Поэт поправляет зеленый камзол, чувствуя себя пугалом. Он может представить себя в какой угодно одежде, но если он сунется на бал в привычном плаще, который, казалось, врос в него за столько времени, его оттуда выгонят с позором, или, еще хуже, низвергнут. Главная демонесса — а как еще назвать явно темных существ, умеющих подчинять себе плененные души, — излишне тяготит к официозу. Вообще-то, она намеревалась сделать его своим псом, и чтобы этого избежать, пришлось бегать по всему миру мертвых в поисках особо насолившей ей души, не давая той вновь переродиться в человеческом мире. Так себе работенка.

— От тебя веет таким холодом, что льды снаружи по сравнению с тобой — оставленное на жаре мороженое, — уверяет старый знакомый, заходя к крутящему возле зеркалу Поэту. — Мне напомнить тебе основные движения?

— Я умею танцевать.

— Я о примитивном языке жестов. Ты ведь еще не научился разговаривать с ними, да?

Поэт закатывает глаза, но когда поворачивается к Огнепоклоннику, на его лице играет почти учтивая улыбка. Несмотря ни на что, надо быть вежливым, особенно с избранником главной демонессы и по совместительству Светочем. Огонек в буквальном смысле является огнем для своей партнерши, тем, кто освещает ей путь в этом темном, холодном и неприглядном мире. Поэт все думал: почему же старый знакомый не возвращается назад? Увидев Даму, он не перестал задаваться этим вопросом. Но каждому свое.

Если бы Поэт мог, он бы давно вернулся.

— Обычного языка вполне достаточно. Я не хочу… растворяться в них.

— Они считают тебя невежливым.

— И почему это должно меня волновать? — Поэт высокомерно вздергивает бровь. Настает очередь Огнепоклонника закатывать глаза и без особой злобы ударять Поэта по руке перчаткой.

— Если ты разозлишь их, они не дадут тебе Светоча. А если не дадут тебе Светоча, то ты…

— …буду вынужден являться на любой призыв, — Поэт перехватывает перчатки и быстро их надевает. В отличие от его собственной одежды, они действительно материальные и, как и коньки, не превращаются в дым. Лезвия так и норовят подогнуться, держаться прямо удается с огромным трудом. Издевательство какое-то.

Светлые души, не имеющие сожалений, идут на повторное перерождение. Души, полные сожалений, становятся рабами — кто-то даже до конца вечности, не в силах простить самого себя. Темные души не готовы становиться бесправными и выгрызают себе дорогу любыми способами, питаясь себе подобными, пока не становятся достаточно сильны, чтобы считаться настоящими демонами. Путь к перерождению Поэту заказан, но его это волнует в последнюю очередь. Куда неприятнее оказалось осознать, что человеческий мир может вырвать его отсюда в любой момент, но не предоставить свободу, а пленить, заставляя плясать под свою дудочку.

Человек, который вызывает, как он думает, «демона», может заставить темную душу делать все, что угодно, в пределах предварительной договоренности. Любая темная душа может сказать, жив человек, или нет, где он находится и чем занимается в данный момент. Чем больше темная душа поглотила других, тем больше она знает и умеет. Может, например, на расстоянии внушить недругу «хозяина» определенную мысль, заставить почувствовать себя плохо (люди называют это — «наслать порчу») или даже убить. Поэт же, столкнувшись с призывом в первый раз, не смог даже подвинуть пластиковый стаканчик, чтобы обозначить свое присутствие. Идиот, который его вызвал, решил, что ничего не получилось, задул свечи и ушел. Поэт оказался в подвешенном состоянии — ни двинуться с места (ритуал не доведен до конца!), ни вернуться обратно.

За время, проведенное в мире мертвых, Поэта успели вызвать четырежды. Признаваться в своей неосведомленности не хотелось, так что Поэт выбрал тактику представляться то ангелом поэзии, то демоном похоти. Нашептывать одному любовнику муз свои стихотворения ему, пожалуй, даже понравилось. И все же Поэт предпочел бы не покидать пределов мира мертвых, пока не найдет того, что ищет.

— Я чувствую его душу, — признает зеленоглазый демон, проходя мимо старого знакомого к двери. — Я знаю, что он здесь.

Кризалис просто не мог не загореться при встрече с ним. Но если бы он горел всегда, его давно забрали бы себе другие. Значит, сейчас его будет трудно отличить от всех остальных душ. Придется сильно постараться.

Коньки на ногах чувствуется чем-то самим собой разумеющимся, пусть Поэту и хотелось бы научиться обходиться совсем без них. Чтобы постоянно поддерживать дымчатую форму, нужно тратить много энергии, которой у него пока нет. Вступив в высшее общество, он должен был добровольно отказаться от поедания всех подряд. Насильственное лишение душ цикла перерождения, вообще-то, строго карается, но Поэту простили на первый раз. Он подозревает, что без протекции Огнепоклонника не обошлось. Вот уж, и правда, не имей сто рублей…

Стоит Поэту войти в большой зал, как несколько дымчатых существ подплывают ему. Приходится кланяться и слегка сталкиваться лбами. Поэта тут же накрывает неприятным ощущением, будто его прощупывают тоненькими усиками. А если протянуть им руку без перчаток — демоны втянутся в него и начнут ощупывать изнутри. Брр.

— Я тоже рад Вас видеть, — безукоризненно вежливо отвечает Поэт вслух на ментальное приветствие, кланяясь еще раз. Многим не нравится, что он отказывается впускать других в себя — это признак слабости. Но и они не могут ему гарантировать, что, погрузившись в него, не оставят свои следы и не начнут управлять его «телом».

— Вас уже ждут, — замечает церемониймейстер, и по отсутствию у него лица Поэт понимает, что это всего лишь заблудшая душа, отбывающая наказание.

