В конце февраля у Крюкова появилась собака.

Один из старых приятелей позвонил и рассказал, что какой-то из его корешей подобрал пса на улице, а домой привести не может, так как у матери страшная аллергия.

Крюков давно мечтал о собаке, но всё как-то не складывалось. Долгое время дядя был против, потом, когда, наконец согласился, встал вопрос о породе. Сам Андрей был готов и дворнягу какую-нибудь подобрать, но, как назло, дворняги не попадались, а до приюта ноги не доходили. И потом, как можно выбрать из кучи несчастных бездомных животных кого-то единственного, а остальных оставить? Андрей так не мог.

С породистыми же свои сложности: надо было связаться с заводчиком, ждать какое-то время, а потом выбирать из помёта, если вообще дадут выбирать. Крюков так не хотел. Он считал, что выбор должен быть обоюдным — не только чтобы хозяин выбрал собаку, но и она его. Поэтому всё тянул. Да тут ещё переезд, дела какие-то, всё не до этого было. А потом он и вовсе решил, что спокойно сможет прожить без собаки, пока их с матерью быт не наладится.

Но услышав, что гладкошерстного пса держат зимой в гараже, Андрей без раздумий попросил друга немедленно отвезти его к этому гаражу.

Мело в тот день не прекращая, такого снега всю зиму не видели, и на дорогу ушло часа три по пробкам. Но когда хозяин того гаража открыл дверь, а под ноги им выкатился пухлый шар, Андрей ни секунды не сомневался — это его собака. Французский бульдог, трогательный ушастый чёрно-белый колобок с приплюснутой мордой, сразу стал самым любимым на свете. Крюков без колебаний назвал его Марвином и, подняв на руки, с трудом засунул за пазуху, где тот почти уже не помещался.

Мать приняла нового жильца сдержанно — обрадовалась за сына, конечно, но сама особого восторга в отношении пса не проявила. Тем более, что товарищ попался уже не маленький, со своим сформировавшимся характером, который тоже надо было учитывать. То ли дело Андрей, который теперь и уснуть без него не мог.

После снежной холодной недели неожиданно наступила весна. Снег испарился буквально за пару дней, начала пробиваться трава, зазвенели птичьи трели. В воздухе чувствовалось тепло, и вечера стали особенно хороши.

Крюков работал три дня в неделю, по выходным мотался в клуб, когда оставались силы и не было необходимости подготовить какой-то особенно важный доклад. Он основательно взялся за учёбу, чем радовал мать и удивлял себя.

Марвина он тоже, видимо, удивлял, потому что с приходом весны ему всё сложнее было вытащить хозяина на улицу. Иногда Крюков отвлекался от занятий и играл с ним, но бегать в квартире совсем не то же, что на улице. Поэтому после очередного замечания матери он сдавался и выходил во двор.

Стояло прекрасное субботнее утро. Как раз одно из тех, когда хочется просто бродить по окрестностям и ничего не делать. Но в этот день предстояло сделать достаточно много, если Андрей всё же хотел в воскресенье наведаться в клуб. Поэтому он сказал Марвину:

— Быстро гуляем и валим домой, у меня ещё алгебра не готова.

Тот замечание благополучно проигнорировал, принявшись тщательно исследовать каждую травинку на газоне.

Спустя минут десять из подъезда вышла Екатерина Леонидовна. В новом брючном костюме, туфлях, плаще и с высокой причёской Андрей её не сразу узнал.

— Я поехала к дяде Жене, обещал меня познакомить с каким-то мужиком по поводу работы. Постараюсь недолго. Если что, позвоню.

Она наклонилась и поцеловала Андрея в висок, пытаясь за материнской нежностью скрыть волнение по поводу предстоящей встречи, но чертыхнулась и полезла за бумажным платком, чтобы вытереть отпечаток помады, от милых особенностей которой совсем отвыкла. Андрей с приятным чувством внутри наблюдал за ней — давно он не видел её такой. Марвин крутился у ног, вокруг пели птицы, в листве играл солнечный свет — идиллия. И в этот момент непонятно откуда взялся Егоров.

У Крюкова от неожиданности сердце ухнуло прямо до самой земли.

Он возвращался откуда-то весь в джинсе, в тонкой шапочке, с рюкзаком за спиной. Крюков, не отрывая взгляда, следил за стройной фигурой и думал, на кой чёрт Егоров такой красивый. Он прошёл мимо, не обращая на них внимания, весь погружённый в мысли и музыку, и закопался перед подъездом, ища ключ в карманах.

Екатерина Леонидовна, наконец-то найдя салфетку, начала вытирать Андрея, но отвлеклась на его взгляд и, обернувшись, тоже заметила Пашку.

— Ну и что мы не здороваемся? — возмутилась она по-свойски.

Пашка испуганно оглянулся.

— Ой, — и лицо его преобразилось, расцветая восхищённой улыбкой, он вынул наушники. — Круто выглядите, я вас не узнал, — выпалил он, как всегда, не думая.

— Сомнительный комплимент, — заметила Екатерина Леонидовна. Андрей усмехнулся. Он очень хотел, чтобы Егоров и на него посмотрел, хоть на секунду обратил бы на него своё внимание, но тот глядел только на мать, как будто она стояла одна.

— Извините, я вовсе не это хотел сказать, — тут же смутился Егоров, заливаясь краской. — Просто вы всегда такая… такая… — замялся Пашка и покраснел ещё сильнее, пытаясь найти подходящее слово, но оно, как назло, не приходило в забитую мыслями голову.

С той идиотской ссоры в день святого Валентина Пашка старался на Крюкова не обращать внимания специально и, кажется, именно этим добился внимания от него. Теперь он ловил на себе его взгляд боковым зрением постоянно, где и когда бы они вместе не оказывались. Но от этого пристального наблюдения Пашке особо приятно не было. Ему всё казалось, что Крюков только и ждёт какого-то повода, чтобы снова начать издеваться над ним. Поэтому он продолжал делать вид, что Андрея не существует.

