Утро неприветливо встретило скользящим по полу сквозняком, жжёной сухостью в глазах и очевидно затёкшими конечностями: кровать осталась нетронутой. На неё Неро так и не перебрался: задремал там же, где и лёг — у двери.

Последствия сказывались. Мелко знобило, голова кругом шла, а омерзительный клейстер с языка так и не сошёл; слабо, тянуще подташнивало, точно нить с чем-то тяжёлым и плотным сквозь всё тело протягивало. И тяжесть, в каждом вдохе — каменная тяжесть. Ощущения как с похмелья. Или после секса с суккубом.

Неро вспомнил, всё вспомнил разом, и рывком сел. На собственные ладони слепо уставился.

К счастью, теперь это в прошлом.

К несчастью, с последствиями разбираться ему предстоит сразу же, как только он окажется за дверью.

Поднялся нелегко, натужно проскрипел сквозь зубы и направился — не в коридор, пока ещё нет, — к окну. Вдохнул дождевую свежесть, каменную тяжесть в груди разбередив, и локти на подоконнике умостил. Высунулся наполовину. Монотонная комковатая серость облаков не радовала и даже не умиротворяла; подкрашенная снизу бледно-розовым, точно влажная вата, тронутая кровью, тревожила и холодные глыбы в груди ворочала; среди облаков — проплешина бесцветного, вымоченного в грязной воде, но всё ж таки неба. Полоса горизонта разреза́лась неухоженными садовыми деревьями, рвалась их чёрными стволами и казалась частоколом кривых зубов.

Мерзостно. Как и многое, что происходило в этом доме, в этой комнате.

Прицыкнув себе под нос, Неро отскочил от окна и, не оборачиваясь, решительно двинулся на кухню.

Нужно отыскать Нико и Ви, разбудить, если потребуется, если хоть кто-то из них вообще смог уснуть, и объяснить им всё. Ещё раз. На этот раз без спешки, без бархатного, но искрящегося спрятанной стеклянной крошкой «Неро?», под кожу вонзающегося куда больнее стекла. Потому что после совещания в фургоне пришлось вернуться в особняк и вечер провести как обычно — заставить себя; каждому было нелегко, и даже Грифон помалкивал, бегло озираясь и ероша перья, — чтобы не насторожить суккуба, наблюдающего из тени. И возможностей для разговора не было. Как и для взгляда. Для прикосновения, будто бы случайного, но с однозначным намёком на продолжение разговора, на «мне нужно объясниться», на угловатое, выломанное и острорёберное «мне так жаль, ёбаный стыд, ты бы знал! я же…»

Теперь всё иначе.

Но сначала — кофе.

Ночные страхи, выцветшие и припорошенные пылью усталости, не оправдались: в коридоре тела уже не было. Ни пепла, ни капель крови, ничего. Оно и к лучшему. Руками подхватывать маслянистую плёнку свежих воспоминаний, мараться в ней по локти-плечи-горло, не хотелось; поскорее бы она уже ушла на дно и осталась в вечном забытье. Да, подобное не забывается, лгать самому себе — последнее дело. Но Неро всегда был дьявольски отчаянным оптимистом, пусть и до уровня оптимизма Нико, опалённого безумием настоящего гения, всё ещё не дотягивал.

Путь на кухню — длиною в целую жизнь, в киноленту картинок. Вспомнить было что, а лучше бы и не было. Дом спал, был тих и уныл. Не казался чревом, таившим страшного демона, или сухой оболочкой с вылущенной сердцевиной — но и «своим» ощущаться уже не мог. Шагалось тихо, осторожно: тревожить покой умирающего колосса Неро не был готов. Было в этом что-то и от его собственного спокойствия, искусственного, не крепче листа бумаги, но пока и этого было достаточно.

Понервничать ещё успеет вдосталь.

В кухне Неро уже осмелел, сварил кофе и даже не грохнул механической рукой по углу стола — может быть, и грохнул, но уже не так, как мог бы, беззаботный и увлечённый делом, — а к напитку так и не притронулся. Расхотелось. Зато приметил забытую Нико пачку сигарет и решился на небольшую кражу. Зажав в зубах никотиновый трофей, тяжело опёрся ладонями о столешницу. Нахмурился.

Вот же, откладывать смысла больше нет: следует заглянуть к Нико и Ви, дать знак, что всё закончилось и суккуб никому больше не навредит; что он убил демона; убил — его. И с Ви ещё бы как-то уединиться после этого, объясниться с глазу на глаз. Что он о нём теперь думает? Сердится ли? Или ему нет дела до того, как Неро свои не-одинокие ночи проводил?

Остался ли у Неро шанс?

Было ли у Ви сердце изначально?

— У тебя получилось. — Бесшумно материализовавшийся за спиной Ви не спрашивал. Утверждал.

А Неро не дрогнул, потому что удивление и ярая настороженность — это что-то из другой жизни, из прошлой, из безоблачного «до», и угрюмо кивнул чашке с кофе. Грядущий разговор остроугольной глыбой тихо умещался в груди. Облегчение — жив, всё в порядке, не ошибся, — ощутилось чем-то мимолётным, тотчас же погребённым под грохотом сердца.

— Послушай, Ви, если бы я… Прости, чёрт, я… — Механическая рука дёрнулась сама собой, неаккуратно врезалась в стол. Чашка с кофе подскочила, напиток плеснулся через край, заблестел на древесине чёрным. Неро подобрал со стола зажигалку, ту самую: жёлтую, гладкобокую. Щёлкнув кнопкой пару раз, бессмысленно уставился на ровный язычок пламени. Передумал и отложил. Снова вцепился в столешницу обеими руками. — Я должен был выставить тебя… его. Его. Из комнаты с самого начала. И ничего бы этого не было.

