Знал бы Неро, чем всё обернётся, избрал бы другой путь; свернул на первом же повороте, за три версты обошёл бы протоптанную тяжёлыми сапогами и залитую кровью павших демонов тропу. Тропу кратчайшую, почти прямую, ведущую к поднебесью, где Ви — Вергилий — поджидал Данте для решающего боя, а тот стремглав летел навстречу верной погибели или братоубийству — не так уж и важно, — точно мотылёк на пламя. Тропу, ведущую в личный кошмар Неро. Худший из возможных и самый затяжной.

Вот только об этом он ещё не подозревал. А потому целенаправленно следовал маршрутом Данте, стараясь нагнать последнего и остановить бессмысленное кровопролитие.

Неро казалось, что всё, что безжалостно свалила ему на плечи злодейка-судьба, испытывая его на прочность, он уже вынес и пережил. И хуже быть попросту не могло: потерял самое дорогое, самого дорогого, и был жестоко им обманут; доверчиво обнажил чувства перед тем, кто доверие это попрал, и получил причитаемое — незаживающую рану на душе и горсть кровоточащих бритвенно острых осколков, некогда составлявших его полное любви сердце. Неожиданно, непредсказуемо, а оттого вдвойне обидно.

Взамен возлюбленного Неро в одночасье обрёл врага. И это стало его первым потрясением.

Вторым потрясением было известие, что враг этот оказался не кем иным, как его отцом.

«Отцом, да неужели?» — Сколько ни тверди, сколько ни оглаживай кончиком языка округлые гласные и цеди согласные, слово кажется чужим и неподходящим. Не ему, только не ему — полудемону, человеческой сущности которого прежде он клялся в искренности своих чувств и в ответ слышал не менее пылкие и проникновенные признания. Человеческая сущность которого, подгадав момент, подхватывала его под локоть, затаскивала в узкие пыльные подворотни, оканчивающиеся тупиком, зажимала в углу и целовала. Долго, сладко, напористо и самозабвенно, так что дыхание спирало, а сердце замирало в предвкушении большего. Целовала так, словно ничто иное не имело для неё — него — значения. Словно Неро был для Ви центром мироздания, его личной галактикой.

И он утягивал его за собой, в топкий омут греха, к золотому дну, и Неро не сопротивлялся, наслаждаясь каждой минутой их близости. Потому что чувствовал то же самое. Потому что верил, что у них есть надежда на совместное счастливое будущее.

Редкие мгновения их уединений ощущались самой правильной вещью на свете.

Но на деле оказались ложью.

Тот самый полудемон, отец, едва не устроил апокалипсис, предварительно выкрав Ямато и без сожалений бросив Неро истекать кровью. Тот самый полудемон, разделив себя надвое, точно паразит напитывался соками дьявольского дерева и мечтал о всесилии и мировом господстве. Из-за его деяний погибли тысячи мирных горожан. Из-за него жизнь Неро покатилась по наклонной: из-за его отринутой человечности, будь она хоть трижды проклята, сделавшей свой выбор не в пользу Неро.

Свернуть бы ему шею в отместку за содеянное, выпустить пар и наказать и за жертв, и за себя самого, но Неро не был убийцей. И единственное, что ему оставалось — это вразумить двух братьев и не позволить им уничтожить друг друга; защитить Ви — Вергилия-Вергилия-Вергилия, больше никакого Ви, но мысли обрываются на первой букве и стопорятся, полный коллапс, ни вперёд, ни назад, — от Данте. А потом… Что потом, Неро не представлял.

Но думать об этом, к счастью, некогда: он и так порядком отстал от дяди.

Подошвы с омерзительным хрустом проламывали полые кости пиромантов и фрагменты хитинового покрова эмпуз; с громким хлюпающим звуком поднимали в воздух брызги зловонной жижи и оставляли в коре, раскисшей от пропитавшей её влаги, глубокие отпечатки, медленно заполняющиеся кровью. А Неро всё ускорялся и ускорялся, невзирая на сухость в горле, жгучую боль в груди и частый стук загнанного сердца.

Но, как выяснилось, с выводами он поторопился: хуже быть всё-таки могло.

