Электрофорез — Фейерверк

— Вы о чем-нибудь сожалеете?

— Нет. Все закончилось. Я проиграл.

— А если я скажу Вам, что это еще не конец?

— Не конец?.. Так у меня еще столько дел!

— Стойте! Куда Вы?!

— Мне нужно выбраться отсюда. Я должен… Он здесь? Кризалис здесь?

Из разговора со взвешивателем душ

Имя души: Евгений (Поэт)

Код: 2423

Разбившись, он продолжает падать. Вечное падение должно было стать его наказанием — одиночество, ожидание неизвестности, темнота и скука. Вот только сам Поэт никогда не считал, что он кому-то что-то должен, так что он сразу же хватает Смерть за грудки и встряхивает ее.

— И в ночи январской, беззвездной, сам дивясь небывалой судьбе, возвращенный из смертной бездны… Поэт салютует себе.

Темнота с сожалением его выплевывает. Он падает на лед, едва не теряя равновесие, и воровато оглядывается. Какое-то незнакомое место, из освещения только луна… Дорог нормальных нет, веет холодом. Поэт по привычке укутывается в пальто, а затем с удивлением разглядывает темную дымку, которая его окружает. Это и есть его одежда? Все его тело словно соткано из дыма, и каждый раз, когда Поэт пытается принять нормальный облик, оно рассыпается воздушными всплесками.

Поэт засматривается, взмахивает рукой, и ноги — или то, что их теперь заменяет — подгибаются, заставляя его упасть. Об лед ударяется больно, но это приводит его в себя. Тело перестоит «сбоить» и терять форму. Поэт быстро касается своего лица, нащупывая тонкие скулы и длинный нос. Никогда он еще так не радовался наличию того, из-за чего его в детстве периодически дразнили.

— Мое лицо… Это мое лицо! — задыхается он и счастливо смеется. А потом резко замирает, прислушиваясь.

Ничего. Только трещит лед.

Он здесь один.

Поэт чувствует, что его не оставят в покое. Наверняка он нарушил правила, сбежав, вот только погони пока не видно. Ничего, ничего… Он умеет договариваться. Он же за этим сюда и пришел — просто поговорить. И найти кое-кого. Знающие люди заметили, что Кризалис застрял. Не может выбраться, как и Огнепоклонник. Но последний сам отказывается возвращаться, а Кризалис просто не знает, что его уже заждались… Придется ему об этом напомнить. Вот только как его найти?

Ноги ужасно скользят, с каждым шагом все больше наваливается усталость, а сердце бешено бьется внутри, словно никогда и не было мертвым. Напоминает зимние питерские деньки, когда Поэт блуждал по городу, сам не зная, чего ищет. Ночь знакомила его с интересными людьми, а здесь ночь никогда не заканчивается.

Он блуждает, пока ноги не приводят его к городу. Здесь гораздо проще раствориться в темных закоулках, наблюдая за прохожими. Большинство такие же, как он — сгустки тьмы, которые время от времени принимают форму. Они перетекают друг в друга, и это, кажется, заменяет им общение. Он пытается дымом проскользнуть в первый попавшийся дом, привлекший его светом и многочисленностью непонятных существ, но его быстро сдувает оттуда ветром. Не принимают… Что ж, это только пока. Они ведь еще не знают, кто он такой. А он и не собирается навязываться.

К тому же, он уже находит кое-кого поинтересней: у других существ есть постоянная форма, но нет лиц. Поэт наблюдает, как они, скованные между собой, с облегчением кладут на лед тяжелые камни, а затем без какой-либо передышки берут новые. От них веет… энергией, как у вечного двигателя. Той, что может подпитать его слова.

— За то, что нам всего дороже, за боль и горечь всех скорбей, рукой, не ведающей дрожи, ты малодушного убей…

Поэт не нападает первым без необходимости. Он просто заставляет напасть на себя, и наносит ответный удар. Раньше его видели как безобидного бездомного, теперь — как бешенного пса, внезапно выпрыгнувшего из-за угла. У этого пса куда больше зубов, чем безлиций мог ожидать… Он, наверное, даже ничего не почувствовал. Цепь, связывающая его с другими, тут же рассыпается. Безлицие не замечают этого, продолжая идти дальше. Их слишком много. И от них совсем не остается крови. Только… коньки.

