Тяжёлое дыхание сбивалось, горло напрочь высохло, и каждое рефлекторное сглатывание сопровождалось болезненным «склеиванием» глотки. Чайльд никогда бы не подумал, что ему хоть раз в жизни придётся спасаться бегством. Мрачные тёмные коридоры, подтопленные грунтовыми водами, с покрытыми мхом и плесенью стенами нависали над ним, роняли на рыжие волосы капли мутной воды и каменную крошку. Всё могло рухнуть в любой момент и непонятно, почему не рухнуло до сих пор.
Крохотный бутылёк с огромной трещиной от самого горлышка до дна освещал дорогу впереди. Лучи отражались от скользкого каменного пола, покрытого водорослями и непонятной гадкой желтоватой слизью. Предвестник то и дело поскальзывался, хватался за стены и поваленные колонны, резался при падении о разбитые черепки, некогда бывшие вазами с причудливыми узорами, но упрямо вставал и продолжал спешно двигаться вперёд по лабиринту, слушая, как за ним с плеском и топотом, с чавканьем и шёпотом неслись мерзкого вида тени, лишь отдалённо напоминающие людей. Они перетекали друг в друга, как чёрная масляная жидкость, искривлялись и тянулись в разные стороны.
И самое гадкое в них было то, что их не брали никакие удары. Стрелы проходили насквозь, как через туман, водяные клинки разрезали их лишь временно, как лучи света прорезали наступающую тьму. От касаний теней же тёмно-серый походный пиджак и лёгкая красная рубашка покрылись проеденными, прожжёнными дырами, а на коже ныне красовались кровоточащие чёрные трещины, ноющие и зудящие, как гнойные язвы.
Чайльд сделал последний сильный рывок и скрылся за стенкой комнаты с явно выломанной дверью — сорванные погнутые ржавые петли всё ещё держали на себе куски дерева, покрытые мелкими тёмно-зелёными пятнами. Он самую каплю отдышался и прижался к холодной стене, слушая, как отвратительные чавкающие звуки проползали совсем рядом, за стеной. Предвестник зажал в кулаке единственный источник света и прижал к груди, задержав дыхание.
Тарталья смог выдохнуть и каплю расслабиться лишь тогда, когда хлюпанье и плеск воды начали отдаляться. Мужчина медленно опустился по стене на пол и упёрся в согнутые колени локтями, потихоньку переводя дыхание.
— Ха, напоминает Бездну, — невольно усмехнулся Чайльд и посмотрел на испачканный грязью бутылёк. Кончиками пальцев в уже таких же грязных перчатках он всё же немного его протёр, после чего глянул на провисший под тяжестью всего остального здания потолок. — И где теперь выход?
***
Бежать за Нюктой было бесполезно. Она, будто молния, преодолела уже половину моста, а спутники едва только на него ступили. Предвестник так торопился, так пытался за ней угнаться до того, как она навернётся в месте разлома, что уже сбил дыхание. Он был уверен: в подобном состоянии она обрыв даже не заметит.
Линос и Кербер по этому поводу будто вовсе не волновались, а потому не торопились. Чародей вообще едва ногами переставлял, всё время мотал головой, как-то встревоженно дёргался, осматривался. Кербер за братом внимательно следил, поглядывал на удаляющуюся мать, на Чайльда и явно думал, как бы разорваться.
— Да стой же ты! — наконец прикрикнул Тарталья, когда Нюкта уже добежала до обрыва.
Однако она даже не вздрогнула, не оглянулась и уж тем более не остановилась. Предвестник уже собирался использовать демоническое обличие Глаза Порчи, чтобы поймать её, но дрогнувший под ногами мост прервал его, едва не сбив с ног — впрочем, присесть на одно колено и приложить руки к каменным плитам всё равно заставил.
Мелькнувшая мысль о начавшемся землетрясении тут же прервалась, стоило только ему увидеть поднимающиеся снизу куски камня, очень похожие на осколки мостов по форме плит. Фрагменты, как кусочки причудливых пазлов, вставали на места разрушений, даже крохотные осколки и камушки вернулись назад. Накренённый мост с грохотом и треском встал в идеально ровное положение — покрытые плющом и мхом колонны выпрямились, вернули себе осколки и восстановили резные рисунки.
Чайльд с искренним непониманием в глазах смотрел на постепенно ставший будто совершенно новым мост и действительно хотел задать вопрос, но не решился, когда осмотрелся. Всё вокруг, подобно этому мосту, восстанавливалось, едва успевая за бегущей Богиней. Сначала мосты, колонны и стены каменных зданий, арки и дороги принимали идеальный вид, как если бы их только вчера закончили вырезать и выкладывать каменщики. Места, где куски были вырваны из земли с явным сопротивлением корней растений, вновь зарастали шелковистой молодой травой ярко-зелёного, странного искусственного оттенка, цветами со спешно раскрывающимися бутонами. Однако никакие из этих растений Тарталья даже не узнавал.
