Дамская милость

– Сэр Аякс из Снежной! 

Трибуны ревут в овациях, и юноша с огненно-русыми волосами и лесом веснушек улыбается широко. Внизу ремесленники и крестьяне, выше – торговцы, ещё выше – торговцы богаче, больше, толще, с яркими платьями и пушистыми перьями, и где-то выше всех, огороженные стенками из красного дерева и резным балконом, сидят лорды и леди, хозяева турнира и их дорогие гости. Они возвышаются над толпой, потому вместо криков до них доносится разве что гул возбужденного роя пчел.

В укрытом от солнца ложе спокойно и лениво, в отличие от опаленных солнцем деревянных скамеек и потных голов; собравшихся интересует не столько сам турнир, сколько болтовня о торговле и древесине, хотя молодые дворяне и дворянки все же стремятся занять места ближе к покрытой щебнем площади, по которой гарцуют разноцветные попоны, и гордые, уверенные в себе сэры задирают головы, стараясь запомниться своим господам. 

Лиза Минси сидит вместе с ними; она тоже молодая, и её тоже интересуют рыцари, которые то и дело поднимают к трибуне копья в просьбе о благословении – ленте, или перчатке, или платке. Она смеётся, грациозно прикрывает рот рукой и делает вид, что скрывает ладонью румянец. Её сосед, умостив голову на костяшки сложенных в кулак пальцев, прикрывает глаза и, кажется, уже дремлет. 

Лиза, нагибается к нему и одним ловким ударом выбивает из-под головы руку. Кэйа вздрагивает, цепляется ногтем о собственный рукав, украшенный вышивкой из звезд, и чуть не роняет кубок с вином, который ставит на подлокотник.

– Тяжело дается бродить по ночам и совать свой нос куда не следует? – спрашивает Лиза. Кэйа хмуро оглядывает её, ища, как вернуть себе достоинство, тянется и быстро щиплет за плечо. Зашипев от боли, Лиза с силой сжимает его пальцы, которые Кэйа запускает под рукав, сшитый из двух кусочков сумерской вуали и собирающийся в складки чуть ниже локтя. Они быстро прекращают дурачиться и, обиженные, на секунду отворачиваются друг от друга. – Или ты вовсе умудрился выбраться из замка, и всю ночь развлекался с девицами в “Лунном молоке”?

– Типун тебе на язык, – ворчит Кэйа и замирает, когда мимо проплыло копье того мальчишки из Снежной – делает вид, что исчез. Лиза молча указывает на него взглядом, Кэйа притворно улыбается ему, но не более. Не заинтересовал. – Я хотел, однако по пути увидел, как фрау Генкель, которая владеет баронством на юге Мондштадта, бежит в сторону кухни, и явно не для того, чтобы доесть порося, которого нам подали на ужин. 

После объезда Аякс из Снежной ("безродный", презрительно фыркает Кэйа, и Лизе вновь приходится легонько пнуть его под бок) опускает копьё, ставит вертикально щит и занимает свое место на линии. Вдалеке, на другой стороне площади, огороженный от него небольшим деревянным забором с флажками разных цветов, то же делает его оппонент. Лиза замирает, когда рыцари срываются со своих мест, направив друг на друга копья, и недовольно прикрывает один глаз от грохота, с которым копьё Аякса бьёт щит своего соперника. Треск дерева сопровождается овациями и гвалтом; старый мужичок в черных доспехах с лязгом валится с лошади, к нему тут же бегут оруженосцы и тащат с ристалища прочь. Проиграл. А Аякс вновь гарцует перед рядами, и кто-то все же завязывает ему на копье свою ленту. 

– И что же за дела были у фрау Генкель на кухне? – с притворным любопытством Лиза улябается ему. Кэйа фыркает, тихо взмахивает руками. 

– Интрижка с поварёнком. 

Не сдержавшись, Лиза прыскает в кулак и спешит скрыть широкую улыбку за кубком с вином. Кэйа выглядит мрачнее тучи, и от этого ей ещё веселее. 

– Я думал, это будет как-то связано с её желанием сделать своего мужа наследником всех родительских земель, для чего она бы подсыпала яд в еду деверю и обвинила бы во всем его родную мать… Мондштадтская знать и правда скучна и нелепа. 

– Получается, ты проследил за ней до самой кухни и видел, как она с поваренком…

– Ты совсем меня не слушала?! – От возмущения Кэйа краснеет, и это заставляет Лизу схватиться рукой за щеки и перестать дышать, чтобы сдержать хохот. Она старается сохранить лицо и миловидно, но холодно улыбнуться очередному проехавшему рыцарю.

Лиза знает Кэйю, долго и очень хорошо, а он знает ее. Оба нагулянные отцами, оба признанные, но презираемые в тайне, и оба достаточно умные, чтобы все понимать. Им суждено было встретиться, завязать дружбу и каждый вечер, на который их отправляли их родственники, чтобы не мешали, таскаться друг за дружкой и сплетничать, закрывшись ладонью от посторонних ушей. Однако Лиза понимает, что семья отца никогда ее не примет, и старается как можно меньше попадаться ей на глаза; Кэйа тоже это понимал, но его отцом оказался не какой-то советник в сумерской академии, а регент при каэнрийском троне, а потому амбициозный мальчишка не собирается следом за подругой свыкаться с положением чужого приплода. 

– И ты опять пытаешься запорошить рыльце, – вздыхает она с улыбкой. – Когда я вижу, что у моего отца затевается какой-то важный прием, то очень вовремя вспоминаю о том, что в каком-то Мондштадте проходит турнир в честь праздника цветов. Отец важно кивает, кивает его паршивая женушка, и вот я здесь, в шелках, книгах, вине и назойливых ухажерах.

Кэйа закрывает глаза. Он сидит, играется большим пальцем с перстнями, крутя их, морщится, когда очередной рыцарь пробивает копьём чужой щит или падает сам и когда сидящие рядом девушки с улыбками подвязывают свои платочки на рыцарские копья. 

– Я безумно рад, что тебе достаточно своих книжек и возможности путешествовать с этими занудами из сумерской академии, – еле слышно говорит он, чтобы не привлекать внимание. – Рад, что ты не обременена находиться в одних стенах с трусливым отцом, не способным и слова сказать в ответ на упреки совета патров, и семерыми его детьми, такими же тупыми, как и он сам.

– И поэтому ты везде суешь свой нос? – язвит в ответ Лиза, когда Кэйа вновь берет в руки кубок. – Не думаешь ли ты, что скоро это станет заметно? И неужели никому, – она нагибается к его креслу и сходит на шёпот. – Не пришло в голову задуматься, от чего скончался восьмой ребенок Регента?

Кэйа кривит губы. В шуме толпы и палящем солнце ему совершенно не хочется отвечать Лизе на одни и те же вопросы, но последний, о собственном брате, пускай роднила их лишь отеческая кровь, все еще вызывает в нем волну негодования, возбуждения и страха. 

