«Ты же умеешь ездить верхом?»

«Естественно! Верховая езда входит в подготовку Фатуи.»

Чайльд уже пожалел, что сказал это. Очередной крутой спуск отозвался резким уколом в позвоночник, а спина болезненно ныла, максимально прогибаясь назад. Он с силой вцепился в рыже-золотую гриву, боясь свалиться с широкой спины лошади, да настолько, что волосы болезненно впились в пальцы.

Пятилетние занятия по верховой езде абсолютно не помогали, будто совершенно противоречили всему, что он знал. Попробуй-ка оборотню в виде двухметрового огромного коня показать, кто тут главный, и поведи его в нужную сторону неторопливым шагом. Тут зверь его не слушался совсем, а любые попытки привычно подчинить сопровождались прижатыми ушами, резкими движениями головой, особенно вверх, громким всхрапыванием.

— Кербер, окстись! — пытался призвать его к разуму Чайльд, едва не свалившись с него, когда тот резко ускорился и вдруг спрыгнул с невысокой скалы на обломок моста. — Ты же не настоящая лошадь!

Кербер ответил на это лишь громким фырканьем и резкой остановкой. Чайльд едва успел сгруппироваться и не влететь лицом в гребень шеи. Конь резко замотал головой, осматриваясь и пытаясь найти дорогу до библиотеки чародеев, куда Линос ушёл в поиске сохранившихся древних трактатов о душе, энергии и их перемещении. Он тяжело выдохнул, каплю перевёл дыхание, но вдруг громко взволнованно взвизгнул, почувствовав резкую боль на задних ногах.

Чайльд даже не успел сообразить, что именно произошло. Едва успев сгруппироваться, он слетел с коня справа от его шеи, кувыркнувшись вперёд и оборвав пиджак ещё сильнее о камни и выступающие разломанные части моста, после чего неожиданно удачно приземлился на босые ноги. Отточенное годами до автоматизма умение падать с лошади оказалось неожиданно полезно.

Испуганное гугуканье, фырканье и громкий стук копыт о камень за секунду заставили оглянуться и тут же отскочить в сторону, когда конь начал подпрыгивать и брыкаться, сбрасывая со своих ног чёрные тени. Зверь дрыгался и не с первого раза выдёргивал ноги из крепкой хватки — монстры догоняли их, выползали прямо из-под земли, хватали коня за ноги, поглощая его, как поступали с жертвами слаймы. Чайльд поскорее отскочил назад, боясь ненароком получить копытом или просто оказаться на пути.

— Кербер, успокойся! — попытался он воззвать к той человеческой части оборотня. — Стой смирно!

Тарталья схватился за лук, с трудом стараясь прицелиться паникующему коню под ноги. Вода вырвалась из застрявшей в щели меж камней стрелы и смыла чёрные тени с ног Кербера. Однако тот испугался ещё сильнее. Конь громко заржал, поднявшись на дыбы, после чего грузно и тяжело упал обратно, заставив подпрыгнуть камешки на поверхности моста. Однако не прошло и секунды, как он тут же соскочил с места и с испугу понёсся прямо, даже толком не глядя, куда именно.

Тарталья буквально за мгновение успел сделать шаг в сторону, чтобы не оказаться под копытами полутонного коня. С его ног по рыжей шерсти растекались багряные пятна, оставляя капли прямо на светло-сером камне. Чайльд посмотрел ему вслед, повесил лук на плечо и прикрикнул:

— Кербер! А ну вернись! Куда идти-то?!

Однако зверь даже не обернулся, мчась прямо по мосту, к одному из выходов из города. Чайльд раздражённо выдохнул, потёр глаза и резко оглянулся, услышав вполне знакомый шёпот, который даже он вполне мог повторить:

— Doloreлат. больно, monstrumлат. чудовище, adolebitлат. сжечь. Да-да, я это уже слышал. Нельзя ли что-то новое?

Он выхватил водяной клинок из воздуха и осмотрел нависающую над ним огромную стену из множества теней, смешавшихся воедино и упрямо талдычащих одно и то же. Тут и там с них капала смрадная жидкость, заставляющая морщиться. Чайльд невольно отступил и всё же попытался ещё раз воззвать к человечности спутника:

— Кербер! Ты же человек, а не зверь! Приди в себя!

