- Ну что, кажется больше не голодный, а?

Каждый шаг Кайт весело выбрасывал вперед себя, медленно, вальяжно. Но, на самом деле, не только из веселья, ноги вязала еще и здоровая опаска. Он собирался сделать то, за что его раньше бы просто обматерили и выставили вон. Но теперь, когда это превратилось только в их со Стоутом дело, не попробовать было бы даже грешно.

Ведь то, что они ловили, было привлекательным.

Кайт сказал как-то в порыве откровенности: "Если бы чувтсво собственного сохранения можно было сбыть на рынке по честной цене, я бы спустил все деньги от такой сделки на одного из этих, мне б как раз хватило".

Но теперь его чувство самосохранения дало свища и явно просело в цене. И медленно, вальяжно приближаясь, Кайт ощущал, как теряет в стоимости актива.

Тварь на полу лежала на животе в углу, зажавшись головой в стыке стен, не вставала и не поднималась, берегла силы.

Кайт остановился нависая, задумчиво рассматривая это пустое и совершенно тупое лицо. Морду, о лице говорить неправильно, лица бывают у людей. Это - ебучий скинвокер. Блядский мимик.

- Ну че, страшно тебе, наверное? Даже ящерицы боятся, ты точно должен. К мамке хочешь? - Сердце отбило несколько секунд, в течение которых не последовало никакого ответа. - Хочешь к мамке, хочешь...

Может, следовало бы позвать Стоута поприсутствовтать. Одному находиться в каменном мешке уже не хотелось. В комнате, где сырое мясо не способно привлечь даже мух. Пространство сдавливало; эрекция - это начало секса, секс - это начало продолжения жизни. А это пространство не желало терпеть слишком живых, оно их выдавливало.

- Ну что, переворачивайся на спину, я хочу на тебя посмотреть еще раз.

Когда реакции не последовало, носку тяжелого сапога пришлось лениво ткнуться в плечо. Неприятно увесисто-мягкое, как будто у трупа. От отвращения по спине быстро пробежали мурашки.

- Старина Стоут сказал мне не бить тебя по ебалу. Ты должен на брюхе ползать, а не сдыхать. Я его слушаю, знаешь, я ему доверяю. Но я все еще буду так. - Теперь удар ботинка ощутимее и ниже, куда-то в мягкий бок под ребро. Обмягшее тело не по-человечески не дернулось в ответ; хотя ему было больно, должно было быть больно. - Переворачивайся.

И оно начало двигаться. Приподнялось на неверных бело-серых руках, оперлось о заострившийся локоть, перекинуло таз в протертых джинсах на бок,откатилось на спину, открывая взгляду ровное горло, кажущееся почти голым в своей прозрачности. Темная футболка от грязи налипала на тело, очертания корпуса проступали как-то заведомо интимно. Словно назло темнице, пытающейся пресечь любой интерес одного живого тела к другому.

Кайт склонился, поддевая пальцем нижний край ткани. Темные, глубоко посаженные глаза наблюдали неотрывно, но устало. Вернее, они казались усталыми, но Кайт знал, что может только догадываться, что там было на самом деле. Отточенный походный нож и умелое движение руки расправились с натянутым волокном без видимого усилия.

Лезвие взрезало натянутые над животом нити, а Кайт ощущал, будто бы вспарывает не их, но кожу; раскрывает брюхо без того, чтобы действительно убить. Сублимация.

Взгляд против воли почти трепетно скользил по телу, от замершего лица вниз по очерченной тенями шее в ложном ожидани смертельной судороги. Она должна была случиться, не может не случиться, когда ткань над самым солнечным сплетением раскрывают так интимно и умело, как будто свежуя тушу оленя.

Лезвие в последнем усилии замерло возле самого горла, едва касаясь острым кончиком мягкого разъема в нижней челюсти. Оно могло бы распороть жвую кожу с такой же легкостью, как и мертвую ткань.

Нет, не живую...

Кайт наслаждался, когда тяжелая подошва его походного говнодава уперлась в пергаментную кожу, продавила упругие ребра. Он давал удовольствию проступать на лице, когда походная резина вела вверх в вниз, распахивая разрезанные половины футболки, будто рубашку. Лесная грязь расчерчивала впалый живот, а человек и не старался делать вид, словно это не ощущалось, как вытирание ноги. Напротив, он вел ногу вверх и вниз, растирая влажную глину, вдавливая ее в грудь, которая была так

эсклюзивно приятно прижата к полу.

Кайт помнил его улыбающимся, с озорным прищуром. Успел увидеть его ловко запрыгивающим на парапет, чтобы неправильно изящно балансировать на тонкой перекладине без тени страха навернуться. Даже без малейшего подозрения на то, что упасть с тонкой перегородки с высоты пяти метром и раскроить себе хлебало вообще возможно. Сейчас страх должен был быть.

- Жалеешь, что повылазили из своих нор? Шнырял бы сейчас себе по подворотням на воле, был бы счастлив своим звериным счастьем.

Желание побольнее пнуть в солнечное сплетение возникло и так же быстро было подавлено.