– Он упал с лошади, – холодно чеканит Кэйа, смотря вперед. – И разбил себе голову о плохо лежащий камень.

Лиза слышала это много раз. Как и в предыдущие, она кивает вместо ответа. 

– Сэр Герольд!

На ристалище выезжает лошадь в зелено-желтой попоне, рыцарь на ней, крупный, рослый, держит поводья и забавно подпрыгивает, и плюмаж из перьев дрожит за ним следом, как разноцветный студень. Лиза улыбается; ей это кажется забавным и, спеша поделиться своим замечанием с другом, она поворачивается к нему, однако Кэйа не сразу обращает на неё внимание.

– Что-то потерял? – спрашивает Лиза. Юноша качает головой и пару раз звонко цокает языком. 

– А где девчонка Гуннхильдр? 

– Кто?.. – поначалу она теряется, а потом, так же, как и Кэйа, повертев головой, стучит ему по плечу указательным пальцем. – Так вон же она, рядом со своим сателлитом. 

Она указывает на Барбару, сидящую в кресле в левой части ложа, и высокую женщину с сильными руками без рукавов. Ее хозяйка – не поклонница рыцарских турниров, лязга стали и хлюпанья крови. Лиза узнала это, развлекая светлое создание на прошедшем вечере. Ещё она знает, что хрупкая Барбара почти везде ходит с сателлитом, что ее зовут Роза и что для самой Барбары она явно не была простой наемницей. Даже сейчас, зная неприязнь маленькой, одетой в тонкое узкое платье Барбары, она продолжает поддерживать с ней беседу в попытке отвлечь. Кэйа пару секунд смотрит на них, на серую охранницу с совершенно не подходящим для нее именем и на Барбару, и легко взмахивает рукой.

– Не она, ее сестра, – объясняет он. – Джинн, кажется. 

– Хм… Но подожди, разве не Гуннхильдры принимают турнир? – она снова возвращается к шепоту и прикрывает лицо ладонью, так как позади них, возвышаясь над остальными гостями, восседает светловолосая пара. Фредерика и Шеймус, Лиза это помнила, как и Кэйа. И последний явно что-то знает, судя по тому, что сразу после ее слов на его лице змеится улыбка.

– Я надеюсь, ты никак не связан с исчезновением старшей дочери капитана городской стражи? – несмотря на шепот, Лиза звучит не хуже лязгающей на площади стали. – Я не хочу бежать, переодетой в простушку, с тобой в повозке, как когда ты захотел улизнуть в пустыню через Караван-рибат. 

– Во-первых, перестань перекладывать любые свои подозрения на мои плечи, – огрызается Кэйа. – А во-вторых, тебе стоит проверить память, потому что первой, кто заикнулся о руинах царя Дешрета, или как там его звали, была ты.

Лиза фыркает.

– Но ты что-то знаешь. 

Кэйа поворачивается к ней и хитро щурится. Больше он ничего не говорит. 

– Сэр Арамис и сэр Аякс! – кричит герольд, объявляя имена очередных участников сшибки на копьях. И вновь лошади несутся друг на друга, а люди направляют друг на друга копья, не боясь поразить ими сердца друг друга. В этот раз грохот сопровождается треском и лязгом удара с обоих сторон; оба соперника, не удержавшись, падают со своих лошадей.

– Ну наконец-то этот надутый щенок не будет обхаживать трибуну, – ядовито цедит Кэйа, а Лиза смеётся. Она лениво облокачивается на спинку кресла, умостив локоть на его ручку, и ждет объявления новых участников.

– А мне показалось, тебе он понравился. 

– Одно другому не мешает. Так вот, – он снова пьет вино, беря кубок за небольшую ножку, а Лиза наклончется к нему. – Из… кухни вернуться я решил по большому коридору, чтобы не вызвать подозрений, если кого-то встречу. Мол, пошел искать прислугу, чтобы нагреть себе воды. И, проходя мимо одной из гостевых комнат, я услышал, как служанка настойчиво отговаривает эту Джинн от чего-то крайне, по её словам, безрассудного. – Лиза выгибает бровь, смотря в глаза своему другу. Тот улыбается, торжественно и гордо. – Я считаю, сегодня произойдёт что-то очень интересное.

На слова Кэйи Лиза лишь пожимает плечами, однако после них начинает смотреть вокруг с беспокойством. Джинн ей нравилась; она громкая, быстрая и остроумная, хотя чаще всего сама смеялась со своих шуток, а Лизу смешило скорее это и ее улыбка. Они провели не так много времени вместе, ведь Джинн, как дочь хозяев турнира, была обязана поприветствовать всех и каждого, и с каждым поддержать светский разговор. Лиза почти утонула в ее таких ярких глазах, похожих на два зеркальца, но успела вынырнуть – то ли от неловкости, то ли почувствовав, что перед ней можно не  лебезить из притворной вежливости, старшая Гуннхильдр отпустила едкий комментарий в сторону огромного живота одного из гостей, и Лиза быстро добавила, что гусиное перо в берете делает его похожим на жирного индюка. Девушки тихо рассмеялись; Сказав:

– Нам обязательно надо будет встретиться ещё, госпожа Лиза, 

Она крепким и бодрым шагом пошла дальше, и Лиза осталась один на один с надутым индюком и прочими птицами. 

И Лиза, откровенно говоря, ждёт ее здесь, на турнире. Джинн выглядела как та, кому нравится жар, крики и гул толпы, и увидеть, как ее глаза загораются от азарта при виде скачущих рыцарей, крови и треска щитов и копий, стоит многого, очень многого. Конечно, компания Кэйи ее тоже вполне устраивает, но Кэйю она знала уже как десять лет.

Как и в предыдущий раз, ни Лиза, ни Кэйа особо не вслушиваются, с каким усердием глашатай рвет глотку, рассказывая о безрассудных господах в доспехах и попонах. Кэйе все подливают вино, Лиза тоже постепенно начинает засыпать. 

– Сэр Ульрих Вейстальский!

Очередной темный доспех с развевающимся поверх гербом оказывается на краю площадки. Очередной, тягучий, плавающий пол палящим солнцем. Лиза просит налить ей ещё вина и давит желание зевнуть.

Внезапно голос глашатая дрожит, выговорив одно лишь "сэр" и утонув в тягучем воздухе вокруг. Трибуны на мгновение замирают, ожидая продолжения, а знать озирается, вопросительно смотря друг на друга. 

– С-сэра Джинн Гуннхильдр!