Крюков же готов был выпрыгнуть из штанов, лишь бы его заметили, но прекрасно знал, что и это ему не поможет. А всё потому, что Егоров был слишком тупым, чтобы расценить подобное, как интерес к его скромной персоне. Застать бы его где-нибудь одного, взять за пуговицу и серьёзно поговорить, но это было практически невозможно: с Антоном и Лерой Егоров был неразлучен.

Андрей с неделю пытался поймать его утром до школы, но ничего не вышло. Пашка словно телепортировался из прихожей в раздевалку, продолжая его игнорировать, прямо как в этот момент. И по груди у Андрея в который раз разливалось жгучее чувство неразделённой и никому ненужной пылающей лавой симпатии.

— Гопница, — подсказал он Егорову, чтобы хоть так обозначить своё присутствие, за что тут же огрёб от матери оплеуху.

— Свободная, — нашёлся Пашка к всеобщему удивлению. — Вы и в спортивном костюме красивая, но в этом особенно. И причёска вам эта очень идёт.

— Спасибо, — явно приятно удивлённая Екатерина Леонидовна проводила взглядом Пашку и повернулась к своему сыну.

Андрей не любил этот взгляд: снисходительно терпеливый.

— Ладно, был не прав, прости, — сдался он, совершенно не чувствуя себя виноватым. Он же был прав — мать одевалась дома, как гопница.

— Я не об этом, — она улыбнулась.

— А о чём? — он поднял глаза.

— Ой, ни о чём, — устало вздохнула она. — Просто не теряй зря времени.

— Я и не собирался. Сейчас погуляем и сяду алгебру делать. Ну что опять? — он терпеть не мог, когда мать смотрела на него, как на дурака.

— Ничего. Иди делай алгебру, сы́ночка, — погладила его мать по макушке и, усмехнувшись, пошла-таки по своим делам.

А Марвин как раз свои дела сделал. Убрав за ним, Крюков поднял его на руки и пошёл домой. И только почти у двери в квартиру он понял, о чём его мать хотела сказать. Андрей ведь мог прямо сейчас позвонить в соседнюю дверь, позвать Пашку и выяснить с ним отношения. И пусть отношений у них никаких не было, ходить с медалькой самого большого говнюка Крюкову в кои-то веки претило. От кого угодно, только не от Пашки эту медаль получать.

Он, конечно, понимал, с чего вдруг мнение этого идиота стало таким важным, но старался об этом не думать и для себя решил, что ни к чему это всё, а Егорову тем более. Пусть живёт себе спокойно. И всё же хотелось к себе справедливого отношения. Чтобы не только плохое в нём видели, но и хорошее.

Перед важным откровенным разговором захотелось покурить. Крюков поднялся по лестнице на площадку без мусоропровода и приоткрыл окно. На подоконнике зацветали ухоженные герани, наверняка от Елены Павловны — больше их здесь поливать было некому. Марвин с большим интересом обнюхал их и, облизав Андрею лицо, растянулся вдоль подоконника, щурясь от яркого солнца.

Буквально через минуту вышел Егоров с мусорным мешком. Крюков про себя чертыхнулся, что встал не туда, и продолжил курить, слушая, как тот громыхает люком, поднимается обратно и снова уходит, захлопнув дверь.

Стало немного, самую малость, обидно. Чего ради он здесь стоял, набираясь смелости, знал же наверняка, что никуда не пойдёт и ни с кем говорить не будет. Егоров ведь непрошибаемый. Однако особо тревожным фактом для Крюкова было то, что он вообще в первый раз что-то делал для храбрости. Он ведь даже с парашютом прыгнуть сумел с первого раза без уговоров, как некоторые, а тут…

Егоров снова вышел в подъезд. Из кармана куртки торчало несколько свёрнутых пластиковых пакетов, в ушах — наушники. Он ковырялся в телефоне, что-то мурлыкал себе под нос, дёргал жопой под музыку, посмеивался над чем-то и, кажется, ничего не видел вокруг.

Андрей на себя разозлился невероятно: и с этим вертлявым ссыкуном он боялся заговорить? Да Егоров ещё на коленях за ним ползать будет по школе! Он решил, что теперь никуда не уйдёт, а дождётся его возвращения и прижмёт его к стенке вместе с пакетами. Уж занятыми руками Егоров точно не помашет.

Но за полчаса ожидания Андрей десять раз пожалел, что не пошёл за Егоровым следом. Он же, дурища, не видит ничего вокруг и не слышит, в телефон уставился, уши законопатил, а машина какая-нибудь выскочит из-за угла и привет.

Поэтому когда Егоров вернулся к подъезду, у Крюкова аж от сердца отлегло. А в голове сразу родился план.

Он спокойно спустился и сел на ступеньки напротив лифта, держа Марвина рядом с собой. Оставалось только дождаться.

•♡•♡•♡•

У Егорова день начался в семь утра.

Вернувшись к полудню с очередной тренировки, он вынес мусор, взял список продуктов, оставленный матерью, и отправился по магазинам. Предки свалили на дачу на выходные, оставив его за главного. В понятие «быть за главного» так же входила уборка и приготовление ужина. Но, поскольку Егоров готовить категорически не умел, питаться пельменями ему предстояло до вечера воскресенья, чем он, по правде сказать, был очень доволен. Здоровая пища его угнетала. Всё время хотелось какой-нибудь дряни типа чипсов или овсянки в пакетах с добавками, чтобы прямо сухой из пакета ложкой сожрать и водой запить — вот она радость! Поэтому, предвосхищая празднество, Пашка довольно бодро шагал к подъезду, но на площадке, неожиданно встретившись с Крюковым взглядами, едва не выронил сумки.

Быстро пройдя мимо них с собакой, Пашка открыл дверь и скрылся за ней, как будто это могло уберечь его от новой порции переживаний.

