Влажный застоявшийся воздух ползет по темным коридорам. На другой стороне здесь держат то ли земноводных, то ли ночных зверей — Антон не помнит. Он в зоопарке в последний раз был страшно сказать сколько лет назад: едва закончившим первый курс юридического бедным студентом пытался устроить девушке настоящее свидание. Правда, забыл студак, пришлось заплатить за абсурдно дорогой билет, и самой романтичной частью дня стал его урчащий живот, потому что от отложенного куска стипендии не осталось даже на кофе. Девушка не впечатлилась, Антон, честно говоря, тоже: все звери в тот день, будто сговорившись, попрятались по своим конурам.

На этой стороне камеры за разбитым кое-где стеклом пустуют — по крайней мере, в это хочется верить, — смотрят черными провалами. Мимо них тянет пройти побыстрее: то и дело чудится то шевеление, то шепотки, но Слава впереди не торопится, а он их с Арсением единственный ориентир в почти полной темноте. Антон темноты не боится — ему ли не знать, что жути полно и при свете дня, — но невольно напрягается на каждый шорох, не понимая, чего ему ожидать. Рука все тянется к пистолету за поясом.

Хотя ни здесь, ни снаружи, на основной территории зоопарка они не столкнулись ни с кем. Ни одного огромного насекомого или деформированного человекоподобного, или еще какой твари — только гниющими растениями все заросло так, что едва пройти. И запах — болота. А Слава все оборачивался и повторял идти по его следам.

И чем дольше ничего не происходит, тем сильнее Антона разъедает ощущением, что тут что-то не так.

Слава неожиданно останавливается, как и идущий за ним Арсений, в которого Антон едва не врезается. Он пытается осмотреться вокруг себя и едва различает очертания какого-то округлого зала, слабо освещенного парочкой тусклых ламп.

— Ну, — Слава оборачивается, неловко разводит руками, — будьте как дома. Простите, не ждал гостей.

Заглянув ему за плечо, Антон видит у стены потрепанный матрас, гору каких-то тряпок, чем-то заляпанную деревянную палету и кипу газет и журналов.

— Уютно, — цокает, тут же получив от Арсения угрожающий тычок в бок.

Прежде, чем Антон успевает отомстить, Арсений уже отходит. Осматривает сомнительный интерьер поближе, оборачивается на Славу.

— Давно ты здесь? — спрашивает будто бы между делом.

— Понятия не имею, — Слава отвечает с тихой усмешкой. — Может быть, пару месяцев, а может, и пару лет. Вы присаживайтесь, хоть поговорим по-человечески.

Он сам опускается на пол, вытянув ноги, явно уступая Арсению с Антоном матрас. Арсений, едва заметно поморщившись, садится первым. Антону все инстинкты, рефлексы и голоса в голове кричат бежать прочь, но не бросать же здесь это чучело, так что он подходит и садится рядом, почти загораживая Арсения от Славы — на всякий случай.

— Как ты здесь оказался? — Антон говорит резко, возможно, слишком.

Возможно, совсем как на допросах когда-то давно.

— Расскажи, пожалуйста, — пытается спасти положение Арсений и тыкает Антона опять.

Слава косится напряженно, но отвечает:

— Не знаю. Мы с другом просто ехали на вокзал, но, как видите, не доехали.

— Так ты не один? — Арсений спрашивает первый, незаметно находя Антонову ладонь и сжимая в своей, но не жестом поддержки, как раньше, а почти болезненно.

И, окей, Антон в состоянии распознать в этом отчетливое «заткнись».

— Не один, — голос Славы заметно смягчается. — А вы? Ну…

— Мы тут совсем недавно, — Арсений звучит мягко — журналюгу включил. — Пришли, потому что ищем кое-кого. Я ищу, если точнее, а Антон вызвался мне помочь, так что не обижайся, пожалуйста, что он такой дерганый.

