Телефон зазвонил симфонией номер пять. Взглянув на имя, Чонгук выключил звук и проигнорировал. Его абсолютно не интересовало, что Джон Хайдсон собирался сказать. Мутными тропами Тэхён вёл Чонгука в тайную часть леса, показывая свой дом во всём великолепии, — и это значило гораздо большее. Сам Тэхён стоил миллиона Джонов Хайдсонов… не просто миллиона — миллиарда в степени бесконечности!

Телефон зазвонил во второй раз, но был прерван потерей связи. Вообще-то, Чонгук предполагал, что нужно Джону. Сегодня Билл Найт заглянул за чаем своей матушки. Женщина обычно приходила сама, но заболела и отправила сына. Так вот, несмотря на то, что Чонгук вычурно вежливо попросил подождать на пороге, Билл завалился в прихожую и, конечно же, наткнулся на полуобнаженного лесного духа. Покрасневшее вытянутое лицо Билла было достойно фотографии. Он, заикаясь, попрощался и понёсся к машине, как к убежищу от монстров. И гадать не нужно было, какие мысли посетили гомофобную голову Билла, так же, как и сомневаться в том, что история дойдёт до Джона. Тот был несчастен на каждом селфи жены в инстаграм: уж Чонгук отличал счастливую улыбку от фальшивой. Он не следил за ними — просто не видел смысла игнорировать. Да и ведьмовское чутье подсказывало, что не всё кончено и нужно быть настороже.

«Ты не здесь», — через толщу мыслей проник голос, но звучал глухо, будто бы внутри черепа.

Телепатия? Способности Тэхёна пугали и поражали. Он мог творить всё, чему ведьмы и маги учились годами и овладевали кое-как.

— Не лезь в мою голову, — смущенно пробубнил Чонгук.

— Ты не отзывался, и в твоей голове я уже всё видел.

— Когда это?

— При нашем первом контакте, — Тэхён сжал ладонь.

И только сейчас Чонгук заметил, что их руки переплетены. Уши загорелись. Неужели он настолько выпал из реальности, что Тэхён вёл его, словно слепого?

Моргнув и выдохнув, но никак не охладившись, Чонгук наконец окунулся в магию момента. Они уже были на поляне, усеянной кучей цветов разных сезонов: нежные подснежники сиротливо прижимались к длинноствольным соснам; горицвет розовыми головками высился к небу; колокольчики беззвучно пели песнь. Были и ветреница, и гвоздика, и ландыши, и медуница, и перелеска. В глазах рябило, а голова кружилась от обилия запахов. Будучи ведьмой, самое волшебное событие которое произошло не так уж и давно, Чонгук не мог пошевелиться от восторга, потому что… истинная магия была, оказывается, незрима для него. И он был слепцом таким же, как люди.

В воздухе мерцало искринками, будто кто рассыпал пыльцу фей. Деревья впереди теснились всё дальше и дальше, а поле росло, ширилось.

— Все, что бы ты ни захотел увидеть, будет здесь, — тихим шелестом проговорил Тэхён.

И стоило Чонгуку подумать о гортензиях или лютиках, как он натыкался на них взглядом. Он мог бы гулять часами на поляне с книгой и собирать нужные ингредиенты зараз. Мама была бы в восторге!

Прямо в центре рос громандный папоротник. В его тени Чонгук заметил что-то белое. Чем ближе — тем милее. Маленький комочек с длинными поджатыми ушками спал.

— Кролик, — прошептал Чонгук и опустился на корточки. — Боже, он милашка, — и потянулся к нему.

— Нет, не трогай, — отрезал Тэхён.

— Почему? — на секунду рука остановилась, но продолжила движение так и не получив ответа. Тэхён молчал, хмурясь, а Чонгук млел от удовольствия, поглаживая кроху так аккуратно и невесомо, как мог.

Вдруг розовый носик кролика зашевелился, и затуманенные тёмные глаза, в которых мерцала усыпанная звёздами вселенная, уставились. Неужели под оболочкой этого крохи прятался лесной дух? Но его глаза были не такими, как у Тэхёна...

— Так это?.. Ты знал?

— Да.

Кролик поднялся на лапки и прыгнул в руки Чонгука. Тот сдержал писк приличия ради и не успел и слова сказать, как Тэхён выхватил кролика:

— Нет, уйди, мы вдвоём пришли, — и подбросил обратно под папоротник.