- Кто же вас на аркане вытаскивал на свет божий, а?... Вы на что надеялись, бляди? Не дергайся, пырну.

Но этого пояснения словно бы даже и не требовалось, оно повисло в воздухе лишней тяжестью. Сломленная сука на цепи.

Кайт увел ботинок с груди, отпуская.

- Спускай штаны. Сам.

Шаг назад. Было в этом особое наслаждение, смотреть, как это гордое животное дошло до исполнения простых указаний, ясно к чему ведущих. Ему не было смысла скрывать, не было смысла делать вид, что он не понимает и как не было и резона сопротивляться.

Гибкие ловкие пальцы молча раскрывают пуговицу, изящным захватом оттягивают вниз собачку ширинки. Тяжело себе представить изящное обнажение задницы из положения лежа, но у сученка, как всегда, выходит. Он плавно поднял ноги, запястья охватили бедра и в одно движение ткань гормошкой сбилась под коленями.

Кайту оствалалось лишь одним резкин движением одернуть ее еще ниже, до щиколоток. Все, стреножен. Будет ли он неуклюж теперь?

- Красивый ты, если не присматриваться. Отличное качество теперь для вашего брата. О, даже без трусов, да? Действительно, на кой хуй они вам. Кто забирается так далеко, чтобы успеть понять, что под штанами пусто, уже не особо будет париться об этом, а? Ой, моя бабка насмотрелась в свое время... - Кайт выпрямил позвоночник, сплюнул в след от собственной обуви.

А тварь лежала на полу без особого движения, лаская посетителя протяжным взглядом. Вдумчиво, цепко. Она будто прикидывала, какая часть лица вкуснее. Щеки жирнее и мягче... С другой стороны, язык мясистее, там больше мускулов. Это было бы полезнее, чем жир.

Теперь Кайт себя не остановил, ударил в живот.

- Переворачивайся. Насмотрелся.

Влажный взгляд прервался, медленно, нехотя, плавно, тело снова совершило свой оборот к полу. Затем немного подумало и подалось назад, поднимая зад, вытирая то ли грудью пол, то ли грудь об пол.

Оценивающий взгляд человека окинул добровольно представленную картину.

- Думаешь, как бы я побыстрее отъебался? Думаешь, мне нужен твой тощий зад и все? Нет, мне нужно твое тотальное унижение. Раньше мне так было нельзя. Теперь можно. Не повезло тебе. - Носок ботинка касается щели смыкания бедер. Вонзается внутрь, стараясь пролезть между бедренными костями. - Шире расставляй, дай себе упор в коленях

И теперь слушается. Губы человека кривит усмешка. Так просто это было все время? Или это Стоут так сумел? Поломал, подкосил, надорвал.

Рука машинально проверяет ручку шокера на поясе. Ничего, реакция хорошая, а тварь на полу слабая.

Кажется, это ответ на вопрос, почему люди предпочитают насиловать группой при возможности... Так элементарно безопаснее.

Не важно.

Ботинок продвигается глубже, теперь ему хватает места. Ведет вверх по внутренней стороне бедра, поджимает снизу член с яйцами, как будто взвешивая. Но пока еще не давит, нет. Еще рано, еще не время.

- Знаешь, в чем был проеб? Мы же всегда выживаем...

Приходит пара опуститься на колени позади, расслабиться не получается, но теперь это даже заводит. Сердце шумит в ушах, любое резкое движение - повод атаковать. Сейчас Кайту нужно сжимать добычу в когтях крепко, но чутко. Вонзать острия вглубину мяса, но не перервать жизнь. Баланс. Такое с ним впервые.

Одна рука снова приподнимает еще целое сзади полотно футболки, вторая подводит нож вглубь, внутрь, до самого ворота. Холодное лезвие сокльзит по прохладной спине. Напряженно, но еще не режет кожу. Цепляет ткань у горла и распарывает, теперь футболка - это просто две тряпки, обнимающие за плечи. Архипелаг позвонков обнажен. Вьется как змея, как узловатая ветка вдоль спины. Канал жизни, его нельзя перебить, даже если придется разозлиться. Не нужно, чтобы издох.

- В этом наша суть - мы всегда выживали. Десятки тысяч лет, в горах и болотах. С тех пор, как ступили ногой из Африки. Не нашлось на этом свете ни зверя, ни болезни, чтобы уничтожить. Так что же ты думал, а?

Спуск ножа снова обдает льдом эластичную кожу, скользя вверх. Тварь головы с пола не поднимает, не движется, не дышит. Но чувствует, все чувствует. У нее все очень хорошо с тактильным восприятием. Одно резкое и неверное движение - смерть. Она знает.

Назад нож движется, петляя между позвоночными бугорками. Гипнотически, легко, почти любовно. Рука в кевларе сжимает в горсть яйца со сжавшимся членом.

Бескостная пригоршня мяса. Но словно какая-то толика солидарности не дает Кайту продолжать мысль дальше, нет, яйца - это святое. Но вот держать за них вполне можно; не только метафорически.

- Жаль, не могу снять перчатку. Не могу потрогать кожа к коже. Знаешь, это восторг. Что ты валяешься здесь, тут. Все кончено. Куда ты вылез, из какой норы...

