставляя одеяние прилегать и обволакивать более фактурно. Азула смотрела на себя через большое зеркало, наблюдая мрачное молчаливое и довольно отстраненное выражение Мэй. Она тянет ленты, заставляя принцессу всхлипнуть, на мгновение потерять равновесие — дернувшись. Изумрудные ткани домогались и притирались к ее выступам и изгибам, рисуя чужому взгляду то, какой она была на самом деле. И Азула вдруг ощутила себя голой и гордой. Это довольно странное и необъяснимое чувство. Азула приподнимает руки, позволяя Мэй накинуть на беззащитное тело бронированные смольные щиты. У Мэй были отменные пальцы, ловкие руки и такие безошибочные решения, — Азула не спускала с нее вольно-накрашенных глаз, что по всему верхнему веку, достигая переносицы — были окрашены в красный. Тай Ли окунает шершавую кисть в разведенные белила, прижимая секущийся ворс к шелковистой коже принцессы, ведя по щеке далеко вверх — до самого виска. Тай Ли безропотно и, практически, задержав дыхание, не спуская влюбленных глаз — касалась и касалась своей необыкновенной славной принцессы. Азула смотрела на свое отражение, рисуя в фантазиях дом, рисуя привычный и такой порушенный когда-то мир: вот она, вот ее обычные будни и вот ее верные бравые служанки, что сначала прислуживали и наводили красоту ее матери, а сейчас они вовсю отдаются ей лично — второй по праву, но первой по-существу. Первой была мама, — ресницы дрогнули и это не ускользнуло от заинтересованного взгляда Тай Ли:

      — Прости! — тут же воскликнула. Азула даже ничего не сказала, продолжая окунаться в то отражение, что рисовало огромное зеркало, подсвеченное мрачно-горящими в ночи язычками пламени. Они словно преступницы, они словно кроты — сникают под покровом ночи. Крадутся словно хищник среди шелестящей от ветра травы, просто потому что они тигры, а тигры зорки в ночи также, как ястреб при свете дня. Мама… — первая от своего имени — принцесса Урса, что же ты в себе таишь? Вроде бы — давно сгинула… давно умерла… — глаза заблестели, готовые пролить слезы от осознания, что больше никогда в своей реальности ей не удастся поговорить с ней, дотронуться до идеальных упругих локонов, рассматривать те изысканные украшения, что дарил ей отец, выковав собственноручно. Перед глазами встают самые громкие и яркие воспоминания из их беспечной семейной жизни — они были довольны тем кто они есть. Они были довольны собой и довольны друг другом. Почему ты не защитила меня, мама? — грусть обращается в острурую обиду, когда руки болезненно ноют, помня, с каким вожделением Азулон вцепился в ее тонкие запястья, начиная насильно тащить. Тащить, словно провинившуюся. Тащить, словно прокаженную. Словно вещь. И не было для этого Хозяина Огня чужих желаний — лишь свои собственные. Почему? Почему, мама, ты стояла и смотрела на все это с поникшими, но широко раскрытыми глазами, в которых не улавливалось и толики сожаления? Ты хотела остаться с Зуко? Ты не могла перечить Азулону? Почему? Кто он для тебя? — прикрывает с тяжким вздохом глаза, не в силах смотреть на саму себя, видя в отражении отголоски маминых черт. Отголоски предательницы. Она живет в ней. Она смотрит на нее такими же янтарными раскосыми глазами, с гадким падшим прищуром… Почему отец не мог и слова возразить Азулону? Но даже несмотря на все это — он взбрыкнул, он не побоялся вцепиться действующему Хозяину Огня в грудки и даже вызвать на Агни Кай. А ты, мама? Что сделала ты, чтобы защитить меня в тот самый момент? Да даже Зуко готов был подставиться, но не ты, мама… все, кроме тебя… За что? Неужели Азула была недостойна? Или ты просто жалкая трусиха? Посмотри мне в глаза, принцесса Страны Огня Урса и скажи все, что накопилось в твоей душе. Выложи мне все свои скрытые замыслы, все свои нераскрытые тайны. Папа… — медленно разлепляются веки Азулы, а жесткая кисть Тай Ли все еще бродит по лицу, окрашивая противоположную щеку, поднимаясь на лоб и выше, практически касаясь волос, вовремя останавливаясь. Глядя на свое отражение, Азула не боялась улыбнуться, ведь прямо сейчас больше не она смотрела на саму себя, а кто-то чужой. Это кто-то, кого Азула никогда не знала. Маска вместо лица. Одеяния — недостойные ее царственного происхождения. Это все недоразумение? Нет! Это все игра. Настало время выйти на настоящую сцену и принцессе Азуле отведена главная роль в ее дебютном постановочном представлении. Спасибо, мама. Спасибо, принцесса Урса, что научила играть в пьесах. Спасибо, что подарила часть своих театральных исключительных способностей. Никто не мог с такой легкостью и так играючи менять маски на своем лице как она — как их с Зуко мама. А что же там скрывалось? Что же было под маской? Кого она так старательно прятала? Никчемную селянку? Свинарку, путь которой был не дальше, чем ворота собственного дома? Или же ты была королевой? Тай Ли бережно и так быстро мазнула по щеке кистью, довольно рассматривая получившееся.

      — Ты удивительна. Ты безупречна, — отложила она мисочку с белилами, не отрывая глаз от принцессы, переплетая пальцы обеих рук, прижимая к груди.

      — Я знаю, — обернулась к ней Азула, растянув губы в самодовольной улыбке, кратко и очень бойко подмигнув, вызывая у Тай Ли звонкий смех и прилив радости. — Спасибо, девочки, — покрутилась она у зеркала, оборачиваясь, смотря Мэй в глаза, кладя ладонь той на плечо, еле ощутимо кивнув, на что Мэй сложила руки и услужливо поклонилась — все, как на пожелтевших памятках этикета. — Я отправила отцу письмо о том, как продвигается наша миссия, — Азула на секунду замолчала, умалчивая такой щекотливый вопрос о том, что она пошла вразрез с желанием отца, так как сама цель — достичь, заявить о себе и наконец сделать хоть-что великое и полезное — будет самым большим и главным подарком не только для всей страны, но и для папы. Те жуткие и суровые речи Азулона в адрес папы — острым камнем колют под дых… Нет! Папа не такой! Азула докажет это Азулону, чтоб его гремящие кости перевернулись в склепе, чтоб его скелет развалился и потерял очертания человека! И эта Синяя Маска… он знает, где она обитает, он способен достать ее из-под земли, не будет ли опрометчивым предоставить ему себя на блюдечке? Он только этого и ждет — что она испугается, что она запрячется. Но — нет. Она соберется молча с силами и пойдет другим путем. Она будет идти и идти, неминуемо достигая неба — достигая звезд, срывая с небес, срывая с этого бесконечного сизого полотна, вставляя мерцающим камнем в самый центр собственной короны. Она и есть главное украшение своего отца. Украшение всей Страны Огня, — ее брови надменно сомкнулись, губы плотно сжались в ломанную линию. Проиграет только тот, кто заведомо объявляет о победе… А в голове ровный и такой стальной голос собственного отца: «Ба Синг Се. Аватар не столь сейчас важен… Если бы мой брат Айро был бы посмышленее, то взял бы город еще тогда, кажется, во времена первых людей. Этот город так просто не падет. Лонг Фенга нужно упразднить, приструнить. Самое интересное… — как с потрохами его продали собственные люди, искренне боящиеся ввязываться с нами в войну. А ведь все к этому и идет — к войне, вторжению. Мои люди, мои советники, и ты… Аватар даст отпор. Он будет тщетно защищать все, на что падет мой взор. Поэтому, твоя задача сделать все тихо. Наш враг не сколько слабоумный Царь Земли, сколько обезумевший от власти Лонг Фенг… Обмани их всех так, как умеет только моя дочь. Дай Ли. Аватара. Царя… Проникни. Тихо, без эксцессов, чтобы никто ничего не заподозрил, глава Дай Ли после Лонг Фенга сам тебя найдет…».

      — Вы должны серьезно понимать, что ошибки быть не должно, как однажды глава стражи на моем судне провалил всю операцию по захвату Зуко и дяди. Этот идиот соизволил объявить им, что они пленные… — ее туманный, застилающий пеленой взгляд в дергающихся тенях казался пугающим и таким демоническим, было в ней что-то монументальное, то, что давало ей превосходства. Этот ее пронзительный низкий тембр голоса, такой неспешный, льющийся размеренной рекой сквозь ее ярко-алые уста. Мэй смотрела и не могла понять, почему так сильно хочется держаться ее, почему так важно для какого-то внутреннего комфорта — иметь расположение принцессы Азулы. Мэй касается беглыми прикосновениями ворота Азулы, наспех поправляя, одергивая в складочку собравшуюся юбку, дивясь, насколько же безупречной, оказалась ее собственная работа. Она смотрела на Азулу как на куклу, которую ей самой удалось нарядить, расчесать — Азула дает с собой поиграть, это так необъяснимо располагает.

      — Можешь не объяснять… — покачала головой Мэй, одергивая собственные, мешком висящие юбки. — Я — могила.

      — Ни слова о Стране Огня. Ни слова о том, что я Азула, а вы Мэй и Тай Ли! Эти дурацкие одежды и этот безвкусный макияж должны заставить вас переродиться. Переродиться во что-то, чего бы вы никогда от этой жизни не ожидали. Теперь вы — дворовые девки, не видавшие изысканных яств, не игравшие с куклами ручной работы, не смеющие носить элитных одежд. Ничего! Вы — всего лишь мусор. Вы — дрянные девицы, чьи родители косят поля и выращивают овощи, коими вы и являетесь, — на этих словах Азула усмехнулась, вызывая у Тай Ли неконтролируемый приступ смеха, на что Мэй грубо пихает ее в плечо. — Рада, что вам нравится, — пожимает как бы невзначай плечами. — Но все же — старайтесь молчать, так как ваша речь слишком выдает вас. Забудьте про манеры и этикет, ведь теперь — вы дикарки, которые даже вилку от ложки не в силах отличить. Все, чем заполнена ваша голова — служить воле аватара Киоши и защищать свою деревню. Вы — ярые фанатки аватара и его компашки. Вы рождены в Царстве Земли и ваша жизнь предрешена на служение, — чем больше она говорила, тем яростнее и устрашающе звучали ее слова, пробирая до самых костей. — Вы — ничтожества. Говорите односложно, чтобы доказать это. На вопросы не отвечайте — это не в вашей компетенции. Говорить буду я. Вы меня поняли? — Азула отгибает край плотной ткани, полностью выбираясь из палатки.

      — Да, — практически хором выкрикнули девочки, ринувшись за своей принцессой.

      — Путь будет нелегкий, — обернулась к ним вновь, окуная взор уже в темнеющий, поигрывающий звездами — небосвод. — Обещаю, что не обижу вас — каждая из вас за преданность получит от меня подарки, — она вперила взор на оцепеневших от неожиданности девочек. — Моя дорогая Тай Ли, — обходительно берет ее за руку, а Тай Ли сразу же улыбается, делая шаг навстречу. — Что ты хочешь? Что совершить во имя тебя в моих силах? — Азула чувствует, как пальцы Тай Ли крепко вцепились в ее собственные, перехватывая бразды правления, и ее такой восторженный радостный взгляд и полное удивительное молчание. — Давай, убьем твоих гадких сестер? — воодушевленно и почти шепотом произносит Азула, заправляя ей растрепанные волосы, осматривая такой дурацкий необъяснимый макияж, которые вынуждены носить воины Киоши. — И тогда — ты будешь единственная и неповторимая, — понимающе гладит ее по плечу, вызывая у Тай Ли прилив такой нежности, что это даже пробивает ту на слезы. Тай Ли крепкими объятиями вцепилась в плечи Азулы, прижимаясь губами к самому уху, так сокровенно и таинственно шепча:

      — И еще кое-что: накажи Синюю Маску, — ее шепот мурашками разбежался по всему телу, заставляя Азулу в страхе дрожать от одного упоминания этого отпетого преступника. Кто? Кто же он такой? Хватка Тай Ли ослабевает и она, утирая сбежавшую так безропотно слезу, смотрит на свою принцессу таким горестным и подавленным взором, показывая, насколько раненой оказалась ее душа. Азула ощутила в ней тот отголосок, что эхом ноет на задворках собственного сознания, что заставляет сердце биться чаще, ведь она — это и есть Тай Ли: плачущая, униженная и оскорбленная. Оскверненная и вынужденная мужественно и молча все это скрывать. Пережить, словно этого не было. Как хорошо, что у Тай Ли есть хоть кто-то, кто протянет ей руку помощи. Кто-то, кто вступится за нее и отомстит.

      — Я отомщу за тебя! — шепчет так грозно и важно, а собственный страх сменяется гневом и жаждой расправы.

      — Спасибо тебе, Азула, — а Тай Ли не выдерживает и срывается с места, начиная так трусливо прятать свои скопом рвущиеся наружу мысли и чувства, сокрывая их не только от Мэй, но и от себя самой. Азула смотрела ей в след, словно вместе с Тай Ли убегала и какая-то особенная часть ее самой. Словно с Тай Ли убегали ее истинные чувства. Мэй не произнесла ни слова, давно заподозрив нераскрытые личные тайны этих двоих, но не нашедшая наглости ворваться в этот укромный уголок недосказанностей, которые эти две по-особенному защищали. И ведь у Мэй камнем осаждалось на задворках такое неприятное чувство ненужности, словно в этой троице она чужая, она другая — не до конца своя. Не до конца принятая. И вот Азула подходит к ней, заглядывая так томно и размеренно в суженные омраченные произошедшем глаза Мэй.

      — И для тебя условия остаются теми же, — она говорила мягко, гладко, речи ее как бальзам на душу, ведь когда она так безропотно и интимно смотрела, у Мэй рождалось такое необъяснимое чувство, с которым она была не в силах совладать. Это одиночество, что роком нависло над ней, что шлейфом тянулось, словно тень — заставляло Мэй усомниться: а нужна ли она этому миру? — Что ты хочешь? — обнимает ее Азула, да так сильно, положив голову ей на плечо. Мэй была такая высокая, такая взросла и такая загадочная. Азулу не оставляло ощущение, будто она прямо сейчас пала в руки собственной мамы.

      — Принца Зуко, — ее голос разразился словно гром в нагнетаемом тучами небе. Глаза Азулы распахнулись, она надеялась, что ослышалась. В любом случае — этого и следовало ожидать. Азула мягко и исключительно медленно отстраняется, даря плотоядную хищную улыбку, заглядывая подруге в невозмутимое и такое стальное лицо. А голос… какой же у Мэй необъяснимый голос — в нем словно клинки со звоном скрестились. Голос, с нотками наточенных лезвий. — Верни его! — это прозвучало как грубый приказ, от которого стекло в голосе Мэй тотчас же разбилось, орашая принцессу острыми осколками.

      — Ты хоть понимаешь, о чем просишь? — с вызовом вздергивает бровь, даже в тени ночи высматривая в подруге такую напрасную храбрость, что она распаляет на ненужные вещи.

