Ну вот и конец нашего с вами условного первого акта, дорогой читатель. О чём же пока складывается эта история?
О том, что можно быть счастливым даже скрывая своё истинное «Я». О том, что не все хотят «выбираться из шкафа». И это тоже может устраивать человека и не мешать его счастью. Если, конечно, он честен с собой.
О том, что можно любить людей, но одновременно с этим эйфорически наслаждаться одиночеством.
О том, что можно любить.
О том, как сложно бывает любить. И как легко привыкнуть врать. Но легко привыкнуть ещё не значит легко врать.
А ещё о том, как иногда сложно разобраться в себе, понять, чего ты хочешь и что чувствуешь. И как. И кого. И о том, что бывает полезно оставить попытки понять, отъебаться от себя, дать себе отдохнуть и начать как раз чувствовать. Начать делать так, как хочется тебе. Не загонять себя в рамки шаблонов. Просто чувствовать.
***
Арсений не хочет чтобы кто-то знал про его «шкаф», в котором развивается триколор в лиловых оттенках. «Людские предрассудки и это государство испортят мне жизнь. Да и не нужна мне эта бессмысленная официальность», — думал он, когда представлял себя за трибуной какой-нибудь пресс-конференции, озвучивая слова, которые годами могли бы тиражироваться в заголовках статей, видео, постов… Нет уж. Его всё устраивает. Пусть отношения любого толка, физического или платонического, уже несколько лет как не случались с Арсением. Были варианты, но не то. Теперь он довольно одинок, но… Его всё устраивает. Его понимание одиночества не окрашено негативными оттенками. Он самодостаточен, ему себя хватает. А веселья и экшена хватает на работе. Равновесие.
Антон не знает, что он хочет, и нихуя не понимает вообще. Кавардак в голове с каждым днём усугубляется мертвецкой усталостью, которая накапливается вот уже пару лет. Он разучился жить вне работы. Он понятия не имеет, как поступить со своими отношениями, которые стали в тягость. Он мечтает однажды проснуться с решёнными проблемами и тишиной в прессе. И в голове. Но боится сделать неверный шаг.
Как же вовремя Арс вылил на него свою тайну. Она послужила ведром со льдом, которое выплеснули на его кипящий рассудок. Сначала. Сначала она отвлекла, а потом подкинула вопросов, мыслей, страхов и круглосуточного анализа. Антон с этого чёртового восемнадцатого марта этого года прокручивает в голове всю историю проекта Импровизация и не только. Все съёмки, концерты, сцены, мемы, нарезки, взгляды, шутки, касания, гастроли, совместные поездки, прогулки, эмоции. Свои и Арса. «Нужён, блять». Он хочет до мельчайших деталей вспомнить как он себя вёл. Он хочет понять, как человек может так легко вальсировать во лжи. В безобидной для людей вокруг, допустим, но во лжи. Антон пытается ставить себя на место друга и не может. Не может даже представить, как силён должен быть внутренний стержень, чтобы всегда держать лицо. Отвечать на низкие и двусмысленные вопросы на глупых интервью, не бояться этих вопросов, не бояться ничего, смеяться (или делать вид) над подколами друзей на эту же тему «и держать это грёбаное красивое лицо, как ни в чём не бывало. Сукин сын… насколько же стальные у тебя яйца». На последней мысли Шастун замялся. «Или они были бы стальные, если бы он пожертвовал всей своей карьерой и открылся публично? Нет. Это был бы верх тупости с его стороны».
***
Так и шла весна для Антона — в круглосуточном анализе, в усталости, в метаниях между тем, что хочет он сам и тем, что хотят от него все вокруг. А для Арсения это была просто очередная весна. Просто. Так просто, что почти сложно. Всё как обычно, кроме Антона. Они стали чаще общаться, Арс стал чаще слушать нытьё друга, которое иногда выводило из себя, о чём он не боялся говорить прямо. «Не устраивает — делай что-то с этим. Не делаешь — не ной, блять».
