— И как вы с этой ситуацией справились?

— С трудом? — ответил Арсений с улыбкой и вопросительной интонацией. — Как тут можно справляться? Как обычно. Всё обошлось. Вообще, в последнее время я слишком часто приближаюсь к краю. Скорее всего, поэтому я сейчас тут сижу. Но меня очень отрезвляет и приводит в чувства страх потерять то, что я имею. Порой мне кажется, что это единственное… — Арсений замялся, задумчиво проведя указательным пальцем по губам. — Одна из немногих вещей, что меня останавливает от… не знаю… от безумия?

— Вы уже говорили про этот страх. Часто говорите о нём, — мужчина в кресле склонил голову на бок.

— Потому что это самый сильный страх, пожалуй, — Попов теперь мял указательным и большим пальцем подбородок и смотрел на своего психотерапевта. Это был взрослый мужчина за пятьдесят. Более, чем просто ухоженный. Всегда в костюмах, с идеальной стрижкой, седоватой густой щетиной и в прямоугольных очках без оправы. Он всегда говорит очень тихо, а в кабинете всегда стоят свежие лилии в вазе. Что-то в нём сразу привлекло Арсения. Захотелось доверять этой безукоризненности. Они многое с ним прошли с момента первой встречи, но начал тогда Попов с договора о неразглашении. Ещё четыре года назад. Знали бы журналисты, сколько этот человек может им рассказать, начали бы почки продавать, чтобы заплатить ему за информацию. Теперь он ходил к нему не так часто, как раньше, а только в случаях, когда надо было выговориться от и до и, возможно, спросить совета. Когда ячейка лжи переполнялась, а батарея терпения садилась, он приходил сюда «сливать» и «заряжать».

— Арсений, мы слишком давно знакомы, чтобы я не знал, как с вами работать. Мы не виделись с Нового Года, кажется? Обычно мне не приходится тащить всё из вас щипцами. А сегодня вы категорически закрыты. Почему так, как вы считаете?

— Не уверен, с чего начать. Слишком много всего, — он не отрывал взгляда от узора на ковре.

— Ну, вы начали с истории про эрекцию в присутствии друга, — мужчина звучал неподобающе серьёзно для такого изречения, а говорил почти медитативно медленно. — Это концовка, как я понимаю? Так, может, начнём с начала? С нового начала? Про старое я помню. Про вашего коллегу. Этого самого друга.

— Я ему рассказал, — отрезал Арсений и взглянул наконец на терапевта.

— И как вы себя ощущаете теперь? — врач прекрасно понял о чём говорит его гость.

— Редко я вам, Филипп Михайлович, говорю эти слова, но я понятия не имею, — короткая пауза. — Рад? Да, скорее всего рад. Усложнил ли я себе этим жизнь? Тоже вероятно.

— Что же вас радует в такой ситуации? — врач не делал никаких пометок ни в каком блокноте, как часто можно видеть в кино, он просто слушал, сложив руки в замок на коленях.

— Что я могу немного расслабиться в компании одного человека из моего постоянного окружения.

— То есть, вам всё же не чуждо желание делиться личным хотя бы с кем-то? — впервые за разговор врач усмехнулся, оголив белоснежные виниры.

— Не заставляйте меня смущаться, — Попов опустил глаза и улыбнулся.

— А что и почему вас смущает?

— Вы прекрасно знаете, но хотите, чтобы я сформулировал, — констатировал Попов очевидное.

— Ещё как, — улыбался Филипп Михайлович.

— Да, мне не чуждо желание иногда, — он выставил вперед указательный палец, подчеркнув это слово, — иногда делиться личным. Но и моя закрытость меня не тяготит. Вы прекрасно об этом осведомлены, и сами говорили, что это абсолютно нормально. Поэтому меня смущает, когда вы подлавливаете меня на словах, потому что это нечестно.

— Хорошо. Почему вы рассказали именно ему? Вы руководствовались чем? Надеждой, что он прыгнет в ваши объятия?