Антон едва не спрашивает: интересно, когда это он «вызвался», — но решает не мешать. Слава на трюки Арсения очевидно ведется:

— Я все понимаю, я когда только пришел, тоже не мог расслабиться. Сейчас привык более-менее, да и на меня как будто забили. Вот, натаскали сюда с Вадимом всякого, и, знаете, тут не сильно хуже общаги, — он тихо смеется. — Даже лучше, в некотором смысле. Никто не трахается за стенкой, не слушает музыку и не таскает еду.

— Позитивное мышление это хорошо, — хвалит Арсений.

— Позитивное мышление, — Слава отворачивается, говорит совсем тихо, — это все, что у нас осталось.

Антон поджимает губы. Он ничего не может поделать с чуйкой — Слава ему все еще не нравится, — но и не проникаться к нему сочувствием не может тоже. Эта сторона, получается, кого угодно крадет, не только детей; вопрос только: что же с ним такого случилось.

— А как вы познакомились? — неожиданно спрашивает Слава.

Антон теряется. То есть, сам бы он ответил, что не твоего ума дело, но у Арсения же тут какая-то тактика.

— По работе, — отвечает Арсений.

— То есть вы коллеги?

«То есть мы коллеги, Арсений?» — Антон, отвернувшись от Славы, не удерживается: смешливо поднимает бровь. Арсений едва заметно дергает уголком губ.

— Друзья.

А. Точно.

— А Вадим, он здесь? — Арсений ловко переводит тему.

— Да, просто… — Слава запинается, — просто ушел ненадолго. Увидитесь, если подождете.

— Нам, кажется, особо не вариант сейчас куда-то идти. Снова накинутся, — Арсений ежится, и даже Антон не может сказать наверняка, сколько тут актерской игры.

— Тогда оставайтесь, что-нибудь придумаем. Тут никого, точно вам говорю.

Арсений благодарно улыбается, а Слава поднимается на ноги.

— Я когда услышал кипиш снаружи, сам собирался уходить, так что вы пока отдыхайте, — отряхивается и хватает с пола притаившуюся в куче тряпья спортивную сумку.

— Удачи. И спасибо тебе еще раз.

Нет, правда, Арсения хочется окунуть этим тошнотворно-доброжелательным лицом в ближайшую лужу.

— Да не за что, — но на Славе оно работает.

Он быстро растворяется в темноте коридора, а затем пропадает и глухое эхо его шагов. Антон с Арсением остаются одни, и Арсений первым же делом слезает с чем-то воняющего матраса и отползает подальше.

— Было интересно, как долго ты выдержишь, — фыркает Антон.

— Сколько надо было, столько и выдержал, — Арсений тут же нахохливается. Ни следа напускного дружелюбия, но таким он Антону нравится больше. — А ты чего взъелся? Чуть все не запорол.

— Даже не знаю, — Антон наклоняется чуть вперед, чтобы Арсений точно увидел, каким сарказмом пронизано выражение его лица. — Посреди этого адища вылезает какой-то пацан, от нас сразу отстает погоня, он ведет нас в свою нору и тут ни одной твари. Совсем не подозрительно, правда, что это я — как ты сказал? — дергаюсь?

— Я не отрицаю, что он подозрительный, — Арсений закатывает глаза. — Мне просто кажется, что подозрительных личностей как минимум не стоит провоцировать на конфликт.

— Согласен, их стоит обходить десятой дорогой. Предлагаю именно так и поступить и уйти прямо сейчас.

— А где гарантия, что то же самое не начнется? Я, может, бегаю по утрам, но не так, и здесь воздух какой-то… не такой.

Антон понимает, о чем речь, но бубнит для приличия:

— Плохому танцору…

— Ты и сам, знаешь ли, не марафонец, — вспетушившись настолько же не всерьез, перебивает Арсений. — Но правда, — тут же подбирается, — если мы отсюда выйдем, я почти уверен, что за нами снова погонятся. А стоило появиться Славе, отстали. Он может нам помочь.

Самое неприятное, что не получается отрицать Арсову правоту.

— Я сомневаюсь, что он сам понимает, как, — Антон все же пытается. — Вряд ли он вообще знает, где находится.