Начался апрель. Антон всё чаще подвозил друга со съёмок, а общие фото, сториз и кружочки переставали быть редкостью. На съёмках нового сезона им поставили больше общих импровизаций, чем в прошлом. Но для Арсения это была двойная работа. Он жил в собственной камере пыток, у которой филиалы были и в Главкино, и в машине Шастуна, и дома, и ещё несколько в центре Москвы. Везде, где они пересекались. Ах да, ещё и в тиктоке. Головной офис камеры пыток. Он привык держать себя в руках, но он просто был не в силах отказать Антону в беседе, в просьбе выслушать, или подождать со съёмок, или полететь вместе на гастроли. Он не мог ограничить себя в этом. Хотел. Хотел отказать, потому что знал, что тогда станет легче. Хотел отказать, потому что знал, что это бессмысленно и никуда не приведёт, кроме нервного срыва в один прекрасный день. Хотел отказать, потому что это здраво и рационально. Это облегчит ему жизнь. Хотел. Но не мог.
***
Восьмого мая ребята шагнули на новую ступень. Истории в кино. Ещё пару недель назад Стас всех предупредил, что после премьеры команду ждёт фуршет и что отказов он не примет. Большое дело, всё-таки.
— Ладно-ладно, Стас, не нуди. Я с вами, но ненадолго. Нет настроения, — невесело соглашался Антон, когда они вышли на парковку кинотеатра после премьеры.
— Настроение мы тебе поднимем. Давай, — продюсер легко хлопнул его по плечу и был явно веселее всех сегодня, — раскача-а-аем! В офисе уже всё накрыли, только нас ждут. Давайте, по коням, — добавил он, обращаясь ко всей компании.
Арс искоса поглядывал на их диалог, пока все шли до автомобилей. Он знал, что у Антона с настроением, знал, что он действительно не хочет тусовок. Но Попов слишком хорошо знал Шаста, тусовка ему сейчас как раз нужна. Потому что если не она, то длинный поедет домой, чтобы поскорее упасть на диван, впасть в уныние и пропасть в дебрях самоанализа. Стас правильно сделал, что настоял. Арс прыгнул на переднее сидение машины Матвиенко и всё ещё наблюдал в окно за понурой спиной, плетущейся за Шеминовым. «Мда… Раскачаем, Антош. Раскачаем. Я начинаю сомневаться».
Через пару часов, когда уже даже разрезали праздничный торт со съедобной афишей первых кино-Историй, когда Журавлёв взял гитару, а Стас тянул всех играть в настолки, к Арсу с Серёжей, которые развалились в бинбэгах, подошла Оксана:
— Ребят, Антона не видели?
— Не, — Матвиенко лениво обвёл взглядом зал, — курить небось вышел.
— Да нету его на улице. Ладно, найду, — она улыбнулась и махнула рукой, собираясь уйти.
— А телефон его? — очевидно предположил Арсений ей вслед, но уже обшаривал глазами помещение.
— Вот он, — она недовольно, но смешно поджала губы и подняла руку с зажатым в ней Шастовским айфоном.
— Понял, — улыбнулся актёр, — а чего ты хотела от него? Мы с Серым не поможем?
— Да я думала домой вместе доехать, мы же там рядом.
— Ну да, а ты уже всё, что ли? — спросил Матвиенко.
— Да замоталась сегодня, спать надо.
— Я поищу мелкого, — Арс ловко вскочил с кресла-мешка, накинув куртку, на случай, если надо будет выйти на улицу.
— Пасибо, Арсюш, — улыбнулась Оксана, — ты напиши тогда.
Арсений кивнул ей и вышел в коридор. Пошарил по кабинетам редакторов, пустым студиям, зашёл к дизайнерам. Везде пусто. Он уже собрался выходить на улицу, как взгляд его зацепился за закрытую дверь комнаты, где снимаются Контакты. «Ну конечно, драматичный ты наш». Он дёрнул ручку, она поддалась. Перед Арсением предстала грустная и даже жалкая картина — Антон в полутьме лежал на своём рабочем диване, свесив ноги через подлокотник, а на полу под его рукой стояла наполовину пустая бутылка джина. В руках он держал айпад, который упирал в живот, чтобы случайно не уронить его себе на лицо. Он курил электронку, из-за чего в помещении стоял почти туман и плотный запах винограда.