Следом за ними все земли, разбитые и перелопаченные, будто когда-то сумасшедшее Божество поломало и изрыло скалы, стали выравниваться и покрываться всё теми же цветами, вспаханными полями с чем-то похожим на пшеницу, рожь и лён. Рядом с ними из ночного мрака выползли небольшие деревянные домики, расположенные стройными рядами. Из труб дымоходов шёл едва заметный дым, в окнах горел свет, а среди полей появились блёклые силуэты — люди.
— Какого…? — хотел было задать вопрос Чайльд, поднявшись на ноги, но после глянул вслед скрывшейся за поворотом лестницы Нюкте. — А ну стой!
— Оставь её, — вдруг попросил Кербер, положив Предвестнику руку на плечо. — Думаю, ей надо успокоиться немного и подумать самой.
— Что за…? — попытался спросить Чайльд, оглянувшись. — Что она сделала?
— Теневые чары в своём прекрасном великолепии, — тяжело вздохнул Линос, с тоской осматривая восстановленный цветущий город, где в ночных фонарях зажигались огоньки, точно Старый Мондштадт был всё ещё жив.
— Теневые чары? Она восстановила целый город? — всё никак не мог сообразить Тарталья.
— Не совсем, — Линос покачал головой. — Город восстановлен по её последним воспоминаниям и будет таковым ровно до тех пор, пока она об этом думает. Так что будьте осторожнее. Возрождённые места могут обрушиться в любой момент, а поселившиеся здесь монстры и вовсе никуда не исчезли. Они всё ещё здесь, но в другом виде.
— В другом виде? — не понял уже Кербер. — То есть как это?
— Думаешь, она помнит о живущих здесь монстрах? Конечно нет, они ведь появились здесь после, — Линос хмыкнул и потёр глаза. — Нам повезёт, если мы их вообще увидим.
— Тогда нужно её всё же догнать, — растерялся Кербер и собрался было отправиться в погоню, но Линос его прервал:
— Придётся разделиться. Вы вдвоём идите за ней, а я поищу книги.
— Разделиться, да? А есть идеи ещё лучше? — хмыкнул Чайльд, скрестив руки на груди. — Почему мы не можем сначала сходить за ней, а потом сходить за книгами?
— Потому что это пустая трата времени. Да и потом, раз уж Нюкта восстановила всё по своей памяти, то она сможет мне напомнить, где какие были здания и комнаты, а это упростит поиски, — Линос глянул на них красными уставшими глазами, под которыми уже собирались такие мешки, будто он не спал неделю. — Если мы её догоним и потревожим, всё снова превратится в руины.
— Линни, ты уверен? Мне тоже кажется, что это плохая идея, — Кербер тяжело вздохнул и пригладил волосы, выбившиеся из косы.
— Уверен. Со мной всё будет в порядке, — Линос слегка кивнул и, не став их дальше слушать, направился к лестнице, которой раньше будто и не было, чтобы спуститься.
— Вот поганец, — раздражённо фыркнул Кербер, но после всё же направился следом за Нюктой. — Пошли быстрее.
Тарталья последовал примеру нового знакомого — раздражённо фыркнул и поспешил за ним, глянув вслед Линосу, что с явным нежеланием потихоньку шёл к одному из каменных зданий с необычными вырезанными прямо в стенах рисунками, походящими на какие-то растения. Уставший взгляд, наполненный тоской и скорбью, так же выдавал его с головой.
***
Передышка была недолгой — всего пару минут. Тарталья немного пришёл в себя, потёр глаза, относительно привыкшие к темноте, поудобнее перехватил в ладони сосуд с душой, не рискнув положить его в разъеденный тенями карман, после чего осторожно выглянул из комнаты. Что слева, что справа не было ничего, кроме тьмы. Небольшие настенные фонари явно уже очень давно не работают. Их тысячи лет не зажигали, они даже покрылись мхом и странными водорослями.
Плеск воды слышался далеко, где-то в конце другого коридора. Поглубже вдохнув мерзкий воздух с запахами сырости и гнилого болота, Тарталья направился в противоположную сторону. Пускай на улице и стояла глубокая, вечная ночь, вряд ли бы тени сунулись на лунный свет. По крайней мере, на это он хотел надеяться.
