Запах крови смешивается с запахом кофе.

Толя морщится, переступая порог вагончика-кофейни, по стеклянным стенкам которого разнесло очередную небольшую группу людей.

След ощущается точно такой же, как и в метро. Даже не приходится особенно сосредотачиваться. Тот, кто промышляет этими убийствами, явно совсем недавно на сделке. И не имеет рядом толкового наставника. Это хорошо. Значит, поймать его будет куда проще.

Толе нужно только направление.

Он присаживается на корточки за стойкой. Обмакивает палец в кровь, чтобы более отчетливо запомнить след, пропитаться им. И, поднявшись, тянется за салфеткой. Толя как раз стирает кровь, когда видит, как под оградительную ленту ныряет этот новый напарник Сергеича со слабым желудком.

— Ты бы не трогал ничего на месте преступления, — заявляет он, когда проходит в вагончик, который вряд ли теперь снова станет успешной кофейней.

Парень бледнеет сразу.

— Ты бы не шел работать туда, где не справляешься, — отзывается Толя.

И наблюдает за тем, как мальчишка вылетает из вагончика к ближайшей урне. Раньше как-будто в полицию и милицию шли более крепкие парни.

Толя выдергивает из салфетницы побольше салфеток. И перехватывает бутылку с водой из холодильника.

— Ему еще не поздно сменить род деятельности, — говорит Толя Сергеичу.

— Так ты это не мне говори, — усмехается Сергеич.

О, Толя скажет. Он терпеть не может непрофессионализма вокруг себя. Казалось бы, у людей столько возможностей найти что-то, что им подходит, а все равно.

Не справляются.

Как же его это все достало.

Толя выходит из вагончика. Приближается к парню. Протягивает ему салфетки и воду. Неприязненно дергает носом, глядя за тем, как юный полицейский вытирает рот и жадно хлещет воду. Парень кажется ему симпатичным. Но только внешне. Потому что нет ничего привлекательного в мужчинах, которые по жизни оказываются не на своих местах.

— Это — не твое, — жестко говорит Толя. — Как там тебя.

— Павел, — произносит парень.

Да наплевать.

— Если тебя выворачивает от этого, то твое место — максимум в архиве, где ты сможешь перебирать бумажки и на трупы смотреть только на фотокарточках.

Павел сминает опустошенную в момент бутылку. Хмурится, глядя на Толю с обидой боольшого ребенка во взгляде.

У него давно уже нет привычки церемониться с людьми. Уж сотню лет как точно.

А то и все сто пятьдесят.

— Да, тут необычное место преступления, — продолжает Толя. — Но это — далеко не самое мерзкое, что ты можешь увидеть на службе.

Самое мерзкое обычно не имеет ничего общего с экстраординарным. Поэтому и Толя на такое смотрит редко.

Но у него-то внутри уже все человеческое атрофировано.

— Не проебывай свою жизнь, — подытоживает Толя. — И не мешай другим делать свою работу.

— Слушай, ты... — начинает Павел.

Слушать Толя его даже не собирается. Он возвращается к Сергеичу.

— Я заеду к тебе после обеда, — говорит он. — Обсудим мой гонорар. Тут вряд ли затянется, работает новичок.

— Да лишь бы он не успел нам еще где-то поднасрать, — отзывается Сергеич. — Выпишу тебе пропуск.

Толя кивает.

И скорее затыкает уши наушниками, чтобы больше ни с кем вынужденно не коммуницировать. От этого он слишком устал.

Да и вообще. Ото всего.

***

— Коньячку? — спрашивает Сергеич, жизнерадостно улыбаясь.

— Обойдусь, — отзывается Толя, садясь на стул перед его рабочим столом.

— Зря отказываешься. Хороший коньяк, армянский.

Армян Толя предпочитает без коньяка. Да и в целом не видит большого смысла в алкогольных возлияниях. Ему в голову все равно не бьет. Организм на подлете справляется с любыми токсичными веществами.

— Эх, а раньше ты посговорчивее был, — смеется Сергеич.

— Раньше ты, Валентин, был стройнее и привлекательнее, — пожимает плечами Толя.

— Тебе со мной все равно никогда не светило.

— Нет, это просто я великодушно не стал искать кондицию, при которой бы ты сломался.

Просто Сергеич никогда не был настолько привлекательным, чтобы прилагать к нему серьезные усилия.

— Мог бы и уважить старика, — говорит Сергеич, себе коньяк, естественно, наливая.

— Напомнить, на сколько десятилетий я тебя старше?

Толя даже не пытается как-то смягчиться или поддаться. Он просто делает то, что привык и должен. Проводит свою вечность на отточенных до автоматизма движениях, сохраняя ресурсы ото всех этих социальных реверансов.