Кэйа чуть не вываливается из трибуны прямо к коням и оруженосцам, а зрители, помедлив долю мгновения, разделяются на тех, кто от удивления потерял челюсть под башмаками своих соседей, и тех, кто заорал лишь неистовее, то ли с целью поддержать, то ли наоборот, в попытке порицания. Пока Кэйа вжимает руки в борт и с неистовым восторгом в глазах ждет появления Джинн, Лиза украдкой смотрит на ее родителей и видит, каким каменным стало лицо матери и с каким возмущением смотрел отец. Она качает головой и возвращается к Кэйе. На трибунах к тому времени уже не остается тех, кто предпочел молчание овациям. 

Рыцарка плавно появляется на молодой, крепкой кобыле, серой в белое яблоко; на ней – блестящий, добротно начищенный и отполированный доспех – белый, чистый, для белого чистого рыцаря – а на правом плече висит накидка с гербом ее семьи, синяя с золотым. Забрало шлема-бацинета откинуто наверх, и во взгляде молодой девушки каждый, кто смотрит, видит твердую, злую уверенность. "Уверенность в том, что сделала", – догадывается Лиза и внезапно вспоминает, что в тот же вечер шутки про толстого индюка она слышала, как Джинн хвасталась кому-то, что давеча была посвящена в рыцари. А потому участвовать в турнире она имела полное право. 

– Как вы это делаете? – Лиза медленно, все ещё рассматривая доспех, лошадь и саму Джинн, переводит на него взгляд. Кэйа ёрзает, хмурится и всё пытается найти что-то у себя на шее. 

– Что делаем, прелесть моя?

– Эту! – он почти рычит от досады, дёргает локтем, отчего его кубок едва не падает ему же на колени. – Гр-р-р, эту вашу… дамскую милость, которую вы дарите понравившимся дурням в латах?

– А, вот ты о чем, – она касается конца рукава, к которому была прикреплена одна из лент, лиловых с белым. – Ты должен повязать что-нибудь на копьё. Ленту, или платок. Некоторые дарили ободки, венки… 

Кэйа дослушивает; он быстро, хмурясь и кусая губу, принимается ворошить воротник с целью вытащить повязанный вокруг шеи шелковый платок. 

– Поспеши, сейчас она подъедет!

– Молчи! – шипит он, не давая договорить, а когда оторвать платок всё же удается, Кэйа подскакивает к балкону их трибуны. – Сэра Джинн, сэра Джинн! Погодите, позвольте… а, черт! 

Лиза зажимает рукой улыбку, видя, как ее друг второпях толкает кубок с вином, и тот отвлекает его в самый важный момент, однако Джинн останавливается и задирает к ним голову под задорный лязг.

Лиза не знает, что побудило ее сделать то, что она сделала. Ее лента на дарение разве что припущена нитками, а потому оторвать ее не составляет труда. 

В два шага она, встав и поправив атласное платье и накидку, поднимает руку. Взгляд Джинн переносится на нее. 

Лиза мягко улыбается, смотря в её глаза-зеркальца, такие большие и наивно радостные, пьяные от азарта и предвкушения. От них в груди разливается теплый дурман, и Лиза спешит поделиться им с виновницей. 

– Я дарю вам свою милость, сэра Джинн, – звонко произносит она и лёгким движением рук повязывает вокруг копья свою ленту. – свою удачу и веру в вас. 

Джинн лязгает железной перчаткой, поднимая забрало ещё выше, чтобы посмотреть на Лизу, а затем, будто вспомнив об этикете, вздрагивает и низко кланяется, положив руку на грудь. Всё замирает вокруг них буквально на одно мгновение, зрители тонут в вязком воздухе и солнце, цветные ленточки срываются с копьев павших, бутоны подаренных венков – символов праздника – падают с них и с голов лошадей, и неудивительно, что именно лошадь Джинн возвращает турнир к жизни, когда бьёт землю копытом, устав от ожидания. Не проронив ни слова, рыцарка отправляется на своё место, а Лиза остается, облокотившись о трибуну, смотреть ей вслед, пока не чувстаует, что сама стала жертвой жгучего, обиженного взгляда.

– Не дуйся, – примирительно мурлычет она. Кэйа дергает плечом и отворачивается, закинув ногу на ногу. Лиза вздыхает; она не знает, почему вдруг дернулась ее рука и почему она решила подставить друга. Возможно, она встретилась с ней взглядом, возможно, все ещё была потрясена эксцентричным выступлением, причем до такой степени, что захотелось сотворить подобную шалость.

Публика вгрызается в две ровные линии, на концах которых всадники готовят копья и щиты. Джинн опускает забрало шлема, ее кобыла нетерпеливо топчется на месте, а когда они, словно получив удар хлыста, с ревом бросаются вперёд, Лиза незаметно для всех цепляется ногтями в кожу локтя. 

Она не дрожит в седле, и ее копьё, направленное не ровно вперёд, но немного влево, не болтается, как делало у некоторых рыцарей ранее. Как лента, пурпурная с белым, развевающаяся на ветру. Расстояние между ней и щитом соперника всё меньше, меньше, публика перестает дышать, и, Лиза – тоже, и она тоже и не сдерживает испуганного вздоха, когда копьё пробивает щит.

Копьё цветов семьи Гуннхильдр врезается в зелёный щит, тянет его за собой, так как лошадь не сбавляла скорость, и наездник, не способный выбраться из воронки скорости и ветра, выгибается в спине следом и плашмя валится с лошади. 

Арену разрывает овациями, и ежесекундное замешательство уже полностью перемещается исключительно в радиус родительских мест позади Лизы. Она старается не обращать на это внимание; взгляд ее прикован к блестящим доспехам и задорному галопу, в который Джинн пустилась после первой победы. 

Кэйа, разумеется, не молчит и сейчас. То ли от обиды, испортившей ему настроение, то ли от пролитого вина, он сидит, вжав пальцы в кожу виска, и хмуро давит:

– Глупая.

Лиза хмурится и поворачивается к нему.

– Что, прости?

– Глупая, – повторяет он и задумчиво смотрит на поле. Там Джинн принимает новое копьё, готовясь к следующей сшибке. – Ей нужно было выступать анонимно, как, кхм, "Белый Рыцарь", например. Чтобы сохранить интригу, и потом, когда она выиграет турнир, снять шлем, и… чего ты смеёшься?

– Ты опять пытаешься искать интриги там, где их нет, – посмеивается Лиза, а затем щурится с улыбкой. – К тому же, получается, ты веришь, что она победит? 

Кэйа на это лишь пожимает плечами. 

– Почему нет? Видел, с какой мощью она в лошадь вцепилась?

Откровенно говоря, в тот момент Лиза смотрела далеко не на лошадь и не на руки, но интуитивно она понимает: Джинн очень хочет выиграть. Наверное, она считает, что так искупит свое безрассудное поведение перед родителями, либо, быть может, старается что-то им доказать.