Ноги уже насквозь промокли, и вместе с плеском сапоги издавали раздражающее хлюпанье. Чайльда даже посетила мысль снять сапоги и добраться до выхода босиком, но тогда он бы ещё сильнее скользил по полу и шумом от падения привлёк существ из подземелья. Он с трудом пытался вспомнить, где же именно вошёл, ибо эти коридоры, как в самом настоящем лабиринте, были абсолютно одинаковыми.
«Я хожу кругами», — пронеслась навязчивая мысль в его голове.
Спустя несколько поворотов он встретился уже третий раз со старой деревянной дверью, на которой присутствовали металлические проржавевшие узоры, сильно напоминающие те, что он видел снаружи на колоннах и зданиях — растение с четырьмя лепестками. Она была наглухо заперта, в отличие от всех остальных, лишь крохотное окошко с решётками чуть выше центра позволяло заглянуть внутрь. Впрочем, ничего интересного там не было, вернее света не хватало, чтобы хоть что-то разглядеть. Видно было только то, что на полу в воде и грязи лежало нечто скрюченное, длинное, едва ли поддающееся более точному описанию.
Вдоль стены он обнаружил ещё несколько дверей, но уже открытых или выдернутых, как его прежнее укрытие. В надежде найти выход Чайльд заглянул внутрь. Тусклый свет окрасил тёмно-серые влажные стены и наконец позволил взглянуть на содержимое стольких одинаковых комнат. Они были практически пусты. Лишь местами на стенах свисали застёгнутые ржавые кандалы. Скорее всего, их цепи уже превратились в одну. Некоторые из них лежали на полу, некоторые были прибиты прямо к нему, но большая часть закреплялась внизу стены, чтобы пленники могли хотя бы сидеть.
«Так это тюрьма, — сообразил Чайльд, осмотревшись. — Кандалы застёгнуты, но скелетов нет. Или время и вода уже всё уничтожили».
Не обнаружив ничего полезного, что подсказало бы, где здесь выход, он покинул камеру, прикрыв за собой дверь. С тихим раздражением он вновь сделал глубокий вдох сладковато-тошнотворного воздуха и потёр глаза.
«Я не хожу кругами. Просто здесь множество одинаковых камер, — сделал вывод Чайльд и задумался. — У камер должны быть номера. Нужно только понять, как именно они нумеруются и какой из символов обозначает число. У всех тюрем примерно одинаковое строение. Множество камер подальше от выхода, пост охраны и выход. Где же пост охраны?»
Тихий шёпот множества голосов прямо за спиной заставил напрячься и оглянуться, отпрянув от прикрытой двери. Прямо из дерева протекала отвратительного вида чёрная слизь, тянущаяся к Тарталье длинным щупальцем, больно уж напоминающим чью-то руку. Шёпот с трудом различался, и вовсе в понимании Чайльда не был похож на слова: «dolore (лат. больно)», «monstrum (лат. чудовище)», «adolebit (лат. сжечь)». Мужчина поморщился и не стал дожидаться, когда вся эта дрянь покажется целиком, а потому поспешил убраться от камеры дальше по коридору, прикрыв рот и нос, чтобы спастись от смрадного аромата чего-то горелого.
Остановившись всего на мгновение, чтобы проверить, нет ли за ним преследования, он вдруг обратил внимание на водоросли на одном из опасно накренившихся фонарей. Растения едва заметно покачивались.
***
Всё вокруг казалось таким живым. В низеньких деревянных одноэтажных домиках с маленькими клумбами, ограниченными круглыми камушками, что дети собирали на берегу огромного озера, загорался свет, стоило только неожиданному гостю подойти ближе. Разнообразные цветы слегка покачивались. От ветра содрогались пышные колоски красного амаранта, тихонько перешёптывались сгруппировавшиеся рыжие купальницы, тянулся к небу и опасно накренялся ярко-синий дельфиниум, притягивающий своей опасной красотой, стеснительно выглядывал из-под густой низенькой травы маленький розовый клевер. Они кивали в знак приветствия старому другу и тянулись к нему, будто ощущали необходимую для жизни, такую знакомую энергетику. В ответ он ласково касался высоких цветов кончиками длинных пальцев и одаривал их мягким, уставшим взглядом.
Из каменных дымоходов валил густой светло-серый дым, и можно было даже почувствовать его лёгкий аромат, смешанный с запахом горелого масла и свежеприготовленного мяса.
И пускай все домики были похожи друг на друга, пускай они и стояли все в ровном ряду, всё равно были такие разные. Отличалось всё: формы самих домов, крыш, дверей, окон, где-то клумбы были, где-то нет, у одних флюгер в форме цветка сирени, у других — котика, у третьих — птицы или флажка.
