Это были долгие дни ожидания, слипающиеся в долгие недели.

Голодный, по счастью, не мог никого собой беспокоить. Ел, когда давали, не ел, когда не давали. Не нужно выгуливать, не нужно мыть, не нужно вообще лишний раз приближаться. Только ставить ведра со зловеще торчащими кверху пятаками.

Можно подумать, несчастное животное обрубили еще и с переди. Господь, отвратительно.

Но голодный так не считал.

Когда-то в углу каменной клетки поставили таз с небольшим количеством застойной воды, а вторая половина лета выдалась дождливой; короче, после того, как Голодный пододвинул этот таз под условное «вентиляционное окошко» под потолком, вода в нем время от времени набиралась сама собой. Так что хозяин дома оказался избавлен даже от таких хлопот.

Но сложно сказать, гордился ли Голодный своей приобретенной в вопросе жидкости автономией.

Его ни разу не заставали за процессом питья, расход воды вообще казался ниже минимального.

Первые за долгое время изменения пришли вместе с удушающим запахом бензина от «вентиляционного окошка» и звуками двигателя. Если бы кто-то в этот момент заглянул каменный мешок ниже уровня гаража, то увидел бы, как Голодный поднял голову, напряженно слушая и потягивая воздух.

С этого момента кормить перестали вовсе.

С той стороны стен теперь часто доносились голоса. Они обсуждали какие-то важные проблемы, становились яснее или глуше, иногда замазывались из-за еды во рту. Там обсуждали "Latch" и "Горит", пришли к выводу: "говно мочи не лучше"; слитую концовку какого-то сериала；какой-то знакомый умер, по ту сторону стен за него пили... вещи, которые совершенно не волновали мир бетонной камеры. И главного, чего не было, это обсуждения кого-нибудь голодного. У людей были свои дела.

Но об обитателе маленькой коморки не забыли, так сказать было бы совершенно не справедливо: через сутки — а за тем еще через сутки и еще — дверь отекрывалась и человек с легко проницаемым лицом смотрел на силуэт, заинтересованно приподнимающийся в углу. Смотрел, думал, и снова закрывал дверь.

Дни как будто ускорились.

От одного создание внизу было избавлено Богом — от голодных болей в животе.

Чудесное создание, кстати. С красивым правильным лицом и неестественно подвижными суставами. И однажды, по истечении пятого дня, когда дверь снова открылась, пропуская неприятные механические запахи внутрь, оно больше не поднялось на встречу.

— Кайт, он готов! — Зачем так звонко? Здесь нельзя так живо, можно только наполовину.

Проем света в стене снова скрылся.

«Готов» не означает мертв. Звенящие напряжением глаза все так же тревожно и цепко пронзают отвибрировавшую дверь. Просто с уровня пола. Вставать теперь неоправданно затратно и тяжело, но это все. До смерти еще остается время и Голодный это чувствует.

Следующий раз дверь открылась всего через несколько часов.

— Ну что, голодный? — Наконец, узнаваемые тон и слова.

Он приподнимается, но не на ноги. Достаточно просто оторвать корпус от пола и упереться стопами в раскисших кроссовках в пол.

— Голодный. — Обращение или констатация факта? — Двигайся в центр под лампу. Все пройдет быстро, потом будешь жрать свою тушу.

Новые слова. Новое поведение.

Ведро знакомо ударяется об пол, но в этот раз слишком далеко. Не достать. Лишняя тяжесть на шее не позволит.

Голодный с неудовольствием следит за будущим ужином. Он же обед и завтрак. И подчиняется.

Не поднимаясь на ноги, ползет до центра комнаты, под самую лампу. Раньше еду ставили именно сюда. Теперь ее тут нет, но быть нужно все равно в этой точке. Как странно.

Стены завороженно наблюдают за сценой.

Какие же неестественно подвижные суставы. Как же легко он движется вдоль пола, скользит, стелится. Странное насекомое о четырех лапках.

И какое же правильное лицо.

— Молодой. — Это, видимо, Кайт. Новый. Раньше он здесь не появлялся. На лице приятный загар, дыхание непозволительно правильное, легкое. Он недавно дышал влажной травой и лужами. Видел, как ветер гоняет по дороге мусор.

А теперь смотрит сверху вниз изучающе, чуть приподнимая уголки губ.

— Выглядт очень молодым. Я бы дал… двадцать? Девятнадцать?

— Он и есть молодой, — отзывается первый, знакомый. Безымянный. Тот, что обычно с едой.

— И какое хорошее, правильное лицо. Красивое. Эй, хочешь жрать — смотри на лапму.

Еда — это главный вопрос здесь, абсолютный приоритет.

— Да, без теней лучше. Ну, все в порядке, кажется. Давай сделаем по-быстрому, пока не издох.

Коморка заглатывает обоих, порог с дверным проемом остаются в нескольких шагах от каждого. Дверь закрывают, но не запирают. Голодный перестает разглядывать режущий глаза стеклянный шар.

Но стоят далеко… С этой лишней тяжестью на шее не дотянуться. Она не пустит ни за что. Ни к людям, ни к двери.