      — Я уже достаточно взрослая, чтобы отдавать себе отчет, — отчеканила так скоро, обиженно отвернувшись, заставляя Азулу в мимолетной улыбке закатить глаза, натужно выдохнув: как приятно, когда от одной тебя зависела не просто жизнь этих людей, а их душевное благополучие. Они просили ее так, словно бедняк молит милостыню. Мэй была более сговорчива, с особой гордостью оттаптывая Азуле вертлявый хвост и ломая коготки.

      — Зачем он тебе? — недовольно прищурились ее лисьи глаза, пеленой опуская поволоку. — Мэй, дорогая, только не упирай все в любовь, ладно? — ох уж этот ее колющий циничный тон и какими переливами засквозили в ее звенящем смехе королевские бездушные повадки. Мэй также упрямо и без лишних слов уставилась на раскачивающееся в тени трухлявое дерево, бледной хмурой миной распугивая животных.

      — Ты спросила: чего я хочу, а теперь пытаешься меня убедить в том, что мои желания — посмешище… — она горестно вздохнула, возвращая Азуле ее же коробящую усмешку не только во взгляде, но и этом безмятежном глумливом тоне. — Тогда чем же ты отличаешься от моих родителей? Я должна заслужить… — опускает она взор на облаченные в перчатки руки, кажется, готовая расплакаться с той злости и того бессилия, что внахлест преследовали. — Но даже когда я все делаю правильно — ты даешь мне понять, что последнее решение все равно остается за тобой. И только если сочтешь нужным ТЫ, — так бесстыдно ткнула в невозмутимость Азулы пальцем, скорбно и так храбро продолжая: — меня ждет награда.

      — Хочешь за него замуж? — склонила она голову вбок, не спуская с Мэй заинтересованных глаз, а голос Азулы просел, становясь скрипучим и терпким, ее жгло огнем. Таким ярким и безудержным. Таким необъяснимым и таким праведным. Та боль, что шквалом прожигала все внутренности, дотла уничтожая мысли, оставляя один на один с разбитостью и тревогой. Да, не стоило Зуко возвращаться… Иначе что?! Ей придется воочию наблюдать то, как он тешится рука об руку с Мэй? Она не дала ему сделать этого в тот раз… но, судьбе, видимо, угодно, дабы принцесса Азула понесла это испытание, выстояв и не сломившись. Перед смертью не надышишься. От огня не убежишь… Ей не верилось, что он в действительности может вернуться — эта мысль удушала, ведь он был напоминанием о ее громком эмоциональном провале. Хорошо бы таким скелетам таиться на заднем дворе закопанными два метра под землей… И Мэй просит… просит Азулу выкопать этот давно истлевший уродливый труп их когда-то некрасиво оконченной любви. Снова? Неужели все начнется снова? Зуко не простит ей такого мерзкого и бесчестного отношения, такого предательства и такого жестокого поступка… Сама не понимая, она почему-то боялась встречи с ним, она сокрушалась от одной только мысли, что криво затянувшаяся рана вновь даст о себе знать. Она ведь не сможет остановиться — искушение слишком сильно… какая из нее королева, когда она не может побороть страх перед близостью Зуко? Ей собственноручно вернуть его в качестве подарка Мэй, объясняясь перед отцом и смотреть в глаза так красиво опущенного брата, спустя столько лет? И ведь это пробуждало в ней нестерпимый падший интерес к тому: а что будет, если запустить этот давно остановившийся механизм? А что будет, если отцу внезапно вернуть маму? Что такого произошло между ними, что тайна этого конфликта мрачным похоронным молчанием опустилась на всю их семью? Сможет ли принцесса Азула противостоять прошлому? Сможет ли она противостоять Зуко? Как он отреагирует на столь долгожданную близость с семьей? Такой роковой шаг, который, к сожалению — неизбежен. Лишь время отделяет их от неминуемой встречи. И Зуко быть, ведь она сама так страстно и беспечно желает внимать ему как тогда — много лет назад, и даже несмотря на их такое некрасивое пагубное расставание. Ей придется уступить его Мэй — и это самое верное и безопасное решение, в этот омут пуститься — равно потерять себя. Любовь для слабаков, — с горяча вспоминает те письма, которыми Зуко с Мэй перекидывались у нее за спиной.

      — Только если вы позволите, ваше высочество… — склонилась в скромном поклоне Мэй, заметно смущаясь разговоров на эту тему. Интересно, почему? Неужели потому что в браке придется снимать с себя одежду и бросаться голыми в объятия друг друга, словно в огненную геенну?

      — Ты выйдешь замуж за Зуко, — одобрительно кивнула Азула, моментально отворачиваясь, находя происходящее омерзительным — ей было тошно от самой себя. Азула ненавидела себя, за что охотнее отдавала предпочтение тому, кто скрывается под синей маской.

      — Только, если принц Зуко будет не против… — Мэй стала робко тараторить, сбивая Азулу с мыслей о том, каким же наощупь был Синяя Маска.

      — Он не будет против, — так дерзко и так повелительно прозвучали ее слова, ведь Азулу совершенно не волновали истинные желания Зуко, ее волновало лишь то, что сыграло бы на руку. Раз Зуко любил все это время Мэй, из-за этого так беззастенчиво сжигая мосты, настало время включить милосердие и воздать слугам почести, дабы в один прекрасный момент они не восстали против нее, ведь если брат будет зол и неудовлетворен — всех собак он спустит именно на Азулу, обвиняя ее в своем проигрыше… Возможно, именно Зуко сможет приоткрыть ей завесу тайн и помочь с поимкой Синей Маски?

*      *      *

      Противные трели утренних птиц, что, казалось, переговариваются, сидя прямо на плече, а еще этот убийственный в своей паршивости аромат… — Зуко нехотя морщится, приподнимаясь с постели, да так неспеша и лениво разлепляя веки, с неверием оборачиваясь по сторонам, хватаясь натужно за голову. Первым делом его рука, минуя все преграды — рвется на левую сторону, ложась тяжелым прикосновением туда, где багровел возвышающийся шрам. Зуко вздыхает, а голова едва ощутимо кружится, тело самозабвенно плывет, словно раскачиваясь на самых мелких волнах. Какое приятное и ослепительное чувство зарделось внутри — аж не верится! Принц Зуко ползет рукой ниже, обволакивающим движением скользя по шее, пока не достигает вздымающейся и очень напряженной груди — словно он весь был соткан из камня. Словно принц Зуко не человек. Больше не человек… а кто-то чужой. И только слегка учащенный стук сердца приводит в чувство, лишь доказывая, что он жив, что он здесь. Все хорошо. Он наивно осмотрелся еще раз, теребя пальцами мешающие волосы. Он сидел так, казалось — вечность, пока не вспомнил то, с какой пагубной хворью свалился в Нижнем Кольце Ба Синг Се, как надрывно и напевно звал его дядя сквозь жар и сон. «Только не умирай!», — вторили его слова, насильно и так грубо вырывая из той ямы, что маняще и приятно утаскивала все ниже и ниже, хороня в самых незабываемых и самых невероятных воспоминаниях, которые, кажется, все труднее и труднее отличить от фантазий. Он еле дошел до повозки, которую удалось где-то добыть дяде. Зуко ехал, облокотившись на округлое плечо Айро, моментами припоминая людей, что попадались под руку или даже то яркое и полуденное солнце, что слепило в его невидящие и больные глаза. Много людей, все снуют туда-сюда, невероятное множество рук, что, то и дело дотрагиваются до Зуко. И эти голоса, голоса, голоса — их так много, все говорят по очереди, а в голове принца они смешиваются и галдят наперебой, резко сникая, пока принц Зуко не разлепляет с облегчением глаза, словно восставая из мертвых, словно в одночасье что-то в себе похоронив. Что-то, что так горестно умерло в тот день… Зуко резко нахмурился, его бровь изломанной линией грузно придавила внутренний уголок глаза, пока губы в немой ругани застыли, а зубы меж собой сцепились так крепко, что можно было услышать их жалобный скрип. Все свершилось, — смотрит он на свои руки, а они абсолютно чисты и непринужденны. Раны от работы в чайной постепенно сникали, не оставляя о себе и следа. Тяжкий душевный груз спал головой с плеч, как только он вступил в новый день, опуская неуверенно ноги с довольно высокой и комфортной кровати. Я во дворце? — покрутился, рассматривая салатового цвета комнату со сдержанным, но новым интерьером. Я дома? — легкомысленно тянутся его губы в улыбке, пока взгляд не падает на бережно сложенные одежды, что примостились на стуле возле окна. Хватаясь в деревянный подоконник, принц выглядывает в распахнутое настеж окно, обдуваемый резким приветливым ветром, встречая утро с неподдельной радостью в затуманенных глазах. И только спустя мгновения улыбка падает, кажется, разбиваясь на мелкие осколки, когда принц Зуко осознает, что все это сон, что все это — мечта, ведь на самом деле он не во дворце. Он не дома. И тут его затрясло, словно вся жизнь перед глазами в одночасье промелькнула, пугая и осаждая ранее бурный порыв. Он был так счастлив — эти броские минуты незнания, а теперь все — его жизнь ставила жесткие правила, вынуждая разбиться о понимание, что, скорее всего — это навсегда. Теперь он навсегда застрял в этом Ба Синг Се — в этом городе неверных, там, где каждый — враг. Теперь он там, где магия огня запрещена. Теперь он тот, кого на самом деле не существует. Принц Зуко умер. Действительно умер — ему пришлось отдать свою жизнь взамен на новую — другую. Несуществующую, дабы спасти все то, что осталось от прежнего него. Как жаль — все порушилось, смелось, как карточный домик. Его жертва не будет напрасной! — сжимает кулак, до скрежета стискивая зубы, не смея переживать и желая зажать — удушить ту гнетущую боль — ту неприятную правду, пытаясь вынудить себя поверить в ту ложь — что он простой рабочий Ли. Прислуга. Казалось, что он умер, на мгновение попадая в мир мертвых, что предки встречают его с почестями, ведь им свыше видно лучше, просто в отличие от реального мира — они справедливы. И какого же было разочарование, что эта бесконечная конитель лишь продолжилась, давая принцу Зуко давящее скорбное предчувствие: мама умерла… Смерть не казалась ему чем-то ужасным. Смерть — это естественно, но только не в его семье! Только не для мамы! Мама столько не успела ему рассказать, столько не успела показать… Зуко не налюбовался ее неповторимым легким образом, вынужденный возвращаться к ней лишь в воспоминаниях, дорисовывая и придавая яркости в собственных фантазиях. Иногда ему казалось, что Азула очень старается быть на нее похожей, но у нее плохо получается… — утомленно улыбнулся, впервые не испытывая к сестре злобного чувства. Зуко с восторгом подумал о ней снова, не понимая, что такое внутри него умерло и сломалось, что он абсолютно спокойно и непринужденно может жить дальше… Даже зная, что Азуле все легко и несправедливо достается, даже несмотря на то, что он застрял в этом чужом ему Ба Синг Се, даже несмотря на то, что, кажется, живя здесь — его королевская кровь угасает, питаясь помоями и сношаясь с недостойными, не прекращая работая на господ, которые ему и в подметки не годятся. Гордость Зуко словно в одночасье утонула в озере Лаогай, ведь заветную честь, которую он так судорожно пытался вернуть — оказалось невозможно достичь. Непреклонной мерцающей звездой его честь висит на темном бесконечном небосводе — маня и разжигая желание, но сколько бы Зуко так тщетно не стремился и не пытался ухватить утраченное — мог лишь зрить доносившийся до него блеск — падающее эфемерное сияние прошлого. Нельзя вернуть прошлое. Он больше никогда не станет тем, кем был до этого шрама, до изгнания. До Агни Кай. Никогда. Он никогда не станет тем, кем мог бы, будь рядом мама… И он должен бы злиться, должен бы в ненависти раскидать все вещи, что так услужливо примостил дядя, устроить скандал и спалить новое, абсолютно не похожее на предыдущее — общежитие. Но — нет. Зуко с довольным прищуром посматривает на позолоченные изумрудные кареты, провожает заинтересованным взглядом нарядных девушек, что прошлись, покачиваясь, прикрывая намалеванные лица веерами, мило смеясь. Что-то внутри треснуло, сломалось, давая наконец дышать полной грудью, — он улыбается, задумчиво хмыкнув, как только неприятный запах из соседней комнаты усиливается. Зуко неспеша натягивает штаны, застегивая тканью обтянутые пуговицы, вставая напротив большого зеркала, что приветливо повторяло каждое движение. Ныряя в длинную балохонистую рубаху, что была ярко-салатового цвета, принц Зуко подходит к зеркалу, хватая смело удлинившуюся прядь волос, что так нагло падала на его лоб. В нем столько всего изменилось, но, работая практически на износ, окунаясь после работы жадно в сон, кажется, Зуко стал забывать о себе… Пао их не жалел и не обещал быть понимающим начальником, дядя требовал не нанимать еще рабочих, чтобы выплата не становилась меньше, а Зуко и не высказывался, что невмоготу уже стоять, что даже прилечь — та еще экзекуция: мышцы ломят, ноги гудят, а еще эта боль, в которую он превращался, стоило остановиться и расслабиться — поглощала с головой, топила и захлебывала. Теперь все обещает быть иначе, — пожал он с надеждой плечами, в непонимании нахмурившись, стоило вспомнить о том, кто всегда и несмотря ни на что был его правой рукой, был тем голосом в ночи, словно клинок, рассекающий непроглядную и всепоглощающую тьму. Комнатка оказалась небольшой, но зато отдельной. На первый взгляд могло показаться, что здесь очень красиво, особенно, если не обращать пристального внимания на мелочи, к примеру на потертый пол или пошарпанные углы тумбочки и осыпающуюся известью стену. Тут было так чисто, что дышалось полной грудью, а зеркало то и дело создавало впечатление другого мира, в который ненароком Зуко окунался, стоило заметить чье-то подозрительное шевеление. За всей этой чистотой скрывался один пугающий вопрос: где синяя маска? Его лицо рисовало обиду и такой испуг, что эмоции застыли на лице непробивной маской. Как же он будет жить без нее? Во что превратится его жизнь? Где ты?! — кричит в своих мыслях Зуко, а ответа так тяжко, но, все-таки — не последовало. Неужели дядя осмелился выбросить единственного друга Зуко? Такое тяжкое чувство грустного опустошения сменяется ощущением горячей наполненности где-то на уровне ребер — это гнев выстукивал сердцем, разливаясь по венам, воспламеняя пальцы. И Зуко уже было плевать, что это кто-то увидит, что кто-то пострадает. Зуко шел расправиться с дядей, залить ему кипятка за шиворот и выбросить с окна, поджигая, ведь этот старый кабан любил распускать руки. Айро сам признался, что избавился от вещей Урсы, разве составило бы ему труда отобрать у Зуко маску, дабы вышвырнуть, эгоистично посчитав, что племяннику это больше не нужно?! Рука вцепилась в дверную ручку и была уже готова распахнуть дверь, как вдруг он оборачивается, посматривая на одинокую стену, вплотную к которой красовался платяной шкаф. Может, все же, дядя не виноват и стоит убедиться в этом? — надеждой объятый, он на секунду сникает, распахивая шкаф, с непередаваемым ужасом неверия и каким-то странным чувством отпущения, что аж душа ушла в пятки, — он смел наблюдать с каким невероятным величием возлежала его маска. Не в сумке, как он всегда ее прятал и сокрывал от чужих глаз — нет. Дядя положил ее на самую центральную полку, кажется, завидев пару объявлений о розыске… Дядя знал, что племянник будет тешиться об эту реликвию, что единственной частицей матери — вселяет в него веру и желание двигаться дальше. Все же, дядя не такой уж и плохой. Осматривает шкаф дальше, выдвигая ящики, наблюдая свою единственную сумку, закинутую в самый угол. Маску же дядя выделил, оставляя ей самое скрытое на пьедестале место, но все же — кто знает, тот всегда найдет. Зуко был несказанно рад этой встрече, жадно, но бережно, практически с почтением, с поклоном — беря маску в руки, посматривая на нее, как на что-то живое, как на что-то великое и необыкновенное. Как странно… — подумалось ему, особенно, когда он осознал, что больше не слышит зов маски. Все прекратилось. Голосов больше нет. С ним никто не говорит, никто не наставляет, оставляя принца Зуко, наконец, наедине со своей жизнью. Он словно очистился. Он словно освободился. Что этому послужило? И вот, вроде бы, он мечтал о этой тишине, о этой осознанности, мысля избавиться от темного попутчика, что десницей короля — волчьим воем скребется у него на сердце. И тут в одночасье все прекратилось, и вместо облегчения и радости, принц Зуко с отягощенными мыслями присел, не смея смириться с тем, что эта дружная сказка закончилась, даря ему одинокую реальность. Синяя маска отпустила его, окропляя руки принца Зуко невинной кровью, насыщая не только его разум, но и изнывающее тело, даря такую неоспоримую и воспаримую свободу. Окрыляя и очищая наконец-то мысли. И ведь он оказался этому так удивительно — не рад…