За мутноватыми стёклами то и дело проскальзывали неразличимые силуэты. Точно такие же цветовые безликие фигуры бродили меж зданий, ходили у личных маленьких огородов, садов, собирали яблоки, груши, вишню, поливали цветы, беседовали друг с другом, мимо гостя проскальзывали маленькие силуэты — дети. Отовсюду слышался призрачный, будто потусторонний шёпот и смех, больше напоминающий набор невнятных звуков, чем настоящую речь.
Площадь с фонтаном в форме огромной птицы, взмахивающей крыльями, практически ничем не отличался. Торговые лавки ломились от красоты цветов, тканей, блестящих камней, драгоценностей, ароматных специй, фруктов и овощей, свежеиспечённого хлеба.
Отсюда доносилась и музыка, песни, чьи слова становились более понятными и различимыми. Мелодия старой, покрытой трещинами и царапинами лютни уже седого барда, что частенько устраивался у фонтана на тёмно-синем ковре с витиеватыми узорами, в памяти всплыла мгновенно. Такой нежный, ласковый и добрый мотив песни о великой любви двух людей, что трагично закончилась, так толком и не начавшись. Юный чародей всегда настолько глубоко проникался этой песней, что слёзы сами катились по щекам. Он помнил, как улыбчивый мужчина успокаивал его, как заботливо стирал с нежных щёк солёные капли и извинялся за грубую кожу своих морщинистых ладоней. В одном из множества своих дневников даже должны быть слова этой песни и зарисованный на скорую руку портрет барда, ибо больно уж он стеснялся и постоянно вертелся.
«Я же простолюдин, зачем вам мой портрет?» — вдруг раздался в общем шёпоте смех старого знакомого. Однако Линос покачал головой и отогнал это наваждение.
Сейчас вместо барда у фонтана был лишь блёклый, безжизненный силуэт, продолжавший наигрывать практически неслышную мелодию.
«Здесь ничего нет, — вновь и вновь напоминал себе Линос, мотая головой. — Ничего нет. Нюкта не может его помнить. Она тогда уже спала».
Для Линоса это было одним из множества напоминаний — это всё не настоящее. Всего-то игра теней, памяти древней Богини и даже воспоминаний его самого.
Он был уверен, что прямо сейчас ступал по заросшему полю или разбитой каменной дороге, но никак не по идеально ровной каменной мостовой к одному из царственно возвышавшихся зданий с множеством вырезанных символов, с флагами, весело развевающимися на ветру, и цветастыми витражами. Из здания прямо сквозь огромную двойную дверь проходили призрачные силуэты людей в длинных мантиях и плащах. В руках они держали толстые тяжёлые книги с массивными обложками. Линос тут же узнал в них других чародеев и одного знакомого. Длинная мантия, в отличие от всех остальных, у него свисала не до земли, открывая узкие туфли с острым носком и блестящими неогранёнными камнями.
«Однажды ты повзрослеешь и станешь достаточно высоким, чтобы самостоятельно доставать книги с самых верхних полок!» — очаровательно смеялся и подшучивал над полубогом даже сейчас придворный чародей, отличающийся очень уж высоким ростом.
Линос потёр глаза и вновь покачал головой.
«У меня галлюцинации. Я должен буду выспаться», — прогонял он от себя иллюзии уставшего разума.
Тяжёлая створка двери поддалась без особых усилий, стоило лишь призвать маленькие тени, поддевшие двери внизу. Внутри скрывалась огромнейшая библиотека. Длинные дубовые столы, заваленные бумагами, несколько чернильниц с гусиными перьями внутри, мягкие кресла с резными подлокотниками, узкие диванчики и огромное множество книжных шкафов и стеллажей. Они стояли вдоль стен и упирались в потолок так, что этих стен за ними не видно было вовсе.
«И чего ради мы на стенах фрески рисовали, если уж их всё равно не видно?» — послышался наигранно печальный голос Декарабиана прямо за спиной, отчего Линос даже обернулся, в глупой надежде увидеть его живым, однако там не наблюдалось даже силуэта. Чародей медленно покачал головой и поднялся по широкой каменной лестнице на второй этаж, где подошёл к одной из немногочисленных дверей — по большей части проходы разделялись арками.
— Я вернулся, — едва слышно выдохнул полубог, приложив ладонь к двери без ручки. Та тихонько треснула и медленно отворилась внутрь, пропуская в пропахшую сыростью и древностью запечатанную комнату — кабинет Линоса.