— Это неважно, — Арсений мотает головой. — Важно, что его не трогают.

Антон роняет голову на руки, признавая поражение.

``

Возвращается Слава довольно скоро и почему-то один. Он ставит заметно потяжелевшую сумку на пол, спрашивает, как у них впечатления от его убежища. Антон, немного прогулявшийся по коридорам в его отсутствие, отвечает: темно. Арсений ничего не говорит, недоверчиво поглядывая на сумку.

Слава как-то оживляется, даже к Антону теплеет, спрашивает, что они за люди вообще, то и дело смущенно извиняясь за навязчивость, но понять его можно: черт знает сколько он провел в полной изоляции от внешнего мира. Арсений демонстрирует навыки профессионального демагога, рассказывая одновременно очень много и абсолютно ничего. Каким-то образом умудряется не выдать ни своего семейного положения, ни профессиональных подробностей, хотя со стороны кажется, что откровенничает: то полезет в какие-то детские, то в студенческие воспоминания, то затянет трехминутный монолог ни о чем. Слава слушает, открыв рот, а Антон тихо восхищается. Про себя он только нехотя признается, что работал в следкоме, сейчас фрилансер, и все — молчок.

Сам Слава оказывается студентом третьего курса прикладной информатики, приехавшим в Москву из маленького городка в Волгоградской области и делившим комнату в общаге с тем самым Вадимом, которого не перестает упоминать. Слава слушает русский рок и техно, убежденный трезвенник, мечтает завести большого кота и хоть разок слетать на Камчатку. Слава рос без отца. Слава обожает серии игр «Doom» и «Resident Evil», оригинальные «Звездные войны» и «Бегущего по лезвию», в одиннадцать прочитал «Сияние» и до сих пор побаивается один останавливаться в отелях. Иными словами, Слава — обычный парень. Приятный, умный, ответственный, мечтавший об обычных вещах до того, как оказался обстоятельствами послан — буквально — ко всем чертям. А Антону все равно что-то не нравится.

Слава рассказывает о Вадиме. Они одногодки, сдружились на первом курсе, Вадим учится по направлению информационных систем, балуется разработкой простеньких приложений, но уйти хочет в сферу информационной безопасности. У него аллергия на кошек, он не выносит шутеры, пьет, как сантехник (или студент актерского), боится летать и обожает ужастики. И со Славой они не разлей вода. Настолько, что бежали вместе — только вот Слава все не говорит, куда или от чего.

— Вы ехали на вокзал, так? — Антон переспрашивает, все пытаясь поймать суть своих сомнений за вертлявый хвост. Слава кивает. — То есть, у вас не было ни запаса еды, ни воды. А ты тут уже давно, — еще кивок. Антон чувствует, что что-то нащупал. — Как ты выжил?

Слава хмурится, поджимает губы. Мнется и мнет собственные пальцы, долго смотря нечитаемым взглядом вниз. Наконец вздыхает и тянется к отброшенной в сторону сумке.

— Пришлось адаптироваться, — отвечает, расстегивая молнию. — Знаю, как это выглядит, и пойму, если вы захотите свалить прямо сейчас или сблюете на пол, но… поймите меня, хорошо? Умирать с голоду не хотелось.

Стоит ему дернуть «собачку», как Антона с Арсением обдает спертым запахом гнили, и их обоих действительно едва не выкручивает. Арсений тут же отворачивается, прижимает ладонь к губам, задержав дыхание, а Антон стискивает зубы и глотает спазм, глядя на содержимое сумки. Все еще темно, хоть глаза и привыкли, но он различает: куски зловонных черных корней, гнилого мха и древесной коры и еще подрагивающий труп огромной мокрицы.

Блять.

— Я знаю! — Слава спешно отодвигает сумку подальше и поднимает вверх обе руки. — Знаю. Мерзость. Но… привыкаешь. Если не задумываться, что это и откуда…

— Не продолжай, — сдавленно просит Арсений, свернувшийся в комок на углу матраса.

Слава послушно затихает.