      — Чем это так пахнет, дядя? — наконец выбрался из своей комнаты Зуко, с трепетным интересом осматривая тканевую ширму, на которой так удивительно красовались расписные тушью деревья. Зуко задумчиво огляделся еще раз, кажется, начиная немного припоминать этот просторный холл, в котором он чуть обессиленно не рухнул. Дядя и еще пара каких-то грязных рук тащили его.

      — Это джут, — дядя хлопотал у большой плиты, в открытое окно врывался уютный летний ветер, пока он продолжал с особой любовью что-то помешивать в огромной кастрюле, наконец обернувшись. — Уверен, тебе не понравится, — он с облегчением улыбнулся, стоило племяннику показаться в былом здравии. Айро подмечает, что краснота полностью спала, племянник бодро и трезво идет, уверенно и широко раскрывая глаза, кажется, духи в очередной раз услышали мольбы Айро.

      — Вообще-то пахнет очень вкусно. Я бы съел мисочку, дядя, — Зуко мягко улыбнулся, смело делая пару шагов, приближая лицо к тому вареву, что отдавало чем-то кислым и переваренным. Какая разница как оно выглядит? — задумался Зуко, искренне радуясь тому, что он в какой-то степени свободен. Он победил, даже несмотря на то, что про этот триумф никто не узнает и не услышит — это маленькая и скромная война с самим собой, кажется, подошла к концу. Его больше ничего не гложет, словно зудящий кусок сердца был с потрохами вырван, тот кусок, что так въедливо мешал жить. Даже несмотря на вмешательство дяди и полный провал в миссии по поимке бизона, принц Зуко, кажется, обрел то, что так долго и муторно искал, не понимая, что ему нужно. Теперь его глаза прозрели, теперь его слух обострился, становясь глухим для посторонних мыслей и чувств. Зуко остался один. Один на один с произошедшим, и самое странное, что он все помнил, он чувствовал каждую малость той ночи, когда стал невольным свидетелем чужой тайны. Это не он — это Синяя Маска убила и изнасиловала Джин, а Зуко лишь был рядом, потворствуя и ни капельки не мешая, получая невероятное чувство удовлетворения, что идет с ним рука об руку и по сию минуту, — прямо, когда дядя Айро хлебосольно и так щедро наливал в мисочку тягучую белую жижу, что напоминала густой жидкий мел. А раз Синяя Маска ушла, раз она освободилась, больше не главенствуя над замыслами Зуко, не управляя его руками и душой, значит — убийцы больше нет. Он ушел, ничего не обещая, так загадочно исчезая, не даря и последнего слова взамен, оставляя на душе странную рану, что поросла очередным шрамом, вместе с тем окрыляя, и по сей час заставляя оборачиваться в свою сторону, заставляя гнетуще и умиротворенно одновременно, задаваться вопросами: что случилось? Куда пропал этот голос? Почему синяя маска покинула его? Нам ведь было так хорошо вместе… Зуко было горько и обидно за те моменты, когда он закрывал нахально уши, горделиво прогоняя надоедливый голос, желая остаться наедине и только с собой, мучимый болезненной плетью невыстраданных чувств и несбыточных мечт. Она пришла и все порушила — порушила его привычный мир, заставляя ощутить себя частью чего-то совершенного, чего-то необычного. Частью вечности, в которой он так приятно приобрел себя, поддержку и опору, находя в этом томном пугающем голосе друга. Сливаясь с маской, прислоняясь словно кожа кожей, принцу Зуко чудилось, будто он неуловимый и сильный. Он был пылью, он был тенью самого себя, обретая наконец такую жаждущую свободу. Свобода или одиночество? Зуко опустошенно кривя губы в улыбке, с совершенной уверенностью в том, что теперь все будет рутинно нормально, сел возле стола, облокачиваясь о стену, заглядывая в очередное окно. Его губы смело обхватывают край миски. Глоток. Один, второй, — ну и гадость, — помыслилось ему, но ни единый мускул с его лица не дрогнул, продолжая выказывать разученное благоговение. И вот на глаза Зуко попадается трепещущий лист, что так беспечно сорвался с общей ветки, ведомый зовом ветра, его несет в неизведанное, а он, кажется, этому и рад. Шум ветра заглушает шелест его других братьев и сестёр, что остались крепко сидеть на ветках, но тот сорвавшийся листок не слышал ничего, кроме всеобъемлющего прыткого ветра, ведь казалось, что большая свобода ведет к большим достижениям и открытиям, а все остальное — пережитки прошлого. И только Зуко видел, что ждет этот несчастный листок, что так бездумно сорвался с пригретого места, жадно ищущий вольности.

      — Хмм… — призадумался Айро, отрывая принца Зуко от загадочного представления. — Лихорадка прошла, и ты как-то изменился. Я очень переживал, да и Квон тоже. Этот учтивый господин помог мне перевести тебя и наши вещи. Ох, ну настрадался ты у меня, — всматриваясь будто бы в диковинку, Айро присел рядом, ставя со стуком наполненную джутом миску. Айро не отпускало необъяснимое чувство тревоги, когда он смотрел на такой великодушный и непринужденным вид племянника, словно Зуко что-то тщетно прятал. Прятал какую-то потерю… Неужели племянник все никак не мог смириться с новой жизнью в Царстве Земли? Сколько волка не корми, а он все в лес смотрит, — тяжко выдохнул Айро, почесывая затылок. Лицо Зуко так раскованно тешило дядю улыбкой, каким звонким и легким сделался его голосок — ни тени коварства и прошлой злобы. Он ровен и зыбок, умело слушал или, кажется, просто делал вид. — Я так хотел, чтобы ты поправился, думал отложить переезд на пару дней, да испугался я, что больше не свидимся. Последнее отдал за врача. Через тебя много рук прошли, сказали, что в Нижнем кольце люд часто хворь какую-то хватает, — Айро словно ощутил груз ответственности и такую горькую на вкус виновность. — Зуко, ты точно хорошо себя чувствуешь?

      — Конечно, дядя! Настал новый день, — а Зуко усмехнулся, окидывая взором окружение. — У нас новый дом. Новая мебель, — он говорил так мечтательно, так опустошенно, что в его голосе можно было услышать эхо. В нем говорил не Зуко, в нем говорил кто-то другой, тот, кто всегда был слабее — и прямо сейчас, оставшись в полном одиночестве — он пытался выжить в этом дивном новом мире. Всего боясь и страшась — он просто хотел остаться незамеченным. — И ведь сегодня открытие новой чайной. Жизнь налаживается.

*      *      *

      Напыщенные широкие плечи, тонкие длинные пальцы, меж которых вплетались золотые и алые бусины, что царь неустанно теребил. Он, поникши, но очень это скрывая, вновь вернул свой взбалмошный и нелепый взгляд, приветствуя гостей, что так щедро почтили присутствием. Казалось, вся ситуация диктует свои правила, казалось, Азула должна до дрожи бояться, искренне желая завершить этот опасный путь, а, возможно, и переложить столь странную миссию на плечи кого-нибудь менее важного. На плечи того, чья гибель не повлечет за собой серьезных последствий. И да — принцесса бы слукавила, если бы сказала, что быть на побегушках, выполняя поручения, словно она служанка — ее истинное и неоспоримое желание. Оспорить можно все, — ее приспущенное веко рисует манящий прищур, ярко-красные тени, достигающие почти что самых висков, контрастирующие с неестественно бледным лицом — создают некое пугающее амплуа, а на ум приходит лишь одно существо — Синяя Маска. Отец будет недоволен, если принцесса ослушается, но также он никогда не будет доволен, если ему будет нечем гордиться. И всё то — пустые слова, напрасные отговорки, ведь никому и ничего сама принцесса Азула не должна. И то ее право по рождению — быть собой, а не подстраиваться под чужие прихоти… И только самое невероятное желание — заявить о себе, спрятаться, и как можно больше узнать о человеке, что так беспардонно и нахраписто воспользовался ее слабостью — дело чести. Двойные палаши, которыми он мастерски орудовал — ничто иное, как искусство, распространенное в Царстве Земли. Он не обладал магией… может, все-таки, то была спланированная акция? Кто-то изо всех сил желает убрать принцессу Азулу со своего пути. С пути трона. С жизненного пути. Ее глаза внимательно сверлят царя Куэйя, а огнем вздымающаяся грудь изо всех сил сдерживает такой сладостный порыв напасть, разрывая это ляпистое одеяние в клочья, с позором вышвыривая стыдливо бродить по улицам его же Ба Синг Се. Это все спланированно царем земли и его омерзительным приспешником Лонг Фенгом? Вот только они не учли, что принцесса Азула не умерла, что убить ее не под силу даже духам, ведь именно духи на ее стороне, — уголки губ еле заметно ползут ввысь, желая тешить противника, распоясано восседавшего на позолоченном богатом троне. Он может что-то знать? — брови тяжелой ношей придавливают веки, делая лицо таким измученным, таким недовольным и таким отчаянным. Отцу здесь нечего делать, ровно как и любому, кто может узнать важную и такую щекотливую подробность принцессинной тайны. Возможно, Куэй и не сведущ в подобном, но, наверняка, в записях Лонг Фенга, если правительство Царства Земли в том замешаны — остались зацепки. Не может быть, чтобы хоть какой-то червь из Нации Огня осмелился помыслить о такой нелепости, о такой грязи в сторону Азулы! Исключено! Такое мог сотворить только ПРЕДАТЕЛЬ! — ее глаза огнем сверкнули, скрытые опускающейся сумеречной тенью. Дворец был обширным в высоту и гигантским в ширину, здесь всегда не хватало света, но стоило солнцу закатиться за горизонт, как во дворце столицы Царства Земли становилось даже холодно. В определенные дни могло почудиться, что дыхание вырисовывается в клубистый еле ощутимый пар, пока конечности в ознобе сводит. На территории врага дышалось чаще, сердце отстукивало резче, а вздохи становились глубже. Она удрученно сглатывает тот ком, что, кажется, застрял у самого сердца, загоняя в оковы мысли, ведь именно в логове врага страх и восторг, словно водка в крови дяди, словно сгустившиеся краски, словно огонь и лед в душе самой принцессы — смешивались. Удивительно, насколько легкой задачей оказалось пробраться в Царство Земли, — Азула прикусила с внутренней стороны губу, еле слышно хмыкнув. Она ожидала, что это будет куда сложнее. Царь Земли выдавливал изо всех сил густую видимую грусть и такую разлитую по всем его конечностям удрученность, явно напрашиваясь на личный разговор. Медведь, что верной псиной сидел у его ног — заменял правую руку, которую, все-таки, с утерей Лонг Фенга не удавалось заменить. Одинокий, потерянный и неуверенный в себе, хоть и полнейший самодур.

      — Что-то случилось, Ваше Величество? — лихое коварство холодной змеей сквозило через каждое ее слово. Азула сидела неподвижно, будто фарфоровая статуэтка, выпячивая вместе с безупречной осанкой и грудь. Она была в себе уверена настолько же, насколько и уверена, что почти ухватилась за хвост Синей Маски, а оттого кровь вскипала буйством и такой пугающей страстью — манией, словно вот-вот — и она коснется чего-то нечто такого, о чем лишь с ужасом могла только догадываться.

      — Безмерно рад, что вы приехали. Почтили меня своим присутствием, — он тут же одернул сам себя, поправляя очки на маленьких бегающих глазках, вставая важно с трона, медленно и так осторожно спускаясь, теребя противного медведя. — Ба Синг Се претерпевает множество метаморфоз… Вы очень вовремя, стоило аватару улететь, я уже разбивался о мысли: и как же мне быть? Но хвала предкам — вы здесь, — он умышленно растягивал удовольствие, заставляя Азулу с жадностью глотать каждое его слово, вгрызаясь внимательным взглядом в каждую мелочь, с полной уверенностью предугадывая последующие слова. — Мой преданный советник Лонг Фенг и агенты Дай Ли пытались захватить власть в Ба Синг Се. Но есть и хорошие новости: Совет Пяти совещается, чтобы спланировать покорение Народа Огня этим летом, во время затмения, — на этих словах царь ударился в веселую улыбку, вроде бы, признаваясь в какой-то сенсации. «Наивный истукан!», — натянуто ухмыльнулась Азула, а с одного упоминания о неминуемо грядущем — она незамедлительно возжелала пасть с объятиями к отцовским запертым дверям с такими важными новостями, перебирая в ярости пальцами, с трепетом теребя махровость красного дерева, инкрустированного шелком и позолотой. Он с непередаваемым выражением отворит свою тяжелую и такую величественную королевскую дверь, и первой его реакцией будет недовольство, только лишь спустя скорые мгновения, разобрав в сумерках коридора славный силуэт своей дочери, он изумится, давая ей возможность вновь брать ситуацию, грея свое и его безмерное честолюбие. Они виделись Азуле непобедимым и нерушимым дуэтом — их власть неоспорима, их величие — залог успеха Нации Огня, и только лишь вместе — только рука об руку их ждет полная и безоговорочная победа. Они должны быть вместе: он и она, прямо, как король и его королева. Этот дуэт поработит самого аватара, стирая другие нации, оставляя о них лишь нелестные воспоминания. Кто нам не друзья — те наши рабы, — она старается сдерживать столь импульсивную ядовитую улыбку, что так безрассудно сама собой вырисовывалась. И, ведь, прямо в этот самый момент Азуле так пренеприятно находиться в обществе этих невежд из Царства Земли, она все еще судорожно гоняла в голове мысли: где мой хозяин рек? Что случилось с Нигихаями? Он вернется? С ним все в порядке?