— Прекратите, ну, — с наигранным возмущением выдохнул Арсений, а кончики ушей покраснели, но он по-прежнему улыбался.

— Арсений, серьёзно? Вы все эти годы твердили мне, что это только «ваше». Вы уверяли меня, что никому не хотите, а уж тем более не планируете рассказывать об этом. Вы должны разобраться… Мы должны разобраться, что вдруг поменялось. Как бы сложно вам сейчас ни было, уж простите, но хорошо, что эта ситуация произошла.

— Он обвинял меня в неискренности, — Арс откинулся в кресле, приняв максимально расслабленную позу. — Нет, это грубовато и некорректно, — на лбу залегла складка, он задумался, подбирая слова. — Он не хотел быть со мной открытым, потому что я таковым с ним не бываю.

— И вы побоялись отдалиться из-за этого?

— Да, — он шумно вздохнул, будто скинул с себя тяжелый груз. — Да. Именно так.

— И вы решили так «заплатить» за его искренность?

— Возможно, — Арс поправил волосы и кашлянул. — А возможно вы правы… Я… Может, я на что-то надеялся.

— Вот мы и подобрались к интересному, дорогой мой. На сколько, вы там говорили, он натурал?

— На одиннадцать из десяти, — уголки рта дрогнули, он виновато улыбался, опустив голову и убирая вымышленные катышки со штанины джинсов. — Я знаю, знаю… Вы сейчас спросите зачем тогда я это сделал, на что надеялся и прочее. Я не смогу вам ответить.

— Сможете, — хитро прищурившись, Филипп Михайлович наблюдал за своим пациентом.

— Не уверен, — Попов медленно покачал опущенной головой.

— Хотите моё мнение?

— Как всегда, — Арс сделал в воздухе пригласительный жест рукой.

— Это же химия, — врач мягко улыбнулся, а говорил по-прежнему с длинными паузами. — Если выражаться терминами подростков… Химия, дорогой мой. В вашем мозгу. Вы умнее многих, умнее большинства моих клиентов. Вы понимаете, что со временем чувства не ослабевают, если не давать им выход. Хоть какой-нибудь выход. Даже не обязательно напрямую, так сказать, на объект вашего желания. А у вас старая проблема — вы запираете всё в себе. Вы запрещаете себе чувствовать. Вы выбрали не делиться настоящим своим «Я» ни с кем, но вот сорвались и поделились с, по опыту общения с вами предположу, с главным человеком.

— Мне так удобно. Запирать, то есть, — твёрдо произнёс Попов и закусил уголок рта.

— Да? — врач фальшиво удивился. — А к чему привело вас это мнимое удобство? — ответа он не ждал. — К тому, что ваша внутренняя дамба даёт течь. Дамба, которую вы создали сами, за которой прячете всего себя ото всех. Прячьте на здоровье, но ото всех нельзя. Это вне человеческой природы. Мы социальные животные. Вам нужен хоть кто-то. Если эту дамбу прорвёт, может проявиться совершенно нездоровое и иррациональное поведение. Вы своей болезненной самодисциплиной разрушаете свою же психику. За вас решило ваше подсознание, понимаете? Когда вы посчитали, что вы сами решили открыться Антону, это решило ваше подсознательное, а не вы. Это самоспасение.

— Ох, — Арсений потёр виски, — а делать то мне что с этим подсознанием? Мне всё сложнее в руках себя держать перед ним. Моё тело будто решило — ну, раз он теперь знает, можно ему вообще всё показать, — саркастично закончил он и возмущённо взмахнул руками.

— Попытайтесь рассказывать ему больше. Держу пари, вы рассказали ему про свою ориентацию и вновь закрылись?

— Не думал об этом, — Арсений правда не думал. Он тратил время на переживания за то, как их разговоры и переглядки теперь выглядят со стороны; за то, как Антон теперь о нём думает; за то, не пошутит ли случайно этот длинный идиот какую-то шутку, которая поломает жизнь Арса; переживал за свои стояки в его присутствии, за его проблемы с Ирой, за его усталость, за него.