— Веселишься? — тихо обозначил Арсений своё присутствие, заходя внутрь и прикрывая за собой дверь.
— М? — друг повернул голову в сторону вошедшего, но будто бы и не удивился. Он вернулся глазами в экран планшета и перелистнул трек на айпаде.
— Тох, тебя Окс ищет. Она домой собирается, думает вы вместе поедете.
— М-м, — безучастно и гнусаво промычал длинный, после чего икнул, — не-а. Передай ей, что нет. Спасибо.
— Ты ещё меня называл пиздострадалицей? — грустно улыбнулся Арс, заглянув в экран планшета, чтобы посмотреть название песни, и сел на стул напротив дивана.
Играет сейчас:
Broken
Lifehouse
— Хочу страдать и страдаю, — в голосе уже заметно опьяневшего Антона мелькала озлобленность.
— Тебе никто не запрещает, — Арс понимает, что сейчас не время для нотаций, — я напишу Окс, чтобы она тебя не ждала, окей?
— Пиши чё хош, — невнятно выплюнул он, скривившись словно от неприятного запаха.
— Антон, посмотри на меня, — реакции не последовало. — Антон, — прозвучало жёстче, — посмотри. На. Меня.
— Ну? — закатив пьяные глаза, он всё-таки сфокусировал взгляд на друге.
— Гну, блять. Ты со мной так не разговаривай, я помочь пришёл. Как, сука, и обычно уже. Не я твоя проблема, а голова твоя, — без нотаций не вышло. — Харе бухать. — он набрал сообщение Оксане, получив в ответ короткое «ок)».
— Отъебись, — устало протянул Антон, не глядя нащупал бутылку джина и сделал несколько глотков из горла.
— Сука, — вздохнул Попов в потолок, после чего забрал бутылку у друга, что удивительно — без сопротивлений, и тоже отпил. — Тогда сравняемся. Может, так ты меня слушать будешь. Или говорить начнёшь.
— Не догонишь, — насмешливо оскалился друг.
— Антон, — подбирая слова, Арс поджал губы, и шумно выдохнул, — ладно, бухай. Но хватит загонять себя в эту блядскую эмоциональную яму. Ты этим как будто начинаешь наслаждаться. Это максимально херово, понимаешь? Это болото затягивает. Каждый день отсрочки принятия решения усугубляет ситуацию.
— Какого решения, Арс? Выбросить телефон и съебаться ото всех в лес? — ещё глоток.
«В лес? Ты тоже?» — слегка удивившись, поморщился Попов и вспомнил свои похожие мысли в конце февраля. «Да, Тош, съебёмся в лес, отрастим бороды, станем егерями, а через десять лет НТВ снимет про нас документалку, как про поехавших крышей звёзд. Отличная идея». Он улыбнулся своим мыслям и со вздохом потёр ладонями лицо.
— В лес мы все однажды съебёмся, кажется, — тихо произнёс Попов скорее самому себе. — Надо с реальных проблем начинать, Тош.
— Я с ней поговорил, — отрезал Антон, нечленораздельно выругавшись на собственную икоту.
— Оу, — брови Арсения дёрнулись вверх, и он вновь поджал губы, — даже так. Это успех.
— Ты, блять, се-серьёзно? — Шаст медленно повернул голову в сторону друга, пытаясь мимикой вложить некий сарказм в свой вопрос. Попытки выглядеть и звучать трезвее, чем он есть, делали всё только хуже и комичнее. Только вот смешно здесь никому не было.
— Это хотя бы шаг, а не опять твои любимые топтания на месте. Что она сказала? Нет… Что ты ей сказал?
— Что я устал, — после этих слов он громко промычал, закатив закрытые глаза. Оказалось, что Антон на порядок пьянее, чем изначально думал Арсений. Длинный приподнялся и убрал ноги с подлокотника, попытавшись сесть иначе, и чуть не свалился с дивана. Заземление не помогало. Вертолёты уже кружили его черепную коробку по всем сторонам света. Вставать было плохой идеей.
