flashback

Петя понимает, что открыл глаза, только благодаря тому, как они жгуче болят. Вокруг точно такая же темнота, как и под веками, даже очертаний предметов не разглядеть. Хазин предпринимает попытку повернуть голову, и затылок простреливает болью, а та волной распространяется от головы по всему телу. Собственный натужный крик бьёт по ушам, отскакивая от пустых стен. Рот искривляется гримасой боли, и лицо саднит — кровь засохла и неприятно тянет кожу. Вокруг пахнет собственной кровью и затхлостью стоячей воды. Петя старательно слушает звуки вокруг, игнорируя звенящий писк в ушах. Глухое журчание воды вдалеке, редкие капли с потолка, разбивающиеся о бетон. Метрах в двух над головой раздаётся звук, похожий на шорох шин, а потом пронзительный автомобильный гудок. Память осколками собирается воедино, и Хазин разглядывает её, как разбитое зеркало. Кусочки вроде вместе, но паутина трещин искажает, режет на части общую картинку.

Secret Room. Алкоголь. Злость. Серый человек с острой улыбкой и пустыми глазами. Подворотня. Деньги. Илья из Лобни. Кровь. Разрывающая боль в голове. Ощущение свободного падения. Холод. Темнота.

Канализация. Его сбросили в канализацию. И он всё ещё жив. Пока что жив.

Петя пытается перекатиться на живот, часто дыша ртом, жмурясь и не позволяя крику вырваться из горла. Что если он всё ещё рядом? Что если он услышит, поймёт, что Петя жив ещё, и вернётся добить?

Нога при движении как-то неудачно подворачивается, и по своду канализации всё же взлетает крик. Петя вгрызается в губу, лбом утыкаясь в вонючую мокрую грязь. Сбрасывали его ногами вниз, неудивительно, что одну он сломал, а возможно, что и обе.

Петя пытается по одной, подтягивая за тонкие, готовые порваться в пальцах нити притягивать более чёткие изображения вчерашнего, заполняя пробелы в памяти. Пока там только оскал улыбки, надрывный крик из брызжущей слюной пасти, прыгающей перед расплывающимся зрением. А потом вдруг металлический звон и растекающийся от затылка холод.

Хазин подтаскивает одну руку ближе к лицу, а потом ползёт пальцами к предполагаемому месту удара. Волосы слиплись в прочный каркас кровавых сосулек, между которыми чувствуется длинная и плотная короста. Трогать её Петя не решается — заденет неаккуратно, и опять кровь польётся. Тогда точно останется только молиться Богу, в которого не верит, и просить отпустить перед смертью грехи. А у Пети их, наверное, даже больше, чем он готов признать.

Хазин со стонами и подвываниями переваливается обратно на спину. От каждого, даже самого лёгкого движения голова раздувается воздушным шариком, только почему-то тяжелее раз так в восемьсот. Петя ловит ртом спёртый воздух канализации, борясь с подступающей тошнотой. Сотряс, похоже, иначе всё бы так не плыло и не крутилось. Таращится куда-то в темноту, пробираясь руками в карманы пальто. Потом ведёт по брюкам и судорожно дышит, сдерживая внезапно начавший распирать грудную клетку кашель. Телефона нет. Табельного тоже.

Петя не пытается вертеть головой в поисках вещей на земле. Если Горюнов решил, что шлёпнул его, значит, не оставил улики на месте преступления, а забрал с собой. На помощь не позвать, да и ждать её неоткуда. 

Хазин шуршит ладонью по земле, вытягивая и ощупывая пространство рядом, и почти позволяет себе засмеяться, когда пальцы упираются в покатую стену, а потом, поводив по ней ещё совсем чуть-чуть, как когти коршуна в добычу вцепляются в покрытый влагой металл лестницы. Не будет он никого звать. Но и покорно ждать чудесного спасения тоже не собирается. Всю жизнь зубами выдирал своё у других людей, так что и жизнь свою выгрызет тоже. 

