Когда Петя выпрыгнул на лестничную клетку, Грома там, естественно, уже не было. Однако звук шагов отпрыгивал от бетона ступенек, услужливо подсказывая, что Игорь успел уйти не дальше этажа десятого. Хазин мысленно поблагодарил старый фонд Санкт-Петербурга и его прекрасную акустику.

— Стоять, уёбок! — эхом упало в пролёт. И похую, что на часах второй час ночи и новые соседи его наверняка возненавидят.

Нагнать коллегу вышло между девятым и десятым этажами. Он как будто вообще не торопился, спускался по каждой ступеньке, в отличие от Пети, который перелетал по три за раз. Встал посреди пролёта, поправил твидовую кепку и сунул руки в карманы, как будто приготовившись. Оказалось, что не зря, потому что скорость Хазин не рассчитал и на полном ходу влетел Грому в грудь. Нос от резкого столкновения засаднило, но Петя сейчас был слишком зол, чтобы обращать на это внимание. Шагнул назад и пальцами впился в кожаную куртку, дёргая на себя за грудки. Игорь был крупнее него и выше на голову, и особого эффекта действие Хазина не возымело, что взбесило ещё больше.

— Ты чё сделал, блять?! Ты какое, нахуй, право вообще имел туда лезть, а?!

Игорь снял с себя чужие руки и посмотрел на Хазина из-под сведённых бровей.

— Что надо было, то и сделал. Не знаю, как у тебя в твоей Москве с этим дела обстоят, а только со мной в одном отделе нарколыга работать не будет. И раз валить не собираешься, значит будешь с этим завязывать. Мысль понятно излагаю?

Бешеная улыбка, такая же, как во время задержаний, сама собой наползла на лицо. Петя задохнулся от возмущения, пуча глаза и расправляя плечи. Гром смотрел на него, как смотрела в детстве мама, когда в четырнадцать лет с сигаретами поймала. Они на дачу к Борису Палычу его юбилей праздновать приехали, Ксюха единственным подростком кроме него была на сборище седеющих взрослых в мундирах, захотелось повыпендриваться. Мама сказала, хорошо ещё, что она первая нашла, а не отец. Петя молча согласился.

— Ты не много на себя взял-то, а, дядь? Ты мне кто, чтоб жить меня учить? Ты, блять, никто, понял? Я тебе в миг сладкую жизнь устрою, за то, что три кэгэ конфискованной наркоты из-за тебя исчезло, понимаешь вообще, что тебя ждёт, а?

Игорь на все его угрозы и обещания только улыбался и качал головой.

— Да-а? А чего ж она у тебя, конфискованная, в ящике делала, вместо того чтоб в отделе с вещдоками лежать?

Петя дышал глубоко, загнанно. Нижняя губа чуть дрожала, но он смотрел на Игоря, не мигая. Сдаваться нельзя, вообще никак нельзя.

— Мне с группой через несколько дней внедрение мутить, — Спокойно, вкрадчиво, чтобы точно поверил. Понял, на кого нарвался и какую херню сделал, — Мне этот груз на спецоперацию нужен был, блять, ясно тебе? Мне сейчас откуда снова столько брать, ты голову включаешь вообще иногда, Громозека, а, блять? Или кровь только к кулакам приливает?

У Грома на угрюмом, кирпичном ебле желваки заходили. Посмотрел из-под насупленных бровей, хмыкнул снисходительно, а глаза не улыбались — Петю буравили, как дрель. Хазин ему сейчас вмажет, честное слово.

— Это ты голову включать научись. Напрягись немного и вспомни, что я за тобой присматривать поставлен. А стало быть, в курсе, что никаких у тебя рейдов в ближайшее время нет. Сбывать собрался, да? Или всё себе любимому оставил, торчок ты несчастный?

— Нахуй пошёл, а! — в исступлении взревел Петя.

Игорь сделал шаг вперед, заставляя Хазина отступить назад. Тот воровато оглянулся на перила ровно на уровне поясницы, за которые запросто перевеситься по неосторожности и нырнуть головой в пролёт. От мысли о падении встряхнуло. Быстро повернулся обратно, не позволяя испугу стать заметным, и посмотрел привычно-борзо, вздёрнув подбородок.

— Я повторю для особо непонятливых, — начал вкрадчиво Гром, — Что здесь тебе не Москва. Тут папки нет, который тебя отмажет и прикроет. Так что либо ты работаешь по правилам, либо больше не работаешь в органах. Мысль. Понятно. Излагаю?

Если бы пистолет не остался в квартире, сейчас бы Хазин от души въебал Игорю по голове прикладом, добавляя молниеобразный шрам ещё и на вторую бровь. Ну так, для симметрии.