Третий раз за день — это уже перебор. Казалось, Крюков его преследует. Что он там делал вообще? Какого хрена он там сидел? Из дома его, что ли, выгнали? Матери дома нет, кто его мог не пустить? Пашка негодовал и разбирал пакеты, чтобы энергию злости не тратить впустую, а когда разобрал и понял, что не купил для пельменей ни майонеза, ни сметаны, разозлился ещё и на себя.

Пулей вылетев из квартиры, он побежал вниз по лестнице, чтобы не видеть Крюкова и не слышать, но, поднимаясь обратно минут через пять, он смирился. В конце концов, что ему Крюков сделает? Не убьёт же. Ну скажет какую-то гадость, что он, от Крюкова гадостей, что ли, не слышал? Не сахарный, не растает. А лучше всего — он первый начнёт.

— Бомжуешь? — с ухмылкой спросил он, выйдя из лифта.

— Ключи забыл, — спокойно ответил Крюков. Он в кои-то веки над ним не смеялся, не пытался поддеть, просто сидел, обнимая свою собаку, как сирота.

Пашка прошёл мимо, чтобы открыть дверь.

— Слушай, Егоров, можно тебя попросить об одном одолжении? — услышал он за спиной и застыл с ключами в руке. Одно картавое «р» чего стоило. — Я понимаю, что мы не друзья, — продолжил Крюков, не дождавшись ответа, — но Марвин мой тебе ничего плохого не сделал, можешь взять его на постой? Он много места не занимает, мебель тебе не испортит.

— А ты куда денешься? — на удивление быстро Пашка выглянул из-за угла.

— Здесь посижу, — Крюков пожал плечами. — Мать придёт вечером.

Он выглядел очень спокойным, казалось, уже смирился с потерянным днём.

— Не смешно, — твёрдо ответил ему Егоров и открыл дверь. — Пошли.

— Куда? — удивился Андрей.

— Ко мне. По крайней мере не будешь жопу свою морозить на лестнице.

— Мне очень лестно, что ты заботишься о моей жопе, Егоров, — с усмешкой ответил Андрей, радуясь неожиданно быстрому приглашению. Он и не думал, что это окажется настолько просто.

Но на пороге Егоров ткнул его пальцем в плечо.

— Ещё одна шутка, и будешь шутить в подъезде, понятно?

— Конечно, понятно, — сдался Андрей, снова сделав серьёзное и сосредоточенное лицо. Только глаза смеялись, как тогда в лифте.

Егоров подумал, что пожалеет об этом, но пропустил его дальше в квартиру. Крюков поставил Марвина на пол и присел, чтобы расшнуровать ботинки.

— Здесь туалет, здесь ванная, дальше кухня, моя комната, — указал Пашка, быстро снимая ногами кроссовки.

— Не заблужусь, наверное. Всё-таки в квартире напротив живу, — не удержался Крюков, но, выпрямившись, снова наткнулся на взгляд прищуренных глаз, от которого сердце замерло.

— Думаешь, я шучу? — Егоров смотрел в упор. Свет он ещё не включил, и в полумраке прихожей глаза его тускло поблёскивали. Он точно не шутил, это чувствовалось по всей его напряжённой фигуре. А Крюкову в первый раз в жизни так захотелось поцеловать, что аж в глазах потемнело. Но понимая, что этим он может вообще всё испортить, Андрей сдержал свой порыв, с удивлением обнаруживая ещё и физическое влечение к идиоту Егорову.

— Думаю, нет, — улыбнулся он. — Не уверен, что ты умеешь.

Крюкову захотелось язык себе прикусить. Ну что он за человек такой? Просили же помолчать, трудно, что ли? Может, Егоров от шуток его перевозбудиться боится. Эта мысль показалась ему настолько смешной, что Андрей еле сдерживал хохот. А ещё он подумал, вот спросит сейчас Егоров, зачем я ему постоянно гадости говорю, а я и отвечу — влюбился, может, и голова закружилась от этих мыслей.

Но Марвин, как самый надёжный и верный товарищ, пришёл на выручку, гавкнув.

Егоров вздрогнул и посмотрел на него, будто впервые в жизни увидел собаку.

— Чего он?

— Пить хочет. Миска есть?

— Не знаю, — пожал плечами Егоров. Он понятия не имел, какой посудой пользуется мать, сам использовал только сотейник, чтобы иногда сварить себе пельмени. И то называл его «ковшик».

Крюкову снова стало смешно, но на этот раз он предпочёл промолчать.

— Можно мне поискать?

— Да, конечно, пойдём.

Они сняли куртки и прошли на кухню. Пашка поставил на стол пакет майонеза, с которым ходил всё это время, и раскрыл перед Крюковым дверцы большого шкафчика.

— Пользуйся.

В голову Андрея сразу полезли неприличные ассоциации, пришлось их засунуть куда подальше, чтобы сосредоточиться и найти Марвину подходящую миску, но такой не было.

— Может, тарелку тогда?

Он с удивлением обнаружил, что Пашка глядит в шкаф не менее сосредоточенно, тоже пытаясь помочь.

— Если не жалко, — ответил Андрей осторожно, не зная, на что этот чокнутый снова отреагирует.

Выпрямившись, Пашка в раз дотянулся до верхней полки, достал оттуда тарелку, наполнил водой из фильтра, поставил на пол и подозвал собаку. Марвин прошёлся по кухне, слегка переваливаясь, оглянулся на Крюкова, и, когда ему разрешили, приник к воде.

Некоторое время парни молча за ним наблюдали и слушали чавканье.

Андрей про себя отметил, что не чувствует себя лишним в присутствии Пашки, а это, наверное, было хорошее начало, если было, чему начинаться.