Мондштадтские рыцарские турниры несильно отличаются от тех, которые она видела в Фонтейне. Возможно, кто-то когда-то давно перенял эту традицию, изменив лишь несколько правил. Фонтейнцами, к примеру, самым зрелищным считалась именно копейная сшибка, тогда как Мондштадт предпочитал следовавшие за ней бугурты, в которых целые группы рыцарей сражались друг против друга. Лизе такое не нравилось; она быстро теряла полюбившегося рыцаря, даже если перед этим дарила им свою милость. Когда к ее месту подъезжал очередной рыцарь, когда он бравадно улыбался им всем, и ей, и Кэйе, и придворным дамам местного королька или барона, когда она встречалась с ними взглядом, а на губах расцветала, будто ранняя лоза, улыбка – этот момент Лиза ценила особенно сильно. В нем она находила нечто тайное, сокровенное, то, что оставалось лишь между ее улыбкой и бравадой веселого рыцаря. И мысль, что она, именно она оказалась первой, кто поддержал юную рыцарку, в первый раз вступившую на поле брани, грела её честолюбие. 

– Сэра Джинн Гуннхильдр! Сэр Герольд Штельмахер!

– Забавно, что в Мондштадте рыцарский титул можно получить, будучи совершенно безродным, – задумчиво проговаривает Кэйа. Лиза медленно поворачивает кубок с вином за резную ножку, рассматривая его лозы на холодном стальном брюшке. 

– Страна свободы и вина, – пожимает она плечами, без интереса смотря, как обсуждаемый ими рыцарь вновь совершает круг около трибун и как Джинн, сделав то же, направляется к своему месту. – И торговли. А значит, титул можно и заслужить, и купить.

– М-да. И много толку местному королю от деревенщины с копьём наперевес? 

– А ты скажи об этом погромче. Быть может, сидящие позади тебя господа решат, что ты окажешься кандидатом в рыцари получше, чем "деревенщина с копьём". 

Кэйа кривит губы, но замолкает, и Лиза возвращается к поединку. 

Как и предпочтения, правила в королевствах разнились. Если в Фонтейне всадника необходимо выбить из седла трижды, отчего поединок мог изрядно растянуться, то в Мондштадте было достаточно одного раза. Так было азартней, интересней, и, помимо прочего, быстрей. 

На этот раз Джинн не поднимает забрала, чтобы дворяне и прочие зрители поприветствовали ее в лицо. Похвала – не то, что она хочет получить, ради чего сражается. Цель главная плавно опускает в её сторону зелено-желтое копьё. Джинн поправляет щит под лёгкий лязг локтя.

Теперь-то она видит, как сильно та ухватилась за вожжи, будто бы считала себя их продолжением. В блестящем доспехе она пригибается и резко ударила хлещет двумя кожаными ремешком, с которыми следить её ладони. Кобыла в серое яблоко дёргается вперёд.

Как и в прошлый раз, момент соприкосновения копья и щита никто не видит – лишь треск дерева, стук железа – и рыцари вновь разъезжаются. Бесконечно медленно, невозможно быстро. На сей раз толпа не спешит выражать свой восторг; проходит секунда, спустя которую Лиза понимает: оба всадника остались в седле. Копьё цветов семьи Гуннхильдр щепками разлетелось от столкновения с щитом, прогнулось дугой, как веточка осоки, но даже её усилия и злой, агрессивный толчок вперёд не выбили всадника из седла. 

Лиза улыбается, когда Джинн теряет образ безликих доспехов и, оттянув на себя поводья, ставит лошадь на дыбы и горделиво машет трибунам рукой. Трибуны орут от восторга. Кэйа фырчит, но Лиза видит: он тоже улыбается. 

– Значит, ещё один раунд? – спрашивает она. Кэйа кивает ей. 

Она наблюдает, как рыцари возвращаются к своим оруженосцам, как Джинн меняет щит – у старого от ударов образовался крайне опасный скол. Рыцарка в это время хлопает лошадь по шее, что-то говорит оруженосцу и снова отправляется на свою линию. – Интересно, сколько она продержится?

– Меня больше интересует, выживет ли она после, – тихо произносит Кэйа и словно невзначай кивает головой немного назад, туда, где Фредерика, тяжело смяв виски, смотрела на ристалище, так, что даже Лизе, которой явно не предназначался такой взгляд, хочется выпрямить спину или сбежать подальше и от нее, и от ее мужа.  

– Сэра Джинн и Сэр Герольд Штельмахер! 

Два выигранных поединка ее явно взбодрили; Джинн держится одной рукой и плавно, развязно качается на лошади, медленно гарцуя рядом со своим местом. Прежде, чем встать и приготовиться она немного проходит, направив копьё по направлению к своей – а она была именно что её – публике. Ее лицо все ещё закрывает шлем, но так, пожалуй, даже лучше – она выглядит отстранённо, как часть суровой рыцарской жизни. Той, которую любила представлять Лиза, прекрасно зная, что рыцари в большинстве своем мало чем походили на своих литературных двойников. 

А Джинн… ей хочется, чтобы она была такой. Чтобы больше храбрилась, резко поднимая вверх её милость. 

Она не может не заметить, как её лента кочует с копья на копьё, даже когда предыдущее ломается в щепки. 

Словно завороженная, она не отрывает взгляда от ее движений, хотя те повторялись точь-в-точь. Копьё – вожжи – плавный наклон. Цель – щит. Третий за сегодняшний день. 

Последний. 

Когда скрежещет очередной грохот от столкновения двух знамен, Джинн неожиданно выгибается, распластав руки в воздухе, и падает. Не удержалась в седле. Она тут же поднимает голову, к ней уже бежит ее оруженосец, но Лиза все равно сжимает резной деревянный борт их трибуны до побеления пальцев, да и Кэйа, с глазами размером с золотую монету, смотрит вниз и не моргает. Барбара кричит, ее сателлит выставляет руку вперёд, не давая вскочить, и мягким "Ваша Милость!" сажает девушку обратно.

Она поднимается на руках и не позволяет дальше нелепо тащить себя за ноги – доспех не позволил поднять ее хилому мальчишке, годному лишь подавать копья да мечи. Лиза рискует вывалиться через небольшой резной ободок, украшенный знамёнами мондштадтских домов, но даже так она может усмотреть лишь, как Джинн гордо делает шаг и исчезает в небольшой башенке.

Она не слышит следующих представленных и вздрагивает, когда Кэйа тянет ее за рукав, так, как делал ещё когда они были детьми. Просит обратить внимание, знает, что ее нужно вернуть, чтобы не привлекала внимание глупо открытым ртом.

Болтовня юных красавиц, которая заинтересовала Кэйю, кажется ей странной, лишней, ведь после исчезновения Джинн время на трибунах замерло, хотя замечают это, кажется, лишь несколько человек; дочки какого-то лорда продолжают щебетать о рыцарях, сами лорды немного позади, в тени, обсуждают недавнюю охоту. Молчала, поджав губы и нервно смяв в руках атласное платье, сидит младшая дочка Гуннхильдров, ее охрана тоже постукивает от напряжения пальцами по спинке кресла, молчат Фредерика и Шеймус, молчит Лиза Минси, столь дерзко подарившая свою милоть бойкой девушке в светлом доспехе.