Гром двумя пальцами взялся за козырёк кепки, натягивая на глаза пониже, буркнул что-то на прощание и развернулся спиной, сбегая вниз по лестнице. И с улыбкой то и дело озирался наверх, на клокочущего от гнева Петю, не сдвинувшегося с места.

Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, да? Вот Хазин всегда на задержаниях и ржал, как умалишённый. Потому что это дарило уверенность — я тут хозяин, вот и хохочу, остальным молчать. Если в его присутствии смеялся кто-то ещё, как-то так выходило, что сам Петя всегда оказывался в проигрышном положении. Раньше смеялся отец, если кто-то заговаривал про Петю, и начинал отмахиваться, все заслуги сына приписывая другим людям. Потом смеялся Денис Сергеич, когда гайцы Пете руки скрутили, не обращая внимания на ошалелый крик, и смотрел свысока. Смеялся над ним Горюнов, когда собирался убить. А теперь пакостливая лыба была на лице Игоря, и держалась с того самого момента, как он вышел из Петиной квартиры.

Хазину с большим трудом, лишь спустя пару часов после возвращения в квартиру и полграфина коньяка далось осознание, что Гром был в чём-то прав. Пете кроме самого себя разобраться в сложившейся ситуации никто не поможет. В первую очередь потому, что сам об этом просить не собирается. С его доступом и сферой деятельности он бы играючи закрыл перед начальством вопрос наличия дома трёх килограммов порошка, да ещё так чисто и красиво, чтоб комар носа не подточил, даже усатому няню в кепке было бы не к чему придраться. Вот только не это Хазина заботило, не от этого мерзко и страшно поджимались внутренности.

Петя упал на диван и скосил взгляд влево. Ночной ветер колыхал старую занавеску, влетая сквозь раззявленную пасть разбитого окна, царапался о кривые стеклянные клыки. Прибраться надо. И замки сменить не забыть. Или, наверное, нет смысла деньги тратить, раз к нему в дом так запросто попасть можно, и даже охранная система не сработает?

Подорвался, подбежал к окну, наступая светлыми носками на землю из горшка. Принялся дёргать тяжёлую штору. Крючки отказывались поддаваться из-за резких движений, отчего Хазин только больше психовал. Наконец лязгнули, отъехали к самому концу гардины, но Петя штору не выпустил, продолжил комкать в пальцах тёмную ткань. Вот и нет как будто бреши никакой. Рыжий свет уличных фонарей пропал, пропало ощущение битого стекла под ступнями. Лязганье железных гусениц-трамваев, курсирующих по неизменному маршруту под окнами, тоже как будто стало тише. В потухшей комнате остался только Петя, оглушённый собственным дыханием. Отрывистое такое, тяжёлое, как будто дыхательные пути чем-то залепили. Поморгал и побежал обратно в горящую холодным белым светом ванную, прочь от липкой и промозглой темноты.

Порошка больше не было. Ни грамма заначки, Гром дочиста всё вымыл. Хазин ведь, когда вернулся в квартиру, первым делом в ванну кинулся проверить, вдруг что-то осталось. Нет же, каждый крохотный зиплок, после того как высыпал содержимое, услужливо вывернул и под краном промыл, чтобы нигде и ничего, ни крупицы заветного порошка.

Заработали шестерёнки в голове, заструились стрелочки логических схем. Все варианты, предполагающие достать ещё партию, встречались в тупике — то мало времени прошло, то засекут и доложат, то ещё какое палево. Значит придётся пока справляться так. Он перед недавним рейдом вкинулся, эффекта должно хватить ещё на день в самом лучшем случае. А потом что делать? Потом… потом можно энергетиков похлебать, на крайний в управлении кофе поганого попить, но на безрыбье и он сгодится. Цель-то просто не засыпать как можно дольше. Он справится.

В первый день было ещё терпимо. Работа шла спокойно, не требуя больших энергозатрат, Гром его не доёбывал без повода, сказка. Хотя, если подумать, Гром его и по поводу не доёбывал тоже, это Хазин к нему всегда лез без передышки в попытках развести на элементарную коммуникацию. Не разводился, хрен в кепке, теперь так особенно. Видимо, решил, что воспитательные меры оказались очень эффективными, так что заставлять себя находиться с Петей рядом его больше никто не принудит. Петя себя заставил ухмыльнуться, пока варил кофе в турке на вечерней кухне и вспоминал морозящегося по отделу Игоря. Ну и пошёл нахуй, значит, без его опеки и дышаться легче будет.