Егоров же не понимал, как так вообще получилось, что он ещё утром Андрея старался не замечать, а сейчас пригласил его сам в свою пустую (!) квартиру. И теперь они будут какое-то время одни, если не брать в расчёт милаху Марвина, и Пашка всё это время будет пытаться отбиться от остроумных и едких шуточек Крюкова и слушать его картавое «р». От переживаний стеснило грудь, и желание разговаривать вовсе пропало. Он посмотрел на пакет майонеза и вспомнил о том, что хотел пообедать, но есть в присутствии Крюкова ему было неловко. Сплошная засада была с этим Крюковым.

— А где все твои? — спросил неожиданно тот, закрыл дверцы у шкафа, дошёл до дивана и сел.

— На даче, — с трудом отозвался Пашка. Он прислонился задом к столу и остался на месте, чтобы не приближаться к дивану. О том, что родители не вернутся до завтра, он предпочёл не упоминать. — Я собирался заняться уроками, а потом меня Тоха в кино позвал. Хочешь, пойдем с нами?

«Остановись, что ты делаешь?» — громко подумал он и покраснел до ушей.

Крюков смотрел на него так пристально, словно пытался читать его мысли.

— Спасибо, я воздержусь. Перекантуюсь немного и свалю, всё равно скоро мать вернётся. С Марвином вокруг дома походим, — он подозвал пса, который закончил пить и, погладив, устроил между ступней.

Пашке с одной стороны такое решение Крюкова было на руку, но с другой ему стало ужасно не по себе. Небось он такую рожу скорчил опять, что и без слов стало ясно, как он не рад обществу Крюкова. И потом, нашёл, куда позвать. Понятное дело — с собакой в кино не пускают. Пашка почувствовал себя идиотом.

— Он у тебя недавно? — спросил он, чтобы хоть как-то поддерживать разговор.

— Да, знакомый нашёл, я забрал.

— Хозяев не стал искать?

— Зачем? Неизвестно, как он оказался на улице. А мне и не интересно. Он уже мой, здесь нечего обсуждать.

— А почему Марвин?

Пашка с удивлением заметил, что Крюков как будто смутился.

— Ну, это из фильма одного, — ответил он, пряча глаза.

— М, — глубокомысленно отметил Егоров, как будто понял, хотя на самом деле не понял совсем ничего.

Глядя на то, как Крюков играет с собакой, он немного завис: в их обоюдной радости и нежности было что-то такое, чего не хватало самому Пашке — отсутствие страха быть высмеянным.

Крюков почувствовал его взгляд на себе и посмотрел в ответ. Пашка выглядел голодным. Хотелось приласкать его за ухом, как щенка. Он думал подозвать его, чтобы хотя бы сел рядом, а не стоял непонятно где, но обнаружил, что пересохло во рту.

— А для меня вода есть?

— Да, — встрепенулся Егоров, будто его на горячем поймали, тут же вынул из полки стакан, наполнил водой и подошёл, протягивая.

— Спасибо.

Пока Крюков пил, Пашка успел вытереть воду с пола и наполнить тарелку заново.

— Жаль, у нас корма совсем не осталось. Последний в приют отдали, — подумал он вслух.

— У вас тоже собака была?

— Да, Джуля. Большой чёрный ризен. Она умерла в прошлом году зимой. Родители все её вещи выбросили и больше о собаке слышать не хотят.

— Мне очень жаль.

Крюкову действительно стало ужасно жаль. Он представил себе всю эту боль, эти страшные выматывающие хлопоты, и невольно сжал Марвина крепче ногами, голову при этом накрыв ладонью.

— Да всё в порядке, — качнул головой Егоров. — Надо было раньше её усыпить. Чтобы не мучилась. Я говорил им, но всё без толку. Тянули до последнего, как будто она могла выздороветь.

Крюков задумался, смог бы он так рассуждать, если бы Марвин вдруг заболел. Поднялась бы его рука лишить жизни другого из соображений гуманности?

Пашка вздохнул, взял пакет с майонезом и открыл холодильник.

При виде еды у Крюкова скрутило желудок.

— Слушай, ты алгебру сделал? — спросил он, нарочно себя отвлекая.

— Не садился ещё, — Пашка с лёгкостью дотянулся до полки, которую Крюков мог достать только в прыжке. Ему стало завидно.

— У меня задание не получается. Поможешь?

Егоров к нему повернулся и с издевательской ухмылкой напомнил:

— Я же идиот.

Крюков вынужден был признать недальновидность своих суждений.

— Ладно, беру свои слова обратно. Ты не идиот, — проговорил он без каких-либо сожалений в голосе.

— Этого недостаточно, — пожал плечами Егоров.

Андрей на него глядел и диву давался, как быстро тот от смущения перешёл к набиванию себе цены. Далеко пойдёт мальчик, такого только держи, с поводка отпустишь — твои проблемы.

— А чего ты хочешь? — принял он вызов с такой же лёгкостью.

— А что ты можешь? — у Пашки поджилки тряслись. Голос дрожал, но Крюков как будто не замечал этого, а только всё пялился на него с дивана, прожигая глазами насквозь.

— Всё, — услышал он, и голова поплыла. Егоров подумал, что этот и впрямь может всё. Абсолютно всё. Даже то, о чём Пашка подумать стесняется. — Хочешь, Вишневскому морду набью? — спросил вдруг Андрей.

Это было очень неожиданное предложение, даже немного приятное, но Пашка предпочитал самостоятельно разбираться со всеми обидчиками. Никогда никого не звал на помощь и для устрашения, и начинать не собирался.

— Спасибо, — ответил он, — с этим я справлюсь сам.

И, подумав немного, добавил:

— Мне несложно тебе помочь, серьёзно. Если ты перестанешь считать меня тупицей. Потому что я не такой. Могу, конечно, чего-то не понимать, затупить где-нибудь, но я такой не всегда.

— Ага, временами только, — не сдержался Крюков.

Они пронзили друг друга взглядами.

— А ты временами козёл. Но я же не думаю, что ты такой постоянно.

— А что ты обо мне думаешь?

— Ничего, — соврал Егоров. — Ничего особенного, — покраснел и отвернулся.