А Антон все не может перестать смотреть на сумку, теперь благоухающую на все помещение, и против его воли точки соединяются в голове.

— Мы пойдем прогуляемся, — Антон говорит не своим голосом.

Ему наплевать, что Слава выглядит побитым щенком; Антон хватает рюкзак, куртку, не сопротивляющегося Арсения и тащит все это за собой по ближайшему коридору как можно дальше. Не разбирает дороги, не знает, куда они выйдут и что с ними случится, но просто не может там больше сидеть. Арсений едва переставляет ноги, несколько раз спотыкается, его лицо в редких освещенных участках светит мертвенной бледностью, как гипсовая маска. Антон его понимает. У него паника в груди парализующая — такая, что хочется сесть и спрятаться в самом себе, но ей поддаваться нельзя.

Впереди брезжит слабый свет, и Антон крепче стискивает чужой локоть в пальцах, прибавив шагу. В голове бегущей строкой: «сука-блять-какой-же-пиздец».

Они выходят не там, где зашли, хотя сложно сказать наверняка: вокруг такие заросли, что не видно ни дороги, ни неба. Но даже влажный болотный воздух лучше, чем тот, внутри, и только сейчас Антон понимает, что почти не дышал. Арсений тоже, судя по тому, как он едва не падает с ног, вдохнув до головокружения.

— Надо сваливать, — говорит Антон. — Как можно скорее.

— Куда? — хрипит Арсений. — Мы сами отсюда не выйдем.

— Буквально куда угодно.

— Антон.

Ох, как Антону не нравится эта интонация.

— Только не говори сейчас, что нам все еще нужна его помощь.

— Нам все еще нужна его помощь

— Да блять! — Антон делает резкий шаг в сторону, отпускает чужую руку, смотрит на Арсения огромными глазами. — Арсений. Посмотри на меня и скажи. Ты правда думаешь, что, проведя здесь столько времени, чтобы начать питаться этими тварями, он остался вменяемым?

— Ну…

— Ну?!

— Ну, — Арсений повторяет тверже и выпрямляется. — На нас же он не кидается.

Антон сощуривается.

— Это пока. Как ты думаешь, куда его друг делся?

Арсений вместо ответа мотает головой, точно пытается вытрясти из нее все подозрения, в которых Антон уже добровольно увяз.

— Давай не будем делать поспешных выводов, — непонятно кого из них он пытается сейчас уговорить.

— Поспешных?! — Антон от возмущения не удерживается и повышает голос.

— Именно, — уверенно кивает Арсений. — Слушай, — он делает шаг навстречу, — я согласен, это пиздец. Но посмотри с другой стороны: он научился тут выживать. И вообще, ты буквально дружишь с подменышем.

Антон на секунду теряется.

— Матвиенко? Да не такие уж мы друзья.

— Но ты от него не шарахаешься, хотя он буквально один из… этих, — Арсений неопределенно машет рукой. — А Слава — человек. Да, натерпевшийся, ну так и ты тоже. В чем разница?

Антон отводит в сторону уязвленный взгляд. Сравнение бьет наотмашь. Арсений сдувается и осторожно протягивает к нему руку.

— Я не это имел в виду, — говорит тихо и виновато, но Антон уворачивается от прикосновения.

— Ты прав, разницы никакой, — внутри из-под неприязни к Славе проступает едва отступившее отвращение к самому себе. — Просто у меня плохое предчувствие.

— И я в тебе не сомневаюсь, — Арсений делает еще шаг ближе, — но у нас нет выбора, — он все же ловит Антона, по бокам положив руки на плечи. — В худшем случае, мы будем готовы. Предупрежден — значит вооружен.

— Хуйня метафора, — Антон говорит под нос, но больше не вырывается. — Как людям в лодке посреди океана поможет знать наверняка, что где-то под ними плавает огромный кальмар?

Арсений слабо улыбается, наконец-то поймав его взгляд.

— Это пословица, неуч, — он похлопывает Антона по плечу, прежде чем отпустить. — Пошли.