— Боитесь, что увязли в нём по уши?

— Читаете мысли, — хрипло и невесело усмехнулся Арсений.

— Поверьте, как только вы начнёте позволять себе больше, вам станет легче.

— Научиться бы этому для начала.

— Мы с вами больше четырёх лет работаем, и это главная рекомендация, которую я вам каждый раз даю, — мужчина взглянул на настенные часы.

— Не всё можно починить.

— Ой, как драматично, — съёрничал врач. — Вы не сломанный автомобиль. Вас не надо чинить, друг мой. Мы здесь не этим занимаемся. Смотрите… — он буквально на секунду задумчиво закусил нижнюю губу, после чего продолжил. — Попробуйте поговорить с ним о своём нарциссизме, быть может? Он же у вас… особый, как мы с вами когда-то выяснили. Это очень личная, но вполне безобидная информация. Как вам?

— Я попробую. Спасибо, Филипп. И за терпение, — Арс улыбнулся и встал для рукопожатия, после чего мужчины попрощались и Попов поехал по вечерней Москве домой. Завтра концерт в Саратове. Надо отоспаться.

***

      Саратов отыгран отлично, после него шикарный Крокус, и вот, снова Сапсаны. Пара дней в Питере, потом назад — съёмки нового шоу, причём с ведущими Шастом и Позовым. Попов почти злился на Антона, когда узнал о проекте. То он жалуется, как устал, то берёт на себя все шоу мира, будто в попытках догнать и перегнать Волю. Греет только мысль, что работа, как надеялся Арс, отвлекает длинного от ситуации в жизни. Пресса молчит, Арсений проверял. Значит, у бывшей (бывшей ли?) девушки Шастуна хорошие друзья, которым можно доверять, раз ничего лишнего в СМИ ещё не слито.

      Неигры сняты, Арс получил унизительного «леща», рейтинги будут бешеные. Снова Сапсан. Возвращаясь двадцать третьего мая в Москву, Арсений прикидывает, что не общался с другом тет-а-тет с девятого числа, когда тот протрезвел, отоспался и уехал перевозить вещи, а потом перебираться в новую квартиру, которую за несколько часов он нашёл и снял. Сильно недёшево, разумеется, и не без помощи своего менеджера, который, надо сказать, в своё время помог и Арсу найти его московскую квартиру. А над последним судьба уж очень любит шутить, поэтому вот уже несколько дней Попов закатывает глаза каждый раз, как вспоминает, что Шастун теперь практически его сосед. О чём этот длинный подросток не устаёт напоминать.

17:01 Шаст

[фото]

прекол, конечно, да? : D

Бросив чемодан в коридоре, Попов проходит в гостиную и открывает балкон. С него он видит окна друга на седьмом этаже дома напротив. «Это, блять, слишком», — думает Арс, нервно задёргивая шторы и читая сообщение с приложенной фотографией своего балкона.

17:05

Да обоссаца)

А что ещё он может ответить? Он злится. Грёбаный диабетик на грёбаной шоколадной фабрике. «Слишком близко». Пока шли концерты, съёмки, пока Арс катался в Питер, у него не было времени думать о таком соседстве. Но теперь… Опять Москва. Двадцать шестого стартует последняя цепочка концертов, и весенний тур будет завершён.

Дальше лето. Только редкие съёмки, только отдых.

17:45 Шаст

пожрём, СОСЕД?

Арсений цокает языком и закатывает глаза, но улыбается. Чёртова химия. Он боится того, как часто они теперь будут общаться. «Слишком часто». Он вспоминает совет психотерапевта и открывает телеграм канал. Выбирает селфи, сделанное в Петербурге возле какого-то забора, на котором висит большая табличка «ДА», и выкладывает. Арсений слишком любит эти свои игры и интриги. Пусть длинный сам догадывается.