Всё-таки Пашка забавно смущался, хотелось его доводить до смущения снова и снова.

— Пошли, покажешь свой пример, — он отлип от стола и вышел из кухни.

Крюков поставил стакан на стол, позвал с собой Марвина и пошел следом. Он смотрел Пашке в спину. Неожиданно ясно встала картина перед глазами, как он языком проводит от лопатки до плеча и прикусывает кожу. Вот только этого не хватало сейчас, подумал Андрей, унимая волнение.

В комнате Пашки было светло и уютно. Книжный шкаф, платяной, вертикальная стойка с медалями под стеклом и ровно застеленная кровать производили приятное впечатление. Только вот постеры над кроватью немного смущали.

— Только попробуй хоть слово сказать на счёт этого, — предупредил Пашка, заметив, как Крюков смотрит с ухмылкой на самый большой плакат.

— Даже не думал, — Андрей серьёзно нахмурился, но всё равно улыбнулся. — Я, кстати, был у них на концерте.

— Осенью?

— Да, меня Женёк за кулисы привёл. Пообщались с ними, нормальные мужики.

— Круто! Ты автографы взял? — наивность Егорова просто зашкаливала. Крюков не переставал умиляться.

— Я с ними бухал, какие автографы? — усмехнулся он с горделивым видом и без спросу сел на кровать, Марвин тут же устроился у него в ногах, с интересом наблюдая за Егоровым.

— Да ладно, — не поверил Пашка. — Ты гонишь, — он подошёл к письменному столу и опустился на стул. Кажется, он совершенно забыл про алгебру.

На самом деле он вообще обо всём забыл. Крюков сидел (хорошо не лежал) на его кровати и разговаривал с ним так, как будто они никогда и не ссорились. Это было неожиданно, непривычно и невероятно волнительно.

— Нет, — Андрей потянулся (у Пашки в этот момент вся спина покрылась мурашками от такого-то зрелища), хотел было лечь, но передумал. — Хочешь, прям щаз Женьку позвоню, он подтвердит?

— А Женёк, это кто?

— Дядя мой. У него свой ЧОП с блэкджеком и шлюхами, — Андрей усмехнулся, и эта усмешка застыла у Пашки в памяти, как фотография. — Я к нему несколько раз напрашивался под видом сотрудника, когда он работал с этими, — Крюков указал на плакат у себя за спиной, — и ещё парой групп. Но вот эти ребята были очень забавные. Весёлые такие. Жахнули кокса прямо за сценой, мы проводили их до гримёрки, я порывался выйти, так они меня заставили остаться, раздевались при мне. Не представляю, как они ходят в этих колготках.

Пашка смотрел на Андрея со смесью зависти, недоверия и восхищения, это ужасно льстило.

— А в жизни они какие?

— Да обычные, — Крюков пожал плечами. — Солист у них хмурый такой, со специфическим чёрным юмором.

— Да, он классный, больше всего мне нравится, — обмолвился Пашка и очень смутился, поняв, что сказал.

— Я правильно понял, тебе нравится парень в колготках? — уточнил для себя Андрей. Так, на всякий случай.

— Мне нравится, как он поёт, — поправил его Егоров, не переставая краснеть.

— Но как он выглядит в колготках, тебе тоже нравится, иначе ты бы плакат этот себе на стену не повесил.

— Я повесил то, что смог купить перед концертом!

Оказывается, Пашка тоже был на этом концерте. Небось, потолкался ещё, чтобы этот плакат урвать, хотя распечатать такой при желании можно за десять минут.

— Ты занятный, — вдруг сказал Андрей.

— Почему это?

— Готов с пеной у рта доказывать свою точку зрения любому, кто не разделяет твоих интересов и насмехается над тобой, вместо того, чтобы просто пройти мимо и оставить человека плавать в собственном дерьме. Не слишком ли много чести?

— Чего?

Егоров явно не понял ни слова из того, что Крюков ему сказал.

Ну и чего ради он здесь распинается, подумал Андрей. Взять бы этого чудика за руку, сдёрнуть со стула да посадить себе на колени; гладить по длинным ногам, кусать за соски через тоненькую футболку, а то вон как торчат, аж глаза выкалывают, целовать за ухом, тискать, пока он в штаны себе не обкончается…

— Ничего. Просто в следующий раз, когда кто-то начнёт тебе загонять, что ты слушаешь, ешь или любишь что-то не то, просто пошли его на хер и никому ничего не доказывай.

— А тебе какая печаль? — подавляя волнение, подозрительно поинтересовался Пашка.

— Можешь считать, что я тебе, как старший брат, советую.

«Хорош старший брат, нечего сказать!» — простебал Крюков сам себя.

— Валентинку ты тоже, как старший брат, забрал? — спросил Пашка махом, и только после дыхание спёрло от страха.

«Туше», — отметил Андрей про себя.

— А валентинку твою я забрал по личным соображениям.

— Лера сказала, что ты покрывал девчонку из своего класса. Кого?

— Так я тебе и сказал. Разбежался.

— Кто это был? Я всё равно когда-нибудь выясню. Аня? — Егоров не унимался, но на это в кое-то веки было приятно смотреть.

— Губу закатай, — рассмеялся Андрей, глядя на то, как Пашка щурит свои невозможные зелёные глазищи. — Это другой человек написал. А кто, я тебе не скажу.

— Почему?

— По кочану. Маленький ещё приключения на свою жопу искать. — Андрей веселился, а между тем ничего весёлого в этом дурацком разговоре не находил. Он пытался из него выбраться, но увязал всё сильнее, как в топкой трясине.

— Щас довыступаешься, в подъезд пойдёшь!

— Что ты к этой валентинке прицепился? — Сохранять спокойствие было ой как нелегко.

— Надо и прицепился! — Особенно когда Егоров выходил из себя.

— Насколько я помню, тебе там перепихнуться предложили. Что, очень хочется?

— Может и хочется, тебе-то что?