– Сэр Дилюк Рагнвиндр! 

Лиза тяжело вздыхает и, подперев рукой подбородок, горбится.

Сэр Дилюк не задерживается у трибун и не поднимает копья в просьбе повесить на него венок или повязать ленту. Он удостаивает публику лишь приветственным кивком. Доспех его закрыт красно-черным сюрко в цвет щита – его герб, догадалась Лиза. Гнедая кобыла – крупная, с массивными копытами – размеренно идет к месту, с которого всадник начнёт поединок.

Турнир продолжается, и лишь их небольшой тихий мир боязненно замирает в ожидании. Она даже не замечает, как хозяин крупной гнедой лошади пробил щит соперника, и тот с грохотом повалился на землю. 

– Сэр Дилюк и Сэр Джон!

– Что, потеряла интерес? – хитро шепчет Кэйа, ладонью отгородив свое лицо от остальных. Лиза хмурится, кусает губу и сжимает кулак, но вместо того, чтобы вновь сорваться в детскую драку, призывает Кэйю смотреть турнир. – Я весь внима…

Ему не дают договорить. Вновь грохот поломанного щита, вновь рев толпы и вновь, раз уже третий или четвертый, оглушительное "Сэр Дилюк Рагнвиндр!", поразившее трибуны. Кэйа морщится; он забыл, что хотел сказать. 

– И кто это вообще такой? – недовольно бросает он. 

– Дилюк? Он владелец земель на юго-западе. По крайней мере, мне так рассказывали. 

– А-а-а. Получается, это не один из надутых младших сынков лорда, которых зовут сюда, чтобы не перебили друг друга, а сам лорд? Интересно. Но ты видишь, как он игнорирует всех этих дамочек с их желанием подарить ему свою ленту? 

Не то, чтобы Лиза обращала внимание на "дамочек" и их ленты, но от нее не укрылось, с какой скоростью рыцарь проезжает мимо их ложа, даря тому разве что пару скупых кивков. 

– Быть может, ему это не нужно. В Мондштадте такая… милость может спасти рыцаря от падения или проигрыша, и не всем приятно такое отношение.

– Ах, вот как, – Кэйа выпрямляется, и глаза его загораются слишком знакомым огнем, чтобы Лиза не чувствует тут же возросшее напряжение. – А я думаю, он просто слишком уродлив, чтобы просить у кого-то милости. 

Кэйа начинает, не закончив своих слов, вновь дергать узел на красивом шейном платке. Лиза хмурится, когда он, подняв руку с платком, привстает с места и кричит:

– Сэр Дилюк! Сэр Дилюк! 

Проезжавший к месту начала нового поединка, сэр Дилюк резко тянет на себя поводья, на что его лошадь недовольно фырчит. Он поднимает голову – безликий шлем скрывает его лицо, – смотря на их ложе, и Лизе остаётся только представить его эмоции, когда наследник каэнрийского регента, едва не переваливаясь через ограждение, с дерзкой улыбкой завязывает на его копье свой платок. 

– И зачем ты это сделал? – со вздохом Лиза качает головой, когда образовавшаяся из-за них тишина прерывается очередными криками толпы. Кэйа следит за лошадью избранного рыцаря, после чего садится обратно.  

– Потому что захотел. К тому же ты, дорогуша, нагло отобрала у меня возможность подарить эту вашу милость госпоже Джинн.

Прошло уже столько времени, столько щитов и копий разлетелось в щепки, а она так и не поняла, почему тогда сорвалась с места. Поджав губы, Лиза чеканит:

– Не ты один хотел поддержать леди Джинн. А если он и правда уродливый?

– Не окажется же он уродливей твоего отца. Тебе очень повезло, что ты не взяла от него ни одной черты, кроме дотошности. 

– Ей-богу, я позволяю тебе так говорить исключительно из чувства солидарности, – хмыкает Лиза. – Однако при удобном случае я обязательно передам сэру Дилюку твой комплимент. 

Сэр Дилюк, выдержав больше всех сшибок, с задором поднимае копьё, развевающийся на нем стяг своего дома и белый платок с вышивкой. Люди встречают его овациями, и даже Симус поднимается с места и пару раз размеренно хлопает в ладоши. И Фредерика поднимается за ним. 

Лиза тоже хлопает. В тот самый момент, когда ей это надоедает, просыпается то самое, чего не было у отца, что она воспитала сама, снедаемая скукой и тоской от судьбы быть нелюбимым ребёнком.

Лиза ерзает на озирается, замечает Кэйин кубок. В следующем движении, как бы намереваясь присоединиться к чужим овациям, она легко смахивает его тыльной стороной ладони. Звякнув, кубок падает ей на колени, и оставшееся вино быстро расцветает темными пятнами на её платье. 

– Лиза! – Кэйа невольно кричит, Лиза вскакивает, будто бы только что заметила пятна. Вместе с ними дрожит ложа, а стоящие рядом господа поворачиваются в их сторону. С грохотом кубок падает на пол, когда она, пробормотав совершенно не искренние извинения, убегает прочь. Кэйа, резко рявкнув какое-то каэнрийское ругательство, поднимается следом.

– Замок не в той стороне! – кричит он, специально громко, чтобы Лиза вздрогнула, опустила подолы платья, которое держала, чтобы не запачкать. 

Она выбегает на площадку за ристалищем, с шатрами и снующими туда-сюда оруженосцами, с кострами, над которыми позвякивают крышками черные от копоти котелки. Здесь рыцари готовятся показать себя или уже зализывают раны, и среди них Лиза ищет её, или хотя бы стяг Гуннхильдров, развевающийся над шатром. Очень скоро она догадывается, что, раз Джинн удалось остаться инкогнито вплоть до своего выступления, искать герб ее семьи – бессмысленно. 

Мимо нее, случайно толкнув плечом, роносится светловолосый мальчишка, державший в руках меч. Он спотыкается и почти падает носом в землю, но вовремя тормозит, и остаток дороги летит, высоко задирая ноги, и падает прямиком у одного из шатров. Шум от этого поднимается невообразимый, и к неуелюжему оруженосцу поворачивается половина всех рыцарей, и хозяин шатра, к которому тот так неистово мчался, тоже высовывает голову.

Злая, красная и совершенно чумазая Джинн выглядит очень смешно. 

Они замечают друг друга, и Джинн мгновенно меняет гнев на удивление и быстро скрывается за пологом. Лиза даёт себе время собраться с мыслями и поправить платье. Она надеется, что Джинн понимает: она пойдет внутрь.