Громкий стук копыт о камень удирающей в страхе и панике лошади вдруг затих, но послышался всплеск удара водяного клинка о теневую губительную плоть. По мосту тут и там растекались чёрные лужи, на пиджаке повсюду появлялись разъеденные дыры. Чайльд отступал назад, следил за стремительными движениями теней и как бы они не добрались до кожаного ремешка, закрепляющего Итэра на руке.

Громкое низкое ржание раздалось в ночном полумраке и буквально вынудило Чайльда оглянуться. Кербер нёсся к нему обратно на всех порах. Предвестнику даже показалось, что босыми ногами он чувствует, как содрогается каменный мост. Он слегка усмехнулся и, разрубив надвое, подкравшегося к нему монстра, направился навстречу.

Оба успели затормозить примерно в метре друг от друга. Конь замер и терпеливо ждал, пока Чайльд взберётся на него, внимательно наблюдая за подбирающимися к ним тенями.

— Таки ты, значит, всё же больше человек, чем зверь? — усмехнулся Предвестник, схватившись за его гриву.

Кербер раздражённо фыркнул и помотал немного головой, задрыгавшись, чтобы его потревожить, после чего поспешил к лестнице. Монстры спешили за ними, тянулись, пытались ухватиться за плечи, за ноги, хвост, но встречались щупальцами только с пустотой. Чайльд крепко держался за гриву и отклонился назад, практически лёг на круп, готовясь к очень тяжёлому спуску. Практически напрямую к огромному зданию, где не хватало местами потолка, где Богиня Ночи не нашла фрагментов, чтобы поставить их на место.

Издалека было прекрасно видно, что в одном из разбитых окон горел свет.

«— Затяни потуже, чтобы точно не свалился, — попросил его Тарталья, наблюдая, как оборотень завязывал на его руке один из своих кожаных браслетов, закрепляя бутылочку с душой.

— Затяну. Ты только скажи, если будет перетягивать, — предупредил его Кербер, закончив с последним узлом и заметив что-то за спиной Чайльда. — А Итэр им явно очень приглянулся. Ты же умеешь ездить верхом?»

***

«Лунный свет прогонит тень, прогонит тень, — раздавалось в пустых коридорах звонкое женское пение. — Лунный свет проложит путь, проложит путь».

Босые ноги тихонько ступали по холодному камню. Крохотные осколки породы неприятно впивались в ступни и заставляли периодически останавливаться, чтобы стряхнуть их. Округлые своды арочных проёмов грозно нависали над головой, негромко шуршали падающим песком из множества щелей — мест стыковки осколков стен и крыш.

«Звёзды смотрят на людей, на людей, — продолжалась между тем песня на старинном, полузабытом языке. — Звёзды плачут от тоски, от тоски».

Все мрачные тёмные коридоры, не имеющие никаких источников света, окутывали одинокий силуэт, как вода обтекала погружённую в неё статую. Тонкие длинные пальцы едва касались высоких колонн, а уши вслушивались в тишину, точно пытались вспомнить, всегда ли здесь было так тихо. Едва слышный гул ветра начинал больше напоминать шторм, всё сильнее и сильнее нарастающий с каждой секундой. Сквозняк тихонько теребил широкие полупрозрачные брюки, рукава блузки, надувал куски ночного неба меж запястьями и лодыжками, будто паруса лёгкого корабля, бегущего по волнам широкого моря.

«Нам не нужно ждать рассвет, ждать рассвет, — всё тише и уже не так весело продолжал голос. — Нам не нужно ждать тебя, ждать тебя».

В глуби дворца ветер совсем стих. Никаких звуков, кроме дыхания тела, тихой поступи оголённых ног и шелеста одежды. Огромная комната, поразительно сохранившая за годы, где не ступала нога человека, встретила её едва уловимым ароматом яблок, цветов и чего-то прокисшего. За такое время запах буквально впился в стены. Одного щелчка пальцев хватило, чтобы зажечь мягкий белый свет звёзд внутри кристаллов на подсвечниках, погасших века назад.

«Лунный свет прогонит тень, прогонит тень, — замкнулась песня с последним зажжённым кристаллом. — Лунный свет полюбит нас, полюбит нас».