— С абсолютно незнакомым человеком? Даже если ты его не знаешь и он тебе не понравится?

— Да уж разберусь я как-нибудь с девчонкой!

— А если это парень написал, тоже разберешься?

Пашка осёкся и замолчал.

— Парень?.. Зачем?

Крюкову показалось, что Пашка даже слегка побледнел.

— Может, поприкалываться решил, а, может, действительно нравишься. Мало ли что в жизни бывает.

Егоров задумался. Он ведь и сам подозревал в какой-то момент, что это не девушка написала, даже подумал на Крюкова. Но это, конечно, был первостатейный бред: чтобы Крюков ему предложил это самое… Даже в шутку… Нееет!

Но если это и в самом деле был парень, то кто ещё, кроме Крюкова, это мог быть? Он перебрал в голове всех одноклассников: Тоху (ну вот ещё!), Ромку, Горыныча, Пал Палыча, Санька, Коляна, даже Ваньку Вишневского, но ни один из них не подходил на роль тайного воздыхателя. Особенно Вишневский! Хотя… вдруг. Вдруг он? Вдруг не за Лерой ходит, а именно за ним? И цепляется к нему постоянно именно из-за этого! Вот же… придурок!

Только одно Егоров никак не мог уместить в голове: зачем Крюкову в эту историю лезть и воровать валентинку для какого-то там Вишневского, с которым он даже шапочно не знаком? А может, быть это кто-то из учителей-практикантов?..

А Крюков молчанием был задет. Он почти уже признался ему, почти рассказал, а тот снова выпал из реальности. Да ещё разбираться он сам решил! С виду Егоров был сущий девственник, и тут на тебе — разберётся он! Интересно, каким бы местом он это делал?

Приправленная обидой ревность вскипела и полилась через край. Резко встав с кровати, Андрей одной рукой схватился за спинку стула, на котором Егоров сидел боком, а другой громко шлёпнул по столу.

— Ну так что, Егоров? — почти зашептал он прямо в лицо оцепеневшему от неожиданности Пашке. — Что бы ты сделал, будь это парень? Врезал бы сразу без разговоров или на шее повис?

В отражении прозрачных зелёных глаз он увидел себя — такого маленького, раздражённого и рассерженного. Но в глазах Пашки было так много всего помимо него: и солнечный свет, и угол комнаты, увешанный плакатами, и окно. А ещё где-то там собирался ответ, складываясь из малейших оттенков мыслей и чувств, как из разных ключей вода собирается на глубине колодца. Взгляд у Пашки становился осмысленнее, а вместе с осмысленностью появлялась уверенность.

Егоров попробовал медленно сжать кулаки, но от волнения пальцы сковало. Он бы не смог оттолкнуть Андрея, руки вцепились бы в воротник, а там — всё пропало. Крюков был слишком близко. Пашка не мог даже глаз отвести от его прожигающего душу взгляда. И мысль — шальная и звонкая, как звонок с урока — задребезжала в его голове: он догадался, он обо всём догадался и снова играет со мной.

И в этот момент в прихожей раздался звонок. Только уже телефонный.

Пашка моргнул будто пьяный и повернул лицо в сторону двери. Крюков скользнул взглядом по смугловатой коже лица, румяной щеке, носу с едва заметной горбинкой, губам и отступил, отпустил его.

Пашка поднялся со стула и вышел из комнаты. Марвин в волнении прошёл за ним почти до двери и вернулся к Андрею. Он топтался вокруг и поскуливал, пытаясь привлечь внимание, но Андрей стоял у стола и смотрел в окно, вслушиваясь в ту часть диалога, которую он мог услышать из-за прикрытой двери.

— Привет. Ты извини, у меня тут дело, я не смогу. — У Крюкова заполошно забилось сердце. Это звонил Антон, и Пашка отказывался идти с ним в кино, променяв компанию друга на сомнительное общение с ним, с Крюковым. — Нет. Давай, может, завтра или в четверг? Да, всё так. Я помню, да, но я не могу. Ничего. Да, всё хорошо. Глупости. Нет! Нет, конечно. Просто я не один, — эти слова прозвучали скромно и интригующе одновременно. — Нет. Снова нет, — засмеялся Пашка немного скованно. — Тох, перестань. Всё равно не угадаешь. Так, всё! — видимо, Тоха всё-таки догадался, он всегда был башковитый малый. — Да, у меня всё в порядке. — А потом очень тихо, но очень эмоционально: — Пошёл ты знаешь куда?!

Андрею стало смешно и немного горько от глупости всей этой ситуации. Тем более, что ни одно подозрение Тохи не могло оправдаться. Ему стало жаль, что он отнял у Егорова валентинку и шанс у себя стать раскрытым. Пусть не в прямую, пусть косвенно. Пашка узнал бы о нём и, наверное, делал бы вид, что ничего не случилось. Но зато у Крюкова был бы этот шанс. Потому что сказать о своей симпатии у Андрея не поворачивался язык.

Пашка его разозлил в самую первую встречу, но вместе с тем где-то что-то задел в глубине и начал наматывать на невидимую ось нить впечатлений. Андрей наблюдал за ним издалека. Человек «ветряная мельница» — называл иногда он Пашку за то, как тот сильно размахивал в стороны длинными жилистыми руками. Пашка был слишком эмоциональным, это и привлекало в нём, и притормаживало. Да ну, думал Крюков, это какая-то хрень, он болван и к тому же сопля ещё, просто очень приятный на морду, вот я на него и залип. Но дело было не только во внешности, и после истории с валентинкой Андрей в это просто упёрся лбом. Он хотел стать ближе к Пашке. Хотел от него такого же тёплого отношения, какое тот проявлял лишь к своим друзьям. И к чёрту влечение. Трахать он может кого угодно. С Пашкой такое не прокатило бы. Андрей не хотел с ним так поступать. Он как будто… влюбился, что ли.

Марвин смотался из комнаты и через пару минут вернулся, ведя за собой Егорова.