Не то. Не так. Не получалось.

Это в неподвижном сгустившемся воздухе прочувствовалось, как нечто инородное, в горьком запахе кофе и мерзостном привкусе размокшего от слюны фильтра. В укоряющем молчании Ви. Шумно сглотнув, Неро засуетился, подбирая слова для продолжения, он попытался, так что даже сигарету чуть было не проглотил, — а всё одно не успел.

— Тогда пострадала бы Нико. Или я. — Твёрдые ладони необыкновенно осторожно легли на плечи, а сжали уже без осторожности: почти болезненно, с гибкой змеиной грубостью. — Он выбрал самого сильного из нас, воспользовался твоими…

— Чувствами, — подсказал Неро и крепко зажмурился. Гореть так гореть.

— Чувствами, — покладисто повторил Ви. Рук не отнял, но прижался грудью к спине Неро. Навалился больно и неожиданно тяжело, всем весом и весом всех своих фамильяров, очевидно. Последние слова высказал в затылок, горячим дыханием как ядом обласкал. — Теперь всё в прошлом. Ты поступил правильно.

— Он был совсем как ты. Я словно убил тебя, — для самого себя неслышно прошептал Неро. Губы задрожали, и незажжённая сигарета выпала, с тихим шлепком упала на стол. Вымокла в кофе. — Свернул тебе шею! Я просто… Я до сих пор…

— Посмотри на меня. Ну же.

Мягкий порыв выдыхаемого воздуха пощекотал висок, затронул ухо, и оно неуклюже налилось теплом. Сейчас свои эмоции демонстрировать было ни к месту, но самого себя запирать за тяжёлым навесным замком отстранённости Неро так и не научился — и не старался никогда, что уж там, — и нынешняя уязвимость вспарывала нагретым ножом, перед Ви разворачивала его всего широко и полно; шире, чем следовало бы, шире, чем когда бы то ни было он хотел. Стыд сочился едким химикатом и жёг, жёг, жёг. А Ви отстранился, аккуратно развернул Неро к себе. У него синяки под глазами, как-то вдруг заметил Неро: он ведь также провёл ночь беспокойно, — а в рисунке губ текстурно залегла кровь. Тёмная, свернувшаяся.

Сердце болезненно кольнуло.

— Всё, что я отдавал ему, я отдавал тебе, — горячечно зашептал Неро, заглядывая в зелёные глаза и ища там понимание, прощение. Такую обыкновенную человечность, чуждую такому необыкновенному Ви. — Я жёстко проебался, я… это такой пиздец, Ви!

Терять нечего было совсем, скрывать — и подавно, и Неро быстро шагнул вперёд, смёл Ви в объятия. Не как Ви обнимал его минутой ранее, хищно и со спины, точно зверь дикий в охотничьем броске, а в открытую, всё так же широко и полно. Стиснул крепко-крепко, уткнулся лицом в плечо, в жёсткий залом плаща, пропахший кровью, чем-то мускусным и немного древесным. Сдаваясь. Признавая поражение. Вымаливая прощение, которого не заслуживал. А Ви пошатнулся, окаменел, но сам же быстро и оттаял: неуклюже обнял Неро и мягко взъерошил волосы на его макушке.

Утешения в этом бесхитростном жесте было больше, чем любых других чувств, но, чтобы сорваться, Неро хватило и этого.

— Я люблю тебя, — глухо выдохнул он в кожаный воротник.

— Я знаю, — улыбнулся Ви, неожиданно потеплел голосом. — Идём со мной.

И вывернулся ловко и почти не обидно, серой тенью ускользнул из кухни в холл, далее — к выходу. Распахнул тяжёлую дубовую дверь и покачнулся, тотчас получив хлёсткий ветреный удар в лицо. Неро не отставал; ничего не понимал, но не отставал и вопросов не задавал. Он получит ответы, вот-вот уже, он знал: время для страшных тайн осталось позади.

А Ви шагнул на ступени, к Неро повернулся — и руки протянул. В тусклом холоде, в бледно-розовых разрывах наступающего утра и под ломаными кронами мёртвых деревьев, он был ослепительно красив. Ужасающе уместен. И Неро, сморгнув влажное и щиплющее, нервно улыбнулся ему в ответ и позволил себе попасться. Аккуратно положил руку ему на поясницу и потянул к себе — уже не за объятиями. Отнюдь.

За стуком ошалевшего сердца не различая собственных слов:

— Это значит… Ты дашь мне шанс?

— Это значит, — улыбка Ви стала шире, — я не против попробовать. Но сначала нужно съехать наконец из этого проклятого дома.

— Согласен полностью, — с облегчением выдохнул Неро и подался к губам Ви.

— Только одна просьба. — Тускло блеснуло кольцо; ладонь упёрлась в грудь, останавливая.

— Что угодно, — с готовностью подхватил Неро, преданно заглядывая в глаза Ви. Что угодно. Как угодно. Если это означало «да», Неро согласен на всё.

А Ви тихо хмыкнул, приблизил лицо и прошептал на ухо интимно, едва различимо:

— На первое время… Ох, пожалуйста, мой милый. Держи это в секрете.

Отражение занимающегося рассвета кровавым заревом полыхнуло в его глазах, стоило Ви отстраниться и слизнуть тёмно-зелёную каплю с уголка губ.