      — Правда? — ее усмешка вырвалась почти истерично, обгоняя разум, а глаза так странно неистово распахнулись. — Какой замечательный и просто гениальный план! — Азула была на гребне импульсивной волны, она чувствовала, как ее королевская кровь сдавливает голову такой безусловной тяжестью собственной короны. Она услышала внезапное трусливое шуршание за спиной, прекрасно улавливая боковым зрением, как Тай Ли в непонимании дернулась, словно ошпарившись, кажется, прочувствовав на вкус что такое истинная и первобытная безнадега — крах, страх и неминуемое падение, — дергая Мэй своим трусливым обеспокоенным взором. Истинной безнадегой оказалось то — как Азула, вопиюще проиграв — не смогла дать отпор своему обидчику, а самое отвратительное — не единожды. Он беспринципно вынуждал унизительно смотреть на собственное поражение и его вульгарный непростительный триумф. Во второй раз второпях садистично пробивая лишенную короны голову, сбрасывая поруганное тело, словно ненужные помои — прямо в ледяную канаву… — эти воспоминания, понимание всего произошедшего должны бы доставлять принцессе такую колющую и режущую боль, нанося смертоносную рану по самолюбию, выплескивая слезы наружу, вынуждать в истерике забиться в угол, прямо, как то бывает с Тай Ли. Азула продолжала выученно-гордо высить элегантный подбородок, только брови выдавали ее такой беспринципный и жгучий настрой — ее лицо словно делилось надвое: губы шептали радость, а глаза вторили истинную жажду власти над агрессором и грубого отмщения, ради которых она бесстрашно пойдет на многое. Практически на все. Особенно, когда она так близка к тому, кто скрывается за Синей Маской. Естественно он был не один — его наниматель Лонг Фенг, ошибки быть не может. Эти мысли заставляют принцессу сопротивляться, вырывая из нее такое бешеное желание вцепиться царю Куэйю в грудки, безропотно и безжалостно издеваясь, ровно также, как он и его прихвостни поступили с ней. Око за око. Азула продолжает безотрывно таращиться на царя земли, искренне ненавидя его и весь этот пакостный народ, который стоит просто сжечь.

      — Претерпевать унижения — это не моя участь! — заявил вдруг Куэй, заставив Тай Ли невинно вздрогнуть, что подрывает спокойствие Азулы — она желала вытрепать из Тай Ли всю ее предательскую и продажную душу, если эта бестолочь, не дай духи, — испортит все представление. — Лонг Фенг находил забавным смеяться надо мной и моей семьей. Жаль старшую сестру… — Азула, кажется, лишь отдаленно могла уловить истину, над которой так горевал царь. — От моего имени, за моей спиной… — Азула сцепила предательски подрагивающие пальцы, шумно сглотнув, не веря тому, что рисовало воображение и дикое животное предчувствие.

      — Какое безумие. Ваше Величество, вижу его проступок был слишком серьезным, чтобы простить, — губы Азулы дрогнули, рисуя скорбь.

      — Как вы считаете, отдавать моих сестер в жены Хозяину Огня за моей спиной, при том лицемерно обещая полцарства в придачу — это ли не измена? При этом вторить мне и всему Ба Синг Се, что миром правит мир, — Куэй вспылил, тут же остывая, как только медведь ленивой поступью подполз, подставляя косматый загривок. Казалось, Азула не слышала больше ничего — слова царя были так далеки, так страшны и ужасны для понимая, для осознания, что на лице проступила нескрываемая и такая настоящая — присущая самой Азуле — маска злости, неверия, ужаса: они предлагали папе завести новую семью? Что же сказал отец на это? Он ведь не согласился? Верно? Должно быть, он был в ярости…

      — Уверять, что мы сдадимся за видимый мир в Ба Синг Се? — а царь возмущенно продолжил, кажется, нанося принцессе удар за ударом, даже не давая возможности оклематься. Азула лишь сильнее укрепилась в своем подозрении. Это они — они хотели убить и изничтожить принцессу Страны Огня, вот только выбрали для своих жалких и недостойных целей — слабака. Азулу по приказу Лонг Фенга должны были с позором убить, Зуко изгнан, возможно — мертв, тогда остается только отец… с горяча подкинуть ему новую супругу — как дрова в угасающий костер, уверить, что стоит обзавестись новой — выгодной для Царства Земли семьей, тем самым побеждая войну бескровно, заключая союз, выходя на видимую мировую… — Азула испытала оцепенение, шок и легкое головокружение, земля словно уходила из-под ног, а стены незамысловато плыли. Тогда почему? — остановилась она в своих мыслях, моментально краснея, с того пылкого прилива жара к лицу, который так уместно скрывают плотные белила. Почему они не пускают слух о том, что произошло с ней? Почему даже не пытаются уничтожить ее честь? Ну да — это же будет чистосердечным признанием в совершении коварного преступления — покушения на убийство члена королевской семьи — тогда никаких переговоров — одна только сплошная война. И после подобного вряд ли бы Царя с Лонг Фенгом поддержал Совет Пяти, народ… По какой-то причине им необходимо было остаться незамеченными. Плакать и ждать помощи — бессмысленно. Никто не даст нам то, что мы хотим, остается только взять это самим, — она слышала то, с каким металлическим эхом прозвучали эти слова в ее собственном сознании, она могла бы даже испугаться саму себя, если бы только ей не было столь хорошо и приятно с одних лишь мыслей, что Синяя Маска почти у нее в кармане. Наверняка, эта сошка Царя Земли и Лонг Фенга ничего из себя не представляет, а позорное вторжение в ее тело не гнусный план Царства Земли, сколько грязное желание самого наемника, которому было всего лишь поручено изрезать принцессу, а, возможно, похитить? Азула призадумалась, а ее бровь вопросительно поползла вверх, эти тайны, эти мысли, эти догадки — они разрывали на части, кажется, она уже перестала понимать где правда, а где ложь. Кажется, все смешалось и она не уверена уже ни в чем…

      — Что с вами? — царь Куэй, минуя все преграды, хватает Азулу за руку, в последний момент спасая от столкновения с ледяным каменным полом.

      — Дорога была тяжелая… — не успела Азула и губ разомкнуть, как заговорила нарочито Мэй. — Мы все очень сильно устали. Не ели. Голова болит… — Азула недовольно покосилась на Мэй, охваченная лишним вниманием царя, чувствуя на себе его обеспокоенные руки — это заставляет нервничать еще больше. А что если они знают? Тогда она в стане врага! Опасливо вытягивая кисти вперед, рождая между собой и царем земли непреодолимую преграду из боли и неприятия, Азула делает несколько шагов назад, в благодарность склоняясь.

      — Не стоило, Ваше Величество, ваше внимание столь лестно… — заговорила она таким странным доброжелательным тоном, заставляя царя и улыбаться и беспокоиться одновременно.

      — Это вы меня простите — напал тут на вас со своими проблемами. Я сейчас же найду вам сопровождающих. Они дадут вам жилье в Верхнем круге города, — он распростер свои белоснежные ладони, умиротворенно и так щедро улыбаясь, отходя в смущении на пару шагов, достигая пальцами суровой шкуры своего медведя.

      Не пошевелив и пальцем, окинув презрительным взглядом испачканные в краске тряпки, что так необдуманно бросила Тай Ли, Азула с невероятным облегчением оглядела собственное лицо. Ни единого шрама, а теперь, когда она свободна от токсичных удушливых белил, принцесса могла взглянуть на свое истинное отражение. Она цепляется взглядом за укромно стоящий тюбик, бесцеремонно хватая и снимая колпачок, она долго и муторно любуется этим насыщенно-розовым цветом. Упирая красящий грифель во вздернутые сердитые побледневшие губы, медленно и уверенно нанося помаду, она ловко и практически молниеносно возвращает своему лицу утерянный шрам. Значит ли это, что Синяя Маска где-то неподалеку? Значит ли это, что Синяя Маска — агент Дай Ли? У кого бы это можно узнать? — задумавшись, Азула ленно откинулась на спинку стула, погружая тяжелый непримиримый взор в свое бледное и обеспокоенное отражение. Тай Ли захлопотала вокруг, кажется, желая отделаться от маски воинов Киоши незамедлительно. Вальяжно и практически бесшумно, покидая элегантно стул, словно это был исподтишка занятый чужой трон, Азула отходит к огромному распростершемуся окну, что встречало ее звездным небом и непроглядной теменью. Воспоминания пытались накатить забытой волной, обрушиваясь на слабые хлипкие скалы терпения, в надежде их либо разбить, либо сгладить — подчинить. Но принцесса Азула не сдается! Принцесса Азула не умеет проигрывать. Не умеет сдаваться, — ее пальцы гордо сжимаются в кулак, ногти больно впиваются в ладонь. Кулак доблести и чести, который она хочет продемонстрировать всему миру, а особенно — этому падшему Ба Синг Се — с его грязными Нижними стенами и убогими правилами. Чтобы такого сделать, чтобы заявить о себе и не предстать перед Царем Земли в недостойном виде? Мама, мама, скажи мне, пожалуйста? — внезапно веки распахиваются, словно ощущая, что мама где-то настолько близко, может быть — прямо сейчас, стоя за ее спиной, возлагает свою легкую узкую королевскую ладонь Азуле на плечо, точно также заглядывая далеко и глубоко в небо. Раз гад Лонг Фенг сидит за решеткой, может, стоит порыться в его архивах? — прикусывает она инфантильно губу, не зная, за какую идею хвататься первой? Найти того, о ком говорил отец? Прямо сейчас подставиться под удар — только таким образом можно понять: имеет ли власть Царь Земли и полностью ли упразднен Лонг Фенг? — губы плотно сжимаются, рисуя ломанную линию. Но если Лонг Фенг все еще держит у власти агентов Дай Ли, то останется ли незамеченным попытка пробраться в его покои? В его дела? Как же? Как же ей побольше узнать о Синей Маске? Да так, чтобы не раскрывать своей личности? Возможно ли это? — призадумалась она. Есть же небольшая вероятность, что Синяя Маска никак не связан с Лонг Фенгом… — она в ужасе окунает взгляд в ночную борозду шелестящих деревьев. Единственным человеком, которому в какой-то невероятной фантазии было выгодно с ней так поступить… остается… Отец? — на это могло бы быть множество причин, возможно, таким образом он пытается наказать свою дочь? Сделать ее сильнее? Или же это лишь желание избавиться от Азулы? — когда только допускалась сама мысль, что отец мог пожелать ее смерти, мог возжелать избавления от ее общества — думы брала такая морозная и скрипучая безнадега, в которой мысли застревали, а желание найти конечную цель — расплывалось. Все вокруг стали казаться мерзкими гадкими врагами, Азула даже не могла побороть своего пренебрежения к Мэй и Тай Ли, ощущая свою незащищенность и такую беспардонную слабость, которую она так старательно маскировала и прятала. Синяя Маска в тот день не просто обесчестил ее, он уничтожил ее будущее, связал по рукам и ногам мысли и чувства. Шаг влево, шаг вправо — громкая сенсация. Чего? Чего она так судорожно боялась? Чего ей больше всего в данный момент не хотелось? Зная, что это может произойти, Азулу бросало то в жаркую ненависть, то в холодное оцепенение. Нельзя, чтобы эта правда о ней вылезла наружу. Нельзя, чтобы Мэй и Тай Ли, Дай Ли, Царь Земли и Лонг Фенг об этом узнали… — она находит в себе смелость, чтобы посмотреть в не очень-то лучезарные лица своих подруг. Черными разводами тянулась по лицу Мэй размывшаяся краска, делая ее вид немного устрашающим. Ее смольные волосы, идеально бледная кожа, а еще эти жуткие черные пятна — она была вылитый призрак. Вылитый ненасытный дух… Нельзя, чтобы отец и вся Нация Огня узнала о таком кошмарном падении собственной принцессы, — Азула с необъяснимым шармом срывается с места, размеренно и вдумчиво делая каждый свой шаг в небольшой комнате, физически ощущая колкие и тяжелые взоры своих подруг. Они ждут. Они все от нее чего-то ждут. СЕНСАЦИЙ?! — резко, почти истерично взглянула на них в ответ, дожидаясь, пока те трусливо сдадутся и падут пред ее взглядом, опуская собственные. Что они так уставились?! — по конечностям пробегает холодок, особенно, когда ветер за окном заунывно зашелестел, уронив пару склянок на подоконнике. Спать здесь — в оплоте предательства, разврата, в стане врага — все равно, что дожидаться прихода Синей Маски. Если Дай Ли или царь… Дай Ли или Царь? — Азула была уверенна, что они не заодно. Царь слишком сентиментален, стоит только вспомнить его страсть к собственному медведю… вряд ли этот недалекий способен на чудовищную жестокость, ведь он так учтиво поддержал принцессу, укрывая от бесхребетного падения прямо в тронном зале. Этот истукан довольно эмпатичен. Эмоции — слабость. Особенно, если ты король! — ее брови в недовольстве практически сомкнулись у переносицы, рисуя такую явную озадаченность. Ее словно рвало в две стороны, вот был бы Нигихаями… с ним все было бы проще и чувствовала бы она себя увереннее. Духи складывают историю так, что руки остаются беззащитными. Какова вероятность, что их раскусили? Какова вероятность, что Синяя Маска все понял и уже скребется в ее спальню — здесь — в стане врага. От одних только мыслей по ее коже пробежались мурашки, она хотела остановиться, вцепиться когтями в собственные руки и сжать так сильно, так сильно… чтобы наконец ощутить хоть какую-то известность, чтобы дать себе понять, что она не одна. В этом ужасном и отвратительном происшествии она не одна… Проклятый Ба Синг Се, — метнула она разъяренный взгляд в окно, кажется, скребя ногтями деревянную раму окна. Этот город падет. Этот город уже пал, — на ее лице вырисовывается коварная и такая обездоленная улыбка. Вся ее неуверенность — это просто страхи, все ее догадки — не больше, чем паранойя. Она пришла сюда за определенной целью — и она ее достигнет, и никакой Синей Маске, никакому аватару и никаким Дай Ли не остановить огненный и такой титанический напор принцессы. Она была полна решимости разнести в щепки каждого — каждую улицу, каждый дом, если хоть кто-то что-то знал о том наглеце и мерзавце, что среди ночи пробрался не только в ее тело, но и осквернил душу. Те, кто будут покрывать этот падший город невежд — их ждет та же участь. Берегись, Синяя Маска, принцесса Азула не даст тебе спуску. Принцесса Азула не поддается страхам, особенно, если они безобоснованные.

