На утро свиная голова была выпотрошена и растащена по кускам. Но — не съедена; просто растерзана как будто в порыве какого-то нечеловеческого отчаяния.

— Что, остыла? Не хочешь жрать холодное?

Внутри Стоута раздражение не звенело даже от перспективы собирать свиные потроха по всему полу. Да, отмерзительно, но в душе царило веселое удовлетворение от произошедшего на кануне прогресса.

Зажавшееся человекоподобное существо в углу каждым своим действием поднимало настроение, я не бесило. Каждое действие теперь казалось правильным, ожидаемым.

Да, вчера вышла ошибка; да, мясо отстыло; да, было очевидно, что жрать холодное он не станет.

Но теперь он лежал в углу и подчинялся. Вчера они все втроем перепрыгнули очень важный ручеек. Атмосфера сменилась, Стоут видел это в выражении глаз. Умных и цепких.

В них с прерыдущей кормежки поменялось многое, теперь перед ним уже было словно бы другое создание. Его можно заставить открыть пасть и смотреть на свет, сидеть ровно и поворачивать голову под любым углом.

Даже если вот так встать на одно колено прямо перед ним, перед самым его носом, он уже нихрена не попытается сделать. Он будет смотреть мучительно, выжидающе. Со страхом, с внутренним содоганием. Понятия не имея, зачем он здесь, напуганный тем, что он вчера услышал про ногти и зубы. Стоут это видел, видел, как менялись его глаза, как он вслушивался в эти страшные слова, как он судорожно пытался сложить паззл.

Он был умный, но беспомощный. Теперь. Почти такой же человек, но только слегка недо-. Это будоражило.

Кайт вчера то ли припугнул, то ли всерьез пригрозил преспективой сексуального насилия, но он совершенно не заметил, что этот недочеловек на полу скорее зацепился за нее, нежели отшатнулся.

Нет, он не был таким жалким, когда его только вытряхнули на этот пол из холщевого пробитого жележными цепочками мешка.

Когнитивная депривация ведет к глубокой фрустрации; при соблюдении элементарной ТБ в «Latch» этого всегда хватало, чтобы быть относительно спокойным за их поведение. Они чаще впадают в ожидание, реже — беспорядочно и безостановочно бунтуют, но избранная тактика никогда не меняется. Это как открывать киндер-сюрприз: увидишь или одно, или другое.

За этого можно было быть практически спокойным, оказался тихим.

Поэтому можно вот так встать на одно колено и заглянуть прямо в лицо. Гораздо ближе, чем это позволила бы ТБ шире элементарной.

— Что, думаешь, издыхаешь? Нет, еще нет. Ты всего лишь переходишь в низкую активность, только и всего. Будешь еле ползать, но жить. Меньше норова — меньше проблем. — Это было отчаянное желание дотронуться, коснуться лица, нарушить самую сердцевину личного пространства, заставить терпеть экстримальную близость; видеть на лице усилие, волевой и унизительный приказ самому себе лежать и не дергаться, не провоцировать. Из «Latch» за такое можно было выхватить в тот же час от начальства, а сделать хотелось часто.

Но Стоут не стал. «При соблюдении элементарной ТБ». Зубы еще были на месте и все еще открыты. Сокращать расстояние между ними и своими пальцами до сантиметров — это как раз против элементарной ТБ.

— Сейчас привезу теплое.

***

Он начал плохо есть. Точнее, мало. Выгрызая одну теплую сердцевинку.

Почти не двигался. Лежал в одном и том же углу, подальше от миски с водой. Через пару дней от греха подальше её пришлось убрать.

Кайт выразительно-молча спокойствовал, ведь это на Стоуте лежала ноша присмотра и стабилизации. Кайт не имел в этом деле совершенно никакого опыта.

— Передержали, — Стоут сам разрушил бесполезную спираль молчания. Есть вещи, которые сами не решаются. — Слишком долго сидел без еды.

— Теперь издохнет? — Кайт выпустил облачко дыма, не моргнув глазом, но слишком быстро.

— Нет. Но надо бы ему подавать некоторое время что-то еще. Помимо голов.

— Например?

Повисла пауза; оба задумчиво затянулись неопрятными самокрутками, не глядя друг на друга, пережевывая непрозвучавший, но неприятно подвисший в воздухе тезис.

— Зачем? — Кайт решил зайти с другого угла. — Он сейчас спокойный и практически безопасный. Если не издохнет, пусть так и лежит в своем углу.

— М… Да. Но если ты пойдешь доставать ногти — издохнет. А их нужно достать, Кайт.

Они затянулись ещё по разу. Помолчали. Одно из очевидных решений так и вибрировало в пространстве неназванным; но оба знали: первый озвучивший моментально получит вотум недоверия и путёвку в пешее эротическое от второго.

— Думаешь, мы можем на него забить? — Кайт попробовал еще раз. — Притопить его в ручье и попытать счастье в другой раз. Впредь будем умнее. — Взгляд на собеседника теплился рыбкой надеждой.

Стоут задумался.

— Это ты мне скажи. Но вообще, я нахера из «муравейника» ушёл? Чтобы каждую пару месяцев новым заниматься и сливать, как только что-то не по плану?

— Ну… Я тоже не в восторге, что сказать.

Стоут уже был не рад, что поднял тему. Кажется, они соглашаются на том, чтобы и дальше вести себя по-прежнему. Никакая светлая идея их не посетила. Пришлось звершать разговор бесполезно и очевидно:

— Попробуем его так отработать. Глядишь, сами избавимся быстрее, чем откинется.

Кайт лишь меланхолино пожал плечами. Мол, тебе виднее.

— А, кстати, ебать его можно? А то прям спокойный такой, подходи да бери.

— Только не бей по голове, не жми шокером в сердце и не суй свой хер в ему зубы. И оба будете в порядке.

— Шикардос... - Кайт насладился последней затяжной. - Теперь у меня есть, наконец, планы на вечер. О, все, погодь, пора. Подай сюда камеру, она на заднем сиденьи.

— Мы ради этого выехали на три часа раньше? Чтобы ты отфоткал свой блядский холм на зорьке?

— Эх, Стоут… У тебя вообще есть чувство прекрасного?..

Стоут не ответил.

Ближе к полудню он поставил ведро с мясом на бетонный пол медленнее обычного. Взгляд, опустившийся на голодную тварь был дольше, задумчивее. В голове шелестели картины прошлого опыта; Стоут отсматривал один случай за другим, как будто рылся в старой картотеке. Какое есть рациональное решение у проблемы? Исходя из чувства прекрасного.