Тащить себя вверх, используя одни только руки, оказывается намного тяжелее, чем это рисуется в озлобленном воображении. Каждый захват нового прута дрожащей рукой сопровождается вскриком, потому что либо сломанная нога (вторая, вроде как, просто вывихнута), либо отбитые натренированными кулаками рёбра при этом ударяются о лестницу. Картинка перед глазами вращается, как на карусели с сорванным регулятором скорости, рвота несколько раз подступает к горлу, после омерзительным склизким комком падая обратно в желудок. Несколько раз хочется закрыть глаза и хотя бы ненадолго разжать руки. Хазин понимает, что если поддастся на уговоры малодушного сознания, то грязные прутья канализационной лестницы и руки в собственной крови будут последним, что он увидит перед смертью. Поэтому он кричит сквозь плотно сжатые зубы и лезет наверх, к люку. Ревёт от боли, борется с желанием потерять сознание, но лезет. Если он выживет, то первым делом найдёт своего инструктора из Академии МВД и от души поблагодарит за свою хорошую физподготовку.

Хазин застывает на последней железной перекладине. Теперь самое сложное. Одной ослабевшей руки недостаточно, чтобы хотя бы поднять крышку люка, не говоря уже о том, чтобы сдвинуть её настолько, чтобы вылезти. Петя собирает волю в кулак и крепче стискивает челюсти, вставая на подвёрнутую ногу. Из горла вырывается вой, обрывающийся всхлипом. Хазин делает шумный выдох и с силой упирается ладонью в люк. Скрежещет металл, и Пете приходится резко зажмуриться. Снег в феврале в Москве хоть и грязно-серый, но, отражая яркое дневное солнце, даёт слепящий белый свет, после долгого нахождения в темноте до слёз режущий по глазам. 

Петя даёт себе продышаться, нащупывает крышку люка вновь, суёт пальцы в образовавшуюся щель и аккуратно, по сантиметру сдвигает огромный кусок чугуна. Словно рыба на берегу разевает рот, шумно глотая воздух, ловя обретшие чёткость звуки. Сигналы проезжающих вдалеке машин. Гомон голосов. Испуганный вскрик, женский. Торопливые шаги, и почему-то совсем рядом.

— О господи…

Петя открывает глаза только после того, как слышит встревоженный голос над головой. Прямо перед люком лакированные чёрные туфли на небольшом каблуке. Хазин ведёт взглядом вверх, по тонким ногам в капроновых колготках, но не может почему-то разглядеть лица. Но это не важно. Он дышит, слышит, вроде даже видит, а значит, он всё же живой. Выживший, бля. А перед ним напуганная официантка на корточках, с сигаретой в одной руке и телефоном в другой.

— Молодой человек, Вы… Вам нужна помощь?

Голос у девицы дрожит, как будто ещё и не уверена. Петя бы посмеялся, если бы не был готов сейчас полететь обратно, отключившись.

— Да, — сипит от долгого молчания, — Мне… ну-жна.

***

Игорь резко проснулся, сперва даже не понимая причины внезапной тревоги. При попытке перевернуться на бок тело почему-то не послушалось, а на корпус и ноги что-то ощутимо давило. Первая мысль в голове бывалого майора при ощущении тяжести на теле — кто-то проник в квартиру и пытается напасть. Но тогда бы он точно услышал звук открывающейся двери, разве нет? Да и охранная система сработала бы, разбудив Грома ещё до приближения незваных гостей. Тем не менее полицейский распахнул глаза и предпринял попытку оглядеть происходящее.

Игорь так резко дернул голову вверх, что чуть по инерции не ударился о чужой затылок. Он повёл спасшийся от перелома нос в сторону, выпутывая лицо из чужих волос. Брови не столько от злости, сколько от удивления почти сомкнулись у переносицы. Гром принялся перебирать в памяти те несколько часов до того, как уснул, пытаясь понять, как всё могло привести его к происходящему прямо сейчас.

После рассказа о покушении Хазин как будто съёжился ещё сильнее, враз стал меньше и уязвимее. Порывался уйти, говорил, что на работе будет злобным гоблином, если не поспит ещё хотя бы пару часов, почему-то проигнорировав слова Игоря о том, что завтра выходной. Гром глядел на его нервное топанье ногой, покусывание ногтя на пальце и понимал, что в таком состоянии Хазина никуда не выпустит.