То, как капризно прозвучал Тэхён, не могло не вызвать улыбку, а обернувшийся с недовольной мордочкой и хмуро зафырчавший кролик, который в конце концов растворился в дымке, и вовсе вызвал приступ смеха.

— Как его зовут?

— М-м, на людском Август. — Тэхён отвернулся, скрестив руки на груди, такой очевидный в своём недовольстве, но, пожалуй, это первая яркая эмоция, которую он открыл Чонгуку. Осознавал ли это сам Тэхён? И как чувствовали духи? Как люди? Или гораздо сильнее?

— А когда зацветёт папоротник? — задумчиво произнёс Чонгук, ненавязчиво меняя тему.

— Такого не бывает, — тут же оживился дух.

— Вот как, — Чонгук, конечно, знал, что цветок папоротника — лишь поверья, — а я думал, увижу здесь всё, что захочу.

И он всё болтал без умолку, гуляя между цветов, а Тэхён следовал позади и отвечал. Волосы его отливали золотом на солнце, и Чонгук не мог отвести глаз.

***

Нежданная, но не неожиданная встреча грянула в пасмурный день, когда Тэхён вот уже неделю пропадал. Раньше он не покидал пределы леса, и, как выяснилось, долгое нахождение вдали заставляло его слабеть.

Шёл дождь, магия была на нуле, а желание работать утекало сквозь канализацию. Чонгук подчищал в соцсети хейтерские комментарии, оставленные анонимом. Судя по ошибкам и «шуткам» писал их Билл Найт. В груди тлела слабая надежда, что Джон ни при чём.

Волоски на руках встали дыбом, когда в дверь настойчиво постучали. Решив, что вернулся Тэхён, Чонгук кинул телефон на диван и бросился открывать. Но уже поворачивая ручку, он вспомнил, что дух всегда бесшумно появлялся в доме, и ему не требовались ни вход, ни выход.

В вечерних сумерках вырисовывался силуэт промокшего Джона.

И как всякий уважающий себя человек, увидевший бывшего, Чонгук попытался избежать проблем и дёрнул дверь на себя. Но Джон был быстрее, блокируя её ногой, и сильнее, так что он ввалился в дом, перепачкав полы грязью.

— Я поговорить, Чонгук! Зачем ты так, а? — еле-еле удерживая равновесие, он снял ботинки и скинул кожаную куртку.

Когда Джон наклонился к лицу, яркий запах сырости и алкоголя ударил по носу, раздражая рецепторы.

— Чонгук, милый, Чонгу-у-ук… поговорим, а?

Названному вдруг стало очень обидно, что он уродился немощной ведьмой, неспособной наколдовать даже крохотный телепортик до Аляски. Как было бы кстати! Джон стукнулся лбом об плечо Чонгука, прокряхтел и отпрянул, обхватывая шею обеими лапами.

Нестриженые волосы, щетина, несчастный пьяный голос и синяки под глазами — раньше этого бы хватило, чтобы растрогаться и простить.

— Мы уже всё друг другу сказали.

Не столько сказали, сколько сделали. Но какая разница? Предательство есть предательство — оно красноречиво.

— Чонни, — и скорчился в страдальческой мине, — я так несчастен без тебя.

Устало выдохнув, Чонгук вырывался из сильных рук, потирая шею. Было немного больно: хватка у Джона стальная.

— Отец ведь тебя всё отдал, к чему тебе я?

— Мне и ты тоже нужен, ну, нам же хорошо было. Вернёшься?

Так эгоистично и так похоже на Джона! Чёртов смердящий тролль. Скрестив руки, Чонгук попятился назад — Джон неуклюже потянулся к нему. Чонгук отклонился. И тогда Джон упал на колени, хватаясь за штанину и моля о прощении снова и снова.

Куча бесполезных пьяных слов изливалась в уши. И было совсем неважно, что на это ответит Чонгук, так что он молчал, сосредотачивая жалкие гроши магии на кончиках пальцев. Отвернувшись, он не смотрел на Джона. На подоконнике стояла вербена: она прогоняла духов, жаль, не могла и людей тоже.

— Вернись Чонни, — ныл Джон как большой троллий ребёнок. — Перед тобой… на коленях прошу. Ну кто я без тебя?