Через полчаса Антон лайкает фото, а через сорок минут стучит в дверь Попова.

— Не можешь ты нормально разговаривать, да? Загадочник, блять, — как дед жалуется Шаст, не здороваясь заваливаясь в коридор и стягивая кроссовки, опираясь одной рукой на стену.

«Вселенная, дай мне сил», — Арс закатывает глаза, с улыбкой закусывая нижнюю губу, и закрывает дверь.

— А с чего ты взял, что это тебе предназначалось? — хитро спросил он друга.

— Ха! С того, что ты только что об этом спросил, — с выражением лица победителя выдал гость.

— Сука, — смеётся Арс, падая в кресло. — Есть то что будем?

— Я заказал грузинское, — отмахнулся Антон, — рыбы нет, не ссы. Мясо там, ну, сыр всякий, зелень. Нормально, короче.

Парень выглядел слишком довольным и счастливым, но по-прежнему уставшим. Арсения это заметно настораживало. Неделю назад Антон вроде как порвал многолетние отношения, сменил место жительства, напился в ноль, а потом огурцом проснулся и просто начал работать, как проклятый. Будто он забыл всё, что происходило с ним и в его голове последние несколько месяцев.

— Ты как в целом? — начал прощупывать почву Попов.

— Ну да, — Антон замялся, — мы же так и не общались нормально с премьеры… — он начал кусать губу и крутить в руках электронку. — Ну… нормально, как видишь. Отвлекаюсь, как могу, — неуверенно весело добавил он.

— А как можешь? — Арсений подозрительно изогнул бровь.

— Ну там, — он наигранно смущённо улыбнулся, изображая совсем юного и не очень умного подростка, — всякие там, ну, девчо-о-онки, там… ну… Красивые, там… Тусо-о-овки крутые там… всякие…

«Блять», — внутри Арса что-то с грохотом рухнуло. Ожидания? Возможно. Возможно, он ждал от Антона взрослого подхода к избавлению от стресса и тоски. Но пусть так, ладно, каждый справляется, как может. «Блять, нет, не ладно», — спорил с собой Попов.

— Тош.

— М? — Антон поджал губы, барабанил по полу пяткой и никак не хотел взглянуть другу в глаза. Он как будто знал, что может услышать. Он уверял себя, что ему будет плевать, он уверял себя, что начхает на любые советы. Он уже чуть не поругался с Димой, выслушав тираду о том, что превращается в зазвездившуюся мразь.

— Это же не в твоём стиле, — Арс наклонил голову и с горечью взглянул на длинного.

— А что в моём, а, Арс? — нервно выплюнул Шаст. — Ныть всем вокруг? Запираться дома? Жалеть себя?

— Нет, — он тяжело вздохнул, — не это. Ты же можешь обратиться к специалистам. Занять себя чем-то, кроме работы. Поговорить со мной, в конце концов. Хоть каждый день, если это отведёт тебя от постоянного бухича и случайных связей.

— И какое тебе дело до того, как я отвлекаюсь и отдыхаю? Я довольный? Да. Я весёлый? Да. Чего тя не устраивает? — равнодушно бросил он в ответ.

— Блять, — Арс чувствовал, что начинает закипать, — Поз был прав, становишься мразью, — добавил он, опустив голову.

— А-а-а, вы меня ещё и обсуждаете за спиной. Спасибо, мам-пап, — он раздражённо поморщился и коротко кивнул, переигрывая с фальшивой благодарностью.

— Сука, да мы и в лицо тебя можем обсудить! Не скатывайся, Тошенька, блять, — членораздельно и жёстко произнёс Попов. — Ты хоть понимаешь, что такое поведение тебе может не хило подмочить репутацию?

— Репута-а-ацию? — наигранно страдальчески протянул Шастун. — Ах, да! Это же единственное, что вообще беспокоит Арсения Попова. Безукоризненный ты наш. Мне, может быть, плевать на это в отличие от тебя?! Не думал?