Внутри всё выглядело совсем не так, как он это оставил. Нюкта не знала об этой комнате, ибо к Линосу она перешла гораздо позже, а потому не смогла ничего восстановить. Чародей медленно переводил взгляды с одного развалившегося от старости и влаги шкафа к другому. Осматривал разбросанные по полу разложившиеся бумаги, уже полностью потерявшие свою структуру и больше напоминающие труху или пыль, упавшие на пол под собственной тяжестью книги из развалившихся шкафов. С тяжёлым вздохом он прошёл к крепкому, даже относительно целому столу, тронутому какой-то плесенью во многих местах, и с опаской присел на чудом не сломавшийся под ним стул. Мягкое сиденье и спинка, внешне выглядящие нормально, посыпались лишь от касания ткани одежды.
Чародей обвёл уставшим взглядом стол, огладил уголки кончиками пальцев и смахнул со столешницы когда-то очень давно важные бумаги, присланные ему Декарабианом. Сейчас он даже не мог вспомнить, о чём они были. Перевёрнутая чернильница покрыта пылью и паутиной, а на столе остался впитавшийся тёмно-синий след.
«Должно быть её перевернули, когда обчищали комнату», — грустно усмехнулся Линос и поставил её на место — металлическую подставку в углу, которую подарил тот самый высокий чародей.
«У чародея всегда всё должно быть на своих местах. Так удобнее», — не прекращал он поучать его даже тысячи лет спустя.
Усмешка медленно сползла с его лица. Он мучительно выдохнул, закрыв глаза и вернув себе самообладание, после чего щёлкнул пальцами, заставляя крохотные тени вернуть всё на свои места или хотя бы просто сложить в одно место. Едва заметные чёрные облачка подняли книги и сложили их на пустом краю стола, смахнув остатки мусора, смели всю грязь в одну сторону, выпрямили накренившуюся настенную лампу и каким-то чудом зажгли в ней огонёк, осветивший всё помещение.
Полубог вновь потёр красные глаза, надел очки, появившиеся из воздуха, и очень осторожно и бережно раскрыл первую попавшуюся книгу, касаясь страниц лишь воздухом, боясь испортить. Страницы жалобно хрустели, склеенные за годы, слова в них помутнели и местами совсем расползались. Он пролистал на скорость почти все книги, но никак не мог найти нужную. Последняя же надолго заняла его внимание. Это был его личный дневник. Текст в нём пострадал гораздо больше, чем в иных книгах, ведь его он постоянно таскал с собой ещё до катастрофы. Рисунки растений, пейзажи, узоры и портреты пострадали немного меньше, ибо карандаш не стереть даже водой. Линос с тоской обводил взглядом портреты, вспоминая лица своих очень давних знакомых.
Пожилой бард был невысок, кожа даже со старостью по-прежнему была мягкого медового оттенка, его большие глаза украшали маленькие морщинки по обе стороны, угловатая челюсть, пухлые губы и нос с горбинкой. Седые волосы доставали до плеч, хотя чаще всего он собирал их в хвост или косу.
— Кальяс «Бард», — всё с той же улыбкой озвучил написанный собой же едва различимый текст. — Волшебный голос и очень красивые небесно-голубые глаза, явно не подходящие старику. Душа его всё так же молода, как и глаза. Просил присмотреть за его внуком, мальчиком, очень уж похожим на него самого.
На соседней странице он нашёл и вспомнил лицо высокого чародея. У него было круглое лицо, миловидные щёчки, кудрявые длинные волосы, смешной вздёрнутый носик и выразительные лисьи глаза. Весь он был тоненький, конечности напоминали веточки. Близкие и коллеги в шутку называли его Палочником, однако он вовсе не обижался, лишь смеялся и задорно показывал язык тем, кто действительно пытался его обидеть.
— Арктур Палочник, — с мягкой улыбкой прочитал Линос. — Очень добрый, мудрый и милый. Любит всё, что блестит, и липовый чай с мёдом. Всегда такой смешной и весёлый. Он находит, что сказать, даже в самый тёмный и мрачный день.
Линос отвлёкся и положил книгу на стол, когда глаза неприятно закололо. Он усиленно потёр их вновь, сняв очки, однако это уже не имело никакого эффекта. Чародей упёрся локтями в стол, подпёр голову кулаком и опустил взгляд на портреты. Они смотрели прямо на него, и Линоса посетила глупая мысль.
«Как живые».
— Я скучаю, — едва слышно выдохнул чародей, тихонько шмыгнув носом и закрыв глаза, проваливаясь в темноту. Он медленно, уже совершенно не контролируя себя, лёг на стол, опустив голову на дневник. С длинных иссиня-чёрных ресниц на испытанную временем бумагу капнула одинокая слеза.