Лиза застает Джинн сидящей в одной льняной рубашке, сидящей на грубом деревянном столе. Рядом меч, принесённый мальчишкой, и грязная тряпка. Время от времени она вытирает пот – в шатре темно и душно из-за зажженных свечек – или сдувает его с носа. Злая. Обиженная на свой проигрыш. Когда на неё падает солнечный луч, который с собой внутрь запускает нежданная гостья, Джинн, которая все это время пыталась прийти в себя, замирает.

– Г-госпожа! 

Лиза улыбается, собирает перед собой руки и вдыхает плотный горячий воздух. 

– Помните, вы говорили, что нам обязательно нужно будет встретиться?

Совершенно не к месту, не к вязкому свету и доспехам, и запаху, мечам, обломкам копий – она не видит ни на одном своей ленты, и от этого слегка расстраивается, но быстро утешает себя тем, что лента, вероятно, зацепилась за щит или случайно была растоптана лошадью. Нежная, бархатная, стоит прямо, руки держит перед собой, смотрит ровным, мягким взглядом на Джинн, а ту это колет. На ней смешные дешевые штаны и льняная рубашка на размер больше, а кажется, будто перед Лизой она – совершенно голая. Доспех-то снят, а поражение – увидено. 

– Я думала о вечере, или конной прогулке… – бормочет она и снова вытирает лоб тыльной стороной ладони. Лиза улыбается; Джинн сейчас больше похожа на дочку кузнеца, чем на кого-либо еще. Тем более – леди, мурлычащей “на вечере” последние сплетни. 

Однако, в чем-то она была права. У Лизы не было плана, что делать дальше, после того, как она ее найдет, она тоже не знала. Она не считает это большой проблемой и, прокашлявшись, снова поднимает тонкий острый нос и готовится, нахватавшись наглости у Кэйи, объявить, что при желании Джинн может ее покинуть, как внутрь шатра вновь заваливается тот самый светловолосый мальчишка и чуть не роняет на Лизу ведро воды. 

– Госпожа! Простите! – кричит он, с шумом его нога отъезжает в сторону, чтобы не дать мальчишке упасть. Выдохнув, он ставит деревянный ушат, и Лиза с любопытством заглядывает в него –  вода, не больше. – Я принес, как вы просили!

– Спасибо, Беннет, – пасмурно кивает она и спрыгивает со стола, на котором сидела. – Иди. Можешь пока отдохнуть. Теперь иди, – она ведет рукой в воздухе, и мальчик, кивая, кланяется ей, отдельно – Лизе (она улыбается) и тихо вышмыгивает прочь. Джинн тяжело вздыхает. Лиза стоит на месте; Беннет только что подал ей идею.

– Позвольте помочь. 

– Простите? 

Лиза достает шелковый платок и под отрицательные возгласы опускает его в ушат. Прозрачный и тонкий, он быстро темнеет, и тогда она поднимает его и легка, не давя всю воду обратно, выжимает лишнее. А затем подходит в плотную.

– У вас кровь на лбу, – выдыхает она без тени улыбки. Джинн дергает плечом и отводит взгляд. – Вы сильно упали тогда, во время турнира? Разве не стоит сходить к лекарю?

– Это всего лишь царапина и пара ушибов, – Джинн поворачивает голову щекой к ней. – Я просто хочу поскорее отмыться, чтобы выполнить свою роль шута на сегодняшнем вечере. 

– Так почему бы сразу не пойти в замок?

– И распугать слуг? –  усмехается она, и плечи ее при этом дрожат. – И подарить им новую почву для сплетен?

Джинн собрала руки на коленях. Она держит спину ровно, до напряжённого, взгляд – чуть опущен, но он пристально следит за движениями Лизы.

– Ещё много времени, госпожа Джинн, – улыбается она и подходит вплотную. – Вы успеете и вернуться, и нагреть воды, и переодеться, и обругать прислугу, которая распускает про вас сплетни.

Свободной рукой Лиза отводит, почти отлепляет ее светлые жёсткие волосы от лба, прилипшие к нему из-за крови и пота. Джинн понимает это. Она вяло дёргает головой, полагая, что леди такое неприятно. 

"Леди" равнодушно прикладывает кончик мокрого платка к её виску. Джинн шипит, но больше не дёргается – не так уж и больно, откровенно говоря. Она ведь не на голову упала. 

– Вы рисуете? – внезапно спрашивает она, и Лиза замирает с удивлением на лице. Она улыбается. 

– С чего вы решили? 

– Не знаю, вы как будто не грязь вытираете – я вас, к слову, не заставляю, – быстро добавляет она, и Лиза смеётся, и это ее смущает. – А… рисуете. Кисточкой, не… не знаю. 

Лиза снова смачивает тряпку в воде, смотрит за тем, как кровь отступает и перьями растворяется в небольшом ушате, принесённом мальчишкой-оруженосцем. Украдкой она смотрит на Джинн – та отвела глаза, разглядывает стенку своего шатра, думает о том, какую сморозила глупость. 

Джинн думает громко. Лиза снова поднимает платок и хитро улыбается. 

– Позвольте, – мурлычет она и касается свободной рукой щеки. Она плавно, но уверенно поворачивает ее обратно, к себе лицом, и мажет платком по лбу, убирая разводы, которые оставила в прошлый раз. Близкая, удивительно близкая. 

У Джинн нет слов, чтобы возмутиться или как-то ответить. Она слышала достаточно сплетен, в конце концов, не она одна становится для них почвой, но не сказать, что ей было какое-то дело до того, о чем болтают кухарки. До сегодняшнего дня, часа, до момента, когда небезызвестная Лиза Минси осторожно заглянет к ней, только готовящейся зализывать раны после позорного падения. 

Позорным его считает Джинн, ждавшая от самой себя больше. Лиза не ждёт от нее ничего. 

– Вы хорошо показали себя. Это ваш первый турнир?

Джинн поднимает на нее тяжёлые, почти прозрачные глаза, и Лиза, не удержавшись, ведёт платком по щеке, скрыв за ним ладонь.

– Первый.

Удивительно, ведь она совершенно не выглядела растерянной и хорошо чувствовала себя в окружении зрителей, почти не обращая на них никакого внимания. Лизе внезапно становится смешно; прикрыв рот тыльной стороной ладони, она смеётся, а Джинн недоуменно хмурится. 

– Чем я вас развеселила? – недоуменно спрашивает она.

– Ничем. Просто подумала, сколько раз юные девицы будут благословлять вас на победу и дарили свои шелковые платки. 

– А, – Джинн тянет, и неожиданно накрывает руку с платком своей. Лизе щекотно от жёсткой ладони, а Джинн будто бы гладит шелк, подаренный ей ранее днём. Шелковая лента все ещё развевается на кончике копья, шёлковые руки не отталкивают ее, хотя роняют платок, и теперь между ними нет совершенно ничего. 