Богиня медленно прошла к широкому низкому дубовому столу, где ныне покоились потрескавшиеся витиеватые кувшины, напоминающие ветки сирени. Внутри высоких узких стаканов остались следы тёмно-рыжей жидкости на самом дне. Богиня помнила её вкус: приторно сладкий с лёгкой кислинкой и ярким цветочным ароматом. Люди Декарабиана научились варить странные напитки, кружащие голову даже Богам. Состояли они в основном из мёда, цветочного или яблочного сока, которые начинали портиться.

Она медленно проплыла к длинному дивану, некогда обитому кожей с причудливыми вышивками. Мягко опустившись на него, она почувствовала, как под её совсем маленьким весом вся поверхность дивана, внешне выглядящая вполне хорошо, вся разломалась и растрескалась. Некогда мягкий наполнитель также истлел и мгновенно продавился до каркаса.

— Ветер песню нам поёт, нам поёт, — едва слышно выдохнула Нюкта и осторожно подняла кувшин, бережно держа его в тонких ладонях, и заглянула внутрь. В гранях игриво отражался белый свет, смешивался с рыжим оттенком остатков напитка. — Ветер тучи… соберёт… Соберёт…

Она медленно обвела взглядом два одиноких пустых кресла, опрокинутые бокалы, разбитые осколки, должно быть, кувшинов или чашек, огромные арки с абсолютно чёрными коридорами, где ничего не возможно было разглядеть. Задрав голову, Богиня встретилась с отлично различимыми, хотя и потрескавшимися рисунками на потолке: люди с музыкальными инструментами, которых подхватывали облака и ветряные потоки. Все выглядели такими счастливыми.

— Декки, я не помню дальше, — прикрыла она тяжёлые веки. — Не помню…

Нюкта медленно опустила взгляд обратно на кресла и всего на одну секундочку будто услышала смех Уту, который сотрясал Мондштадт сильнее любых гроз. От странного напитка Бог Дня всегда становился необычно взбудораженным: громко смеялся, крепко обнимался, широко улыбался, выпускал из волос и из-под одежды язычки рыжего пламени.

Тонкие чёрные щупальца выползли прямо из-под земли и подняли опрокинутые бокалы, покрытые трещинами от удара и времени. Нюкта слегка кивнула, точно благодаря кого-то, после чего разлила воображаемый густой напиток, приятно, нежно и бережно согревающий горло, по сосудам и отодвинула их щупальцами к краям столов в направлениях кресел. К бокалам никто не прикоснулся.

Богиня сделала глубокий вдох и выдох, после чего поставила кувшин на место, упёрлась локтями в колени и подпёрла голову, поддавшись странному чувству, которое не могла объяснить даже самой себе. Огоньки в кристаллах медленно погасли, оставляя её в темноте.

Тихий судорожный вой раздался в самой глуби дворца.

***

Было жарко. Невыносимо жарко. В ушах стоял громкий хруст и треск костра, крики и издевательское улюлюканье, смешанные с жутким гулом ветра, только сильнее раздувающего огонь. Резкий запах дыма душил, забивался в лёгкие настолько, что даже кашель не выбил бы его силой.

Было обжигающе жарко. Пламя постепенно поглощало высокие кожаные сапоги некогда белого цвета, с множеством посеребрённых пряжек и цепочек. Кожа медленно покрывалась копотью и сжималась, превращаясь в скукоженные от недостатка влаги листья. Разорванные нежно-голубые брюки, покрытые пятнами грязи, вспыхнули почти тут же, как сухая солома. Каждая ниточка превращалась в тоненькую угольную травинку, цепляясь болезненными уколами за кожу.

Было больно. Невыносимо больно. Языки пламени жадно облизывали оголившуюся кожу худых юношеских ног, заставляя своего пленника вздрагивать и испуганно переставлять ногами, в слепой надежде уйти от обжигающих касаний. Небесно белая блуза с широкими рукавами, присборенными на запястьях зелёной лентой, вспыхнула следом, а за ней и длинные тёмно-каштановые волосы со светлыми, практически обесцвеченными кончиками. Всю оголившуюся кожу жадно охватывало пламя. Слёзы нестерпимой боли катились по щекам, челюсть сжималась до скрипа зубов, лишь бы не издать ни единого звука.

Было безумно больно. Кожа ног, рук и груди стягивалась и лопалась, точно кора иссушенного дерева. Кровь лилась из открытых ран, едва слышно шипя на обугленных деревяшках. Сил держаться больше не оставалось. Когда от давления уже трещали зубы, когда в нескольких точно появились трещины, раздался первый вопль. Он не был похож на слова, лишь отдалённо напоминал звериный крик.