Они наткнулись взглядами друг на друга, смутились и отвели глаза.

— Слушай, я не хотел тебя напугать, — усмехнулся Андрей через силу, — извини, если что. Если решишь меня выставить после этого, я тебе слова не скажу.

— Это, серьёзно, был парень?

Была не была, подумал Андрей.

— Серьёзно.

Он засунул пальцы в карманы джинсов, создавая себе иллюзию безопасности.

— Скажешь, кто?

— Зачем?

— Хочу с ним поговорить. Если я ему нравлюсь…

— Не нравишься.

— Что? — Пашка посмотрел на него совсем как ребёнок, которому сказали вдруг, что не хотят с ним дружить.

— Ты ему не нравишься. Он просто хотел подшутить над тобой, но не думал, что ты начнёшь искать автора. Поэтому сдрейфил и попросил меня помочь.

— Почему тебя?

— Потому что я всё могу, — пожал плечами Андрей, усмехаясь. Врать получалось на удивление складно, но легче от этого не становилось. Крюкова как будто стало двое — один подкатил к Пашке, но был к нему равнодушен, а второй стоял сейчас с ним и боялся признаться с собственных чувствах. Крюков совсем в себе запутался. — Мне не в лом помочь кому-то, особенно если дело стоящее. На всякий случай имей в виду, свою порцию мозгомойки он от меня получил и больше такими делами заниматься не будет.

— Я бы и сам ему устроил.

— И заработал бы себе кучу проблем. Они тебе не нужны, поверь мне.

— Почему ты так волнуешься обо мне? Ты же меня терпеть не можешь, считаешь меня тупым.

«Ты мне нравишься», — молча ответил Андрей.

— Я не считаю тебя тупым, серьёзно.

«Ты мне нравишься».

— И я не думаю о тебе плохо и не отношусь так к тебе. И я не хочу, чтобы у нормального парня были проблемы.

«Ты мне нравишься», ну! Скажи это!»

— Я не нормальный парень.

Андрей посмотрел на него внимательно, хмыкнул и тихо вздохнул.

«Слишком рано. Я не уверен», — ответил он самому себе.

— А это никого не касается, кроме тебя. Это только твоё дело и больше ничьё, понятно?

— Он старше?

— Кто?

— Тот парень, который записку просил забрать.

— Немного.

— Из одиннадцатого?

— Паш, перестань, я тебе всё равно не скажу.

От того, как Крюков сказал ему: «Паш, перестань», — у Егорова мозг взорвался салютом. Почти как тогда, в трамвае, когда он впервые увидел улыбку Андрея.

Крюков о нём был хорошего мнения, беспокоился за него, пытался помочь — от всех этих мыслей Пашка готов был визжать от радости или упасть в обморок. Сердце билось так сильно, что стук его слышен был, наверное, на всю комнату. Видимо, он совсем поплохел, потому что Андрей спросил:

— С тобой всё в порядке?

— Да, ща пройдёт. Голова закружилась. Такое бывает, когда я долго не ем.

Чаще такое случалось с ним от волнения.

— Так пойдём поедим. Я бы тоже не отказался, — тут же сориентировался Крюков, который ещё не завтракал, хотя давно уже перевалило за полдень.

— Ага. Хорошо, — Пашка шагнул и его повело в сторону, но Крюков не дал ему врезаться в дверь лбом, вовремя взяв за плечи.

— Спокойно. Стоишь?

— Стою.

Пашку начало трясти непрекращающейся мелкой дрожью. То ли от разговора, который уже закончился, то ли то слов Андрея, то ли от прикосновения его рук, то ли от всего сразу — его колошматило так, что зуб на зуб не попадал.

Ложиться он отказался, предполагая, что на кровати его странный озноб только усилится. Поэтому Крюков довёл его до кухни, посадил на диван и завернул в плед, лежащий на спинке на всякий случай.

— Марвин, согрей друга, — скомандовал он псу, и тот, не с первого раза, конечно, но влез на диван и устроился прямо у Пашки между ногами, сложенными по-турецки. Егоров обнял его, и, в самом деле, стало теплее. А от горячего чая ещё и спокойнее.

Крюков занялся приготовлением пищи, так как готового ничего не нашёл.

Он теперь говорил очень много, почти что не умолкая. Рассказывал, как они жили с маминым братом Женей, как он пошёл в кружок любителей парашютного спорта, другие истории, а Пашка слушал его и горел такой искренней, чистой и светлой влюблённостью в этого человека, что, казалось, её невозможно скрывать. Крюков ведь понял всё про него и не отвернулся, а значит, он на такие вещи не заморачивается. Если бы он тоже Пашку любил, сказал бы об этом, Пашка был просто уверен, что Андрей не такой человек, который будет молчать.

Он раскрывался для Пашки с новых сторон. Крюков рассуждал и вёл себя намного взрослее, чем он. Он и был старше, но Пашка даже не представлял, что два года могут быть такой (!) разницей. За Андреем хотелось тянуться, а не драться и спорить с ним, хотелось делиться с ним сокровенным, даже таким, чем Егоров не мог поделиться с Антохой. Это желание близкого дружеского общения с человеком, к которому он был неравнодушен, все мысли сбивало в кучу.

«Если бы он узнал, что мне нравится, что бы он тогда сказал? — задумался Пашка. — Пожалуй, лучше ему не знать. Вдруг ему нравится кто-то другой».

Почувствовав себя лучше, Егоров отправил Марвина дрыхнуть в пледе, а сам вызвался помогать Андрею. Помогал он, конечно, так себе, больше матерился и обливался слезами, пока резал лук, зато у Крюкова был безопасный и честный повод вытереть вновь раскрасневшуюся мордаху от слёз и соплей.

У Егоровых на кухне не оказалось радио, и остатки своей батареи Крюков потратил на то, чтобы ставить музыку с телефона, лишь бы не было на фоне тишины. Они обсуждали музыкантов, еду, кто где был, одноклассников, учителей. В какой-то момент добрались до родителей. Тогда они уже ели вкуснейшую пасту, и Пашка готов был поклясться, что очень похожую он пробовал только в ресторане.