Джинн, грубая, с прямым острым носом и едва заметными веснушками, с грязью, которую Лиза уже не смывала, а размазывала по лбу, с прозрачными глазами и нижней губой, разбитой и обкусанной. Лиза видит веснушки, редкие и очень слабые, видит темные ресницы и видит, как Джинн смешно приоткрывает рот, чтобы заважничать, что-то сказать, увести себя от очевидных для них обеих мыслей. 

Она понимает, что не имеет права дать ей это сделать.  

– Позвольте сделать ещё один подарок, – мягко проговаривает она и не ожидает, что собственный голос окажется таким вязким и так неохотно протянется через горло. Джинн склоняет голову в бок, а руками впивается в стол, на котором сидит. 

– Позволяю.

Короткое молчание, в течение которого Лиза пережевывает, а Джинн – осознает, а затем вместе они смеются, слегка отстраняясь. Лиза качает головой и смотрит на ее широкую улыбку и краснеющие щёки.

– Ну, раз позволяете, – со смехом она произносит эти слова, тянется и легко, мягко касается сухих, приятных губ. Целует, думая закончить на небольшом и лёгком, но в противовес чувствует руки, скрещенные на пояснице. Джинн не отпускает, целует крепче, и Лиза смеётся. Кладет руки на плечи и делает крохотный шаг ближе, становясь промеж ее ног. 

Ее руки с нежными рукавами скользят по плечам в льняной белой рубашке, вниз, к спине, она прикрывает глаза и перехватывает поцелуй, начинает его заново, слегка касаясь языком ее верхней губы. Отстраняется – вдыхает – и вновь целует, слыша шумные выдохи, чувствуя руки, которые гладят ее сквозь платье по спине. 

Она слышит, как Джинн просит ещё и больше, ускоряясь и целуя всё чаще и чаще, и мягко, но уверенно отстраняется пружинящим шагом. От этого её платье слегка вздрагивает и тянется следом. В глазах у Лизы пляшут задорные огоньки, она улыбается и щурится, как настоящая лисица, хулиганистая девчонка, обманувшая кухарку на пару пышек. Ей смешно от Джинн, которая, в попытке дотянуться до нее и закончить хотя бы один маленький поцелуй, едва не падает со своего стола и смотрит на нее, будто только что проснулась и не понимает, что происходит и было ли все произошедшее только сном. 

– Один подарок, сэра Джинн, – она старается вернуть себе вкрадчивый тон, когда на деле Лизе хочется смеяться и прыгать на месте. Она собирает руки на спине, выпрямляясь, как настоящая леди, и разворачивается к ней спиной, но ее походка выдает восторг и желание вернуться. – Один подарок на удачу, чтобы не встретить вашу мать на сегодняшнем вечере. Вы ведь там будете? 

Она наблюдает, как мечтательное, самозабвенное лицо витавшей в облаках Джинн каменеет, когда она возвращает ее на землю. 

– Разумеется, – тяжело вздыхает она и поднимается, спрыгивая со стола. – Разумеется, я там буду. Стоять за шторой, притворяясь стражником. Или колонной. 

– Тогда я буду искать вас у окон и стучать по колоннам в надежде, что одна из них окажется нужной, – смеётся Лиза и напоследок игриво кланяется перед ней, поднимая подолы платья. И Джинн, поддержав игру, тоже кланяется, и ее волосы снова падают на лоб.

Она сталкивается с Кэйей на подходе к трибунам; тот шипит на нее, что обыскался и даже один раз едва не упал в грязь, но Лиза слышит обиду, искреннюю, за то, что оставила без объяснений. Она мягко улыбается ему, берёт за руку и, перекрестив мизинцы, извиняется. Кэйа фыркает. Прощает. 

Он ещё немного ворчит, что из-за Лизы они пропустили окончание турнира, выпытывает подробности их с Джинн встречи. Они возвращаются в замок и остаток дня проводят, готовясь к вечернему празднеству в честь турнира.

К вечеру она меняет платье на светлое котарди, плотно прилегающее к талии, со шнуровкой сзади и длинными узкими рукавами с манжетами до пальцев. Из украшений она вновь цепляет к груди брошь, а в волосы вплетает ленты. Менее вычурно, чем утреннее платье, но так же изящно. Кэйа тоже меняет костюм и тоже вплетает в волосы ленты на каэнрийский манер. Красивый, как птица с сизыми перьями. 

За длинным столом в гуннхильдрском замке они обедают, чествуют победителей турнира и смеются над шутками, смешными и нет. Лиза быстро находит её в цветных туниках и платьях – Джинн сидит рядом с отцом и матерью, потому что тоже хозяйка нынешнего приёма. Она не обращает внимание на Фредерику, общается, улыбается и легко приподнимает кубок, когда это делают остальные. Смеётся слишком громко, отвечает живо и дерзко – делает всё, чтобы не дать матери сказать ей и слова. Хозяева поднимаются и бодро, с облегчением зовут гостей в зал, и те наконец-то начинают разбредаться по залам и комнатам. Лиза тоже встает.

Она никуда не спешит, прохаживаясь по залу. Кэйю быстро утащили какие-то девицы и один юноша, с которыми он подружился ещё до турнира, а она с усмешкой, не веря в то, что делает, нет-нет но заглядывает под балдахин и колонны с грубоватым, но красивым узором. Иногда к ней подходят другие леди и лорды, и тогда ей приходится поддерживать разговор. 

– Как вам турнир? 

– Замечательно, фрау…

– Фрау Генкель. 

– Ах, фрау Генкель. 

– Неужели мы уже где-то встречались?

– Нет, прошу прощения. Так как вам турнир?

Когда она ловит в толпе Кэйю, то кланяется женщине и спешит к нему, огибая прочих господ и слуг. Без Кэйи Лизе спокойно и скучно; она привыкла к скуке, когда его нет, но какой смысл гулять по отдельности, если Кэйа тоже заперт в одной с ней клетке?

К ее удивлению, когда Кэйе кланяется один из графов, баронов, маркизов – Лиза понятия не имеет, кто это, откуда и по какой причине болтал с Кэйей – и уходит, завершая беседу, она видит Джинн. Та стояла так, чтобы широкоплечий мужчина и суета зала полностью закрывали её от остальных. Лиза улыбается, когда та её замечает, и вычурно кланяется на мондштадтский манер, выказывая высшую меру уважения. Джинн краснеет. 

– Прекрасный вечер, госпожа, – мурлычет она нарочито слащаво и приторно, играя с ней в хорошую гостью, такую, какой в ее глазах была фрау Генкель, пока Кэйа утром не открыл рот. Джинн не понимает игры, и такое поведение ее смущает, она бросает взгляд на Кэйю и успокаивается, когда тот едва заметно закатывает глаза. – Не желаете обсудить последние новости мондштадтского королевского двора?