— На полу ляжешь, из спальных мест в квартире только диван, на котором ты сейчас сидишь, — отрезал Игорь, снимая с сушилки ещё один комплект постельного белья.

Петя то ли успел расслабиться и успокоиться, то ли наоборот сильнее закрылся, потому что опять нацепил маску клоуна.

— А он чё, не раскладывается? — спросил Хазин, показательно устраиваясь удобнее и хлопая ладонью по сбившейся постели.

— В смысле?

В момент, когда Гром озадаченно обернулся, Петя недвусмысленно подёргал бровями, пакостливо улыбнувшись. Игорь очень хотел схватить его за шкирку, как бродячего кота, и выкинуть за дверь, но поднявшая голову совесть убедила, что это будет неправильно. Не после того, что Гром услышал где-то час назад.

На пол рядом с диваном Игорь в итоге лёг сам. Петя это никак не прокомментировал, только бросил на коллегу взгляд, чем-то напоминающий благодарность, и ткнулся лицом в спинку дивана, тут же чихнув от пыли. Игорь посмотрел на натянутое до ушей одеяло и вздохнул, стаскивая футболку через голову. Улёгся на спину, поразглядывал пару минут потолок в сети трещин и уснул.

А теперь он бодрствует, озадаченно разглядывая Хазина, вытянувшегося на нём, как кот на подоконнике, и прижимающегося щекой к голой груди. Руки Петя положил Игорю на плечи, не сжимая даже слабо, просто держа кожу на коже. Носом Хазин ткнулся куда-то в ключицу Грому, щекоча кожу шеи при каждом выдохе. Ситуация выходила сильно интимнее, чем… ну… чем Игорь готов был терпеть с безучастным лицом.

Гром запрокинул голову, скомкав зимний свитер, выполняющий функцию подушки — единственная нормальная утро провела под головой Хазина, по крайней мере, до этого момента. Заелозил, вертя головой по сторонам и неловко пыхтя, словно пытаясь убежать из-под чужого тела на его собственном. Успехов это, естественно, не возымело. Тогда Игорь снова напряг шею, на сей раз стараясь не соприкасаться с чужими волосами, уложил ладонь на спину, обтянутую чёрной водолазкой, и несильно потормошил.

— Хазин.

— М-м? — буркнули недовольно и не то чтобы сонно, но Гром этому значения не придал. Петино мычание разнесло лёгкую вибрацию по коже, отчего Игорь отвернулся и вперил взгляд в ножку столика, скрипя зубами.

— На полу холодно, слезь, — пробубнил полицейский, только сейчас поняв, что его рука всё так же лежала на Петиных лопатках, и тут же её убрал.

— Так я ж не на полу, я на тебе, — безапелляционно ответил Петя, даже глаз не открыв, и снова послал табун мурашек по коже Грома, заставив того неловко кашлянуть, — Я замёрз, а ты тёплый как печка-буржуйка. Всё, похуй, спи.

И поудобнее ещё устроился, зараза. Поелозил и замер, как настоящий кот. Игорь кошатником отнюдь не был, и раздражение потихоньку начало вытеснять подростковое смущение.

— В смысле «спи», ты охренел? — взрыкнул он, приподнимаясь на локтях. Хазин на нём закономерно изогнулся, но положения своего менять, кажется, вообще не собирался, — Не смущает ничего вообще?

Хазин к его коже носом прижался плотнее и дважды выдохнул, сотрясаясь в такт. Гром распознал это как смех и беситься начал быстрее и активнее.

— Знаешь, это как в анекдоте: «Если стоит — ты меня прости. Если не стоит — ты меня тоже прости».

Игорь шумно втянул носом воздух, сведя брови к переносице. Вставать самостоятельно Хазин явно не собирался, так что Гром грубо хватанул того за тонкие (по сравнению с собственными-то) плечи и отлепил от себя, взваливая на просевший диван. После поднялся, встряхивая головой, и ушёл на кухню, громко топая.