***

Кризалис давно за ним наблюдает. Сотканный из тьмы и дыма снова и снова падает. Он свободен, на нем нет цепей, ничто не заставляет его раз за разом появляться на главной площади, используя ее как арену для тренировок. Это существо внешне такое хрупкое и изящное, но бахается на лед так, будто весит тонну. А еще оно время от времени то ли говорит само с собой, то ли поет, но что именно, на таком расстоянии не расслышать.

Кризалис заинтригован.

Кризалис каждый раз подбирается все ближе, ощущая себя любопытным мотыльком. У него есть всего пара секунд, чтобы посмотреть на незнакомца, ни на что не отвлекаясь. Потом его или ударяют, или тянут назад, так что он учится подстраиваться под общий невольничий шаг, идя задом наперед. Чем дальше он отходит от города, тем тяжелее становится камень. Зато все сожаления забываются, стоит Кризалису подумать, что он вот-вот встретится с этим существом.

У незнакомца с каждым разом получается все лучше. Кризалис не особо разбирается в фигурном катании, но даже он видит, что тот пытается повторить, то скользя в спирали, высоко задирая изящную ножку, то вращаясь сначала на двух лезвиях, а затем на одном. Фигуристу не хватает не только сноровки, но и сценического костюма, пусть его бледная кожа и сама по себе алмазно блестит под лунным светом. Его движения, далекие от совершенства, приковывают взгляд. Не Кризалис один на него смотрит — другие тоже начинают видеть. И пропадать.

Прыжок, падение, стон.

Вращение стоя, попытка плавно перетечь во вращение сидя, падение… ни единого звука, лишь сжимает губы и сразу же вскакивает. Пытается удержать равновесие, будто бы держась за воздух, и на мгновение пропадает, тут же материализуясь в другом месте. Перемещается, словно призрак. Они все здесь призраки.

Снова прыжок — с зависом в воздухе и вращением. Глаза закрыты, блаженная улыбка. Прижимает руки груди, а при повторном вращении расправляет руки-крылья в попытке взлететь. Любит и не боится летать. И смотрит на притаившиеся тени, бросая им вызов. Не давая себя поймать.

Кризалиса к нему магнитом тянет, и нет сил противостоять его зову. Ведь чем ближе удается к нему подойти, чем громче звучат его слова.

— Когда б оставили меня на воле, как бы резво я пустился в темный лес! Я пел бы в пламенном бреду, я забывался бы в чаду нестройных, чудных грез…

Опасно наклоняется вниз, почти уткнувшись носом в лед. Все замирают, даже надсмотрщик так и не опускает занесенный в воздух кнут. Но незнакомец лишь смеется, прекрасно понимая, какое шоу для них устраивает. Неторопливо катится к краю площади, на котором заканчивается лед и начинается снег, хватает целую пригоршню и бросает в них, пытаясь определить лица. От снежной крошки действительно проступают очертания, но лишь на мгновение. Ни один человек за эти доли секунды ничего рассмотреть бы не смог. Но Кризалис и сам готов показаться, когда ловит лбом снежок и размазывает его по всему лицу.

Незнакомец с любопытством скользит к нему, едва касаясь льда лезвиями коньков. Вглядывается в него, протягивая руку в желании то ли схватить, то ли прикоснуться… Расстояние стремительно сокращается: вот между ними остается всего пару метров, метр, половина… Тьма за спиной незнакомца начинает сгущаться. Кризалис хочет его предупредить, разлепляет пересохшие губы, чтобы пронзительно закричать, но не успевает: бездна затягивает фигуриста в себя, жадно поглощая. У Кризалиса остается лишь образ взлетающего в прыжке незнакомца и отголосок полузабытых слов:

— И бродят тени, и молят тени: «Пусти, пусти!». От этих лунных осеребрений куда ж уйти?..