— У-у-у, блять, — Арс дёрнулся в сторону друга, когда тот начал крениться на краю дивана, но его помощь не понадобилась. — Домой тебе надо бы. Завтра есть работа?
— М-м, — помотал тот головой. Опять плохая идея. Антон откинулся на спинку дивана и откинул голову назад. Кажется, так легче.
— Я принесу тебе воды, твои вещи и вызову такси. Ребятам скажу, что просто перебрал. Никуда не… — Арсений махнул рукой выходя из студии и, обернувшись на пьяное тело друга, добавил уже себе под нос, — хотя куда ты денешься.
Долго объяснять ситуацию коллегам не пришлось. Все с юмором поняли. Мелкий устал и слишком расслабился, бывает. «Знали бы вы, как он устал и как не может расслабиться», — невесело думал Арсений, правдоподобно смеясь с шуток друзей. Позов уточнил у него, точно ли всё в порядке и не нужна ли помощь, но получил отрицательный ответ. Потом Арс собрал вещи Шаста, схватил бутылку воды и почему-то только на выходе из зала подумал, что он ведь едет с ним. «Куда его в таком состоянии одного?» Арс вернулся за своим рюкзаком, но не стал прощаться, чтобы не отвлекать ребят и не привлекать внимания.
— Поехали, овощ, — он кинул в друга куртку, — такси ждёт.
— Куд-да? — Антон поморщился от света в комнате. Он явно не открывал глаз с тех пор, как Попов вышел.
— Домой тебя отвезти надо, Антон, блять, куда, — Арсений цокнул языком и сунул ему в руку открытую бутылку с водой и белую капсулу.
— Чё… — он взглянул на таблетку.
— Убойная доза витамина «С», утром спасибо скажешь. Давай, залпом. Одевайся и пошли.
— Эта дома, — пробормотал Шаст.
— Оу, теперь и ты её имени избегаешь, — саркастично заметил Арс.
— Иди ты… — недовольно взглянув на друга исподлобья, он выпил воды и сформулировал, хоть и отвратительно невнятно, — я …я нипаэду к ней. Заберу ве-блять-вещи на …на неделе и съеду.
— Даже та-а-к, — протянул Попов, понимая, какой период «веселья» ждёт впереди и Шаста и, по всей видимости, самого Арса, если переживать Антон всегда будет с бутылкой в руке. — И куда тебя везти, королева? — Арсений привалился плечом к стене у выхода и с прищуром оглядывал друга.
— Гостишка, — он сидя натягивал на себя ветровку, несколько раз промахиваясь в каждый рукав.
— Ну да, — Арс уставился в пол, сжал губы в трубочку и медленно вздохнул через нос, — в гостишку, ага. Поехали, челядь пьяная, — он усмехнулся и протянул Шасту руку, помогая не завалиться после первой же попытки встать.
— Прости, — тихо пробубнил длинный, опираясь на его плечо.
Арсений не ответил, но внутри слегка оттаял, и совершенно бесконтрольно уголки его рта дёрнулись вверх. Пока они ехали в лифте, Арс изменил маршрут в приложении такси, а через двадцать минут он уже помогал вылезать из машины Антону, которого, по традиции, поездка размотала ещё сильнее.
— Где? Мы… Ку-д-да? — длинный оглядывался и хмуро осматривал двор, пока пытался задавать вопросы, интонация которых стала ему совершенно неподвластна.
— У меня сегодня переночуешь, алкашня. Тебя оставь в гостишке, ты весь минибар вдогонку всосёшь. Нет уж.