Было страшно. Невыносимо страшно. За первым воплем последовал второй, за ним третий, а после ещё и ещё. Крики ужасной боли, смешанные с рыданиями и неразличимыми в костре словами. Были то мольбы или проклятия — уже никто никогда не ответит. Издевательства, смех и улюлюканье постепенно стихли, точно все наконец начинали понимать происходящее, когда шлейф гнева и коллективной ярости наконец испарились с очередным воплем падающего на колени смертника:

— ПАПА! ПАПА, ПОМОГИ! ДЕККИ! Я НЕ МОГУ! ПРОСТИ МЕНЯ!

Люди замерли, поражённые криком страха и нестерпимой боли от совсем юного мальчишки, прикованного цепями к каменному столбу, с заблокированными за спиной руками, всего истекающего кровью с ног до головы.

Чудовищный гул раздался в стенах дворца, сильнейшие порывы ветра разрушили опоры мостов, вызвав землетрясение и испуганные возгласы людей, и метнулись в сторону пылающего костра. Вокруг дворца образовались стены из воздушных потоков, рассеивающие более слабые в разные стороны. До костра они долетели лишь сильным ветром, ещё больше раздувающим костёр. Обомлевшие зрители с искренним страхом наблюдали, как маленькая подростковая фигура исчезла в красных и ярко-рыжих языках пламени, продолжая кричать в ужасе:

— МАМА! ПАПА! БОЛЬНО! ПОМОГИТЕ!

— БОЛЬНО! — раздавался испуганный вопль в стенах бывшей разваливающейся библиотеки.

— ЛИНОС! ПРОСНИСЬ! — раздался в ответ громкий, практически оглушающий зов Кербера, а следом за этим грохот. — Это всё ненастоящее! Здесь никого нет! Нет тут огня! Всё хорошо!

Предвестник, с трудом переставляющий ноги после очень сложного заезда по пересечённой развалинами и частично оставшимися иллюзиями древней Богини местности, едва смог подняться по идеально ровной лестнице. Он отстал от оборотня, поскольку был ответственен за контроль демонов теней, чтобы выиграть немного времени, пока Кербер будит брата. И, судя по звукам и окружению, тот справлялся. Чайльд с облегчением выдохнул, видя, как бледные человеческие силуэты медленно останавливаются, прекращая преследование, и расходятся в разные стороны, будто совершенно потерявшие интерес к неожиданным гостям.

— Вот это была разминка, — тихо выдохнул Чайлд и закинул лук на плечо, медленно сгибаясь пополам и упираясь руками в согнутые колени. Он глянул на ярко засветившийся бутылёк на своей руке и усмехнулся. — А если это разминка, то я в предвкушении дальнейших событий.

Он самую малость отдышался и выпрямился, чтобы оглянуться к распахнутой двери, откуда доносились жуткие крики, когда они только вошли в библиотеку. Тарталья даже не сразу распознал в них человеческий голос. Сначала подходить и проверять, как там дела, не очень-то хотелось, но любопытство не вытерпело даже минуты.

— Ну что у вас… — начал он с ходу, уперевшись локтем в дверной косяк, но мгновенно растерявший воодушевление, — …тут?

Тот грохот был вызван явно резкими объятиями очень крепкой хватки, что буквально уронила чародея на пол вместе со всеми книгами, чернильницей и открытым дневником. Кербер очень крепко прижимал к себе брата, силой заставляя его перестать дёргаться. Линос осматривал огромными, широко распахнутыми глазами комнату, даже не моргал. Этот полный страха взгляд спешно захватывал покрытые плесенью кирпичные стены, устланный разложившейся бумагой пол, опрокинутые книги, несколько из которых лопнули в корешке и развалились. Когда же Чайльд встретился с ним взглядом, то сам вздрогнул от неожиданности. Эти всегда бледные, равнодушные и безжизненные глаза вдруг окрасились в яркий, золотой цвет, однако сверкали они вовсе не от металлического блеска, а от катящихся по щекам слёз.

Дышал он шумно и тяжело, так жадно, судорожно глотал ртом воздух, будто пытался вдоволь надышаться и попробовать его на вкус. Всё тело исходило сильной дрожью, что Керберу приходилось силой удерживать его на месте.