Дышалось легче ровно до следующей ночи. Он не понял даже, как вырубился. Залёг на диване за просмотром Нетфликса, пожевал лениво блинчики с мясом, купленные в ближайшем от дома магазине, кофе похлебал. Прикрыл подсохшие от долгого пяления в телевизор глаза, потёр костяшками. Голова в секунду потяжелела, по инерции сполз вслед за ней по спинке на бок, ткнулся лбом в диванную подушку. Глаза обратно почему-то уже не открылись.

В следующий раз разлепить их удалось только часа в четыре, когда вместо рыжих фонарей в комнату светило предрассветное небо. Окно стояло новое, пластиковое. Такое хрен разобьёшь и с улицы открыть не получится. Свежий воздух и звуки с улицы в квартиру попасть теперь тоже не могли — наверное, поэтому дышалось опять будто через пакет.

Петя всем телом резко поджался, тупо открывая и закрывая дрожащий рот, и из-за того, в какой позе уснул, тут же кубарем скатился на пол. Трясущимися ладонями принялся трогать затылок, комкая волосы. Мокрый и липкий. Откуда-то из груди, с самых низов, стал подниматься тонкий, скулящий вой, и горло от страха сдавило.

Так, тихо. Успокойся. Успокойся, блять. Надо в ванну, там зеркало есть. Давай, пошёл.

Поднялся, впиваясь пальцами одной руки в обивку дивана, второй — в журнальный столик, потому что тело било крупной дрожью и ноги не держали. По пути до заветной ванной по каждому встреченному выключателю бил ладонью, зажигая свет почти по всей квартире. Свет — это хорошо. Со светом не так страшно.

В ванной тоже зажёг лихорадочно все возможные лампочки разом, принялся вертеться перед зеркалом — не разглядеть ничего. Тогда включил лейку душа и перед ванной рухнул на колени. Ни домашние спортивки, ни махровый коврик приземление не смягчили, от выпирающих костей вверх по нервам стрельнуло болью. Свесил голову вниз, в ванну, опёрся о бортик одной рукой, а второй держал лейку, поливая голову. Жмурился, пыхтел, фыркал заливающейся в нос водой. И смотрел, смотрел на слив. Ждал, когда вместо прозрачной алая побежит, с отваливающимися бурыми коростами. Минут пять так корячился, пока рука не устала и кожа на голове не начала неметь от холода.

Дошло — на волосах был просто пот. Под волосами были три шва, заросшие давно и надёжно спрятанные. А крови не было.

Выронил лейку, глухо ударившуюся о дно ванной и верняк оставившую на белом акриле царапину. Качнулся назад, приземлился на жопу и уставился в потолок, на перегоревшую лампочку снизу слева. Устало заплакал. Громко и в голос, всхлипы отскакивали от кафеля. По лицу с волос текла вода, капая на и так мокрую от пота футболку.

Не справится он нихуя. Не протянет ещё несколько дней, тут доза нужна. На работе заметят, что он не такой стал, кривой какой-то. Треснувший во всех смыслах.

Идея в голову пришла резкой вспышкой, ударом молнии. Если бы не нынешнее состояние, Петя засмеялся бы тупому каламбуру. Вот он долбоёб, а, ну как сразу-то не допёр?

Поднялся на ноги, выключил воду, провёл руками по лицу пару раз. Прошлёпал в спальню и взял с тумбочки телефон, набирая в контактах «Дубин Управление». Пока искал сухую одежду, поставил на громкую и слушал гудки.

— Алло?

— Дим, здоров, это Петя Хазин, разбудил тебя? — протараторил Петя, продевая голову сквозь ворот серой водолазки.

— А, привет. Ну, да, разбудил вообще-то. У тебя что-то срочное?

— Ага. Можешь мне адрес Игоря напомнить? Из головы вылетело, мне с ним надо поговорить по делу срочно, он трубку не берёт. Можешь?

Дубин на той стороне как будто колебался. А может просто спросонья соображал долго, но Хазин закономерно начал нервничать.

— Петь, я… не уверен чт… — Диму на пару секунд стало плохо слышно, а звуки как будто расползлись. Зевнул, видимо, — …это хорошая идея. Может, лучше завтра утром в управлении…

Петя скомкал носок и заставил себя не кипятиться. С пацаном нельзя по-жёсткому — закроется сразу и выпытывать начнёт. Надо аккуратно.

— Дима. Если я говорю, что это срочно. Значит это не может ждать до утра. Понимаешь? Адрес. Говори. Пожалуйста, — У Хазина едва зубы не скрипят, чтобы только голос даже на тон не повысить.

— Ну ладно, диктую.

— Ага, давай.

Спустя десять минут недолгих сборов Петя пятернёй убирает ещё мокрые волосы назад и спешит вниз, к ждущему у самых дверей такси. Гром перед ним все свои закрома, все тайники вытряхнет как миленький, он не сомневается.