Хватка расслабляется, выпуская мошонку.

Звенят и злорадно клекочутНет, не опечатка. Клекотать - издавать клёкот. застежки на одежде. Как из ледяного ведра обдает осознанием, что именно он сейчас собирается совершить, как и где. Какой смысл в этом чертовом предусмотрительно раскатанном заранее по члену гандоне из страха снять перчатки в подвале, если теперь ему приходится подставлять по доткрытый воздух самый нервно иннервируемый участок тела?

Но это секундная заминка осознания, ее нельзя дать распробовать.

Рука почти машинально извлекает флакончик Durex из кармана. Остаться зажатым в сухой заднице - тоже опасность. Несколько крупных капель прямо в щель между расступающихся ягодиц у самого копчика. А дальше - созерцание и наслаждение.

Развести руками костлявую задницу, и без того мало что скрывающую, и наслаждаться видом того, как сила земного тяготения делает свою работу, как вязкие прохладные капли медленно ползут вниз, пока не встречаются с темным сжатым кольцом.

- Но раз вылез - терпи. Мы ведь даже не убиваем, да?

Пора.

Пора поводить членом вперед-назад по ложбинке, растирая и собирая смазку. Жаль, в гандоне, головкой было бы приятнее. Но без резинки - совсем варварство.

- Мы ведь даже не убиваем. Не вымрете. Вы там правильно подсчитали время. - Дыхание на мгновение перехватывает, продолжать не получается. Толстая головка сквозь мизерное сопротивление скользит внутрь кишки. Язык быстро смачивает губы, хорошо... Хорошо... О чем была речь? Ах да. - Не убиваем. Закроем вас за стеклом, кто понравится. - Первые фрикции психологически самые сладкие, хочется прикрыть глаза, но нельзя. Нельзя, нужно каждую секунду помнить, у какого бедра на какой высоте болтается шокер. Перчинка. Напряжение растет, в том числе и в яйцах. Охотник держал свою издыхающую газель, зажимая к земле, и ковырял копьем в самом ее еще живом нутре. - Будете у нас, может, даже плодиться, будем показывать детям. - Жесткая перчатка упирается между лопаток, давит, царапает. Движения ускоряются. - Да, знаешь, что такое репродуктивное насилие? Узнаешь... Хотя тебе-то похую будет, не тебе ж рожать, с тебя только сперма. Будешь где-нибудь племенным кобелем. Как тебе перспектива, а? Жить в вольере, как собаке. Сношаться по расписанию раз лет в пять-десять. Носить намордник, жрать, что дадут. Хорошая перспектива? Вместе с тиграми и медведями, в загонах. Там и самое место. Vae victis, сука...

Оргазм быстрый, но яркий. Несколько секунд нужно, чтобы отдышаться, проморгаться от ряби.

Это было хорошо... Да.

Кайт достал еще не вполне расслабленный член. Бросил весело-скептический взгляд на все еще раскрытую задницу.

- Хорошая у тебя дырка. Как будто под меня растянута. Неужели тебя тут не я один ебу? Или это ты сам по себе такой, а?

Пальцы поддели все так же бессильно и терпеливо висящий мясистой каплей член. Но бить по нему не хотелось. Оставлять просто так - тоже.

- А ну-ка, обмочись, - давя в горле смешок велел человек. - Давай-давай, я знаю, ты не пуст, в тебе что-то должно быть.

Сейчас Кайту было жаль, что он не видит лица гаденыша. Тот медлил, и как бы хотелось сейчас вцепиться взглядом в его морду.

- Сука ты теперь публичная, я велел тебе обмочиться. - Ладонь оставила красный пятипалый след на заднице. Почти игриво. Неподчинение сейчас не злило.

Но это сработало. Из скукоженного отростка между ног в пол ударила на удивление чистая, прозрачная струя.

- Вот и не пытайся после этого думать, что у тебя там какая-то корона на голове, - удовлетворенно заключил Кайт, скатывая с члена резинку со спермой. Крови не было. Ну и слава богу, на то она и смазка. Член от собственных выделений вытер о ягодицу, хотя был большой соблазн воспользоваться волосами. Но Стоут правильно сказал - не нужно совать ему хрен к зубам; и вообще к голове. - Подстилка ты теперь с дырой между ног, мочащаяся по команде. Ясно?

Он облизал пересохшие губы, едва собираясь в кучу, чтобы застегнуть одежду и подняться на ноги. Теперь нужно было уходить, чем раньше, тем лучше. Но перед выходом...

- Давай сюда, открой рот. - Кайт потащил твареныша за волосы вверх, поднимая, заглядывая в молодое и каким-то странным образом тихое лицо. Усталое, может. - Я сказал, рот открой. - Пришлось перекрутить запястье, натягивая волосы едва не до хруста, ударить второй рукой с зажатым гандоном по щеке, вспомнить в последний момент, что Стоут не велел бить по голове, и на последнем мгновении ослабить удар, чтобы не выбить дух взаправду. Но это помогло, пасть раскрылась. Специально для того, чтобы резинка скрылась в темном провале. - Все. Захлопывай. Свободен.