— Линни…? — осторожно позвал его Кербер, чуть ослабляя хватку и опуская на него взгляд, надеясь убедиться, что тот пришёл в себя.

— Не отпускай! — мгновенно запаниковал чародей, хватаясь за разорванную одежду брата: весь плащ и брюки в дырах, будто ткань разложилась, а края украшали багровые пятна высохшей запёкшейся крови. — Не отпускай меня!

— Всё-всё, держу тебя, держу, — торопливо проговорил оборотень, прижимая брата к себе.

Линос уткнулся лицом в широкое плечо младшего брата, совершенно игнорируя присутствие Предвестника. Впрочем, Чайльд прекрасно видел и понимал, что ему сейчас вообще не до него, Итэра или даже Нюкты. Линоса колотило от ужаса. Он болезненно выл и скулил в сильное плечо, держась за чужую одежду и растягивая её в разные стороны до скрипа, совершенно не справлялся с дрожью, да и вряд ли пытался.

Тарталья неожиданно для себя самого ощутил тянущее, тяжёлое, неприятное ощущение. Он вроде и хотел как-то помочь, хотя прекрасно понимал, кому, но одновременно с этим не знал, как именно: что сказать или сделать. Впервые за всё знакомство с Линосом, не хотелось съязвить, бросить ругательство или заехать ему по лицу. Чайльду было очень жаль этого получеловека.

В попытке заставить себя отвести взгляд, он осмотрел пол и заметил толстую книгу в простенькой тёмно-синей обложке без надписей. Она была открыта из-за падения со стола на случайной странице, где располагалась зарисовка диковинного ожерелья или чего-то похожего с вырезанными вставками из нежно-голубого камня. По своей форме они очень напоминали воздушные потоки. Чайльд вдруг вспомнил, что на запястье Кербера был точно такой же браслет, выбивающийся из кожаных ремешков, плетений, цепочек и верёвочек.

Вновь глянув на рассевшихся на грязном полу братьев, он чуть помотал головой и, переглянувшись со слегка кивнувшим ему Кербером, оставил их ненадолго наедине. Чайльд в любом случае не мог им помочь.

Предвестник тяжело вздохнул и, болезненно поморщившись, присел на новенький бархатистый диван. После такой поездочки бёдра и поясница жутко ныли при каждом движении ногами. Тарталья сильно отвык от этого, поскольку давно не ездил верхом, особенно на таком тяжёлом коне. Он разлёгся на диване и взглянул на белый-белый потолок. Почему-то вдруг вспомнились его первые тренировки по верховой езде.

Аякс был на обучении одним из самых молодых. На момент начала тренировок он даже не достиг совершеннолетия. Буйный нрав, всплески юношеского максимализма то вверх, то вниз, постоянные споры с инструкторами и откровенное непонимание, зачем нужна эта верховая езда, если передвигаться можно на телеге или пешком. Для обучения ему достался огромный тяжеловоз серой масти с иссиня-чёрными, очень умными глазами. Конь был немолод, раньше возил людей и грузы из одного города в другой, но после по неизвестной даже самому Чайльду причине был снят со службы.

Коня звали Лука. Инструктор Аякса говорил, что его так прозвали за ангельский характер ещё с рождения. Он был очень спокойным, покладистым, а даже если и злился или был чем-то недоволен — никто об этом не знал. Если бы не его габариты, он наверняка сразу начал службу в качестве доброго и терпеливого тренера. Лука научил его садиться в седло, даже если очень высоко, научил правильной посадке ценой больной спины и бёдер, научил правильно отдавать команды, и научил самому важному — чувствовать и слышать. С его помощью Чайльд научился замечать изменения в поведении, чувствовать настроение и даже узнавать перемены в ворчании и фырканье. Лука любил поболтать.

— Даже стыдно, — вдруг выдал Чайльд с неловкой усмешкой, глянув на чуть засветившийся бутылёк. — Я не знаю, что с ним случилось. Меня потом посадили на другого коня, а Луку я больше не видел. Много времени прошло. Наверное, он уже не с нами.

Неожиданная поездка и забытая, но даже сейчас такая привычная боль заставила вспомнить о самом первом, да и единственном друге того времени.

— С кем ты тут болтаешь? — негромко вдруг поинтересовался неожиданно появившийся в проёме Кербер, покинувший кабинет Линоса.