      — У нас появилась невероятная возможность, девочки! — ее такой игривый и мелодичный голос, вновь притянул их рассеянное внимание. Они были молчаливы, хоть Тай Ли тотчас же заулыбалась, стоило ее принцессе обратить на них свое исключительное и неповторимое внимание.

      — У Мэй, наконец, будет не такой мрачный макияж? — расхохоталась Тай Ли, тыча в рядом примостившуюся Мэй пальцем, доводя ту до зубного скрежета. Сколько бы Мэй не терла белоснежную ровную кожу под своими глазами — эта краска словно въелась, что не могло не радовать Азулу. Она искрометно переглянулась с Тай Ли, посмеиваясь над неудачами Мэй. Это было так мерзко и бесчестно с их стороны — глумиться и издеваться над подругой, но — увы, их отношения внутри собственного треугольника всегда были такими. И не было смысла смотреть друг другу в рот и клянчить похвалу, особенно, если за спинами друг друга не выливалась истинная и такая некультурная правда, о которой непринято было говорить в глаза. Только в тишине, только, пока никто не слышит. Зуко терпеть за это не мог Азулу, она всегда казалась ему чересчур неправильной, наглой и безрассудной, особенно, когда так беззастенчиво с Тай Ли обсуждала Мэй, а с Мэй посмеивалась над Тай Ли. Гнусная. Гнусная девчонка! Гадкая! Гадкая и подлая стерва! — Зуко всегда так думал, просто потому что завидовал, ведь он — ничтожество, у которого даже и друзей-то нет. Азула вспомнила его глупое и обиженное лицо, с которым он так старательно пытался ее вразумить, отчего на душе стало заметно легче.

      — Ха. Ха, — плохо скрывая раздражение, Мэй пытается в сарказм, все еще стараясь оттереть угольно-черные разводы.

      — Может быть, оно ядовито? — глумливо беспокоясь, поинтересовалась Тай Ли, близко-близко рассматривая лицо Мэй, на что та бесцеремонно швырнула тряпкой, попадая Тай Ли прямо в глаза. Та недовольно вскрикнула, тут же снимая перепачканную тряпку, швыряя в пол, обиженно таращась на заметно повеселевшую Мэй.

      — Я говорю о захвате всего Царства Земли, — невозмутимо проигнорировав ребячество подруг, продолжила увлеченно Азула, растягивая губы в вольной усмешке. Наконец-то! Наконец-то настало время мстить! — Сотни лет Племя Огня не могло попасть в Ба Синг Се снаружи, но теперь мы внутри, — она верила в свои слова, возгораясь словно фитилек, тлея и гася мысли о собственных страхах. — И мы можем сделать все сами, — даже отец сказал, что в Дай Ли много предателей и доносчиков, осталось только нарваться на нужного человека, тогда, становясь на ступень ближе к правящей власти можно будет задать собственные вопросы. Только упразднив Царя Земли, заняв его место — она сможет заняться собственным расследованием, чтобы наконец прознать: кто же скрывается под синей маской? Кто бы что не говорил — никто не знает, что она и есть принцесса Азула, ведь прямо сейчас — она безродная девка с Острова Киоши. Если в Царстве Земли устроили заговор против королевской династии Нации Огня, но держат это в секрете… на это должны быть причины, возможно, причина кроется в том, кто скрывается под ликом Синего Духа.

      — Надо же! Ты так в этом уверена? — Тай Ли восторженно засияла, хлопая радостно в ладоши. — Поэтому ты мне и нравишься! — это не могло не польстить разгоряченной Азуле, хоть ее мысли в данный момент и путались, все время спотыкаясь и одергиваясь о Синюю Маску — интуиция подсказывала, что она на верном пути.

      — У нас идеальная позиция для того, чтобы организовать восстание и свергнуть Царя Земли, — она говорила это без тени сомнения, искренне веря, что Царь Земли — ошибка природы, от которой она запросто избавится, даже если он тысячу раз спасет ее от падения. Никто не сможет даровать ей спасение от Синей Маски. — Ключ ко всему — Дай Ли, — возможно Синяя Маска и есть агент Дай Ли… Она говорила твердо, уверенно, жестоко. — Тот, кто контролирует Дай Ли — контролирует Ба Синг Се! — первое время после отсидки Лонг Фенга в тюрьме — мало что изменится, хоть и стало известно столь много благодаря наивности царя земли. Слишком много сил они бросают на эту бесчестную военную операцию во время затмения… не понимая, что скользкий враг ползет незаметно под ногой. Это очевидно — Дай Ли не только ключ к Ба Синг Се, Дай Ли ключ к Синей Маске и тайнам Лонг Фенга, вряд ли такая закостенелая организация, двигающаяся под руководством одного главнокомандующего, при его жизни, хоть и в нарах тюремной камеры — резко от него отступили. Их слишком многое связывает, уклад жизни Ба Синг Се всегда был довольно фривольным и сюрреалистичным. И если этот гад Лонг Фенг действительно сватал отца за какую-то безмозглую сестрицу Куэйя — значит он многое на себя берет, не просто во внутренней политике города, страны — а и во внешней. Кто он такой, чтобы диктовать отцу свои требования, шантажом вымогая согласие? Да уж лучше честная борьба, ежели гнусное трусливое подхалимство! Отец не такой. Отца должно было здорово так гневить подобное развязное поведение в сторону его семьи. Никто не смеет оспаривать решения, принятые Озаем, только Азула, только незаметно, только аккуратно, потому что она знает: когда можно, а когда бесповоротно нельзя. Не зря Джао лип, вспорхнув под крыло Азулы — попасть под горячую руку отца довелось не только Зуко, у которого с самого детства был бойкий и безрассудный язык. Только отец и она, больше никого не надо, только лишь вместе они способны закончить столетнюю войну. Только отец стоит того, чтобы пережить все ущербные нападки Царства Земли и Синей Маски! И ради того, чтобы сохранить свою честь — они будут повержены, — Азула резво обернулась, встречаясь с веселым взглядом Тай Ли, которая тут же вопросительно выгнула брови, кажется, переставая дышать. Если принцессе грозит беда и разоблачение, значит — ты, подруга моя, возьмешь на себя эту тяжкую ношу. Кто докажет, что все эти нападки пережила Азула? Никто! Азула жива и здорова, а вот Тай Ли… если надо — ее тело тотчас же окажется в той же канаве и Тай Ли первая же на весь земной шар будет горестно страдать о произошедшем. И никакая честь принцессы Азулы не пострадает, даже наоборот — ее фигура возрастет, порастет благородством и милосердием, ведь принцесса не отвернулась от Тай Ли после такого позора, а напротив — протянула руку помощи. И тогда все это Царство Земли вместе с Синей Маской взвоет, ведь Тай Ли скажет, а она действительно скажет, что в тот день нападение было совершено на нее.

      Грудой ненужного хлама Мэй примостилась на острых угловатых ступенях дворца, подставляя выверенное белилами недовольное лицо, Азула подмечает, насколько ей не идет красная помада — она визуально делает ее губы еще меньше. Что Зуко мог в ней найти? Азула недовольно сложила руки на груди, подозрительно щурясь, не спуская обиженных глаз с Мэй, которая, кажется, специально ничего не замечала. Прислонившись вплотную к большой мраморной колонне, сливаясь зелеными одеждами со стенами дворца, на мгновение от волнения переставая дышать, Азула, слыша еле уловимый скрежет — ползет взором ввысь. Она моментально застывает, завидев на огромной высоте, практически под самым королевским козырьком, притаившись мелькнули черные одежды. Не может быть! — и злится, и ругает саму себя, в последний момент будто бы передумывая, желая остановить весь процесс, тут же беря себя в руки, изнемогая от того, насколько же близкой она оказалась к правде. Неужели агенты Дай Ли шпионят? Есть ли среди них Синяя Маска? Она изо всех сил пыталась побороть то оцепенение, что накатывало на нее всемогущей холодной лавиной. Что если он здесь? Прямо сейчас? — ее волосы от собственного же дыхания дрогнули, жалостливо покачиваясь.

      — Я устала носить эту девчачью одежду! — Азула моментально устремляет взор на Мэй, которая соизволила заговорить. Как вовремя! Молодец, остаешься на работе! — Не понимаю, как в этом можно сражаться? — брезгливо приподнимая полы тяжелого платья, почти что ругнулась Мэй, наверное, вспоминая каким путем им достались эти невежественные несвежие одежды. Но что поделать? — нервно вздыхает Азула, на самом деле довольствуясь тем, насколько неважно и неприятно Мэй себя чувствует, ощущает. Так тебе! Так тебе и надо! — кажется, улыбка сама собой заполонила ее лицо, а удовольствие полностью вытеснило глупый страх. Агенты Дай Ли гнетущей тучей нависали над необремененными заботами девочками, что вовсю старались разыгрывать этот спектакль более натужно.

      — Может быть поэтому они такие хорошие воины? — Тай Ли отпускает скабрезную шутку, над которой отзывается в издевке все ее тело — она словно летающая змея, все изворачивалась и так и сяк, но ей было все мало и мало — она так без стеснения демонстрировала свои блестящие акробатические таланты, заставляя Азулу в глубинах своего сердца рождать такую ядовитую черную зависть. А ведь Тай Ли была во многом лучше: красивая, легкая на подъем, очень искусный боец, хитрая, хоть и прикидывается дурочкой, а ее эта отменная и такая особенная жестокость — просто пленяла. — Надо всего лишь снять платье! — а Тай Ли жеманно пританцовывала, поглаживая бесстыдно себя то по груди, то по бедрам, так вычурно демонстрируя свои самые выгодные стороны. Без сомнений — она была хороша, практически идеальна, если без оглядки на ее обыденное происхождение. Хоть и дворяне, но давно беднеющие, без каких-либо заслуг, практически угасающая династия — ни одного сына в роду.

      — Сколько еще нам служить Царю Земли? — нервозно и, похоже, совсем не стесняясь эмоций, произнесла Мэй, давясь собственной желчью. Кого она так ненавидит? — призадумалась Азула: действительно Царство Земли или же саму Азулу? Ненавидит за то, что вынуждена служить, подчиняться и с поклоном благодарить? — Азула не спускает с девочек глаз, хоть они и дуры — но они полезные дуры. — Если мне еще раз придется убирать медвежий навоз — меня стошнит, — это позабавило вставшую на руки Тай Ли, плавно опустившуюся обратно на ноги. Мэй явно выказывала свое особенное раздражение, с одной стороны, вроде бы тяготясь такой сложной и опасной работой, но с другой — принцесса Азула слишком выгодный друг, ссориться с которым пока что не в ее интересах. Азула единственный человек, кто так лихо и хватко расправился с властностью ее же матери, — Мэй до сих пор с трепетом вспоминает тот момент, ведь за нее и ее честь еще никто никогда не вступался!

      — Принцесса Азула обещала, — стоило Тай Ли назвать ее по имени, как Азула внезапно с ужасом подумала: а ведь среди этих шпионов, прямо сейчас, может оказаться Синяя Маска. Стоит ли удивляться, если он вдруг прознает и решит ее в ночи навестить? Ну и что! Нельзя вечно жить в страхе и скрываться! — Азула, полная решимости, взглянула с невиданных ворчливых высот дворца в спокойный нескончаемый горизонт, что так фривольно открывала небольшая площадь, — кажется, немного успокаиваясь. — Что мы вернемся домой, как только поймаем аватара. Надо только подождать.

      — Тише! — воровато оборачиваясь по сторонам, шикает Мэй. — Хочешь, чтобы весь дворец узнал, что мы из Народа Огня? — строгая, несломимая и с такой явной материнской обеспокоенностью, хоть и мать, но такая же, как и ее собственная: вечно недовольная, подозрительная, старающаяся все в этой жизни сделать идеально — даже преступление.

      — Извини, — тотчас же отозвалась легкомысленно Тай Ли, распахивая по-детски глаза, демонстрируя смольные густо-накрашенные ресницы, в поражении приподнимая руки. Азула ползет взором ввысь, достигая знакомые и такие въедливые фигуры Дай Ли, которые, насытившись нужной информацией — словно крысы с тонущего корабля — бегут скорей, быстрей, дабы получить свой сыр из мышеловки, поощряясь с руки хозяина. Время пошло, — цокнула она надменно языком, в ожидании напрягаясь, ведь совсем скоро она и ее ночной насильник обязательно встретятся. У них нет выбора.

      — Отлично сработано, девочки, — полностью удовлетворенная, одаривающая их одобрительными и такими хвалебными улыбками, Азула покидает свое незамысловатое укрытие. — Уверена, Дай Ли передадут наше сообщение, — в ее глазах горел азарт, жар во всем теле заставлял в мыслях изнывать, а такое странное волнение — подкашивало ноги.

      — Девчонка! — всего одно слово Мэй, на которое Азула реагирует молниеносно и без лишних вопросов, гордо вздернув подбородок, замечая впопыхах несущуюся в сторону дворца подружку аватара, зажимающую какой-то ветхий свиток.

      — Ну что ж, этого и следовало ожидать, — махнув призывно рукой, Азула направляет свой бескомпромиссный резкий шаг внутрь дворца, пряча наконец кожу от столь въедливого солнца. Иногда желалось просто залечь на какое-нибудь каменистое дно, выжидательно притаиваясь, чтобы в самый неподходщий для жертвы момент — схватить! Да так, что она, захлебываясь страхом — вскрикнет, не успев ничего толкового предпринять. Что эту маленькую невежу с Южных Полюсов так отчаянно напугало? Хм, а что это за свиток, что она зажимала в руках? Может быть, эта мерзкая тварь что-то узнала про Синюю Маску и его преступление против Короны Народа Огня? — Азула напряглась еще сильнее, сердце отстукивало бешенный ритм: как не хотелось, чтобы все сорвалось, как бы не хотелось, чтобы хоть кто-то, а в особенности — отец — узнал, что же такое скрывает принцесса Страны Огня. Жуткую невротичную тайну, отмыться от которой, наверное, не получится никогда. Свидетелей стоит убирать, но так как она подружка аватара — это необдуманный и импульсивный ход. Но что, если у Азулы не будет другого выхода? Если эта мерзавка наберется смелости и начнет болтать? — глаза Азулы заполонила беснующаяся злость, которую, кажется, она уже не могла так спокойно утихомирить, как это было раньше. Находясь в столице Царства Земли — она ощущала себя посмешищем, в котором против нее и ее отца давно плелись интриги. Безжалостные, гнусные и такие жестокие.

      — Очень удачно, что Царь Куэй решил отойти на послеобеденный сон, а следом у него важный разговор с Советом Пяти, — посмеиваясь, но так отчужденно, взирая на все происходящее свысока, Азула даже не стеснялась возможного присутствия Дай Ли — с этими гадами у нее собственные счеты. Остается найти своего человека… — Слабаки всегда проигрывают из-за священности собственных ритуалов, — а в голове всплывает злобный деспотичный образ Азулона, что под страхом смерти наказывает придерживаться даже самых безумных традиций. — По местам, — вальяжно и очень осторожно, Азула подгибает колени, покорно присаживаясь, блестяще выполняя роль отпетого слуги, за спиной которого подло наточенный клинок, что обязательно найдет нужную спину. Шелест рядом взметнувшихся юбок — мгновением улавливая, Азула дает одобрительный кивок каждой, останавливая свой томный практически непристойный интерес на Тай Ли, отчего та так засмущалась, так неуверенно заерзала на месте, словно тысячи иголок вонзились в ее тело.