Ощущение чужого прикосновения терять не хочется — эта мысль отвлекает Антона от того факта, что Арсений не ответил на его вопрос.

``

— Все в порядке? — голос Славы, неожиданно раздавшийся в кромешной темноте коридора, пугает до дрожи.

Антон с трудом сдерживается, чтобы не подпрыгнуть на месте, но отвечает с почти правдоподобным спокойствием:

— Да. Арсению надо было подышать.

Арсений тихонько цокает сбоку, но ничего не говорит.

— Да, запах так себе, — Слава неуверенно посмеивается, приближаясь. — Я там убрал, если что, но пока не выветрится, могу устроить небольшую экскурсию по территории.

Он оказывается достаточно близко, чтобы можно было различить затравленное выражение его лица. Антон давит в себе чувство вины.

— Отличная идея, — вступает Арсений. — Не представляю, правда, как ты здесь ориентируешься.

— Да интуитивно, — отмахивается Слава. — Я тут столько уже сижу, видимо, подсознательно выучил. Глаза боятся, ноги идут.

— А нас как нашел? — Антон спрашивает, оглядывая сплошную темень случайного ответвления коридора, куда они с Арсением завернули.

— Не знаю, — признается Слава таким тоном, будто и сам удивлен. — Просто шел.

Нихрена это, конечно, не помогает.

Но они с Арсением снова идут за ним вслед, лишь бы, честно, не возвращаться в зал, пропахший гнилью и одиночеством. Антон думает, что никак ходы настоящего зоопарка не могут быть такими длинными и запутанными, бессистемными и как будто постоянно меняющимися; но не позволяет себе зацепиться за эту мысль — тревоги и так навалом. Он идет позади Арсения, выхватывая его почти сливающийся с пространством силуэт, судорожно пытаясь придумать, что ему делать, если (когда) что-нибудь произойдет. Совсем немного хочется, чтобы произошло побыстрей — ожидание плохого выматывает.

Но у Антона нет плана. В их с Арсением лодке посреди океана нет ни карты, ни компаса, ни гарпуна, одно только хиленькое весло и нависшая над головами угроза — тоже одна на двоих. Ничем Антон не вооружен, он просто сходит с ума от того, как в затылок пыхтит неизбежность.

Слава подводит их к выходу. И нет, этого места Антон точно раньше не видел, хотя он готов поклясться: когда они с Арсением возвращались, на пути не было ни одного поворота.

— Далеко не отходите, — предупреждает Слава, — это по факту огромное болото.

— Прямо посреди Москвы, — присвистывает Антон.

Арсений прыскает впереди:

— И почему-то не на Болотной.

— Непорядок, — подхватывает Антон, потому что молча идти просто невыносимо. — Обратись с жалобой в комитет метафоризации.

Арсений бросает на Антона ехидный взгляд через плечо.

— Надо же, ты все-таки выучил это слово.

Антон хмыкает, кивком головы намекает, чтобы смотрел под ноги — утопнуть еще не хватало.

А заросли действительно впечатляющие.

Это можно было бы принять за обыкновенный густой лес или даже джунгли, если бы не гнилая чернота, тут и там расползающаяся пятнами проказы. Цвета — вообще неестественные, не должно быть ничто живое такого цвета. А еще здесь тихо — так, как не бывает в настоящем лесу, как вообще нигде не бывает, будто их заперли в пластиковом контейнере. Почва под ногами — именно почва, ни намека на мощеные дорожки — мягкая, проваливающаяся, она секунды спустя съедает следы их обуви, будто начисто стирает малейшее присутствие чего-то реального. Покосившиеся трухлявые деревья, холмы, покрытые мхом, сухие кустарники — все обвиты сетью уже знакомых сосудов. И в этом месте неправильным кажется все, но совсем иначе, нежели оставшаяся за стенами зоопарка остальная изнаночная Москва.

Антон нащупывает нечеткую мысль: здесь быть нельзя. Никому. Ни им, ни даже тварям снаружи; здесь все неправильно застыло в бездушном бессмертии.