— С Итэром. Ну что там? Как… он? — замялся Тарталья, не зная, как спросить о самочувствии учёного.

— Не очень, но он справится. Сейчас похандрит немного один и успокоится, — тяжело вздохнул Кербер и сел рядом, когда Чайльд спустил ноги с дивана, освободив ему место.

— Его реально можно оставлять одного в таком состоянии? — осторожно уточнил Предвестник, глянув в сторону комнатки, где остался Линос.

— Не совсем, конечно, но я знаю, что впихивать ему помощь насильно не поможет, — Кер слегка покачал головой, посмотрев туда же. — Он сам меня выставил.

— Звучит правильно, но как-то… — Чайльд цокнул языком и не стал заканчивать мысль, а просто посмотрел на оборотня. — И давно его мучают кошмары?

— Давненько, — Кер слегка кивнул. — Со свержения дяди Декки. Раньше кошмары были не такие разрушительные, как сейчас.

— Не такие? — не совсем понял Тарталья и посмотрел на оборотня.

— Ага. Ну, знаешь. Он мог раньше кричать во сне, просыпаться в холодном поту, ворочаться и падать с кровати, но последние лет… триста, наверное, — неуверенно попытался вспомнить Кербер, пригладив распушившиеся волосы. — Совсем плохо. Происходит вот эта хрень. Демоны и всё такое. Везёт, если в это время нет рядом людей. Он старается не спать как можно дольше, но тело всё же человеческое, со всеми нуждами.

— Демоны? — задумчиво повторил Чайльд и вдруг вспомнил историю, что рассказывал Чжун Ли. — Порождения страдающего разума.

— Как? Порождения страдающего разума? Заумно-то как, — невесело усмехнулся Кер. — Долго придумывал?

— Нет, так Чжун Ли назвал демонов, которых Нюкта во время своего бешенства создавала, — он слегка покачал головой.

— А, ну тогда ладно. Линос ведь практически полностью состоит из её энергии, — Кер слегка пожал плечами. — Может, это такие же монстры, как и у Нюкты? Только поменьше.

Мужчины наконец замолкли. В стенах полуразрушенного здания едва слышно завывал ветер, хотя иллюзия всё ещё держалась. Туда-сюда неторопливо бродили светлые силуэты, не обращающие на живых и малейшего внимания. Чайльд переводил взгляд с одного безликого фантома на другой, но ничего не менялось. Из комнатки Линоса не доносилось никаких звуков. Это одновременно и озадачивало, и нервировало. Такая жуткая истерика с воплями вдруг закончилась идеальной тишиной.

Не выдержав надуманного самим собой напряжения, Тарталья встал и парой широких шагов преодолел расстояние до комнаты, где замер на несколько секунд, собираясь с мыслями, взявшись за дверной косяк. Он сделал глубокий вдох и выдох, после чего всё же заглянул. Книги всё так же были разбросаны на полу, в кристаллах светильников практически полностью потухли крохотные огонёчки, оставляя комнату практически в полной темноте.

Линос сидел на полу, прижавшись спиной к холодной стене, обняв колени и уткнувшись в них лицом. Все символы на его теле тускло рассинхронно мигали, просвечивая сквозь полупрозрачную одежду, испачканную пылью. Кончики волос, раньше казавшиеся обесцвеченными, едва заметно светились бледно-желтоватым цветом.

— Эй, умник, — наконец позвал его Тарталья, скрестив руки на груди и уперевшись плечом в дверной косяк.

— Чего тебе…? — хрипло, едва слышно отозвался Линос с опозданием.

— Ты долго ещё тут собираешься сидеть и жалеть себя? — уточнил Чайльд, с трудом подбирая слова. Он наконец выпрямился и вошёл в комнату, подняв с пола раскрытую книгу с рисунками.

Чародей сделал глубокий судорожный вдох и медленный выдох, отказываясь отвечать. Предвестник хмыкнул и прошёл к нему, упёрся в стену и по ней неторопливо опустился вниз, чтобы плюхнуться рядом, почти вплотную. Он посмотрел на книгу, повертел её немного, полистал, пользуясь светом, исходящим от Линоса.

— Красивые рисунки. Твоя книжонка? — попытался он завязать разговор, глянув на него, однако, не дождавшись никакой реакции, несильно пихнул его плечом. — Эй. Ну же. Я тут стараюсь, вообще-то. Думаешь, ты тут посидишь, пожалеешь себя, и все проблемы решатся?