      — Что мне сделать для тебя? — она была готова внимать любым приказаниям своей величественной и непобедимой принцессы.

      — Займись ею, — это прозвучало так небрежно, так наспех, но при этом эта обаятельная улыбка одними уголками ее аккуратных форменных губ — заставляют Тай Ли на мгновении забыться, а сердце застучать чаще.

      — Да, принцесса, — не скрывая своего триумфа, мягко заулыбалась Тай Ли.

      Как только торопливые шаги эхом донеслись до каждой, Азула еще раз с нарочитым пренебрежением оглядела пустующий трон Царя Земли, кажется, довольствуясь. Гулкие вздохи сменились резкими перебирающимися шагами, то и дело срывающимися на скорый тягостный бег. Катара остановилась, облокачиваясь о холодный камень стен, только ее взгляд замечает подозрительный блеск чужого взора, как Азула загадочно ухмыляется, на корню остужая нарастающий пагубный пыл собственного сердца. Следовало довести игру до логического завершения. Она приближалась так неистово и так отчаянно, выказывая всем своим выражением, всеми своими движениями, насколько обескураженной и озадаченной была, неужели этот ерзающий в ее руках свиток — причина такому поведению? Азула расслабила скованное лицо, с нарочитым безразличием посматривая из-под опущенных век, словно рептилия, притаившись в шелестящей траве, стараясь слиться то ли с помещением, то ли и вовсе превратиться в камень, выстужая каждую искру, что с новым вздохом зарождалась.

      — Отлично! Ты здесь! — переступает порог напуганная Катара, а ее глаза распахнуты так, словно она убегала от чего-то поистине устрашающего. — Происходит нечто ужасное, — Азула не успевает с облегчением выдохнуть, ведь девчонка глупа и ничего не знает, ибо для них с аватаром позор принцессы Народа Огня — наиприятнейшая новость. — Народ Огня проник в город, я только что видела принца Зуко и его дядю, — когда Катара говорила, она не могла надышаться, все еще от кого-то убегая, но только в своих мыслях. Азула и виду не подала, на звуках имени собственного брата ощущая невероятную тряску во всем теле, сердце и мысли не давали покоя, наперебой вдохновляя поквитаться. Зузу? Он здесь? Какая чудесная новость, — она чуть было не улыбнулась, не в силах больше сидеть сложа руки.

      — Где ты его видела? — медленно поднимаясь, практически не разгибаясь, скованная по рукам и ногам леденящим выжигающим восторгом — не сдержалась принцесса, готовая нанести своему самому любимому родственнику незабываемый визит.

      — Чайная Жасминовый дракон… — на одном дыхании пролепетала Катара, только после с опаской обращая взор на неприветливого вида Азулу, что таинственно примостилась в тени. — Надо немедленно сообщить Царю Земли! — практически взвыла Катара, тотчас же запнувшись, стоило Азуле и ее приспешницам сделать шаг навстречу, выказывая свои подлые бесчестные лица.

      — О, не волнуйся, — ядовито улыбнулась Азула, останавливаясь на полпути, стоило Катаре с ужасом все понять. — Я прослежу, чтобы он узнал! — брошенная так глумливо фраза, после которой Катара откупоривает флягу, взмахнув оборонительно рукой, вытягивая длинный жгут струящейся воды, готовая защищаться. Не успела Азула и взгляда через плечо бросить, как Тай Ли легким кувырком, достигает обескураженной и напуганной Катары, в прыжке толкая девчонку в плечо. Та покачнулась, падая на холодный пол, зазря проливая призванную воду, в поражении теряя сознание. Азула продолжала наступать, довольная побежденным видом глупой девчонки, вырывая из ее ослабевших рук документ, который та с таким трепетом несла, Азула какое-то время не решается встретиться лицом к лицу с той правдой, которую может освещать этот документ.

      — Та-ак, значит Зузу тоже в городе, — мягким и бархатистым сделался ее голосок, пока руки разворачивали небрежно свернутый документ. Хм, план по захвату Страны Огня, — не веря своему везению, усмехнулась почти вслух Азула, тотчас сворачивая и передавая Мэй. — Думаю, пора повидаться с семьей, — это последнее, что она бросила девочкам, чувствуя, с каким негодованием на нее посматривает Мэй. Нет, Азула этого абсолютно и совершенно точно не видела, но кожей она ощущала эти колющие предметы, что так неистово и ревниво швыряла в нее Мэй. Зуко здесь? И старый кабан тоже? — она почему-то впервые была так рада за столь долгое время, ведь теперь — в стане врага она не одна. Идиот Зуко наверняка только и ждет, пока папочка призовет его обратно… издеваться и тешиться можно сколько угодно, но пока что брат — это единственное, что внушало ей чувство спокойствия и умиротворения в этой чужой невежественной стране. Только Зуко и никто больше не способен ее понять, только Зуко может действительно стать тем, кто сможет, может быть, хоть немного приблизить ее к разгадке. Она не знала почему, но была полностью слепо уверена, что этот бесхребетный истукан тот, на кого она могла бы положиться. И сколько бы лет не прошло, сколько бы не мусолилась тема с его изгнанием и таким вопиющим их расставанием — она хотела его узреть, она хотела всмотреться в такие родные глаза, глядя в которые ей казалось, что это ее собственные. Зуко, мне так страшно, если бы ты только знал…

*      *      *

      Вальяжно смыкая руки за спиной, выпячивая объемный живот, дядя с умиротворением и удовольствием поглядывал на то, с какой охотой заполняется его новая чайная. Зуко покосился на дядю, изподволь принюхиваясь, находя странным новый дядин аромат — нет, он больше не пах, как стая немытых бизонов, он пах очень приторно, сладко, с нотками имбиря. И самое главное — самое приятное это то, что больше никакого запаха спиртного, хоть на дяде еще видны следы его пристрастия — он вел себя сдержанно, много улыбался и довольно дружелюбно начал свой первый день. Неужели дядя дожидался пока его прихворавший племянник выздоровеет? — Зуко вдруг призадумался, кажется, взглянув на дядю другими глазами. Дядя, должно быть, не может решиться на что-то серьезное, пока Зуко грозит беда. Вот старый кретин! Хоть бы денег заработал, а ему — старому увальню лишь бы отговорку найти, почему бы не работать, — практически высмеял его Зуко, рисуя на лице добродушную, хоть и такую саркастичную улыбку.

      — Кто бы мог подумать, что когда мы приехали сюда как беженцы, что у меня будет собственная чайная? — Айро так мечтательно, раскачиваясь на волнах собственного восторга вдруг начал, радуясь словно ребенок. — Вкладывай в дело душу, Зуко — и жизнь тебя наградит, — настоятельным жестом, практически пригрозив пальцем, Айро все меньше и меньше мог скрывать тот шквал радости и гордости, то и дело поправляя собственные одежды, тщательно следя за заметно ослабевшей осанкой — жизнь вне дворцовых правил совсем расслабляет.

      — Поздравляю, дядя, — с наслаждением произнес Зуко, даже не обижаясь, что старик опять несет чепуху и полностью зарылся во лжи, ведь Зуко на душе так легко и спокойно. Голос в его голове исчез. Пропал. Теперь Зуко свободен, он выполнил то, почем так старательно его мучила Синяя Маска, чтобы в одночасье с оргазмом пропасть. Вспоминая тот безумный вечер за стенами Ба Синг Се, у Зуко то и дело вырывалась такая мнительная и мечтательная ухмылка. Никаких угрызений совести, никакой жалости — одно лишь утоление той нескончаемой изнуряющей жажды, утоление того необъяснимого маниакального зуда. Отпущение и свобода. Свобода мыслей, свобода действий. Синяя Маска осталась только как забавный реквизит, которому место, возможно, уже на помойке? Он прошел этот этап и вышел из него победителем. Маска пуста, в ней больше не живет темный попутчик, он его освободил. Интересно, а если бы Зуко вышвырнул эту маску, голоса бы прекратились сами собой? От мыслей, что этот жестокий и такой пугающий голос вернется, наказывая Зуко невыносимым животным голодом — его пробирал озноб. Сегодня же принц Зуко навсегда избавится от того, кто червем поедал его мысли, тем самым проводя черту. Отдаваясь смиренно в руки деде — он завершает прощанием с Синей Маской ту старую жизнь, навеки расставаясь с тем демоническим голосом.

      — Большое тебе спасибо, — а дядя все не мог перестать улыбаться, заражая племянника такой легкостью, которая, казалось, даст принцу Зуко ощущение полета.

      — Ты это заслужил — Жасминовый дракон будет лучшей чайной в городе! — а Зуко не мог не нарадоваться новому красивому интерьеру, тем красивым коврам, которыми была устлана новая чайная. Все же, он не зря расстался с короной Азулы. Все же, не зря он сделал этот вклад — вклад в будущее. И не имело смысла теперь ничего: ни война, ни аватар, ни то, что он наследный принц.

      — Нет, — вдруг задумался Айро, поднимая взгляд на воодушевленного племянника. — Спасибо за то, что ты со мной в этот замечательный день. Это много для меня значит, — Айро распростер руки, кажется, уронив пару слезин, стоило Зуко пасть в его крепкие объятия. На секунду. Всего на какое-то легкое мгновение, будучи к дяде столь близко — интимно близко, Зуко почувствовал тот незабываемый запах, которым обладала лишь рисовая водка, которой так отчаянно баловался дядя. Зуко перекосило, в мановение ока на его лице застыло выражение ужаса, злости и ярости, маской отпечатываясь, напоминая ту жизнь, от которой они так судорожно убегали. И ведь дядя обещал! Он что соврал? — не верит своим опасениям Зуко, отстраняясь, снова возвращая своему лицу непроницаемое легкомысленное выражение. Кажется, дядя ничего не заметил. Зуко склонил голову, пристально разглядывая дядю, теряясь в догадках: это все видится ему? Это все так бестолково кажется? Дядя ведь перестал пить. Он же обещал. С уходом голоса Синей Маски ушло и дядино пристрастие…

      — Что такое? — вдруг озадачился Айро, от него не могло ускользнуть такое странное поведение племянника.

      — Ты пьешь? — это прозвучало скорее, как утверждение, ежели вопрос, на что Айро широко улыбнулся, утомленно качая головой.

      — Нет, — с его слов слетела то ли усмешка, то ли искренняя радость. — Разве можно пить, когда твоя мечта сбывается? — дядя спрятал потряхивающиеся пальцы в широкие рукава, резко разворачиваясь, начиная без оглядки удаляться. Может, дядя прав? — опустил глаза Зуко. Раньше дядя страдал, живя по соседству с пьяницами и разбойниками, теперь дяде незачем пить, ведь он достиг всего, к чему так долго и тщетно тянулась душа. Зуко улыбается. Искренне, словно ребенок — ему хочется, хочется верить в то, что жертва, принесенная им, оторванная от самого сердца и так нижайше проданная в руки первому встречному — это лотерейный билет. Это путь, который изменил не только его жизнь, но и жизнь дяди, ведь Зуко не зря страдал…

      — Жасминовый, пожалуйста, — послышалось из-за стола, на что Зуко тут же отреагировал, кажется, полностью выколачивая из себя спесь, достойную трона огня. Теперь он просто Ли — просто мальчик из чайной. Беженец, трудом и творческим подходом открывший собственную чайную. Разве это не замечательно? — берет поднос, разнося горячие кружки, наполненные чаем. И вот, вроде бы, жизнь стала ровной, на душе цветет весна, солнце греет душу, а мысли чисты как майское солнце на безоблачном небе.

      — Эй, парень, — кто-то резко хватает за руку, Зуко чуть было не спотыкается, опрокидывая поднос с горячим. Он хотел резко одернуть руку, да грубо выставить нахала, он поворачивается с полной уверенностью дать не только словесный отпор. Как только глаза внимают неизвестному голосу, у Зуко внутри все вздрагивает, терпение и выдержка натягиваются, готовые порваться, будто струны. Недовольное строгое лицо, высокая статная фигура в тревожащих черных одеждах, державшая принца Зуко так бессовестно, словно преступника. Все гости, что пришли пригубить дядиного чайку с волнением поглядывали на недружелюбного гостя, озадаченно перешептываясь. Агенты Дай Ли… Что им здесь нужно? — занервничал Зуко, стараясь изо всех сил не подавать виду. Он был готов вступить с ними в схватку, как вдруг такой мелодичный и певучий голос дяди раздается за его спиной:

      — Королевские служащие… — Зуко обернулся, глаза дяди были недовольно сощурены, а тон становился все менее дружелюбным. — Какая честь для нас. Пришли отведать чайку? Могу порекомендовать вам свой фирменный, с деликатно крепкой заваркой. Что скажете?

      — Не до тебя, старик. Есть пара вопросов к вам, господин Ли, — агент Дай Ли очень настырно и так пугающе напирал, практически оттаскивая из чайной.

      — Ко мне? — распахнул уста в непонимании Зуко, делая так искусно наивное лицо.

      — Давайте выйдем, — парирует Айро, прогоняя агентов Дай Ли, хвостом идя по пятам, с тревогой посматривая на то, как уводят растерянного племянника. — Не переживайте, — обращается он к гостям чайной, начиная глупо хохотать. — Это просто недоразумение, — на этих скорых словах он догоняет Зуко, начиная с ним игру в переглядки.

      — Да! Это он! — ткнул в Зуко корявым пальцем бледный трясущийся Пао.

      — Я не понимаю! — заметно занервничал Зуко, выходя из себя, вовремя схваченный под руку дядей.

      — Это он. Он шатался с моей Джин! — а Пао продолжал, и только стоило ему назвать ее имя, как градом поползли с него ручьем слезы.

      — Я ничего не делал! — моментально вспылив, закричал на него Зуко, а Дай Ли крепко держат, пока парочка других помогают Пао не рухнуть наземь.

      — Господа! — вышел в центр Айро, выстраиваясь между племянником и бывшим начальником в преграду. — Давайте разберемся: что здесь происходит? Почему меня и моего сына отрывают от работы? У нас, между прочим, сегодня первый день. Распугаете только клиентов, почем зря! — стал старчески причитать, на что Зуко лишь презрительно фыркнул, надменно и бесстрашно вглядываясь в обмякшее тело Пао, который тотчас же потерял сознание.

      — Этот господин уверяет, что его дочь похитили. Она пропала около тринадцати дней назад. Этот господин утверждает, что это сделал ваш сын. Он пробивался сквозь Верхнее Кольцо очень отчаянно и довольно неотступно, — начал агент Дай Ли, что придерживал Зуко от необоснованного нападения.

