На шее Кайта висит камера, кисти в кевларовых перчатках, руки и шею закрывает плотная одежда. В хватке другого появляется шланг брандсбойта из ниши в стене. Голодный смотрит на него, как на отдельное действующее лицо. Неотрывно и тревожно.

— Слушаемся, ага? Иначе будет мокро и плохо.

Пока слушаться нечего.

— Так. Ты ему ногти не вынул, что ли?

— Чтобы потом филе кормить?

— Блядь. — Пауза. — Ну, ладно, поехали. Эй ты, сядь прямо. Так. Голову чуть вверх. Замри. Шевелишься когда я скажу.

Голодный застывает. Это он умеет. Статуэтка замирает под холодным электрическим светом искусственного солнца. Этот свет здесь не для него, не для его удобства, а чтобы наблюдать за ним; этот свет враждебный, он служит этим двум людям. Иллюзию восковой фигуры не портит ничто: ни дыхание, ни движение век.

Так подойдет?

Краем глаза можно легко уследить за людьми. Кайт подходит ближе, изучает. Хмыкает.

— Замечательно. Красивое и правильное.

Вспышка и щелчок. Ничего страшного.

— Смотри сюда, на пальцы.

Слушается.

Люди бы не притащили сюда свиную голову ради забавы, значит, планируют отдать. Так рассуждают стены.

Вспышка и щелчок.

— Блядь, хреново, видно, что ногти не достали.

От человека никогда не пахло скотным двором, значит, он не держит свиней здесь. Он их откуда-то привозит. Так умозаключает стена с «вентиляционным окошком».

— Сожми ладони так, чтобы не было видно ногтей.

Да как угодно.

Вспышка и щелчок.

И ему нет смысла тащить сюда очередную голову, если всерьёз не планирует её отдать. Для обмана мог бы и просто пообещать. Так обнадеживает стена с дверью.

— На ту стену смотри. Боком ко мне, в профиль.

Да и даже если бы это был его скот, он тем более бы не стал забивать животное просто так.

Вспышка и щелчок.

— Теперь в другую сторону.

Да, конечно, они должны дать что-то поесть. Иначе каков был бы смысл так долго держать? Чтобы потом просто уморить?

Вспышка и щелчок.

Человек ведь даже ничего не сделал, что можно было бы посчитать стоящим всех его хлопот.

— Сейчас будет крупный план. Я не знаю, может, его умыть лучше сначала?

Теперь не до еды, теперь Голодный смотрит на человека с брандсбойтом так пристально, словно уже сдирает взглядом кожу.

— Что смотришь? Не хочешь под душ?

— Можно без воды, если есть влажные салфетки. — Резонно предлагает Кайт. — Они есть?

Если бы Голодный был способен облегчённо выдохнуть, он бы облегчённо выдохнул. Если бы он мог расслабить плечи, он бы это сделал. Но вместо этого всего лишь успокаивается взгляд, стекает со шланга вязко и плавно, стелится по полу, поднимается к лампе.

Никакой воды. Никакой свежей, бьющей в лицо воды.

Но это было заметно лишь для человека с брандсбойтом, лишь для того, кто уже знал его долгие дни, недели. Кажется, месяцы.

Оба мужчины хохотнули.

— Пойдём, принесём тебе салфеток. Только никуда не уходи.

Нет, конечно не уйдёт. Как бы и куда бы. Эта лишняя тяжесть на шее держит надёжно.

Где ведро?.. Далеко оставили. Не достать.

Ложится. Как оставленная на детской площадке игрушка остаётся валяться, пока не вспомнят, не вернутся.

Лишь бы не еще через несколько дней.

— Ну, то есть ты хочешь подойти и руками ему поколупать лицо. Я тебя правильно понимаю, Кайт?

— Нет, можно полоснуть ему из шланга в еблет, а потом с вероятностью в семьдесят процентов выносить, чтоб прикопать в полисаднике. Только не сразу, а когда уже кожа разойдется. А то мало ли, зачем лишний раз приближаться. Мы же и не предполагали, что так придётся.

— Кайт, вот как это вообще раньше было? Я хоть убей не помню, чтобы кто-то раньше нанимал грумеров или сам нанимался.

— Окей, если хочешь, как в «Latch», тогда вспомни заодно, что там были и не свиные головы.

— Он видел нас вдвоём… — Многозначительно качает головой первый, словно убеждаясь во вращении земли вокруг солнца.

— Стоут, я не буду делать снимки, запертый один на один, окей? Этого никогда не делали один на один. И ты этого тоже делать не будешь явно.

— Ты сам сказал, что это больше не «Latch». Нам после снимков ещё долго с ним не расставаться. Он будет знать, что если сдохнет один, другой покормит.

— Или что если сдохнет один, второй подойдёт, чтобы отправить следом.

— Не подойдёт.

Кайт, кажется, опешил от такого замечания.

— Стоут, блядь, ну пообещай мне, что если однажды найдёшь меня со вспоротым горлом, то не будешь до конца дней думать о том, что я так неудачно побрился. Скажи, что ты пойдешь и расшибешь голову гаденышу, если ещё будет возможность.

— Сам ведь сказал: лицо красивое и правильное. Молодой, но уже готовый. Ты думаешь, его можно вот так выбрасывать в канаву?

— Блядь, не вздумай это повторить при нем таким тоном.

— Положа руку на сердце, кто из нас в случае смерти другого забьет на прямое назначение паскудыша и прибьет его на месте?

— Ты мудак? Нет, не отвечай, я передумал знать ответ. Закрыли тему. Вот салфетки, пойдём. Немного осталось. Мне теперь будет гораздо спокойнее делать то, что я собираюсь, зная, что ты его даже гребаной жратвы не лишишь, если что. — Сарказм еще звенел доли момента в пустом бессердечном воздухе, когда они ушли.