Накланялся уже в свое время. Надоело.

— С каждым годом ты все больший брюзга, — замечает Сергеич. — Лицом — тинейджер, душой — дряхлый дед.

Да, как-то так и есть. И что?

— Сергеич, — с нажимом обращается к нему Толя. — Завязывай.

— Так я как раз на пути к этому, Толик, — отзывается Сергеич. И вдруг на лице его проступает болезненная усталость, отчасти знакомая самому Толе. — Опухоль мне тут диагностировали. Неоперабельную.

— Сочувствую.

— Да. Глаза хочу передать.

А вот это уже другой разговор. Толя подбирается.

— Кому?

— Видел ты уже малька, — Сергеич кивает на закрытую дверь. — Горит душой за правое дело. Может, справляться будет с бременем лучше, чем я. Не хочу я, понимаешь, чтобы у моей души не было шансов.

Толя не понимает. Но он в другой ситуации. Ему не грозят ни диагнозы, ни старение, ни смерть. Во всяком случае, если он, в свою очередь, добровольно не откажется от того, что консервирует его в вечности.

А он не откажется.

— Идиотская затея, — прямо говорит Толя. — Не потянет малек.

— По двум встречам его судишь? Не надо.

Толя знает людей. Толя в людях не ошибается.

— Я не спрашиваю твоего мнения, — заявляет Сергеич. — Я ставлю тебя перед фактом. Я отдам мальку глаза. А уж работать с ним или нет — это на твоей совести.

— Его мнением тоже не поинтересуешься?

Толе должно быть все равно. За столько-то десятилетий. Но все равно от такого проходит мороз по коже.

— Я научно-популярно ему все объясню и подведу к правильному решению.

— Чтобы не отвечать за собственное, сделанное тридцать лет назад? — Толя смотрит на него немигающим взглядом.

И понимает, что не сможет сказать ничего, что заставило бы Сергеича одуматься.

Что ж. Бедный Павел.

— Дай пацану шанс, — просит Сергеич. — Покатайся с ним по своим информаторам, может? Или еще чего.

— То есть, ты ему шанса не даешь, а я должен? Валентин, это какая-то хуйня.

Сергеич и не спорит. И от этого Толе становится как-то по особенному неприятно.

***

— Давай, Павлик, поднимайся, покатаешься с Толиком, — говорит Сергеич, выходя вместе с Толей из кабинета и перехватывая «малька».

Который на самом деле выше Толи минимум на полголовы.

— В смысле? — спрашивает Павел. — Куда?

— К моему информатору, — поясняет Толя. — Давай только без лишних вопросов. Потом задашь их все Валентину.

Пускай Сергеич и занимается информационным образованием парня, раз уж собрался испортить ему жизнь, передав глаза.

Толя прячет руки в карманы джинс и идет на выход из отделения. Тяжелые шаги высокого Павла он слышит позади себя. И сразу же запоминает, потому что этой своей тяжестью они отпечатываются внутри него очень плотно.

Не хочет Толя ничего о нем узнавать. Совсем не хочет. Ни звук его шагов, ни предпочтения, ничего.

А приходится.

Он снимает машину с сигналки. Садится внутрь, снимает блокировку с двери для Павла. Мимолетом замечает, как округляются у парня глаза.

— Это скольких людей надо облапошить, чтобы на такую тачку заработать? — спрашивает Павел.

Облапошить?

— Чем ты думаешь, я занимаюсь? — интересуется Толя.

— Сергеич сказал, экстрасенс.

Толя тяжело вздыхает.

— Меньше слушай своего Сергеича. Хреновый он наставник.

Павел возмущенно выдыхает и хмурится. Это выглядит очень мило, но Толе совершенно точно не стоит цепляться. Особенно если Сергеич действительно передаст ему глаза.

Да и вообще такие мальки не в его вкусе. Уже давно. Это в давние времена он мог увлечься каким-нибудь рослым, светлым и открытым парнем. Сейчас его такие только утомляют. Вот, Павел, например, уже. Одним своим присутствием.

— Тогда что ты делаешь? — спрашивает Павел. — Я тебя гуглил.

И ничего, само собой, не нашел.

— Решаю вопросики.

Ну как ему объяснять? Раз уж Сергеич даже не начал вводить его в курс дела. Ни про Толю явно не рассказывал, ни про глаза, ни про то, что этими глазами Павел сможет увидеть, если добровольно согласится их у Сергеича забрать.

Толя вот ничего такого не видит. И совсем об этом не жалеет.

— А конкретнее?

— А конкретнее тебе не нужно.

Толя понимает, что он с ним еще намучается. Просто пиздец как намучается.