      — Джин пропала? — в удивлении распахнулись веки дяди, он был в таком нескрываемом шоке, что его глаза, наполненные состраданием и печалью, тотчас же упали на потерявшего сознание обездоленного Пао. — Какое горе, — сочувствующе дотрагивается до его плеча, а Пао разлепляет опухшие и заплаканные свинцовые веки. — Это ты так не можешь простить нам уход в Верхнее кольцо? — а голос дяди сделался таким учтивым, спокойным, совсем немного — причитающим, и только Зуко мог уловить эту колкую необъяснимую и скрытую для остальных — жесткую беспринципность — несгибаемость генерала в отставке. Казалось, дяде нет никакого дела до горестей Пао, особенно — если это как-то порочит или портит жизнь ему и его единственному племяннику. — Я думал, мы расстались обоюдно, кто же знал, что ты так злопамятен, — а тон дяди продолжал быть таким бескомпромиссно отчитывающим, хоть и заунывным, убаюкивающим и удивительно спокойным, Зуко даже не верил в то, что слышали его уши — это было просто чудовищно. Лицемерно — в духе дяди. Не зря он всю жизнь беспрекословно отстаивал право и честь Хозяина Огня. — Ты же сам был так против, чтобы мой сын общался с твоей дочерью, видите ли, мы неровня вам, а теперь, ты заявляешься, стоило мне и Ли уйти к господину Квону, чтобы обвинить нас в чем-то? Хочешь разрушить наши жизни? Будешь вымогать деньги? — Айро горестно покачал головой, театрально схватившись за сердце, начиная свою обаятельную игру. Агенты Дай Ли тотчас же отпустили Зуко, бросаясь за карикатурно теряющим сознание Айро, на что Зуко смотрел с пренебрежением и брезгливостью, не веря своим глазам — они все такие, начиная Созином, заканчивая маленькой дрянной Азулой.

      — Моя дочь… — начал было Пао, а слова застряли, глаза его закрывались, он тычил пальцем в Зуко, смотрел на него как на монстра, но не мог выдавить и слова, вновь обессиленно теряя сознание.

      — Этот человек обвиняет вас, господин Ли в пропажи своей дочери. Что вы знаете о Джин? — к Зуко обернулся один из агентов.

      — Эта девушка оставляла мне чаевые. Один раз дядя заставил меня с ней погулять! — ткнул в Айро раздраженно пальцем. — Все, что я знаю, так это то, что она грезила уехать из Ба Синг Се, что отец плохо с ней обращается. Это все. Больше я ничего не знаю, — Зуко таращился на них с нескрываемым ужасом, совершенно не моргая, в какой-то момент утомленно сникая.

      — В какой день она пропала? — подал голос Айро, вставая с колен, принимая помощь от агентов Дай Ли.

      — Пятница. Тринадцать дней назад, — парирует другой агент, придерживающий скрюченное тощее тело Пао. — Что вы делали в это время, господин Ли?

      — Я… — нахмурился Зуко, вспоминая, с какой легкостью в сердце вспорол одного из таких же агентов, впопыхах сбрасывая еще теплый труп в озеро Лаогай, пробираясь в самое нутро штаб-квартиры Дай Ли. — Я болел…

      — Да! — тут же подскочил опомнившийся дядя. — Он болел! Я свидетель! А еще все наши соседи подтвердили бы, но мы уже давно там не живем. Мы уже давно жители верхнего круга, — нарочито важно подчеркнул последнее Айро, возгордившись. — Пао просто не выплатил нам зарплату за последние дни… Такого скрягу родная дочь не вытерпела, — помотал удрученно головой, приближаясь к племяннику, беря его под руку, уводя от скучающих глаз Дай Ли. — Сбежала поди, а он нас винить пытается! — агенты Дай Ли безучастно переглянулись.

      — Просим прощения за беспокойство, — начал один из них. — Просто старик, видимо, не смог смириться с тем, что дочь сбежала, а еще и вы ушли — его бизнес пошел ко дну.

      — Посмотрите, может, она все же оставила ему записку? — как бы невзначай добавил Зуко, пожав плечами, деланно вздыхая над трагедией Пао. Агенты Дай Ли неделикатно взяли потерявшего сознание Пао под руки и под ноги, потащив его бессознательное тело, словно он был не человеком, а мешком с рисом. Наверное, они выкинут его где-нибудь за воротами Верхнего Кольца, — холодно улыбнулся Зуко, следуя за дядей, немедленно возвращаясь к недоделанной работе.

      Два жасминовых, три женьшеневых, еще парочка ассам, — Зуко старался все удержать в своей голове, практически не чувствуя усталости, подбадриваемый произошедшим. Значит, этот старый недотепа Пао, все-таки либо нашел записку и в ней Джин написала что-то про Зуко, либо же Пао и вовсе не нашел никакого послания от своей дочери. Айро не сказал своему племяннику ни слова, даже не взглянул, увлеченный смешиванием трав и приготовлением новых чаев и отваров. Интересно, а дядя догадывается о том, что пропажа Джин — полностью вина Зуко? Или дядя даже старается не задумываться на этот счет? Зуко помнил тот день также ярко, как тот, когда впервые поцеловал Азулу в театре на Угольном Острове, пока мама и папа были внизу. Дядя абсолютно и совершенно точно наклюкался, засыпая беспробудным пьяным сном… — Зуко бережно поставил на поднос пару чайников, с задумчивым видом приближаясь к нужному столику, отставляя грязную посуду, дабы украсить стол ароматным горячим чаем в глиняном чайнике. Его дерганный взгляд мелькает с посетителя на посетителя, какие-то девицы у столика слева, парочка господ у столика справа, дружная семья в самом начале, две девушки в конце. Он работал не помня себя, пока его воображение под вечер не нарисовало ее такой незабываемый утонченный манящий образ. Зуко устало потер лицо, посильнее прижимая пальцы к векам, массируя с особым рвением, чувствуя, как приятная щекотка разливается по всей голове. Резко убирая с лица руки, Зуко бросает взгляд на тот столик, что примостился у самого выхода, с которым его воображение так нещадно поиграло, рисуя нарочито самодовольно улыбающуюся Азулу. Он всмотрелся пристальнее, делая пару неуверенных шагов. Она грациозно опиралась рукой о спинку стула, знойно поправляя свои идеально зачесанные волосы, заманчиво ухмыляясь, деспотично и так повелительно подзывая. Ее рука дернулась, и он ощутил это омерзительное и оскорбляющее его до глубины души чувство — он слуга. Оборачиваясь на забывшегося в работе дядю, Зуко бесшумно отставляет поднос, с чувством чеканя широкий шаг, все еще надеясь, что мираж рассеется, а на месте его сестры окажется какая-нибудь другая девка. Пусть. Ну пусть это будет не она! — стонали его думы, пока внутренний и такой выжигающий истомой изнутри голос не запульсировал вновь: «Наконец-то!». Зуко хотел было остановиться, дабы вновь закрыть трусливо уши, не внимая тому, кто опять с такой надеждой, порождал этот отравляющий ядовитый зуд.

      — Братец, ну что за сиротский наряд? — вульгарно окидывает его циничным, излишне брезгливым взглядом, морща вычурно накрашенные губы, стоило ему приблизиться. Она была не в силах перестать издеваться, не смея никак иначе высказать ему свою искреннюю радость от столь долгожданной встречи.

      — А-ну, что ты здесь делаешь?! — грубо и бесцеремонно схватил ее за руку, небрежно выталкивая из чайной, пока ее непристойно-знакомый силуэт так напрасно не попался на глаза дяде. Она ехидно обернулась, убегая от его следующей нападки, порхающим прыжком соскакивая со ступень, пытаясь так напрасно ускользнуть. — Маленькая дрянь! — жестоко ловит, с силой толкая в стену, прижимая ей плечи ладонями, смотря дико, упорно, угрюмо и так злобно. Боясь, что это всего лишь фантазия в его голове.

      — Скучал по мне? — в ехидстве расплывается ее лицо, а эти ее глаза — они не отпускали, она смотрела так, словно была готова сожрать с потрохами.

      — Ни капельки! — остается непроницаемым, холодным и таким черствым, внимая ее такому спасительному и практически утраченному образу. Он так скучал. Он так жаждал их встречи, ему казалось, что больше никогда на свете ему не представится этого счастья: лицезреть ее. — Глаза бы мои тебя не видели! Что ты здесь делаешь? — а он все продолжал упрямиться, стоя к ней так притягательно близко.

      — Да вот… — а голос у нее такой игривый, обаятельный, несерьезный. — До меня дошла информация, что здесь укрывается бизон аватара, — практически засмеялась ему в лицо, наверное, плохо скрывая свой общий восторг от всей ситуации, моментально в деланном смущении опуская глаза. — Я хотела его выкупить. Ну знаешь, там… — она истерично запинается, вроде бы придумывая на ходу, вроде бы пытаясь справиться с собственной бурей негодования и такого бешенного кричащего ликования. — Преподнести в подарок отцу или помучить Аанга. Пошантажировать… — без колебаний смешок.

      — Бизон сбежал! — крепче сжал ее плечи, продолжая вдавливать в стену. Что ей надо? — с досадой подумалось Зуко. Пришла поиздеваться.

      — Ну вот, я что зря приехала? — театрально надула губки. — Может, хоть чаем угостишь? — приподнимает лукаво бровь, страстью воспламеняя в нем все то, что с таким старанием он тщетно пытался остудить.

      — Пошла нахрен! — несдержанно закричал на нее, вызывая у Азулы секундное оцепенение, неверие и шок. — Слышишь? — а тот голос, что могилой покоился в его воспоминаниях, кажется, стал безудержно и так пылко напоминать о себе. Нет! Только не это! Дура! — смотрит на нее, с одной стороны даже раскаиваясь, раскаиваясь от того, насколько же он жалок. Жалок и слаб, словно раб, не в силах противостоять тому, что живет в нем. — Убирайся отсюда, иначе я за себя не ручаюсь. Я не шучу… — руки вспоминают, как прижимают синюю маску к горячему изуродованному лицу, какой катарсис легкомысленно гуляет по всему телу, приятно заламывая мышцы. Моя Азула… — кто это сказал? Это сказал он сам или тот голос нещадно вернулся?

      — Боюсь-боюсь, от страха аж колени трясутся, — жестоко расхохоталась она. — Кстати, Мэй скучает по тебе…

      — Рад за нее, — раздраженно пожал плечами, фыркнув. Сколь бы долго он не мучился в ее присутствии, рассматривая будто бы невероятную диковинку, словно она была чем-то невозможным — чем-то из его прошлой жизни. И ведь нельзя вернуть прошлое, — запнулись мысли, когда он ощутил в себе тот истомный шарм, что порождали в нем его собственные чувства, запертые на тысячи замков, ведь эта гадина никогда… Никогда не умела любить, порождая в Зуко такого страшного и изнывающего в вечном огне — Синюю Маску. Это ты. Это все ты, — смотрит в ее застланные поволокой отуманенные глаза, да так долго, испытывающе, муторно, находя воздух накаляющимся, измождающим, а ее близость — ядовитой, смертельной и разрушительной. Дядя прав. Дядя был прав — нельзя… его пальцы, кажется, сами собой тянулись, жгуче желая прикоснуться к мягкости ее королевской кожи. Она была олицетворением недостижимых далеких мерцающих мечт, будто звезды на чернеющем небосводе, думая о которых душа радовалась, отдаваясь фантазиям, а потом бесповоротно падала в овраг непреодолимых трудностей. Она на секунду дернулась, стоило его пальцам отодвинуть ее нависающие смольные волосы, легким порхающим, практически невесомым касанием прижаться к разгоряченной щеке. Азула мимолетно обомлела, недоумением загорелись ее недоверчивые глаза, и ведь в этом недоумении было и еще что-то. Что-то, от чего ее вынудил когда-то давно отказаться Зуко. Это было так бесчестно с его стороны — одной эфемерной слабостью предавать верного и заботливого дядю Айро. И все ради чего? Неужели ради того, чтобы вот так украдкой касаться ее щеки, довольствуясь тем шквалом чувств, которые выдавали ее ярко подведенные глаза? Или же все дело в ее царской несгибаемой крови? Может, он всего лишь желал вернуть то, что по праву было его: моя корона, моя честь, мой трон? Зуко лишь слегка проводит кончиком пальцев по линии ее скул, опускаясь томным вопиющим взором сначала на ее губы, а затем куда-то ниже. Азула в неверии и неожиданности растерялась, готовая внимать его продолжительному наглому напору, наблюдая в его беглых манящих глазах бьющую ключом опасную червоточинку, ощутив которую, она была готова насмешливо улыбнуться. Ведь это же Зуко! На что способен Зуко? Она растягивает губы в кривоватой заманчивой улыбке, повторяя тот образ, что зеркалом вырисовывается в ее мыслях. Она словно всегда видела себя со стороны, причём со стороны неоспоримого обожания. Именно так прямо сейчас Зуко взирал на неё — словно на бесценное произведение искусства. Не моргая, где-то даже обжигающе холодно, нарочито безэмоционально, но так безумно, так ненормально. Маниакально. Сверху вниз. Тесня своим томным гадким присутствием, заставляя Азулу в интриге отвести взгляд, давая брату получше себя разглядеть. Не смущая. Оставляя его один на один с ее собственной совершенностью, которой он так болезненно и не переставая бредил, готовый пасть перед ее возмутительным и пошлым величием, что жгло и воспламеняло в нем бренную упоительную страсть. Она слышала шелест его тяжелого влажного дыхания, что путалось у неё на коже, в волосах, вводя в буйство все самые сладкие и терпкие ощущения. Она очень элегантно и вызывающе, неспеша, из-под красивых с изгибом ресниц, поднимает на него вульгарный беспринципный взгляд безупречно-накрашенных глаз, — та сила, что пронзила его разум и тело насквозь, стоило ему взглянуть на неё в ответ, отдалась безудержными грязными мыслями, что так приятно обволакивали его чёрные нравы, припрятанные глубоко в штанах. Он вдыхал аромат ее королевской жизни, мечтая и сокрушаясь о том, чего, как ему казалось — он безвозвратно лишился.