Чем там дальше Хазин занимался, видеть не хотелось и знать тоже. Хотелось умчать работать, несмотря на законный выходной, и пахать до седьмого пота, пока не устанет логически мыслить, не оставив в голове места для глупого наваждения. Это абсурд. Вообще всё абсурд, начиная с желания Пети «друг другу помогать, сотрудничать, ценной информацией делиться». Н-да, сотрудничество. Приехали.

Из комнаты послышался глухой удар, а потом звук падения чего-то тяжёлого, и Игорь рефлекторно обернулся. На удивлённый взгляд Грома Петя ответил своим, но абсолютно идентичным.

— Она сама, это не я, — ответил Хазин, тыча пальцем в стоящую на полу боксёрскую грушу. Игорь вздохнул и прикрыл глаза, шепча себе под нос проклятья.

Петя, тем временем, широким шагом последовал к столу. Плюхнулся на стул, откидываясь на спинку, только что ноги не закинул, а он может, Гром не понаслышке знал. Вот только обычно такое поведение было присуще московскому майору, если он злился либо смущался. Игорь нахмурился. После последнего пробуждения анализировать поведение Хазина и искать его причины ну вот совсем не хотелось.

— Да чё ты морозишься, Громозек, я ж сказал, просто во сне замёрз, — развязно улыбаясь, уверял Петя, доставая из кармана штанов, которых так и не снял перед сном, сигареты.

Гром прилипшее прозвище проигнорировал. Как и мысль о том, что до сих пор позволяет Хазину так себя называть, хотя другому уже давно промеж глаз прописал. Мысль о том, что в одежде и под двумя одеялами вообще реально замёрзнуть, выглядела в его глазах сущим бредом. Абсурдом. Игорь посмурнел ещё больше и выхватил сигарету в тот же миг, как она оказалась у Пети в зубах.

— У меня не курят, — отчеканил мужчина, сминая сигарету и выбрасывая в мусорное ведро, отойдя за этим в кухню.

— Чего у тебя, товарищ майор, за привычка мои вещи выкидывать, а? — взъелся Хазин, злобно щурясь, когда Гром облокотился на раковину, натужно скрипнувшую под его весом.

Игорь усмехнулся очевидной отсылке к первопричине нахождения Пети в этой квартире.

— Это ты так намекаешь на то, чтобы я извинился? Хер тебе, понял?

У Пети на лице желваки заходили, но с ответом он медлил. Лучшая защита — это нападение, и Гром решил сим постулатом воспользоваться сполна.

— Я тебе больше скажу, — предупреждающе низким голосом начал уверять он, подойдя ближе и уперев ладони в стол. Один в один как в допросной, — Я теперь лично буду следить, чтобы ни грамма, ни одной сраной таблетки в твои руки больше не попало. Как только медобследование прошёл…

— А я его не проходил, — зубоскалил Хазин, — Потому что я знал, что если хоть про что-то проболтаюсь, к службе меня не допустят, и в отделе я не появлюсь. Пришлось хитрить, мозги вот себе разъёбывать.

— Чего тогда попёрся? — прорычал Игорь вопрос, давно его волновавший, — Я не про Питер, я в целом про работу. Тебе зачем вообще полиция сдалась? Почему не свалишь, а?

Гром эмпатии лишён не был никогда. Он умел сопереживать людям, которые его цепляли. Но вот проявлять это правильно, чтобы не было похоже на агрессию и укор… кто бы научил?

Игорь осознал, что перегнул палку только в тот момент, когда Хазин вскочил, сшибая стул, и скопировал чужую позу. Пыхтел так, словно в драку был полезть готов. Или орать до хрипоты. Но глаза были как у собаки, которая на спину перед хозяином легла, прося погладить, а тот её в живот пнул.

— Пошёл ты нахуй, дядь, понял? Пошёл. Нахуй.

Петя сорвался с места и утопал в коридор, на ходу срывая с вешалки пальто. Та с грохотом упала одновременно с хлопком входной двери. Гром шумно выдохнул, проводя пятернёй по коротким волосам, и ушёл в кухню, озлобленно пыхтя.

Всегда так. Хочешь как лучше, а выходит через жопу.