По пути до квартиры Арсений то и дело выравнивал траекторию движения Шастуна, который настоял, что может идти без опоры. «Горделивая пизда», — с доброй иронией думал Попов. Он старался думать о чём-угодно, кроме того факта, что сегодня в его квартире ночует объект его, уже ставших регулярными, утренних «срывов», как он это называл. Любое нарушение самодисциплины он определял, как срыв. Редко в человеке сочетается такая болезненная самокритичность и настолько сильная любовь к себе, до уровня вынужденного подавления открытого нарциссизма, или прикрывания оного пост-иронией. Эти «срывы» помогают Арсу хоть сколько-нибудь облегчить грядущий день совместной работы. «Не думать, не думать, не думай…»
Он толкнул Антона в квартиру, тот еле устоял на ногах, и, прислонившись к стене, сполз по ней вниз и начал разуваться. «Сам?!» — рассмеялся про себя Попов, но махнул рукой и перешагнул длинные ноги, перекрывающие выход из коридора. Он помыл руки, нашёл в шкафу хозяйские простынь и плед и расстелил своему незваному гостю диван.
— В коридоре на коврике переночуешь, щ-щ-щенок? — смеялся Попов, обнаружив, что длинный так и полусидит на полу.
— Н-нет, хол… холодно, — он поднял голову на друга. Это выглядело как титаническое усилие.
— Пошли, блять, страдалец, — Арсений наклонился, чтобы подхватить его за руку и помочь снять куртку.
Он практически кинул Шастуна на диван, а сам отправился в кухню, чтобы намешать ему спасительных препаратов. Дурацкая улыбка никак не хотела исчезать с лица. Две ложки сорбента в стакан воды, несколько витаминов и бутылка минералки, которая должна быть возле постели на утро. «Только бы ты не блеванул от этого», — думал Арс, размешивая белый порошок в воде по пути в гостиную.
— Пей, — он протянул несчастному спасительный напиток и витамины.
— Что это? — по-детски нахмурился Антон и подозрительно покосился на стакан.
— Блять, — усмехнулся Арс, — пей и всё. Не очень приятно будет, но потерпи. Потом лучше станет. Не блевани.
— Бл-блевать не хочу, правда. Н-норм. Прост. Просто кружит чутка, — Антон внезапно хихикнул, — кру-у-ужит го-о-олову до упа-а-аду. Тунц-тунц-ту-у-унц! — он выставил вверх указательные пальцы и изобразил что-то похожее на танец.
— Что ж ты так хорош, Антошенька, — вслух произнёс Арсений, по-прежнему с прищуром и тепло улыбаясь, хоть и не без иронии, пока наблюдал за этим пьяным подростком. Он дождался, пока спасительная жидкость была выпита, пусть и не без усилий, а стакан протянут ему назад. — ложись, вырубиться должен быстро, — Арс забрал посуду и удалился в кухню.
— Спасибо, — промычал длинный, укутываясь в плед и зарываясь лицом в подушку.
Арсений не мог уснуть. Естественно. Он ворочался в своей постели, пока небо за окном не начало розоветь от молочных майских рассветов. На часах «4:03». Он слышит шум воды из ванной и не знает, остаться в постели или проведать своего пьяного гостя. «Что за выдуманные дилеммы? Глупости», — он поднимается с постели, накидывает халат и идёт в гостиную, но застаёт его лишь на кухне.
— Живой? — опершись на дверной косяк, спрашивает хриплым сонным голосом Арсений и улыбается.
— Жрать хочу, пиздец, — мятый, опухший, растрёпанный и хмурый Антон рыскает по пустому холодильнику. Он без футболки и постоянно поёживается от любого дуновения ветра из приоткрытого окна.
— На тебе мои домашние штаны? — бровь Арса изогнулась, он поджал губы в хитрой улыбке и поднял подбородок.
— Да, сорян, — гундел не выспавшийся Шаст, — я уснул в джинсах, они жёсткие, неудобно, вообще. А эти, — он двумя пальцами ухватился за тонкую ткань и потормошил одну штанину, — в ванной висели и спасли меня. Спасибо, — на секунду он растянул рабочую улыбку, после чего вернулся к своему естественному хмурому выражению.
— На здоровье, — Попов прошел и включил кофемашину, — еды нет, не утруждайся. Я закажу что-нибудь.