***
Разобраться, как же именно нумеровались камеры, было хотя и сложно, но вполне возможно. Что сейчас, что в древности, тюрьмы мало отличались друг от друга: маленькие камеры без каких-либо малейших удобств, тяжёлые кандалы и наглухо запирающиеся двери. Ныне все они были распахнуты, за исключением той одинокой, содержимое которой рассмотреть было невозможно.
Абсолютно одинаковые камеры, поначалу дезориентировавшие Предвестника в множестве коридоров, наконец начали складываться в логическом порядке, стоило только разобрать символы и соотнести их с теми, что использовали сейчас. Единственная запертая дверь носила число «12», рядом с ней по обе стороны расположились «10» и «14». Сначала он их спутал, а потому лишний раз сделал круг по коридорам, но после догадался, что есть коридор с чётными номерами и с нечётными. Насколько это было удобно — не ему судить, однако задача стала в разы проще. Нужно было лишь двигаться к началу. И чем ближе он подбирался к камерам «2» и «1», тем сильнее покачивались сухие водоросли на накренившихся фонарях.
Чайльд уже чувствовал лёгкий ветерок, сквозняк, тронувший его щёки и спутанные, влажные от грязной воды волосы. Он потёр глаза и попытался немного осветить себе путь крохотным бутыльком с душой. Лучи скользнули по покрытым плесенью стенам и отразились от мокрых ступенек разбитой лестницы наверх.
— Есть! — весело усмехнулся Чайльд и поспешил к ней, надеясь наконец выбраться на поверхность.
Рядом с лестницей виднелся накренившийся деревянный стол, практически превратившийся в труху диванчик, где когда-то давно отдыхали стражники, следившие за преступниками. Осматривать это всё никакого желания не было, пока Тарталью не отвлёк знакомый чавкающий звук. Из стены местного уголка отдыха медленно выползла чёрным пятном огромная тень, внешне даже напомнившая мужской силуэт, однако после превратившаяся в сгусток какой-то смрадной дряни. Следом за ней, точно почувствовав живого гостя, из перекрестного коридора стремительно проплыла по мокрому полу другая тень, уже напоминающая скорее сгнивающий стог сена, где когда-то спрятали чьи-то трупы. Тут и там из неё показывались щупальца, отдалённо напоминающие руки, ноги и даже чьи-то лица. Чайльд поморщился, прикрывая рот от тошнотворного аромата, будто даже заставляющего глаза слезиться, и попытался избежать бесполезного сражения. Однако прямо перед лестницей образовалась очередная тень, собравшаяся из двух щупалец параллельных стен. Она перекрыла выход и грозно нависла над новым пленником. Тени быстро сумели окружить его, продолжая свой шёпот нестройным хором: «dolore (лат. больно)», «monstrum (лат. чудовище)», «adolebit (лат. сжечь)».
— Так вы не отстанете от меня, мерзкие порождения тьмы? — невесело усмехнулся Чайльд. — Тогда будьте готовы развалиться на мелкие кусочки!
Крепко сжав в одной руке сосуд с душой своего близкого друга, он призвал в другую руку длинный водяной клинок, использовав грязную воду с пола.
— Давайте повеселимся! — одним движением он разрубил надвое подкравшуюся тень со спины.
Предвестник перескочил через упавшие на землю шматки чёрной плоти и отступил назад, когда почувствовал ледяное касание на своём плече, тут же разъевшее ткань и распространившее по коже кровоточащие трещины. Высокая чёрная тень продолжала настойчиво нашёптывать что-то другое, продолжая наступать и приближаться: «ubi (лат. где)», «dolore (лат. больно)», «coldly (лат. холодно)», «proiecit (лат. бросил, отверг)». Поудобнее сжав в руке бутылёк, Чайльд бросился на тень и двумя точными ударами разрезал её на три части. Она, подобно человеку, медленно опустилась на пол и упала. Шёпот её стал намного тише, однако исчезать она не торопилась, лишь наоборот — медленно собиралась обратно, как и остальные. «Драться бесполезно», — в очередной раз убедился Тарталья, понаблюдав за этим с полсекунды.
Он хотел броситься к лестнице и даже сделал несколько шагов, но после едва удержал равновесие, чувствуя сильную хватку на своих лодыжках и опущенной руке с бутыльком. Ошмётки теней медленно собирались обратно в полноценные сгустки, а из пола уже собирались новые. Перчатка мгновенно вся разложилась и рассыпалась, кожа вся покрылась трещинами, пальцы рефлекторно разжимались. Они пытались забрать Итэра. Чайльд сжал пальцы, позволяя крови активно покидать тело, и выдернул ладонь из сильной хватки. Обувь продержалась чуть лучше и не превратилась в труху мгновенно. Очередной точный взмах клинка освободил Предвестника от навязчивого внимания.