– Я как раз говорил с госпожой Джинн и, – Кэйа делает паузу, чтобы раздражённо вздохнуть. – Герром Эрохом о южных торговых путях. 

Лиза прекращает играть и даже слегка горбится, не видя необходимости поддерживать идеальную осанку в угоду образа.

– Тебе не понравился Герр Эрох? – спрашивает она, и Кэйа дёргает плечом.

– О, что ты, он очень мне понравился. Он врёт больше, чем я, можешь себе это представить?

Джинн фыркает, а Лиза качает головой. 

– Не порть мнение о себе раньше, чем оно само испортится.

Она не верит в свои слова, смотря на то, как Джинн охотно поддерживает его язвительные замечания и шутки. «И хорошо», – думает Лиза. Она рада за Кэйю, за Джинн и, разумеется, за себя. 

Уже втроём они собираются и тихо перешептываются, обсуждая последние новости Фонтейна; сплетни, если точнее, смешные и глупые. Джинн смеётся, а затем замирает, когда ее внимание привлекает что-то вне их небольшого кружка. Ни Лизе, ни Кэйе не дают времени обернуться и посмотреть в ту же сторону; через секунду по залу раскатом разносится звонкое и решительное:

– Герр Альберих! 

Герр Альберих вздрагивает и озирается, и видит, как к ним быстрым, пружинящим шагом идёт молодой человек. Небольшой, в красном бархатном жилете и с мечом, висящим на поясе, он спокойно, но твердо кладет руку на плечи людей, чтобы те дали ему пройти. Кэйа холодно осматривает его, когда тот останавливается. Лиза молчит. Джинн – тоже, хотя она явно его знает. 

– Прошу прощения, мы знакомы? – мягко выговаривает Кэйа. Мужчина криво дёргает губой и не отводит глаз, выдерживая его холодный взгляд.

– Сегодня днём вы нанесли мне серьезное оскорбление. Так что можно сказать, что да, мы знакомы. 

Кэйа недоуменно хмурится. Долю секунды его зрачки ищут по углам залы имя, или титул, или слова, которые он мог спустить с языка, не подумав. Внезапного собеседника это расстраивает, даже злит; он шумно выдыхает, вновь дёргает губой, ищет взглядом Джинн – рыжие кудри от этого вздрагивают и падают из-за уха. Негодует. Он достает из-за пояса шелковый платок и смотрит, вместе с Лизой и Джинн, как глаза Кэйи становятся размером с монету. 

– Не вы ли подарили мне свое "благословение", – последнее слово он выплёвывает на мраморный пол перед его сапогами. – а потом нагло и с позором сбежали?

Лиза нечасто видит Кэйю таким; нечасто он, как выброшенная на берег рыба, открывает и закрывает рот от незнания, что ответить. Сама она понимает, что в произошедшем была частично и ее вина, это, кажется, понимает и Джинн, и мягко улыбается одними губами.

– На трибуне случилась неурядица, и герр Альберих пролил вино на платье госпожи Минси, – Лиза, понимая, что должна представиться, выходит к ним. Молодой мужчина переводит на нее взгляд и, спохватившись, кланяется, и Лиза кланяется в ответ. – Не будь так суров, Дилюк. 

Дилюк поджимает губы. Его теплые темные глаза смотрят на Кэйю необычайно холодно, однако он заставляет себя посмотреть на Джинн. 

Он отвечает, игнорируя любезности и вежливое приветствие.

– Ты хорошо показала себя.

Джинн усмехается. От улыбки у её губ складываются морщинки. 

– Ну спасибо. Ты наверняка тоже.

– Разумеется.

Они тихо смеются. Лизе тоже хочется – от взгляда на Кэйю, который один не разделяет общей радости. Этим они дают ему собраться с мыслями, заново переносясь на турнир и вспоминая его яркие моменты. Кэйа пользуется этим, и, когда веселье становится немного тише, он поднимает нос и ровно, уверенно отвечает:

– Я приношу извинения за то, что бросил вас одного, – улыбается Кэйа, и Дилюк, которого он вновь отвлекает от Джинн, улыбается ему в ответ. На его красивом лице нет и следа обиды – легко распаляется, легко остывает, думает Лиза. Он слегка разводит руки ладонями вперёд.

– Слов недостаточно, – Кэйа склоняет голову, и Лиза точно знает, что он начинает злиться. – Я жду вас через два дня – Гуннхильдры собираются наконец-то загнать того кабана, который сбил Шеймуса с лошади. Надеюсь, вы будете на охоте? – спрашивает он и смотрит на них двоих.

Лиза думает, что задержится на пару дней, чтобы увидеть, как Джинн гонится на лошади за диким кабаном. С напускной улыбкой она смотрит на Кэйю, который уже начал отнекиваться и искать причины, по которым он точно не сможет принять предложение.

– Мы останемся, – звонкий голос Лизы обращает к ней теплый взгляд нового знакомца. Дилюк улыбается. – Не вижу никаких причин не задержаться здесь подольше. К тому же, Кэйа, неужели ты разлюбил конные прогулки?

– Если вы любите конные прогулки, то и охоту полюбите. 

– Не думаю, герр Дилюк, что это работает так. 

– Да бросьте! Я слышал, каэнрийцы прекрасно обращаются с копьём. 

– Я предпочитаю меч. 

– Отлично! Значит, вы можете продемонстрировать ваши умения, верно? И, раз вы научились держать меч, то научитесь и с копьём управляться.

– Я…

Лизе весело наблюдать, как уверенность Кэйи тает с каждым словом, которое бросает ему рыжеволосый юноша, и как вместо нее на лице проступают замешательство и желание ткнуть его чем-то острым в бок. Она не хочет встревать и просто слушает, пока по спине не проносится сотня маленьких иголок, переворачивающих мышцы и кости, как случайный электрический разряд. 

Лиза выпрямляется и судорожно выдыхает, чувствуя, как по ее платью плавно идёт тяжёлая горячая рука. В следующий миг тяжело и горячо ее уха касаются губы – Джинн наклоняется к ней, и со стороны это выглядит, как обсуждение сплетни, которое не должно коснуться ничьих больше ушей.

– Когда пойдете спать, – шепчет она, и мягко давит пальцами ткань платья на спине. Держит ее, прижимая к себе незаметно для всех. Чувствует, что может, что должна ответить за веселую дерзость, с которой Лиза пришла к ней после турнира. – Не закрывайте дверь и не тушите свет.

Лиза кусает губу. Она находит в себе силы кивнуть и легко поворачивает голову, смотря Джинн в глаза. 

Та улыбается, хитро и нагло. Через долю секунды Джинн возвращается в беседу между Дилюком и Кэйей, как будто ничего не случилось и как будто не ее шёпот снова и снова проносится у Лизы в голове.