Чонгук скривился, немного теряя ориентацию. Голова мутнела.

— Ты пьян, — холодно ответил он. — Завтра тебе будет стыдно.

Щелчок произошёл мгновенно, и агрессия заструилась по телу Джона почти зримо для ведьмы. И с искривлённой гримасой злобы и отчаяния он вскочил, со всей пьяной прытью толкнув Чонгука в грудь, смерчем понёсся в гостиную, заглянул в ванную, в спальню. Он явно кого-то искал.

— Я знаю, ты спишь с кем-то, грёбаная ты шлюха!

Больно закусив губу, Чонгук зажмурился на мгновение. Он плохо сносил грубость в свой адрес. В школьные годы плакал из-за любого злого обзывательства, чем пользовались другие дети. Сейчас это почти не тронуло бы Чонгука, в конце концов у него выработался иммунитет к невежеству и хамству.

Твёрдым шагом Чонгук последовал за нёсшим разруху Джоном: тот уже успел опрокинуть журнальный столик, разбить вазу и теперь разбрасывал стулья. Дрожь застряла в гортани, но Чонгуку всё ещё хватало смелости.

— Где он? Ну? Прячешь? — Джон двинулся быстро, словно хищное обезумевшее животное.

И на выдохе с точностью снайпера Чонгук щёлкнул пальцами, посылая зримую ему одному искру прямо в Джона. Тот остолбенел, промычал нечленораздельно и рухнул.

Схватившись за футболку, Чонгук почувствовал, как сильно бьётся его сердце.

Вдох. Выдох.

Прикрыть глаза. Зажмуриться.

Всё кончено.

Из кармана кожаной куртки Чонгук вынул телефон Джона и, разблокировав, написал Биллу.

В течение тридцати минут тело посреди гостиной исчезло. А грязь осталась.

Крохотный выброс магии высушил Чонгука. Выпив залпом стакан воды, он прилёг на диван, глупо уставившись в потолок. Пустота мыслей напрягала. Перевёрнутые вещи безмолвно просили о помощи. За окном взбушевал ливень, громкий и мощный. Закончился он быстро, и наступила тишина.

Уже почти погрузившись в беспокойный сон, Чонгук услышал раздавшееся совсем рядом мурчание и ощутил, как ластиться к его свисающей руке кот. Тэхён вернулся. Невесомым облаком он забрался на живот, сложив лапки, и продолжил мурчать. Лёгкая вибрация окутала тело. Перед прикрытыми веками горело солнце. Песнь духа исцеляла. Чонгуку нравилась мысль о том, что Тэхён почуял, как плохо ему стало, и пришёл помочь. В подтверждении кот заурчал особенно громко, не больно выпуская коготки. Снова прочитал мысли, негодник? Чонгук улыбнулся, но пара слезинок вопреки охватившему душевному покою скатилась по разным сторонам, как следствие пережитого стресса, и в тот же миг внезапная тяжесть придавила, выбивая воздух. Тэхён обратился человеком. Он приподнялся на локтях, глядя безумно глубокими глазами, и Чонгук замер, любуясь линиями шеи, ключицы и вспыхивая смущением от осознания, что ниже Тэхён совсем наг.

— Почему ты плачешь? Ведь я унял твою боль. — Тэхён смотрел с интересом, но, казалось, без беспокойства или участливости.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — Чонгук коснулся его щеки, мягкой, гладкой на ощупь.

— Что я могу чувствовать?

— Боль, радость, любовь, разочарование… что-нибудь? У тебя всегда такое непроницаемое лицо.

Моргнув, Тэхён отстранился, забрав приятную тяжесть, и устроился у подлокотника. Чонгук последовал за ним. Они сидели вместе так близко друг к другу, что бёдра вплотную прижимались к другу, а Чонгук пытался сосредоточиться на повёрнутом к нему лице.

— Когда я рядом с тобой, мне тепло, — наконец сказал Тэхён. — В лесу теперь всегда холодно, — и это звучало громче любого признания.

— Тогда поцелуешь меня?

Тут же отозвавшись, Тэхён прижался лбом ко лбу Чонгука и потёрся.

— Не так, — улыбнувшись, прошептал Чонгук, — ты ведь это уже делал, помнишь? — и поцеловал сам.