— Блять, ты шутишь, идиот? — Арс истерично рассмеялся, заставив Шаста растеряться и вытаращить озлобленные глаза на друга. — Ты мне месяц ныл, как боишься обосраться в прессе после расставания с этой… — на долю секунды он замялся и сжал челюсти, — с ней! Я сопли твои заебался вытирать! Ты боялся любого мнения на этот счёт, поэтому решиться никак не мог ни-на-что, сопляк! Но тут вдруг разобрался с одним аспектом проблемы и уже яйца отрастил, малыш? — с вызовом он взглянул на гостя. — В разнос пошёл, чтобы отвлечься, гляньте на него. Бедняга. Такой стресс, пиздец, да?! А может, ты сначала ещё раз здраво, а не на эмоциях, поговоришь со своей бывшей, со своими родителями? С твоими рекламщиками ненаглядными, в конце концов, сука ты инфантильная?

«Блять, Арсений Сергеевич, давайте поспокойнее», — он прикрыл глаза и перевёл дыхание.

— Рот закрой свой, — резко рявкнул Шаст, подавшись вперед на диване.

— Оу, а что такое? — Арсений сделал брови домиком и перешёл на тон, которым гипер-нежные родители разговаривают с маленькими детьми. — Не нравится теперь моё мнение, зайчик? Не нравится, когда пилят? Не нравится, когда с тобой как с ребенком? — лицо резко посерьёзнело и он добавил хриплым агрессивным шепотом. — Так не веди себя, как ребенок, блять.

— Иди нахуй, — Антон вскочил и вышел на балкон. Арс про себя улыбнулся, что разозлённый Шастун выбрал выйти всего лишь на балкон, а не уйти из квартиры. И на этой мысли Попов моментально оттаял. «Блять, перегнул».

Минуты две они провели порознь и в тишине. Арс заметил, что Шаст даже сигареты не взял, так и лежали на журнальном столике. Попов вздохнул, взял пачку и свой длинный вязаный кардиган, лежавший на диване. Повинуясь странному инстинкту, он зачем-то постучал в стеклянную дверь балкона. Шаст даже не обернулся, и Арсений потянул за ручку. Он кинул на колени сидящего друга тёплую кофту, пачку сигарет сверху, и встал позади кресла. Он прильнул спиной к холодной стене, скрестив на груди руки, и сверлил глазами спину обиженного. Оба молчали. Антон будто нехотя достал сигарету, закурил, но надевать кардиган не стал. Он так и не оборачивался. Пытался выглядеть расслабленно, раскинув локти на подлокотники кресла и усердно играя в игнор. Арсений улыбался. Растеряв контроль над своим телом, он вдруг положил руки на плечи Антона, потом медленно наклонился прямо к его уху:

— Прости меня, — шепчет он, обдав шею горячим дыханием. Он не хочет менять позу, так и замирает, едва касаясь щекой кудрявой шевелюры.

Этот момент длится вечность.

Сигарета в неподвижной руке Антона почти дотлела, вот-вот обожжёт длинные пальцы. Пепел падает на пол. Он не замечает, не обращает на это внимания. Жар он чувствует лишь на своих плечах. Арс не шевелится. Он ощущает, как горят собственные ладони и щёки, как пульсируют виски. Он не понимает, почему Антон молчит, почему не огрызается, не отталкивает. Арсений вдруг глубоко вздыхает, зажмуривается и крепче сжимает плечи друга. Затем, двигаясь очень медленно, словно боясь спугнуть неведомое животное, он чуть поднимает голову и аккуратно прижимается лбом к лохматой макушке. Антон молчит.

«Господи, как же я себя ненавижу за это. Как же я тебя ненавижу за это...», — мелькает невнятная кавалькада мыслей в голове Попова. Он чувствует слишком многое и слишком сильно. И эти чувства разрывают грудную клетку изнутри. Ему больно. И становится только больнее.