      — Покажи сиськи… — с придыханием, утомленный той похотью, что разжигала в нем сестра, надменно и очень вычурно пролепетал, наблюдая за тем, как лицо Азулы тотчас же изменилось. Она несказанно сильно и даже злобно — удивилась, униженная и оскорбленная, но это всего лишь мгновение, которое так быстро посмело погаснуть, рисуя в каждой черточке ее лица непроницаемое самодовольство, величие. Она не перестала смотреть на него так же броско дрянно и уничтожающе, не отпуская ни на секунду, желая того страстного огня, который чувствовала в недрах своей испорченной души. Он безропотно и очень предсказуемо опустил пальцы на ее шею, отодвигая волосы, переключая внимание на пуговицы, что деловито смыкали ворот ее шеи. Она так и не удосужилась ответить ему хоть что-то. На учтивость Зуко даже и не надеялся. Только не от Азулы. Его вторая рука ухватилась за ткань ее одежды, беспринципно и очень смело начиная расстегивать, пока он не прекращая таращился на неё, выискивая ну хоть что-то, за что мог бы уцепиться. И ведь ровным счетом ничего. Стена. Большая кирпичная стена. Она не пускала его в свои ощущения и мысли, отгоняя его страждущие руки, возводя свои собственные, продолжая так испытывающе и неотрывно смотреть, неспеша, неторопливо потянувшись к собственным пуговицам. Расстегивая их с характерным щелчком, наверное, это единственное, что слышал принц Зуко, помимо того безумного неукротимого стука, с которым билось, казалось где-то в горле, его собственное жалкое сердце. Он безотрывно и так ничтожно с выжиданием разглядывал ее всю, в какой-то момент не веря, что вот прямо здесь и сейчас — в одиноком тупике между дядиной чайной и каким-то магазином — он так нелепо просит ее внимания, просит ее подарить ему частичку того прошлого, что не отпускало, а как веретено — все вилось и вилось, обматывая чувствами утраты и сожаления все его мысли, особенно, когда он так далеко от дома, особенно, когда мамы больше нет… Последняя пуговица с оглушающим для Зуко щелчком вылетела из петель и теперь Азула картинно внахлёст смыкала края глубокого ворота, вовсю играясь с его порабощающей похотью, смеясь ему безжалостно в глаза. Он кормил ее спесь своей невероятной, больной и такой явной помешанностью, с которой так тщетно и напрасно боролся. В злорадной, не скрывающей истинного наслаждения улыбке он видел того, кто так гнусно прячется в закромах его головы, увидел того, кто так жадно требует надеть синюю маску. Это Азула, — распахнул в неверии веки Зуко, передавая бразды виновности собственной сестре, пугаясь тех страстью порожденных истомных чувств, на которые он даже физически не мог найти управу. С особым наслаждением Азула томила его, выжидательно не спуская глаз, чтобы в одночасье прираскрыть сомкнутые края собственных одежд, демонстрируя то, что с такой тщетностью она всегда прячет. Так много лет прошло… — с придыханием внимает ее дрожащей обнаженной груди, а кровь стучит в виски, пробуждая в принце Зуко кровожадного дракона, на которого у принца Зуко нет власти. Он раб. Раб собственных желаний, эмоций и чувств, пойманный в заложники ускользнувшим безвозвратно временем. Аккуратные изящные восхолмия ее грудей с бледно розовыми вершинами взирали на принца Зуко все с той же присущей Азуле властностью и детской прихотью. Он страждуще потянул к ним руки, в надежде прикоснуться не только руками, но и языком, смыкая пальцы в самом широком их месте, сгребая, словно копны сена в тот день, ища в ворохе синюю маску, когда ночевал в амбаре неблагодарного мальчишки Ли.

      — Ну всё, — ее голос прозвучал крайне серьезно, даже обиженно, особенно, когда она с нотками еле уловимого страха вновь сомкнула концы собственных одежд, наспех застегивая мелкие пуговицы. — Достаточно, — она говорила дергано, взволнованно, кажется, испытывая к себе же чувство непростительного пренебрежения. Она старалась даже не поднимать на него глаз, наверное, лишний раз напоминая себе о том прошлом, когда они расстались как лютые враги.

      — Будь осторожна, — пронзительный леденящий тон, с которым он это сказал, заставил Азулу в глубинах себя содрогнуться, словно молния внутри нее с громом заметалась. И тогда она подняла на него обескураживающий самодовольный взгляд, борясь с желанием опасаться собственного брата, ведь было в нем что-то жутковатое… — Здесь орудует таинственный преступник, — продолжил с пугающей фразой Зуко, заставляя Азулу вспомнить все, что она испытала, оказавшись в масляных руках Синей Маски.

      — И что он делает? — это прозвучало как неприкрытый неосторожный флирт, особенно, когда она так томно коснулась его плеча одними кончиками своих длинных отполированных ногтей.

      — Девушки бесследно пропадают, — он сказал это так обыденно, так невозмутимо, что его лицо дрогнуло лишь единожды — демонстрируя кривую саркастичную усмешку. — Я уже давно здесь обитаю, — начал он свой монотонный рассказ, на что Азула демонстративно закатила глаза. — Он любит таких, как ты… — на этих его словах Азулу передернуло, а его этот голос — он был необъяснимо бесчувственным, пугающе холодным. — Живя в грязных стенах Нижнего Кольца я повидал многое, — продолжает ее так сладко запугивать, улавливая лишь по ее сбивчивому дыханию — как здорово он ее напугал. — Ба Синг Се — город необъятный. Большой. Город стен и секретов, — пожимает плечами, кратко улыбаясь, тут же возвращая лицу серьезность.

      — Ты ради Мэй меня бросил? — резко переводит тему, не желая больше терпеть то гнетущее чувство непосильного ей страха, с выжиданием смотрит, кажется, заглядывая ему в рот, а он так мучительно молчит. — Поверить не могу… Ты серьезно? — саркастично хлопнула в ладоши, беспринципно нападая. — Не знала, что тебе захочется строить отношения с предметами интерьера… А, может быть, сразу с тумбочкой на свидание пойдешь? — едко рассмеялась пуще прежнего, резко смолкая, хватая Зуко за нависающую на лбу прядь. — У тебя отрасли волосы, — сказала она с таким детским восторгом, что Зуко вдруг увидел перед собой ее ту — маленькую, любопытную и такую противную. — Нет — мне не нравится, давай обстрижем снова? — все беспрестанно над ним глумилась и всласть посмеивалась.

      — Да, — гнусно соглашается. — Я бросил тебя ради Мэй, — скрещивает руки на груди, с высока наблюдая за тем, как в раздражении негодует уже Азула. Она срывается и открывает ему свою истинную свирепую натуру: ее глаза застилает пламенная обида и такая жуткая ревность. Самая обычная детская ревность. — Люблю спускать тебя с небес на землю, когда ты прикидываешься примой, — таким мерзко невозмутимым сделался его голос, в нем играло зверское желание высмеять, надавливая побольнее, с трепетом наблюдая за тем, как же взыграет на ее лице остаточная страсть, с которой она все также смотрит на него. Она со злости стискивает зубы, губы ее нервно задрожали, плотно сжимаясь, а затем сильный и такой звонкий удар. Она без сожаления, рыча как разъяренная в клетке тигрица — отдается наваждению и с силой дает Зуко пощечину. Зуко аж отшатнулся, хватаясь за лицо, резко отворачиваясь, пряча то, как в глазах застыл испуг, а в мыслях он весь в истоме трепетал, готовый здесь и сейчас свалиться пред ней на колени и умолять, умолять, умолять, сдерживаясь только от того, что желал вернуть свою честь, а не падать в пропасть этих бесконечных жестоких игр. С Азулой всегда так — она порабощает его, — одним своим видом, вызывая во всем теле непристойный сладострастный зуд.

      — Не забывайся с кем говоришь, ничтожество! — эта игра ей наскучила, она резко переменилась в лице, ее голос сделался таким надменным, таким жестоким и властным. От нее улетучивался столь явный и очевидный шмон! Шмон их отца! Это он сделал из нее это — чудовище!

      — Да брось, — внезапно повернул к ней лицо, медленно отнимая руку от поруганной щеки, демонстрируя припухлость и красноту. — И это говоришь мне ты? Не забывай, какие вещи я с тобой выделывал, — его тон преисполнился жестокой холодности и такой пошлой несдержанности. Он хотел ее осадить, да так, чтобы вызвать в ней такое острое чувство стыда и разочарования, чтобы ей самой было невыносимо от себя же. Он смотрел в ее глаза, находя в них только раздражение и непонимание, и ведь она не могла его заткнуть, не понимая, почему ее полномочий на это и вовсе не хватает, она ведь принцесса Страны Огня. Наследная причем. Первая от своего отца. Упоительная дива, а он всего лишь позорный изгнанник, в котором не осталось ничего, кроме плещущейся королевской крови, и то, которую уже не раз смешивали с грязью. — И вообще — не забывайся. На меня не действуют твои слова. Больше не действуют. Для меня ты — не авторитет. Для меня ты не принцесса. Для меня — всего лишь жалкого работника чайной. Для меня — паршивой обслуги, что рада чаевым, что оставляют господа Верхнего кольца, — она не сказала ему ни слова, кажется до глубины души пораженная увиденным и услышанным, все еще реагирующая на те безумные импульсы, рождающие в ее теле его присутствием такое безудержное страстное тепло. Она просто ушла, даже напоследок не посмотрев, даже не оставив за собой последнего слова, будто бы в какой-то момент его перестало существовать. Она была слишком высокопарна в своей неутолимой агрессии, поступая как все высшее сословие в отношении плебеев и недостойных — она прошла мимо, не удосужившись даже бросить колкость на прощание, оставляя такую гнетущую и звенящую пустоту, с таким неприятным и сосущим чувством недосказанности. Постой! — кричат разочарованно его мысли, желая свалить тело безжизненно на колени и просить ее остаться. Просить забрать обратно. Стерва! Тварь! Только этого и ждёт, показывая то, какой же ее брат недостойный опустившийся сопляк. С такими принцессы дел не ведут, даже не смотрят в их сторону. Он с ужасом схватился в волосы, осознавая, что это все! Это конец. Она выбросила его из своей жизни так легко и непринужденно, словно застоявшийся мусор. Азула! Стой! Не бросай меня! — хочет бежать за ней, хватая за руки, обращая к себе этот непримиримый высокомерный взор. Все что угодно, лишь бы ты посмотрела на меня так… Все что угодно, только забери меня обратно!

      Перед глазами мелькают посетители чайной, что с таким восторгом прикасаются губами к фарфоровым чашкам. На улице все меньше и меньше света, а потому смену можно считать почти оконченной.

      — Что с тобой? — коснулся плеча Зуко дядя, на что тот и головы не повернул, продолжая стоять и с надеждой смотреть на распахнутые двери, удрученно вздыхая над тем, что, скорее всего, это была их последняя встреча. Какой же он идиот! У него была возможность пасть ей в ноги и молить о прощении, молить о том, чтобы она сжалилась над ним, все же возвращая титул и честь. Возвращая корону…

      — Что-то случилось? — захлопотал вокруг Айро, отбрасывая полотенце, отодвигая стул за соседним столиком, бережно подводя племянника, помогая усесться. — Ты бледен. Наверное, еще хворь не прошла, — Зуко упер подбородок в собственную ладонь, с тяжкими мыслями и непроницаемым лицом продолжая смотреть в сторону распахнутых дверей, грубо развалившись на столешнице. До королевского дворца рукой подать! Но этот дворец не ждет его. Это дворец, в котором он — никто, в котором не имеет смысла то, что он принц Страны Огня. И даже не из-за того, что это всего лишь Царство Земли, а потому, что он с позором вышвырнут.

      — Держи, племянник. Выпей, — ставит на стол перед его безразличным неморгающим взором наполненную горячим отваром кружку. — Я заметил, что ты отлучился, — сел напротив него дядя, а Зуко, будто бы даже и не слышал всего того, о чем так воодушевленно тот распинался. — Я так и подумал, что тебе плохо. Хотел было пойти на твои поиски, но так как мое чутье молчало, я решил дать тебе время. Время прийти в себя, — бережно и с заботой, даря любящую улыбку, касается его лба. Зуко даже не дернулся, продолжая с ужасом понимать, что же такого он натворил. Прав был дядя: сначала делаешь и никогда не думаешь о последствиях. — Температуры нет, — закивал Айро. — Ты чего не пьешь? — обеспокоенно зажужжал, и только после этого Зуко смыкает пальцы на горячей кружке послушно делая обжигающий глоток. Много ромашки, корень имбиря и нотки жасмина, — Зуко знал каждый рецепт ненавистного чая, знал: как и где его выращивают, чем отличаются все эти дурацкие сорта, почему один нужно пить на ночь, а почему другими нельзя злоупотреблять. В ворохе этой никчемной бесцельной жизни он стал забывать самое важное, неминуемо упуская, и только лишь Синяя Маска знает путь наверх. Только Синяя Маска ведет его к правильной цели, взамен требуя утоления кровожадного голода. Может быть, все произошедшее это знак? — Зуко уставился невидящим взором на Айро, а его воспоминания все без конца рисовали Азулу, расставание с которой засасывало в пучину безнадеги и отчаяния. Не нужно ему Верхнее кольцо Ба Синг Се! Не нужна ему эта дурацкая чайная! Ничего не надо, только бы была возможность вернуть все назад. Вернуть все обратно…

      — Ты так распереживался из-за агентов Дай Ли? — поставил вторую кружку Айро, вновь усаживаясь поудобнее, тут же делая пару глубоких глотков, Зуко безотрывно следил за лицом дяди, улавливая злосчастный румянец, что выступил на его округлых щеках. Но у Зуко нет веских доказательств. Дядя стал проворнее. Дядя стал умнее. Чайная в Верхнем кольце действительно заставляет Айро не опускаться столь стремительно, как это было в трущобах. — Это все Пао. Он не может простить нам уход из чайной, особенно после того, как я опустошил его запасы, — Зуко недовольно сощурился, нахмурив на этих словах брови. — Ты не подумай! — отставил кружку, с повинной приподнимая руки. — Я не себе. Я все раздал. Не пустили бы за стены, — «Молодец. Выкрутился», — подумал про себя Зуко, не сомневаясь в том, что это было наглым враньем — ни на секунду. — У них ничего на нас нет, да тем более никогда Дай Ли не прислушаются к обвинению человека со Среднего кольца в сторону Верхнего. Увы, но даже то, что мы беженцы не имеет особого значения. А что там с Джин? — вдруг опомнился дядя, делая очередной глоток чаю.

      — Без понятия, — безразлично оглядел пустеющую чайную Зуко. — Когда ты вынудил меня пойти с ней на свидание, она стала мне рассказывать, что ее мечтой является выбраться за стены Ба Синг Се. Это все, что я знаю, — бесстрастно закончил, устало потирая слипающиеся веки.

      — Да ты что? А ты не говорил.

      — А ты и не спрашивал, — резко негативно отреагировал Зуко. — Какая разница чего она там хотела? — раздраженно добавил. — Тебя, вроде бы, не особо волновало: хочу ли я с ней куда-то идти. Все эти проблемы заварил ты и только ты, глупый старик! — ткнул в него нервозно пальцем, резко вставая со своего места, задвигая стул, не обращая внимая на то, с какой досадой и обидой смотрел на него Айро. — Если бы ты тогда не ляпнул, я бы никуда не пошел. Не взъелся бы Пао, — с чувством отчитывает его, пока Айро виновато опустил глаза. — А благодаря твоей самодеятельности к нам приходили Дай Ли, а этот старый идиот Пао обвинил меня в ее пропаже… Дух знает в чем еще он меня мог обвинить. Вот что ж ты лезешь-то везде, где тебя не просят? — сердито бросил ему напоследок, демонстративно отворачиваясь.

      — Прости меня, Зуко. Прости… — жалостливый и такой хриплый тон дяди, на что Зуко нервно сводит брови, в глубине души довольствуясь той маленькой победой…