— Что ты вообще можешь знать? — спросил Линос, приподняв голову и скосив на него взгляд ярко сияющих золотом глаз, блестящих от слёз, с припухлыми веками. — Оставь меня, глупый смертный…

— Может, я и глупый смертный, но знаю кое-что, — он слегка пожал плечами и вновь пихнул чародея, заметив, что он снова спрятал лицо в коленях. На этот раз он не отреагировал, лишь чуть качнулся от толчка.

В идеальной тишине они просидели несколько минут. Линос всё никак не мог собраться с силами, периодически тёрся лицом о колени, символы всё так же судорожно мерцали, а Тарталья наблюдал за ним, прислушивался к окружению, подбирал слова и думал, стоит ли вообще что-то говорить.

— Когда я был ещё ребёнком, — вдруг начал негромко говорить Чайльд, накрыв пальцами стеклянный бутылёк на своей руке, мягко засветившийся. — Я попал в Бездну. Уверен, ты прекрасно понимаешь, что это за место. Я практически никому и никогда не рассказываю об этом. Людей, знающих, что я там видел, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Тут он сделал паузу, раздумывая, стоило ли вообще начинать об этом говорить, ведь единственный, кому он об этом рассказывал, был Итэр, а теперь к списку вдруг добавляется чародей, принёсший ему одни только беды. Однако он продолжил, заметив, что тот затих и даже чуть повернул к нему голову.

— Я не могу или, вернее, не хочу говорить о том, что именно я там видел, но то путешествие оставило на моей жизни и душе огромнейший шрам, отпечаток, от которого я никогда не избавлюсь. Хотя, впрочем, я и не хочу. Первое время, когда я вернулся в обычный мир, меня мучила бессонница от непрекращающихся кошмаров.

— Первое время? — тихо уточнил Линос.

— Да. Потом они отступили, — Предвестник слегка кивнул. — Может, из-за времени, принятия или чего-то ещё. Не знаю точно.

— Зачем ты мне это рассказал? — с промежутком, явно обдумывая всё сказанное Тартальей, спросил Линос, подняв голову.

— Не знаю точно. Может, мне просто стало жаль тебя. Итэр на меня плохо влияет. Приятнее же, когда тебя жалеешь не ты сам? — слегка усмехнулся Чайльд и протянул ему книгу, что ранее он вертел в руке. — Мне кажется, это твоё.

Линос посмотрел на его лицо, покрытое несколькими чёрными трещинами с запёкшейся кровью, с пятнами грязи и дурацкой улыбкой, которой он пытался его подбодрить. Чародей негромко хмыкнул, взяв свой дневник:

— Я не нуждаюсь в жалости.

— Ну конечно, — всё с той же ухмылкой Предвестник встал, потянулся немного и протянул ему руку. — Давай, поднимайся и пошли.

— Куда это? — Линос бережно смахнул с книги пыль и щелчком заставил её исчезнуть в облачке чёрного дыма, после чего посмотрел на протянутую руку.

— За Нюктой. Знаешь, она ведь там совсем одна, — с едва уловимой печалью напомнил чародею Тарталья, всё ещё ожидая, что его возьмут за руку. — Одна ходит по мёртвому городу, восстановив его в своих иллюзиях, ищет друга, умершего неприлично много лет назад. Нам нельзя было оставлять её одну. Как и нам с Кербером нельзя оставить тебя здесь одного.

Линос ничего не ответил, всё ещё глядя на протянутую руку без перчаток, покрытую кровью и грязью. Он колебался, но всё же попытался протянуть руку в ответ, подрагивая и отстраняя её назад. Чайльду надоело ждать, потому он сам до неё дотянулся и рывком заставил учёного подняться. Он от этого лишь вздрогнул, шустро собирая силы и вставая.

— Был бы ты поосторожнее. Хватаешь тут красавчиков, когда твой парень у тебя на руке, — наконец фыркнул Линос, отмахнувшись от его руки, поправляя волосы и убирая с одежды пыль.

— Эй, Итэр мне не парень. Мы друзья, — возразил Чайльд. — Просто… очень близкие.

— Ну-ну, — он хмыкнул, хитро прищуриваясь, и наконец вышел из кабинета. Свет от символов и кончиков волос наконец успокоился и перестал мигать.