Чайльд спешно перескакивал через ступеньки, едва успевал уворачиваться от выползающих из стен щупалец. Шёпот и чавканье нагоняли его с каждым новым шагом всё быстрее. Он преодолел небольшой лестничный пролёт и с силой плечом вдарил по тяжёлой деревянной двери. Та скрипнула и с явным сопротивлением поддалась, но ненамного. Сдвинулась лишь на несколько сантиметров. Шёпот становился громче.
— Да давай же! Давай! — упёрся он в неё двумя руками и пытался толкать, однако с той стороны она явно была чем-то заблокирована.
— Ubi? (лат. Где?) — вновь раздался странный шёпот прямо за спиной, но вредоносного касания не последовало.
Чайльд резко оглянулся и не глядя нанёс рубящий удар по всё той же высокой тени, однако на этот раз она даже не упала — вода прошла насквозь. Тень несколько секунд молча «смотрела» на него, а после проползла через дверь. Снаружи что-то гадко зашипело, из щели внизу показалась странного вида дымящаяся жидкость. Тарталья мгновенно сообразил и вновь толкнул дверь. Та с трудом и огромной приложенной силой всё же заскрипела и поддалась, но открыть её целиком всё равно не вышло. Мужчина с трудом просочился в максимально приоткрытую дверь и буквально выпал в очень уж странное огромное помещение.
Оно было идеально новым, светлым. Пол, стены и потолок в белой каменной кладке с тёмно-серыми прожилками. Письменные столы, стулья, картины, гобелены и фрески на стенах со слегка расплывающимся рисунком, разломанные тренировочные манекены, декоративные стойки с оружием, двери с символами и узорами.
— Что здесь…? — совершенно не понял Чайльд, потирая всё такими же грязными ладонями глаза, уже успевшие отвыкнуть от света.
Он поднялся с пола и проверил, на месте ли Итэр. Бутылёк был уже весь в крови и грязи, в трещину просочилась и забилась ярко-алая жидкость, и Тарталья внутренне извинялся за предоставленные неудобства.
— Ubi? (лат. Где?) — едва слышный вопрос на незнакомом языке заставил осмотреться и обнаружить рядом с дверью высокий человеческий силуэт без лица, различимой одежды или чего-то подобного. Всё расплывалось, цвета смешивались.
Чайльд вновь призвал клинок и направил его на незнакомца, или чем бы оно ни являлось. Однако тот ни капли не испугался и ничего не сказал. Лишь молча направился к лестнице, стуча низенькими каблучками туфель о каменный пол. Тарталья проводил его взглядом, но после отвлёкся на мерзкое чавканье, раздавшееся из-за двери. Вскоре прямо сквозь неё наружу повыползали чёрные тени, постепенно превращающиеся в такие же белые блёклые силуэты людей. Однако цели своей они не изменили — всё так же тянулись к Предвестнику.
— Да чтоб вас! — не сдержал ругательства Чайльд и оглянулся, выискивая высокого, единственного, кто не нападал. — Стой!
Он бегом поспешил к лестнице, стараясь оторваться от озлобленных теней, но встретил незнакомца лишь в конце длинного коридора с дверями по обе стороны. Осматриваться времени особо не было, Чайльд лишь смог заметить кровати за приоткрытыми дверями. Высокий незнакомец тихо стоял у самой дальней комнаты, терпеливо ждал. Предвестник прошёл лишь половину коридора, оглянулся, проверил, что его всё ещё преследуют. Неразличимые силуэты толкались на лестнице, каждый пытался как можно быстрее догнать его. Хотя, сам Чайльд их явно интересовал мало. Он цокнул языком, всё же подошёл к незнакомцу и заглянул в комнату.
Множество кроватей, шкафов, комодов для одежды, полочки для обуви. Толком ничего интересного. Самые обычные казармы. Белый силуэт незаметно проскочил следом. Чайльд внимательно осмотрелся и выдохнул. Не было здесь выхода. Крохотные окна под самым потолком для проветривания не подойдут. Он там не пролезет.
Агрессивные силуэты уже второпях лезли в комнату, толкали другу друга, смешивались цветами, продолжали что-то шептать и тянуться всеми силами к Тарталье. Он оглянулся и отошёл к самому дальнему углу, после чего взобрался на комод и попытался открыть окно, чтобы выбросить бутылёк в него. Им явно был нужен именно он, судя по тому, с какой активностью твари попытались быстрее просочиться в комнату. Высокий силуэт всё так же стоял, будто чего-то ждал.
