Сегодня сверху слышится суета. Что-то необычное, новое.

Существо внизу тянет носом воздух из своего угла, слушает, смотит в маленький темный квадрат под полотком, из котрого доносится беспокойство. Что-то не так, к добру или к худу.

Людей больше, чем обычно. Потому что ног больше. Один сильно шаркает и перебирает ногами. Возможно, его тащат.

Это порождет внутри какие-то смутные неясные внешнему наблюдателю ощущения. Запускет какую-то длинную цепочку мыслительного процесса. Заставляет приподняться, развернуться лицом к двери и напряженно ловить звуки уже с ее стороны; все пространство наполняется напряженной уверенностью в том, что сейчас это место еще раз потревожат. Голодный здесь свой, он не беспокоит, он знает как шевелиться так, чтобы движения не казались возмутительно живыми. А те, другие, не знали.

Оставалось лишь напрягаться.

***

Все как-то налаживалось день ото дня. Гаденыш внизу снова начинал шевелиться, перемещаться по своей каменной клетке, реагировать на людей. Вернулся аппетит. Кайт еще пару раз поимел замечательный в своем моральном удовлетворении секс, а Стоут... Стоут, видимо, прикладывал свои знания к тому, чтобы обитатель нижнего этажа сохранял состояние, при котором секс еще не зовется некрофилией.

Стоут, может, и не эксперт, но у Кайта и вовсе ноль шансов на успех; поэтому он и не лез особо под руку. Уезжал, когда за чем-то посылали в ближайший город. Сидел один в доме и приносил жрачку, когда Стоут за чем-то отъезжал. Иногда фотографировал от безделия каких-то живописных букашек, которых заставал рано утром на осоке.

Пока товарищ суетился, Кайт держал свою жизнь в размеренности. Ну а что, стоут он и есть горностай. Пусть и занимается норой. У Кайта были свои здесь радости.

Он так и не забрал у сучёнка внизу ни штанов, ни обуви. Ему нравилось командовать снять одежду. И нравилось, что с ним не спорили, а исполняли. Действие-результат, это всегда приятно, это как детская игрушка. Интерактив.

Последний раз голодный тварёнок встетил его уже сидя, ему было лучше. Смотрел снизу-вверх неотрывно и как будто бы сквозь. Это взгляд гадюки из травы. Он такого волоски на спине пытаются приподняться; но Кайт уже был достаточно тренирован, чтобы уметь командовать им "лежать". Но это была неприятная доля секунды, когда Кайт подумал, что, быть может, на этом все лучше и кончить; может, пора отступить и не искушать судьбу дальше. Но не в рот же он его ебать собрался, верно?.. Это был момент быстрого преодаления себя; как говорят "пошел на принцип". И не прогадал.

Шокера у шеи сука послушалась, и, возможно, подчинилась бы даже и без него. Сломалась. И в этом месте Кайт ощутил удовольствие победы. Он трахал тело, держа на вятянутой руке лезвие ножа, аккуратно уложенное между лопаток. Чтобы с каждым движением оно отчетливо ощущалось на серой спине. И даже это как будто бы начинало казаться уже просто балавством ради чувства. Но Кайт знал - не баловство.

И когда Стоут уехал на несколько суток, Кайт был доверчиво спокоен. Когда из багажника машины он вытащил какого-то онемевшего от ужаса мальчишку лет четырнадцати, Кайт помог затащить его в дом. Он не успел спросить, что происходит, когда Стоут прямо сходу двинулся к нижнему корридору.

***

Дверь и правда распахивается, все ощущения потдверждаются. Действительно пришли. Действительно их больше. Есть третий. Маленький.

- Стоут, блядь, ты что, нахуй, творишь?!

Голая рука перехватывает мальчишку за талию, оттаскивая от порога, не давая столкнуть в провал двери. Там, за порогом, на воле происходят судорожные движения; но внутри помещения единственной зоной напряжения остается цепкий, холодящий взгляд из угла. Медленный и изучающий.

А на руках Кайта нет перчаток.

- Ты совсем ебанулся, что ли?! Я тебя сейчас пристрелю, как бешеную псину, богом клянусь! Ты что делаешь?!

Теплое и мягкое существо, размером значительно мельче взрослого мужчины, тянут в сторону, подальше от ведущих вниз ступеней.

- Ебаный рот, Кайт, успокойся!

Голодному в углу больше не интересны эти двое, они ему знакомы. Его больше не впечатляет отсутствие перчаток. Их двое, они за одно, у них оружие.

А ребенок, похоже, не с ними.

- Расслабься, блядь. Прости, не предупредил. Отлов - не мое. Я слишком охуел, чтобы додуматься, что тебе нужно заранее сказать.

Он мельче. Без оружия. И явно без превосходства в физической силе.

Зрачки приклеенно движутся за движениями маленького человечка. Его тащат вправо - глаза ведут вправо, он привстает на цыпочки, хныча и цепляя мужчину за руку - глаза ведут вверх.

Несколько молчаливых секунд между мужчинами не кажутся таковыми изнутри помещения.

Голодный догадывается, зачем привели. Он приподнимает голову выше. Вибрирующий в воздухе страх дергает за самые нервы.

- Ну окей, - соглашается Кайт с видимой тяжестью. Бросает взгляд, полный отвращения вниз, на голодного.

С мальчика еще не сошла детская припухлось. Он, должно быть, очень мягкий...

Кайт размышляет. Голодного это не беспокоит, его внимание занято невыросшим существом, виснущем на руке. Оно надеется, что этот человек поможет. Он ведь почти заступился.

Голодный ни на что не надеется. Ждет.

- Кажется, я понял. - За тяжелым вздохом пробивается вопрос: - А где мамка? Ты знаешь, что такое, блядь, злая мамка?

- Нет у него мамки. Я перехватил прежде, чем он куда-то делся.

Кайт щурит глаза, качает головой. Хватка на талии виснущего на нем подростка слабеет.

- Ладно, делай, что знаешь. Но ты больной уебок, хомяк.

- Я Стоут, а не хомяк, - фыркает в спину, захватывая начинающего потихоньку верещать мальчишку за локти со спины. Еще узкая, невзрослая грудь болезненно выгибается, верещание усиливается. Голодный приподнимается.

В самый последний момент он мог бы видеть на лице Стоута сомнение. За секунду до того, как теплый маленький мешок с мясом полетел на пол бетонной клетки. Голодный этого не видел, но оно возникло.

Потому что в самый последний момент Стоут тоже посмотрел вниз, в угол, где ждал посаженный на цепь пленник. И он успел прочесть в темном взгляде нечеловеческое, животное отчаяние.

Дверь захлопнулась, оцепеневший ребенок лежал, как упал. Уже не верещал. Шаги по ту сторону двери удалялись. Цепь, соединявшая голодного со стеной, начала потихоньку натягиваться.

***

У Кайта со Стоутом случился тяжёлый разговор. Настолько неприятно-мотающий, что обоим даже как-то и не хотелось обращать внимание на то, что снизу донеслись звуки, невероятно новые для этого дома. Звуки надрывного, тяжёлого плача.