Поворот, подъём на следующий ярус — и перед Неро расстилается поле боя, очередное, такое же, как и десятки других оставленных им позади, но всё-таки отличное от предыдущих. Длинные маховые перья, мерцающие синим перламутром, беспорядочно разбросаны по площадке, но самого их обладателя уже нет — лишь горсть пепла, подёрнутая ржавчиной последних угасающих искр, сиротливо ютилась в стороне. Крупные кляксы чёрного просачивались в трещины и поры древа, знаменуя гибель Кошмара, а Тень…

Неро присел на корточки и склонил голову набок, вглядываясь в мутные, затянутые пеленой боли, глаза демона. Тень была ещё жива. Её бока вздымались, дыхание хрипло вырывалось из приоткрытой пасти вместе с клочьями кровавой пены, а когти бессильно скребли кору. Вот-вот и она испустит дух.

— Что, хвостатый, тебя тоже предали? — криво улыбнулся Неро, понимая, что помочь павшему демону уже ничем не сможет. Ему было даже немного жаль его: эта кошка, в отличие от Грифона, никогда не доставляла особых хлопот.

Он протянул руку и ласково, утешительно потрепал Тень по холке. Но вместо бархатистой шерсти пальцы погрязли в смолистой жиже, и прежде, чем Неро успел отдёрнуть руку, тысячи осклизлых нитей рванулись к нему и крепко опутали запястье. И тут же перекинулись на предплечье и плечо, зазмеились по груди и шее и объяли его всего густым непроницаемым коконом.

— Какого хрена?! — взвыл Неро, тщетно пытаясь вырваться из неожиданной ловушки.

Давясь демонической плотью, солёной от крови, и задыхаясь от густого металлического запаха последней, пальцами он вцепился в тугие нити, попытался растянуть их в попытке добраться до рукояти Красной Королевы. И почувствовал, как те понемногу поддаются. Перед глазами хищно блеснул белозубый оскал, а изогнутые когти до боли впились в спину, удерживая жертву на месте и вычерчивая на её коже что-то сложное, глубокое.

Сопротивление ни к чему не приводило, только и добавляло что новых ран.

Ощущение пудовых доспехов на плечах навалилось внезапно. Как и металлическое лязганье цепей и чья-то воля, насильственно навязанная, давящая на виски, сводящая с ума — словно далёкое воспоминание, но чужое, не его. Словно оживший кошмар наяву, зловеще расправивший воронье оперение.

Неро выгнулся в спине, пойманной птицей забился в гигантских когтях и закричал. Он вынес неподъёмную тяжесть, пригибающую к земле, стерпел боль и леденящий холод врезающихся в запястья кандалов, но не жуткие видения. Те безжалостно выжигали разум и ломали волю, мучили, истязали, пытали его — горло горело от воплей, но Неро едва слышал самого себя.

Пальцы наконец нащупали рукоять меча, и Превосходство завелось, бесшумно, утопив гулкий механический рёв вместе с криками владельца в непроглядном ничто. Снопом рыжих искр разогнало пугающие реалистичностью образы.

А в следующую секунду мрак отступил, быстро, как не бывало, и оставил Неро одного. Ошалевшего и взъерошенного, слепо щурящего глаза от яркого дневного света, но невредимого.

Беглого взгляда на руки хватило, чтобы громко, витиевато выругаться.

На открытых участках кожи отчётливо просматривались замысловатые узоры, схожие с теми, что были на теле… того, кого уже не вернуть. Того, кого никогда и не существовало по сути. Того, кого Неро любил, но каждое воспоминание о ком множило осколки его сердца. И о ком он хотел бы забыть, вычеркнуть из памяти, но вместо этого приобрёл жестокое напоминание, словно чернильным пером аккуратно выведенное и на коже, и на изнанке его души.

Контракт был заключён. Отныне Тень принадлежала ему.

— Зашибись, — хмуро прицыкнул Неро и поскрёб ногтями извилистые линии, пытаясь стереть, но те не исчезли. Ещё бы. Погибать не хотелось никому, и демон своего шанса не упустил. — А ты умнее, чем я думал. У своего хозяина набрался этих штучек?

Ответа не последовало. Тень не появилась, а где-то там, наверху, вполне возможно, Данте уже выбивал дух из брата — или наоборот, — и Неро понял, что попросту теряет драгоценное время.

Высокий ворот и рукава плаща почти полностью скрывали татуировки; никакого дискомфорта и новых ощущений Неро не испытал и решил, что разберётся с этой новоявленной проблемой позже. Щедро плеснув кровью на оголённые предплечья и замазав ею виднеющиеся отметины, с тяжёлым сердцем он вновь припустил к вершине Клипота. Он должен успеть.

Узкая тропа продолжала виться вверх. Кошмар мирно дремал под кожей нового носителя.