— Не-не, я сам, Арсюх, спасибо, — вдруг затараторил Антон, потупив взгляд, — ещё и кормить меня будешь. Я и так тебе тут… Ну ты понял. В пизду вообще этот вечер. Прости.
— Во-первых, не прибедняйся, это просто отвратительно. Во-вторых, ты мой гость, — Арс говорил на манер ленивого, но хитрого кота, который, прижав хвост несчастной мыши, играет с ней, не давая бедняге понять съедят её или всё-таки нет.
— Гость, которого не приглашали, — виновато ответил друг.
— Но ты же здесь. В моей квартире. В моих штанах. Вот и расслабься, — ухмылялся актёр.
— Бля, братан, мне паршиво пиздец, — он упал на мягкий стул и уронил лицо на ладонь, — я так ужирался в последний раз лет в двадцать пять. Прости, внатуре, это ебаный стыд, — он даже не мог поднять глаза на друга. — Нытьё это моё ещё…
Арсений всё это время сидел на небольшом диване по другую сторону стола, скрестив руки и закинув ногу на ногу, он со странным интересом наблюдал за Антоном через очки и с высоко поднятым подбородком.
— Я сейчас в себя приду и съебусь, честно, — он передал другу чашку со сваренным кофе, а следом поменял капсулу и поставил вторую кружку для себя. — Тока поесть надо.
Арс молчал, пристально изучая друга. «Какого хера, Арсений Сергеевич, перестань пялиться», — осадил он себя.
— Посмотри на меня, — он облокотился на стол и подался вперёд, оказавшись в полуметре от опущенной головы Шаста.
— Да что? — длинный со вздохом поднял голову, но смотрел куда-то на ворот халата Арса.
— Антош, — с мягкой улыбкой бархатно прохрипел Арсений, — посмотри на меня, пожалуйста. — тут Арсений сделал для себя противозаконное — потянулся к лицу друга, взял за подбородок и заставил его поднять голову.
— Ну, — гость наконец встретился взглядом с другом. Арс сразу же, но без резких движений, убрал руку. Он заметил насколько сонные и красные глаза у Антона, насколько тёмные круги под ними, и несмотря на типаж подростка, выглядел он сейчас лет на десять старше.
— Антош, — продолжал Арсений не меняя позу, тон и не разрывая взгляда, — всё в порядке. Окей? Хватит извиняться. Хватит суетиться. Ты мне ничего не должен. Расслабься, — Попов растянулся в искренней улыбке, — тебе даже штаны идут. Я сейчас закажу поесть, а потом каждый из нас попробует ещё поспать, понял? Если ты хочешь выговориться — я выслушаю. Если не готов — я пойму. Ты только должен знать, что ты сделал шаг и это уже круто. Любое движение это хорошо. Ты молодец, что решился. Я знаю, как тебе было тяжело. Я понимаю. Ты молодец, так что расслабься и давай думать, что пожрём.
— Спасибо, — Антон встал, обошёл стол и протянул ладонь другу.
— Прекращай, — улыбнулся тот и ответил на рукопожатие. Только вот Антон потянул его руку на себя, вынуждая подняться, и не разжимая свою ладонь, очень крепко обнял его второй рукой. Арсений чувствовал бешенный стук двух сердец, меж которых был зажат замок их рук. Он ощутил горячую щёку друга, который нервно сглотнул и произнёс куда-то в плечо Попова:
— Поз всегда пилит. Люблю его, но всегда пилит. Спасибо, что без этого пока обходишься. Мне пиздец, как это вот, — он крепче сжал друга, — надо сейчас. Спасибо.
«БЛЯ-Я-Я-Я-Я-Я-ЯТЬ», — кричал в своих чертогах разума Арсений, который пытался сосредоточиться сейчас не на Антоне, нет, не на его новом парфюме, не на его колючей щеке, не на его сумасшедшем сердце, не на мурашках на всём торсе, не на своей ладони на его голой спине, нет. На футболе, старушках и мёртвых котятах. «Футбол, старухи, мёртвые котята. И молись, Арсений, блять молись», — продолжало орать ему подсознание.