Нетрудно догадаться, кто именно его ждет — Дама собственной персоной. Перед ней приходится вставать на одно колено, приложив руку к плечу, и надеяться, что она не выгонит его отсюда взашей. Демонесса сидит на высоком троне, поглаживая одной рукой заблудшую душу, сидящую на цепи возле ее ног. Она и Поэту предлагала заманчивую роль верного пса, но он предпочел подниматься по карьерной лестнице самостоятельно, начиная практически с нуля. Она зажигает спичку, и Огонек тут же материализуется рядом, вставая по левую сторону от нее.

— Не передумал? — скучающе интересуется она, даже не смотря на Поэта.

Он догадывается, о чем она сейчас о нем думает: очередной выскочка, возомнивший, что может переплюнуть любого, кто умнее него. Такому выскочке Светоч не светит, но пусть попробует опозориться на потеху другим. Ну, Поэт и попробует.

— Нет, госпожа, — демон льстиво улыбается, пытаясь к ней подмазаться. — Ваша мудрость столь велика, что Вы позволили неопытному бросить все силы на поиски бесценного сокровища. Недостойный докажет, что заслужил эту честь. Но позвольте задать один вопрос…

— Говори, — благосклонно кивает демонесса. Сегодня у нее хорошее настроение.

— Если недостойный захочет освободить своего Светоча, как ему следует поступить?

Огнепоклонник позади демонессы проводит пальцами по шее, намекая, что не стоило вообще поднимать эту тему. Надо же, спрашивать такие вещи прямо в лоб! Да многие здесь передрались бы только за то, чтобы пленить настоящего Светоча, а этот глупец готов сразу же отправить его на перерождение! Впрочем, это не так-то просто. А в случае Поэта… Это будет не перерождение, а возвращение.

Дама понимает Поэта куда лучше, чем думает Огнепоклонник. Она и сама носит перчатки, не позволяя кому-то кроме своего огня заглянуть к ней в душу, и вместо лица у нее белая маска, делающая ее похожей на блуждающую душу. От ее взгляда не укрылось, что причина всех его поступков — очень сильно чувство, и это заставляет ее смягчиться — самую малость.

— Так же, как и с любой другой блуждающей душой. Или избавить его от сожалений, или сделать его нахождение здесь абсолютно невыносимым.

И второе было сделать куда легче, чем первое.

***

Кризалис устало порыкивает, пока его толкают в спину, заставляя поторопиться. Еще ни разу он не оставался в Городе Мертвых так долго, и уж тем более никогда он не попадал во дворец. Чтобы не смущать местных вельмож, ему даже позволили напялить на себя штаны и ботинки. Обувь никак не спасала от боли, но зато скрывала от других его окровавленные ступни. Им, видите ли, было неприятно на это смотреть. Хотя, может, они и не виноваты, что он оказался в таком положении. Это он сам свою жизнь прожил неправильно. Даже оставив камень лежать за пределами дворца, Кризалис все равно чувствует его тяжесть на своих плечах. Тяжесть сожалений.

Дворец похож на пристанище Снежной Королевы — все вокруг, как и весь город, ледяное, но уже не такое однообразное. Интерьер украшали вкрапления серебра и золота, цветные мозаики, выложенные при помощи покрашенных льдинок. На все это великолепие невольно начинаешь заглядываться, и Кризалис даже поднимает голову, пытаясь увидеть больше. Но его грубо окрикивают — не отвлекайся. Приходится смотреть четко перед собой, на затылки впереди идущих, и нет-нет, да и поглядывать рядышком на дымчатых существ, пытаясь выискать того самого… С тех пор, как незнакомца поглотила тьма, Кризалис больше его не видел. А так хотелось снова посмотреть на его изящные движения, услышать его стихи, подойти ближе в попытке убедиться, тот или…

Взгляд утыкается на демона, отличающегося от остальных. В отличие от других, для перемещения он использует коньки и старается не перетекать дымом в своих собеседников. Они же беззастенчиво вьются вокруг него, безуспешно пытаясь пробиться сквозь невидимую защиту. Кризалис снова испытывает то желание, как тогда — дернуться изо всех сил, рвануть цепь, сдерживающую его… Даже если это ошибка, даже если ему просто показалось, он должен попробовать…

— Эй! Куда дергаешься, паскуда?! — орет на него один из надсмотрщиков.

Кризалис перехватывает кнут в полете, заставляя надсмотрщика ругаться и привлекая таким образом внимание. Сидящая на троне женщина в черном дымчатом платье перешептывается с кем-то, кто не виден взгляду, и теперь смотрит только на него. Знакомый незнакомец тоже поворачивается в его сторону, глядя скорее с любопытством, чем с осуждением.

Стоит Даме только повести пальчиком, как цепь Кризалиса отсоединяется от остальных, и он падает на четвереньки. Так не хочется подниматься… Как и показаться всем этим чудовищам слабым. Так что Кризалис медленно встает, показательно отряхиваясь. Цепь все сильнее натягивается, будто демонесса сматывает ее конец, притягивая к себе, и Кризалису приходится нехотя к ней идти, издавая хриплые стоны — железный ошейник нещадно душит.

Вдруг холодная ладонь ложится на его плечо, и цепь перестает душить, перетекая в руку нового хозяина. Кризалис поворачивается, не веря своим глазам. Боясь ошибиться. Тот самый демон, ради которого он снова и снова стремился в город, стоит рядом, недоверчиво вглядываясь в него. Касается его лба, щек, губ, на ощупь пытаясь понять, как блуждающая душа выглядит на самом деле. Кризалис зажигается от этих прикосновений — буквально. А демонесса на троне недовольно замечает:

— Ты нашел своего Светоча, Поэт. Он в полной твоей власти.