Марвин, перекусив, спокойно дрых на диване.

— Я, кстати, когда твою маму увидел, мне аж подурнело, насколько вы похожи, — признался Егоров, посмеиваясь.

То есть, я тоже красавчик, подумал Андрей, но решил лишний раз не раскручивать Пашку на такие разговоры. Ему нравилось, как они с ним сидели и как вели себя в этот момент, и хотелось, чтобы вот так они делали чаще.

Из них получилась отличная пара.

Бы.

Из них получилась бы. Крюков не переставал напоминать себе это. Ему просто кажется, что Пашка смотрит как-то не так. Ему просто кажется, что у того дрожат руки, а щёки у Пашки по жизни красные.

— Можно задать тебе личный вопрос? — услышал Андрей и удивился.

— Валяй.

— За что твоя мама сидела?

Всю романтику, всю их команду, все эти взгляды, смущение — как в унитаз спустило. Наверное, Крюков сильно переменился в лице, потому что голос у Пашки сразу стал тихий и сбивчивый.

— Ты, это, не подумай, я не боюсь или что-то такое. Просто вдруг интересно стало.

— Ни за что, — сухо ответил Андрей и придавил его взглядом к стулу. — Её подставили. Она ни в чём не виновата.

Он замолчал и снова уткнулся в свою тарелку.

Пашка тоже боялся поднять глаза после такого тона. Он почему-то опять не подумал, а перед таким вопросом подумать бы стоило.

Какой же Егоров всё-таки был идиот! Из всех тем для разговора за столом выбрать именно эту! Придурок, придурок!

— А я уже представлял себе, что она такая опасная грабительница типа Лары Крофт, — забормотал Егоров. — И думал ещё, чего вы здесь тогда живёте, а не где-то на островах в Тихом океане.

— Придурок, — с усмешкой и некоторым облегчением вырвалось у Андрея.

— Прости, — Пашка тихонько толкнул его руку запястьем. — Я не подумал, что это тебя так заденет.

— Скажем так, это не самая любимая моя тема. Однажды один ушлёпок затронул её, а потом ему наложили на голову восемь швов. А Женёк распрощался с погонами.

Егоров смотрел на него, как кролик на удава, это, конечно, тешило самолюбие, но ни фига не радовало.

— Мне тогда было двенадцать лет. И я, честно, не знаю, что могу сделать сейчас. Так что, пожалуйста, не трогай эту тему. И никому не рассказывай эту историю. Особенно матери. Ни твоей, ни моей. Моя ни о чём не знает.

— А мне кажется, ты правильно поступил, — ответил вдруг Пашка. — Только перестарался малость. С кем не бывает?

— Да, — усмехнулся Андрей. — С кем не бывает…

Марвин проснулся. Спрыгнул с дивана и начал проситься гулять. Парни доели, помыли посуду и вышли из дома, даже не обсуждая, идут они вместе, или Крюков уходит один. На алгебру благополучно забили.

Они поиграли с собакой, походили по близлежащим дворам, заглянули в сквер, взяли там по мороженому и долго бродили, пока на город не начали надвигаться сумерки.

Пашка Андрея как мог веселил, не знал, что ещё и придумать такого. Ему было всё ещё стыдно за свой необдуманный вопрос о Екатерине Леонидовне и не хотелось расстаться на этой застывшей в воздухе напряжённой ноте.

— А давно ты прыгаешь с парашютом? — спросил он, когда все темы уже, казалось, были исчерпаны.

— Года два, наверное. Да, точно. Два года. Я ещё рёбра в то лето погнул. Неудачно приземлился.

— Страшно?

— Прыгать? Первый раз — наверное. Но я с инструктором был. Ты, если будешь прыгать, тоже с инструктором будешь.

— А можно с тобой?

— Можно. А почему именно со мной?

— А с тобой нестрашно, — ответил Пашка так искренне и уверенно, что Андрей сам в это поверил. Что с ним нестрашно.

Они почти подходили к дому, когда у Егорова в кармане запел телефон.

Оказалось, что Екатерина Леонидовна пришла домой, но забыла свои ключи и поэтому куковала под дверью с пакетами из магазина. Она позвонила Пашкиной маме узнать, не у них ли Андрей случайно, а та позвонила Пашке, и все нашлись.

Стоя на освещенной площадке, они долго не могли отдышаться — ещё и лифт сломался, пришлось бежать вверх по лестнице до своего этажа.

Марвин суетился под ногами, Пашка тискал его за уши, придумывая, где он положит спать забывчивых Крюковых и как они завтра будут вскрывать дверь в их квартиру. Андрей с матерью обсуждали, как прошла её встреча.

— Если бы я знала, что это Серёга, в жизни никуда не поехала бы, только ноги зря натёрла.

Женщина переминалась с ноги на ногу и мило общалась с ребятами, но в какой-то момент не выдержала:

— Впустите меня уже кто-нибудь в дом, а то моча в глазах плещется!

Парни разом бросились каждый к своей квартире, достали ключи из кармана и отворили двери.

Пашка почувствовал шеей сквозняк и обернулся. Андрей стоял у приоткрытой двери, за которой успели спрятаться тётя Катя и Марвин, и сосредоточенно разглядывал в окошечко счётчик электроэнергии.

«Как? — удивился Пашка, ровным счётом ничего не понимая. — У него всё это время был ключ? Но зачем…»

Андрей повернулся с тёплой улыбкой.

— Благодарю за гостеприимство.

Пашка почувствовал, как его губы растягиваются в наиглупейшей улыбке. Если бы он знал в тот момент, что Андрей, в который раз за день, мысленно его поцеловал, он бы, наверное, лопнул от переизбытка эмоций.

Когда Пашка вошёл в свою квартиру и закрыл дверь, его лицо пылало.