А Слава идет впереди, уверенно следуя устойчивой тропинке. Антон как-то читал, что на болотах надо искать место, где переходят олени, но у него не получается провести параллель, потому что он все сильнее начинает задаваться вопросом: их переводят через болото или заводят в самую глубь?

— Я в детстве с дедушкой в лес ходил, — Слава внезапно прерывает повисшую тишину. — Может, с тех пор помню, как не потеряться. Я тут часто гуляю, смотреть не на что, но можно хоть ноги размять.

Антон прикусывает себе язык, хотя хочется сказать, что он уже офигеть как размялся.

— И тут совсем никого, кроме нас? — спрашивает Арсений.

— Совсем, — отзывается Слава.

Антон не выдерживает:

— А Вадим?

Ожидает вывести на реакцию, но за этим следует только:

— Тоже тут, — что вообще ничего не объясняет.

Чем дольше они идут, тем плотнее становится воздух. Ноги переставлять так тяжело, будто они уже увязли в болоте, но Слава не сбавляет темп, а вот Антон с Арсением начинают потихоньку отставать. Кажется, увлеченный своими мыслями, он уходит так далеко, что Арсений собирается его окликнуть: он просто не успевает наступать в пропадающие следы, а под ногами почва все мягче и неустойчивее, — но Антон его останавливает, схватив за запястье. Его вдруг что-то непреодолимо тянет не вперед, за Славой, а вправо. Арсений оборачивается, открывает рот — Антон прижимает указательный палец к своим губам.

Антон поглядывает то на Арсения, то ему за плечо, где Слава удаляется, так и не обратив на них никакого внимания. Старается не двигаться, не издать ни звука — сирены, надрывающиеся о близкой опасности, в голове выходят на максимальную громкость, и остаться незамеченными в эту секунду кажется жизненно необходимым. Он не может объяснить, но уверен, что если они не сбегут сейчас, дороги назад не будет, и просто надеется, что Арсений его поймет.

Арсений понимает. Доверяется и замирает тоже.

Славин силуэт исчезает в зарослях.

— Там что-то есть, — Антон шепотом отвечает на незаданный вопрос, кивнув вбок.

Арсений смотрит недоуменно, но не спорит.

Они сворачивают.

Антон идет медленно, каждый шаг осторожно проверяя землю впереди. Несколько раз чуть не проваливается и делает крюк, головой то и дело задевает низкие ветки и свисающие с них лианы черных вен, но уверенно движется к цели, какой — не понимает сам. В нем твердо сидит уверенность, что он что-то найдет, если перелезет сейчас через эту корягу, обогнет вот этот неглубокий овраг. Впереди его что-то зовет, будто горит огнем маяка.

О чем люди так часто забывают — о чем Антон забывает в этот момент, — это что маяки морякам следует обходить, чтобы не налететь на скалы.

В какой-то момент Антон останавливается. Чувствует, что нашел, оглядывается, но не видит ничего необычного: та же непроходимая чаща. Он нагибается, пытается приподнять верхний слой мха чуть впереди себя, но бросает эту затею — не то. Судя по отсутствию деревьев на небольшой площади, они всего лишь вышли к краю особо опасной топи.

— Блять, — Антон ругается так же шепотом. — Прости, не знаю, что на меня…

— Антон, — перебивает Арсений.

В его голосе настоящий ужас.

Антон оборачивается; Арсений стоит напротив необычно толстого гнилого дерева, наклонившегося так, что им пришлось пригнуться, когда они только что проходили мимо. У Арсения огромные глаза и подрагивающие руки.

— Что там? — Антон спрашивает, медленно приближаясь.

Подходит к дереву. Кажущееся насколько возможно обыкновенным, пусть и трухлявое и куда сильнее обвитое паутиной вен, оно сперва ничем не выделяется, кроме размеров. Но приглядевшись, Антон понимает, почему Арсений оцепенел. Он осознает, на что именно смотрит, одновременно с тем, как слышит чужим дрожащим, просевшим от страха голосом:

— Человек.