— Открывайся! — начинал откровенно злиться Предвестник, ибо окно не поддавалось.
Шёпот наконец стал более различим. Силуэты вошли в комнату. Пускай они больше и не издавали мерзкого чавкающего звука и хрипов, Предвестник всё равно знал, что это иллюзия, что они не изменились. Он наконец оставил попытки и медленно оглянулся, сжимая в окровавленной ладони всё так же ярко мерцающий бутылёк, а второй заново хватаясь за водяной клинок.
Силуэты заполняли комнату. Синие и красные, серые и чёрные, но такие одинаковые. Они тянулись к нему руками, едва переставляя негнущимися ногами. Высокий силуэт же тихонько стоял в углу и явно смотрел куда-то наверх.
Чайльд уже раздумывал, кого бить первым, но после немного поднял голову и посмотрел туда же. В лицо вдруг ударил холодный ветер. «Ветер? В здании? — не сразу сообразил Предвестник, однако после его осенило. — Это всё тени. Всё ненастоящее. Здесь разбитый город».
Стоило ему лишь на секунду поверить в это, как его неожиданно оглушил громкий крик грубого мужского голоса:
— ЧАЙЛЬД! ГЛАЗА РАЗУЙ!
— Кербер? — Предвестник тут же оглянулся и обнаружил, что здесь не было потолка совсем. Да и всё здание было разломано, стоял он на покосившемся комоде уже без ножек, а комната уже заполнена множеством таких же мерзких теней, чавкающих, хрипящих и шепчущих что-то совершенно непонятное.
— ЩАС КАК ТРЕСНУ! — продолжал возмущаться Кербер, склоняющийся к нему со скалы, что была совсем рядом, можно было бы дотянуться рукой, если забраться на разрушенную стену. — Точно в себя придёшь!
— Я слышу! Слышу! — прикрикнул в ответ Чайльд и, едва держась за камни одной рукой, взобрался на разрушенную стену.
— Проснулся! — тут же обрадовался оборотень и протянул ему руку. — Хватайся, я вас достану!
— Итэра возьми! Это он им нужен! — Чайльд протянул ему ярко сверкнувшую склянку, опасно покачнувшись из-за схвативших его за ноги теней. — Быстрее!
Кербер взял бутылочку, положил её рядом на траву, а после схватил за руку Предвестника и одним рывком вырвал его из чёрных щупалец. Тот едва успел сгруппироваться, прежде чем распластался на зелёной траве и стряхнул остатки чёрной жижи с босых ног, местами покрытых трещинами, из которых тут же брызнула кровь.
— А второй? Эй! — позвал кого-то Кербер. — Давай сюда!
— Точно, там тень одна, — начал Предвестник и поднялся, чтобы взглянуть вниз.
— Тень? Какая? — не понял Кербер и глянул на него, а вернув взгляд обратно в разрушенное здание очень удивился, обнаружив там лишь несколько чёрных сгустков, бродящих теперь без цели. — Где он?
— Такая высокая, — Чайльд поднял бутылочку с душой и взглянул вниз, однако тоже его не увидел.
— Там был человек. Такой высокий, белобрысый, я видел, он смотрел на меня, — покачал головой Кербер.
— Не было там людей, — возразил Чайльд. — Что здесь вообще происходит? Это в Старом Мондштадте такие демоны обитают?
— Нет, конечно, нет, — Кербер покачал головой и потёр покрытые чёрными кровоточащими трещинами руки. — Ты куда вообще удрал? Мне самому пришлось с хиличурлами разбираться. Я тебя обыскался.
— Я выронил Итэра, — признался мужчина, сжав в руке бутылочку. — Во время драки. И попал в какую-то тюрьму. Что это вообще за твари?
— Это демоны Линоса. Он заснул, — с тяжёлым вздохом пояснил Кербер и выпрямился, беспокойно осматриваясь.
— Так вот чего стоило бояться, — невесело усмехнулся Предвестник, переложив бутылёк в другую руку и попытался собственную кровь с него стереть, однако та начинала забиваться в трещину, оставляя на стекле прямые угловатые узоры. — Первые минут сорок было забавно. Знаешь, неумирающие противники — штука удобная и занятная. Но потом стало как-то невесело.
— Ну надо же. Ты первый, кому они пришлись по душе, — фыркнул Кербер, выискивая взглядом нужное здание, однако после его вдруг осенило и в медно-золотых глазах мелькнуло искреннее возмущение. — ТЫ ИТЭРА ЧТО?